На следующее утро, как только прозвенел колокольчик, Нэт вскочил с кровати и с большим удовольствием оделся в то, что обнаружил на стуле. Вещи были не новыми, это оказалась поношенная одежда одного богатого мальчика; но миссис Баэр хранила все сброшенные пёрышки для других ощипанных пташек, которые залетали в её гнездо. Не успел Нэт одеться, как явился Томми в безупречно чистом воротничке и проводил новенького вниз на завтрак.
Солнце освещало столовую, накрытый стол и стайку голодных, энергичных парней, собравшихся вокруг него. Нэт заметил, что они вели себя гораздо спокойнее, чем накануне вечером, и каждый молча стоял за своим стулом, в то время как маленький Роб, встав рядом с отцом во главе стола, сложил руки, благоговейно склонил свою кудрявую головку и по-немецки негромко и благочестиво прочитал короткую молитву, которую мистер Баэр очень любил и научил своего маленького сына тоже чтить её. Затем все сели за воскресный завтрак, состоявший из кофе, бифштекса и печёного картофеля, вместо обычных хлеба и молока, которыми они обычно утоляли свой юношеский аппетит. Пока оживлённо гремели ножи и вилки, было много приятных разговоров, поскольку предстояло выучить некоторые уроки, договориться о воскресной прогулке и обсудить планы на неделю. Нэт послушал и решил, что, похоже, денёк обещает быть славным, потому что он любил тишину, а вокруг него воцарилось некое жизнерадостное безмолвие, что очень ему импонировало; несмотря на его суровую жизнь, мальчик обладал чувствительностью, свойственной музыкальным натурам.
– А теперь, ребята, приступайте к своим утренним делам, и надеюсь, к тому времени, как подойдёт омнибус, вы будете готовы ехать в церковь, – сказал папа Баэр и подал всем пример, зайдя в классную комнату, чтобы подготовить учебники к завтрашнему дню.
Все разошлись по своим делам, ибо у каждого мальчика было какое-то небольшое ежедневное задание, и от них ожидали добросовестного его выполнения. Кто-то носил дрова и воду, кто-то чистил ступени или выполнял поручения миссис Баэр. Другие кормили домашних животных и вместе с Францем прибирались в амбаре. Дейзи мыла чашки, а Деми их вытирал, потому что близнецам нравилось всё делать вместе, и Деми научился помогать по хозяйству у себя дома. Даже у малыша Тедди было своё маленькое задание, и он семенил туда-сюда, складывая салфетки и расставляя стулья по местам. Полчаса ребята гудели, как пчёлы в улье, потом подъехал омнибус, папа Баэр и Франц с восемью мальчиками постарше сели в него и отправились в городскую церковь за три мили[6] от школы.
Из-за своего мучительного кашля Нэт предпочёл остаться дома с четырьмя младшими мальчиками и провёл весёлое утро в комнате миссис Баэр, слушая сказки, которые она им читала, разучивая гимны, которым она их учила, а затем принялся тихонько вклеивать картинки в старый альбом.
– Это мой воскресный шкаф, – сказала миссис Баэр, показывая Нэту полки, где было много книжек с картинками, коробок с красками, конструкторов, дневничков и письменных принадлежностей. – Я хочу, чтобы мои мальчики любили воскресенье, считали его мирным, приятным днём, когда они могут отдохнуть от обычных школьных дней и игр, но при этом насладиться тихими удовольствиями и незатейливым образом усвоить уроки поважнее, чем те, которые дают им учителя. Ты меня понимаешь? – спросила она, глядя на сосредоточенное лицо Нэта.
– Вы имеете в виду – быть хорошим человеком? – спросил он, поколебавшись с минуту.
– Да, быть хорошим человеком, и делать это с удовольствием. Иногда это тяжело, я отлично знаю; но мы все тут помогаем друг другу, и поэтому у нас получается. Вот, как, помимо прочего, я пытаюсь помочь своим мальчикам, – она взяла толстую, наполовину исписанную книгу и открыла её на странице, где сверху было одно слово.
– Да ведь это же моё имя! – воскликнул Нэт, вид у которого был одновременно удивлённый и заинтересованный.
– Да, тут есть страница для каждого мальчика. Я веду небольшой отчёт о том, как он ведёт себя в течение недели, и в воскресенье вечером показываю ему свои записи. Если он вёл себя плохо, я сожалею и разочаровываюсь в нём, если всё хорошо, я радуюсь и горжусь им; но, как бы то ни было, мальчики знают, что я хочу им помочь, и стараются работать над собой из любви ко мне и папе Баэру.
– Я думаю, они правда стараются, – сказал Нэт, краем глаза заметив имя Томми на соседней странице и задумавшись о том, что могло быть написано под ним.
Миссис Баэр заметила, что он пытается прочесть слова, и покачала головой, сказав, переворачивая лист:
– Нет, я не показываю свои записи никому, кроме того, кому они посвящены. Я называю это «книгой совести»; и только ты и я однажды узнаем, что будет написано на страничке под твоим именем. Будет ли тебе приятно или стыдно читать это в следующее воскресенье, зависит от тебя самого. Думаю, я напишу о тебе хороший отчёт; во всяком случае, я постараюсь облегчить тебе жизнь в этом новом месте и буду вполне удовлетворена, если ты будешь соблюдать несколько наших правил, хорошо ладить с мальчиками и учиться понемногу.
– Я постараюсь, мэм, – осунувшееся лицо Нэта вспыхнуло от искреннего желания сделать так, чтобы миссис Баэр «радовалась и гордилась», а не «сожалела и разочаровывалась». – Должно быть, очень трудно столько писать, – добавил он, когда она закрыла книгу, ободряюще похлопав мальчика по плечу.
– Не для меня, потому что я на самом деле не знаю, что мне нравится больше, тексты или мальчики, – сказала она, рассмеявшись, когда Нэт удивлённо раскрыл глаза после её слов. – Да, я знаю: многие думают, что мальчики доставляют одни неприятности, но это потому, что они их не понимают. А я понимаю; и я ещё ни разу не встречала мальчика, с которым не смогла бы по-настоящему найти общий язык после того, как однажды обнаружила, к чему он питает слабость. Видит бог, я просто жить не могу без моей стайки милых, шумных, непослушных, безалаберных мальчишек, правда, Тедди, мой хороший? – и миссис Баэр обняла юного негодника – как раз вовремя, в противном случае большая чернильница оказалась бы в его кармане.
Нэт, который никогда раньше не слышал ничего подобного, никак не мог понять, то ли матушка Баэр немного не в себе, то ли это самая чудесная женщина, которую он когда-либо встречал. Он больше склонялся к последнему варианту, несмотря на её своеобразные привычки, так как она имела обыкновение наполнять пареньку тарелку прежде, чем он об этом попросит, смеяться над его шутками, нежно щипать его за ухо или хлопать по плечу, – Нэт находил всё это очень привлекательным.
– Ну что ж, если хочешь, можешь пойти в классную комнату и порепетировать гимны, которые мы будем петь сегодня вечером, – предложила она, правильно угадав, чем он хотел заняться больше всего.
Оставшись наедине с любимой скрипкой и нотами, прислонёнными к солнечному окну, в то время как весна наполняла мир снаружи красотой, а внутри царило безмолвие дня отдохновения, Нэт наслаждался несколькими часами подлинного счастья, разучивая милые старые мелодии и забывая о своём тяжёлом прошлом в воодушевляющем настоящем.
Когда ребята вернулись из церкви и пообедали, некоторые приступили к чтению, некоторые писали письма домой, другие делали свои воскресные уроки или тихо разговаривали друг с другом, распределившись группками по всему дому. В три часа все отправились на прогулку, потому что энергичным юным телам требуются физические упражнения; и во время этих прогулок пытливые молодые умы учились любить и замечать божий промысел в прекрасных чудесах, которые природа творила на их глазах. Мистер Баэр всегда ходил на прогулку с мальчиками и в своей простой, отеческой манере обнаруживал для своей паствы «в деревьях – речь, в ручье текучем – книгу, и проповедь – в камнях, и всюду – благо»[7]. Миссис Баэр с Дейзи и двумя своими сыновьями поехала в город, чтобы нанести еженедельный визит бабушке, – это был единственный выходной день и величайшее удовольствие всегда занятой мамы Баэр. Нэт был ещё недостаточно здоров для долгой прогулки и попросился остаться дома с Томми, который любезно предложил воздать должное достопримечательностям Пламфилда.
– Ты уже видел дом, так что давай выйдем и взглянем на сад, амбар и зверинец, – сказал Томми, когда мальчики остались втроём с Азией, которая присматривала за ними, чтобы они не набедокурили; потому что, хотя из всех мальчиков, щеголявших в бриджах, у Томми были самые благие намерения, с ним всегда происходили самые ужасные происшествия, и никто не мог точно сказать, почему.
– А что у вас за зверинец? – спросил Нэт, когда они шли быстрым шагом по дорожке вокруг дома.
– Видишь ли, у всех нас есть питомцы, и мы держим их в кукурузном амбаре и называем это зверинцем. Вот мы и пришли. Смотри, какая у меня морская свинка – красавица, правда? – и Томми с гордостью указал на одну из самых уродливых представительниц этих милых животных, какую Нэт когда-либо видел.
– Я знаю парня, у которого их дюжина, и он обещал дать мне одну, только мне тогда негде было её держать, поэтому я не мог её взять. Зверушка такая белая, с чёрными пятнышками, просто симпатяга, и, может быть, я мог бы принести тебе её, если хочешь, – сказал Нэт, чувствуя, что было бы вежливо как-то отплатить Томми за его внимание.
– Конечно, хочу, а я тогда подарю тебе эту свинку, пусть живут вместе, если не будут ссориться. Эти белые мышки – Роба, Франц ему подарил. Кролики – Неда, а бентамки[8] снаружи – Стаффи. Эта стеклянная коробка – аквариум для черепах Деми, только он их ещё туда не запустил. В прошлом году у него было шестьдесят две штуки, некоторые – просто громадины. Он вырезал на панцире одной из них своё имя и год, а потом отпустил; и он говорит, что, может быть, когда-нибудь в будущем он найдёт её и узнает. Он однажды где-то прочитал, что нашли черепаху, на которой была отметина, по которой поняли, что ей, должно быть, сотни лет. Деми такой забавный парень.
– А кто в этом ящике? – спросил Нэт, остановившись перед большой глубокой коробкой, наполовину заполненной землей.
– О, это магазинчик червей Джека Форда. Он копает их кучами и хранит здесь, и когда нам нужна наживка для рыбалки, мы покупаем у него червей. Это избавляет от многих забот, только вот берёт он за них слишком дорого. Знаешь ли, в прошлый раз мы сторговались на два цента за дюжину, а потом он мне дал мелких червяков. Джек иногда бывает вредным, и я ему уже сказал, что сам буду их копать, если он не снизит цену. Ну вот, а ещё у меня есть две курицы, вон те серые, с хохолками на макушке, они просто первоклассные, и я продаю миссис Баэр яйца, но никогда не беру у неё больше двадцати пяти центов за дюжину, никогда! Мне было бы стыдно так делать! – воскликнул Томми, бросив презрительный взгляд в сторону магазинчика червей.
– А собаки чьи? – спросил Нэт, которого очень заинтересовали эти коммерческие сделки – он понял, что Т. Бэнгс был человеком, покровительство которого могло оказаться ценным и полезным.
– Большой пёс – Эмиля. Его зовут Христофор Колумб. Имя придумала миссис Баэр, потому что ей нравится говорить «Христофор Колумб», а когда она зовёт так собаку, никто не возражает, – ответил Томми тоном хозяина цирка, демонстрирующего свой зоопарк. – Белый щенок – Роба, а рыжий – Тедди. Один мужик хотел утопить их в нашем пруду, а папа Баэр у него их отобрал. Для малышей сойдут, а мне они как-то не очень. Их зовут Кастор и Поллукс.
– Если бы мне предложили питомца на выбор, то я бы хотел себе ослика Тоби, на нём, наверное, так приятно кататься, а ещё он такой маленький и хороший, – сказал Нэт, вспоминая, как уставали его ноги, когда приходилось пешком совершать долгие утомительные путешествия.
– Мистер Лори прислал его для миссис Баэр, чтобы ей не приходилось носить Тедди на себе, когда мы гуляем. Мы все любим Тоби, и уверяю вас, сэр, это первоклассный осёл. А голуби – общие, у каждого из нас есть свой любимец, и когда вылупляются новые птенцы, они тоже общие. Птенцы очень забавные; сейчас их нет, но ты можешь подняться и взглянуть на старичков, а я пока посмотрю, снесли ли Клуша и Бабуля яйца.
Нэт взобрался по лестнице, просунул голову в люк и долго смотрел на хорошеньких голубочков, которые целовались клювиками и ворковали на своём просторном чердаке. Одни сидели на гнёздах, другие – у дверок, третьи суетливо топтались тут и там, а остальные перелетали с залитой солнцем крыши на усыпанный соломой двор фермы, где шесть лоснящихся коров безмятежно жевали свою жвачку.
«У всех мальчиков есть какой-то питомец, а у меня – никого. Вот бы мне тоже своего голубя, или курицу, или хотя бы черепаху», – подумал Нэт, который почувствовал себя очень бедным, увидев интересные сокровища других мальчиков.
– Как к вам попадают эти животные? – спросил он, когда спустился к Томми в амбар.
– Мы находим их или покупаем, или нам их кто-то отдаёт. Куриц мне прислал мой папа; но как только я скоплю достаточно денег за яйца, я ещё и пару уток куплю. За амбаром есть симпатичный прудик, за утиные яйца хорошо платят, да и маленькие утята хорошенькие, они так смешно плавают, – сказал Томми с видом миллионера.
Нэт вздохнул, потому что у него не было ни отца, ни денег, ничего в целом мире, кроме старого пустого бумажника и мастерства, скрытого в кончиках его десяти пальцев. Томми, казалось, понял, почему Нэт задал этот вопрос, и вздохнул, услышав его ответ, потому что после минутного раздумья внезапно выпалил:
– Послушай, вот что мы сделаем. Ты будешь собирать для меня яйца, я ненавижу это делать, а я буду давать тебе одно яйцо из каждой дюжины. Веди счёт, и когда наберёшь двенадцать штук, матушка Баэр купит у тебя их за двадцать пять центов, и тогда ты сможешь купить всё, что захочешь, понимаешь?
– Согласен! Какой ты добрый, Томми! – воскликнул Нэт, совершенно ослеплённый этим блестящим предложением.
– Чепуха! Неважно. Начинай прямо сейчас и поищи в амбаре, а я подожду тебя здесь. Бабуля кудахчет, так что где-нибудь ты обязательно найдёшь одно яичко, – и Томми повалился на сено с приятным чувством, что заключил выгодную сделку и помог другу.
Нэт радостно приступил к поискам, шурша соломой по всему сеновалу, пока не нашёл два прекрасных яичка, одно из которых было спрятано под застрехой[9], а другое – в старом мерном бочонке, который полюбился наседке Клуше.
– Бери себе одно, а я возьму другое, с ним у меня как раз наберётся дюжина, а завтра мы начнём всё сначала. Вот тебе мел, веди свой счёт рядом с моим, чтобы ничего не перепутать, – сказал Томми, показывая ряд загадочных цифр на боку старой веялки.
С восхитительным чувством собственной значимости гордый обладатель одного куриного яйца открыл свой счёт рядом с другом, который, усмехнувшись, написал над цифрами следующие внушительные слова:
«Т. Бэнгс и Компания».
Беднягу Нэта это настолько ошеломило, что его с трудом удалось убедить пойти и внести свой первый предмет движимого имущества в кладовую Азии. Затем они отправились дальше, и Нэт познакомился с двумя лошадьми, шестью коровами, тремя свиньями и одним олдернейским[10] «телком», как называют телят в Новой Англии, после чего Томми повёл Нэта к старой иве, которая нависала над шумным ручейком. От забора было легко вскарабкаться к широкому углублению между тремя большими ветвями ивы, которые были спилены, и из года в год дерево отращивало множество новых тонких веточек, пока наверху не зашелестел зелёный навес. Под ним укрепили маленькие сиденья, а в дупле сделали шкафчик, достаточно просторный, чтобы вместить пару книг, разобранную игрушечную лодку и несколько недоделанных свистков.
– Это наш с Деми укромный уголок; мы сами тут всё устроили, и никто не может сюда забраться без нашего спроса, кроме Дейзи, она не считается, – сказал Томми, в то время как Нэт с восторгом переводил взгляд с журчащей бурой воды внизу на зелёную арку над головой. Музыкально жужжали пчёлы, лакомясь нектаром высоких жёлтых цветов, наполнявших воздух сладким запахом.
– О, тут так хорошо! – воскликнул Нэт. – Я очень надеюсь, что вы иногда будете пускать меня сюда. Я никогда в жизни не видел такого красивого места. Я бы хотел быть пташкой и жить здесь всегда.
– Да, тут довольно приятно. Можешь сюда приходить, если Деми не будет против, но я думаю, что он не станет возражать, потому что прошлым вечером он сказал, что ты ему нравишься.
– Правда? – и Нэт улыбнулся от удовольствия, потому что мнение Деми, казалось, ценилось всеми мальчиками, отчасти потому, что он был племянником папы Баэра, а также потому, что он такой серьёзный, сознательный парнишка.
– Да. Деми любит тихих ребят, как ты, и я думаю, что вы с ним поладите, если ты тоже любишь читать.
Румянец удовольствия бедного Нэта стал ярче, приобретая болезненно-алый оттенок при этих последних словах, и он, запинаясь, выдавил:
– Я не очень хорошо читаю – у меня никогда не было на это времени; я постоянно играл на скрипке, понимаешь.
– Я и сам не любитель чтения, но могу читать довольно сносно, если захочу, – сказал Томми, бросив на Нэта удивлённый взгляд, который будто ясно говорил: «Мальчику двенадцать лет, а он читать не умеет!»
– Зато я умею играть по нотам, – добавил Нэт, несколько взволнованный тем, что ему пришлось признаться в своём невежестве.
– А я не умею, – и Томми заговорил уважительным тоном, что придало смелости Нэту, который твёрдо заявил:
– Я собираюсь очень усердно учиться и узнать всё, что смогу, потому что раньше у меня никогда не было такой возможности. Мистер Баэр задаёт трудные задания?
– Нет, он ни капельки не строгий. Он всё объясняет и как-то подталкивает нас в трудных местах. Мало кто так делает; вот мой предыдущий учитель был совсем другой. Тот отвешивал нам подзатыльники, если мы пропускали хоть слово, – и Томми потёр свою макушку, как будто её всё ещё покалывало от щедрых порций затрещин, воспоминание о которых было единственным, что он вынес для себя после года занятий со своим «предыдущим учителем».
– Я думаю, я мог бы попробовать прочитать это, – сказал Нэт, рассматривая книги.
– Ну почитай, а я тебе помогу, – предложил Томми с покровительственным видом.
И так, не без дружеской «поддержки» Томми, Нэт, запинаясь, прочитал страницу, и его новый друг сказал ему, что скоро он «наловчится» и будет читать так же, как все остальные. Потом они посидели и по-мальчишески поговорили на разные темы, в том числе об огородничестве; потому что Нэт, глядя вниз со своего насеста, спросил, что растёт на многочисленных небольших грядках на другой стороне ручья.
– Это наши фермы, – сказал Томми. – У каждого из нас есть свой участок, и мы выращиваем на нём то, что нам хочется, только нужно сначала выбрать разные растения, но нам нельзя ничего менять, пока мы не соберём урожай, и мы должны ухаживать за тем, что посадили, всё лето.
– А ты что посадил в этом году?
– Ну, я перешёл на бобы, потому что их растить проще простого.
Нэт не удержался и рассмеялся, потому что Томми сдвинул шляпу на затылок, засунул руки в карманы и начал растягивать слова, бессознательно подражая работнику Сайласу, который управлял хозяйством у мистера Баэра.
– Ну-ну, не смейся; за бобами ухаживать гораздо легче, чем за кукурузой или картошкой. В прошлом году я пробовал посадить дыни и арбузы, но на них напали жуки, и до заморозков они не поспели, так что у меня вырос только один большой арбуз и две маленькие «мушкусные» дыни, – сказал Томми, произнося слово «мускусные» по-сайласовски.
– Кукуруза, похоже, неплохо растёт, – вежливо сказал Нэт, чтобы загладить свою насмешку.
– Да, но её приходится постоянно мотыжить. Ну а шестинедельные бобы нужно мотыжить всего один раз или около того, и они быстро растут. Я попробую их вырастить, потому что я первый вызвался. Стаффи тоже хотел, но ему пришлось согласиться на горох; только его полоть придётся, ну и пусть он попотеет, он такой обжора.
– Интересно, а у меня будет грядка? – сказал Нэт, думая, что даже мотыжить кукурузу, должно быть, приятное занятие.
– Конечно, будет, – послышался голос снизу. Это был мистер Баэр, вернувшийся с прогулки, он пришёл сюда специально, так как всегда находил время немного поговорить с каждым мальчиком по отдельности в течение дня. Он считал, что эти беседы дают им хороший задел на предстоящую неделю.
Внимание само по себе прекрасно, а здесь оно творило чудеса, потому что каждый мальчик знал, что папа Баэр проявляет к нему участие, и некоторые с большей готовностью открывали свои сердца ему, чем женщине, особенно старшие ребята, которым нравилось поверять профессору свои надежды и планы, как мужчина мужчине. Но когда они болели или попадали в переплёт, то инстинктивно обращались к миссис Джо, а малыши во всех случаях делали её своей матерью-исповедницей.
Спускаясь из гнезда, Томми упал в ручей; будучи привычным к таким происшествиям, он спокойно выбрался и удалился в дом, чтобы обсохнуть. После падения Томми Нэт оказался наедине с мистером Баэром, тот как раз этого и ждал и во время прогулки, когда они прошлись по участкам, завоевал сердце мальчика, выделив ему небольшую «ферму» и обсудив с ним будущий урожай так серьёзно, как будто от него зависело пропитание всей семьи. Обсудив эту приятную тему, они перешли к другим, и у Нэта появилось много новых полезных идей, которые разум принял с такой же благодарностью, с какой жаждущая земля принимает тёплый весенний дождь. На протяжении всего ужина Нэт размышлял над этими идеями, часто устремляя на мистера Баэра вопрошающий взгляд, который, казалось, говорил: «Мне понравилось, давайте поговорим ещё раз, сэр». Неизвестно, понял ли профессор немое обращение мальчика, но когда все ребята собрались в гостиной миссис Баэр для воскресной вечерней беседы, он выбрал тему, которая могла быть подсказана прогулкой по саду.
Оглядевшись вокруг, Нэт решил, что это скорее похоже на большую семью, чем на школу, потому что мальчики расселись широким полукругом вокруг камина, кто на стульях, кто на ковре. Дейзи и Деми сидели на коленях у дяди Фрица, а Роб уютно устроился за мягким креслом своей мамы, где он мог незаметно подремать, когда разговор выходил за рамки его понимания.
Все выглядели вполне довольными и внимательно слушали, ведь после долгой прогулки такой отдых казался особенно приятным, и поскольку каждый мальчик в доме знал, что его попросят высказать своё мнение, никто не отвлекался, чтобы быть готовым к ответу в любой момент.
– Давным-давно, – начал мистер Баэр в приятной старомодной манере, – жил-был великий и мудрый садовник, у которого был самый большой сад на свете. Это было чудесное и прелестное место, и он ухаживал за ним с величайшим мастерством и заботой, выращивая всевозможные превосходные и полезные растения. Но даже в этом прекрасном саду прорастали сорняки; почва часто оказывалась неподходящей, и посеянные в неё хорошие семена не всходили. У садовника было много помощников, которые работали вместе с ним. Некоторые исполняли свой долг и получали щедрое жалованье, которое он им платил; а другие пренебрегали своими обязанностями и запускали сад, что очень его огорчало. Но старик был очень терпелив – тысячи и тысячи лет он работал и ждал своего великого урожая.
– Наверное, он был очень старым, – сказал Деми, который неотрывно смотрел в лицо дяде Фрицу, словно ловя каждое слово.
– Тише, Деми, это же сказка, – прошептала Дейзи.
– Нет, я думаю, что это арригория, – сказал Деми.
– Что такое арригория? – воскликнул Томми, который от природы обладал пытливым умом.
– Объясни ему, Деми, если сможешь, и не употребляй слов, если ты не совсем уверен, что понимаешь их значение, – сказал мистер Баэр.
– Я знаю, мне дедушка рассказывал! Басня – это арригория; это история, у которой есть глубокий смысл. Моя «История без конца»[11] – одна из таких арригорий, потому что ребёнок в ней – это душа, правда, тётушка? – воскликнул Деми, стремясь доказать свою правоту.
– Всё правильно, дорогой, и я абсолютно не сомневаюсь: то, что рассказывает дядя, – тоже аллегория; так что послушай и попробуй понять, какой у этого смысл, – ответила миссис Джо, которая всегда принимала участие во всём происходящем и наслаждалась этим не меньше любого присутствующего мальчика. Деми взял себя в руки, и мистер Баэр продолжил рассказывать – на прекрасном английском, потому что за последние пять лет он стал говорить гораздо лучше, и утверждал, что в этом ему помогли мальчики.
– Этот великий садовник отдал дюжину или около того маленьких участков одному из своих слуг и велел ему старательно их возделывать и попытаться что-нибудь на них вырастить. Слуга не был ни богатым, ни мудрым, ни особенно хорошим, но он хотел помочь, потому что садовник относился к нему очень по-доброму. Поэтому он с радостью принял небольшие грядки и взялся за работу. Грядки обладали самой разной формой и отличались по размеру, на некоторых почва была очень хорошей, на других – довольно каменистой, но за всеми нужно было усердно ухаживать, потому что на плодородной почве быстро вырастали сорняки, а на плохой присутствовало много камней.
– Что же там было, кроме сорняков и камней? – спросил Нэт; его так заинтересовал рассказ, что он забыл о своей застенчивости и заговорил при всех.
– Цветы, – сказал мистер Баэр и ласково посмотрел на него. – Даже на самой запущенной маленькой грядке, на самой твёрдой почве рос кустик анютиных глазок или росточек резеды. На одной были розы, душистый горошек и маргаритки[12], – тут он ущипнул за пухлую щечку девочку, опиравшуюся на его руку. – На другой были всевозможные любопытные растения, яркая галька, виноградная лоза, которая поднималась к небу, как бобовый стебель Джека[13], и много здоровых семян, которые только начали прорастать; потому что, видите ли, за этой грядкой прекрасно ухаживал мудрый старик, который работал в подобных садах всю свою жизнь.
В этой части «арригории» Деми склонил голову набок, как любопытная птица, и устремил взгляд своих блестящих глаз на лицо дяди, как будто что-то заподозрив и насторожившись. Но вид у мистера Баэра был совершенно невинный, он продолжал переводить глаза с одного юного лица на другое, и взгляд его был серьёзным и задумчивым, что многое значило для его жены, которая понимала, как искренне он стремился исполнить свой долг, возделывая эти маленькие грядки.
– Как я уже сказал вам, за некоторыми из этих грядок было легко ухаживать – например, за грядками с маргаритками, – а к другим было очень трудно даже подступиться. Среди них была одна маленькая грядка на солнышке, там могло бы вырасти много фруктов и овощей, а также цветов, но не росло ничего, и когда старик засевал её, ну, скажем, семенами дыни, они не давали всходов, потому что грядочка игнорировала его усилия. Садовник огорчался и продолжал свои попытки, хотя каждый раз, когда урожая не было, грядка будто бы говорила: «Ой, я забыла».
Тут все рассмеялись и посмотрели на Томми, который навострил уши при слове «дыни» и опустил голову, услышав свою любимую отговорку.
– Я так и знал, что это всё про нас! – воскликнул Деми, хлопая в ладоши. – Вы – садовник, а мы – грядки, правда, дядя Фриц?
– Ты правильно всё понял. Теперь пусть каждый из вас скажет мне, что я буду сеять этой весной, чтобы следующей осенью можно было собрать хороший урожай со своих двенадцати, нет, тринадцати участков, – поправил себя мистер Баэр, кивнув Нэту.
– Лучше не сажайте кукурузу, бобы и горох. Если только вы не хотите, чтобы мы объелись и растолстели, – сказал Стаффи, и его унылое круглое лицо внезапно просветлело, когда ему в голову пришла эта милая идея.
– Он имел в виду не эти семена. Он имел в виду, что старается делать всё, чтобы нам было хорошо, а сорняки – это наши недостатки! – воскликнул Деми, который обычно проявлял в таких беседах активность, будучи к ним привычным, и ему они очень нравились.
– Да, каждый из вас должен подумать, чего вам больше всего не хватает. Скажете мне, а я помогу вам это вырастить; только очень постарайтесь, иначе выйдет, как с дынями Томми, – одни листья и никаких плодов. Начнём со старших и спросим маму, что она посадит на своём участке, потому что все мы – части одного прекрасного сада и можем собрать богатый урожай для Господа нашего, если будем достаточно любить Его, – сказал папа Баэр.
– Я засажу весь свой участок терпением, потому что хочу собрать как можно больше этого урожая, ведь это то, чего мне особенно не хватает, – сказала миссис Джо так серьёзно, что ребята не на шутку призадумались, как же они ответят на этот вопрос, когда очередь дойдёт до них (а некоторые почувствовали укол совести, так как были причиной того, что матушка Баэр так быстро израсходовала свой запас терпения).
Франц хотел усидчивости, Томми – постоянства, Нед поставил своей целью вырастить невозмутимость, Дейзи – трудолюбие, Деми – «столько же мудрости, сколько у дедушки», а Нэт робко сказал, что хочет так много всего, что пусть лучше мистер Баэр выберет за него. Остальные называли почти то же самое – терпение, невозмутимость и щедрость оказались излюбленными культурами. Один мальчик хотел научиться вставать пораньше, но не знал, как называются такие семена; а бедный Стаффи вздохнул:
– Хотел бы я полюбить уроки так же сильно, как люблю покушать, но я не могу.
– Мы посадим самоограничение, окучим его и будем поливать, и пусть урожая будет так много, чтобы на следующее Рождество никто не заболел, съев слишком много на ужин. Если ты наберёшься ума, Джордж, он будет требовать пищи не реже, чем твой желудок, и ты полюбишь книги почти так же сильно, как наш местный философ, – сказал мистер Баэр и добавил, убирая волосы с чистого лба Деми: – Ты тоже ненасытен, сын мой, и любишь забивать свой юный ум сказками и фантазиями, как Джордж обожает набивать свой животик пирожными и конфетами. И то, и другое плохо, и я хочу, чтобы ты попробовал что-нибудь другое. Арифметика и вполовину не так интересна, как «Тысяча и одна ночь», я понимаю, но она очень полезна, и сейчас самое время её выучить, иначе потом тебе будет стыдно и ты признаешь свою ошибку.
– Но «Гарри и Люси» и «Фрэнк» – это не сказки, там одни барометры и кирпичи, и подковы для лошадей, и другие полезные вещи, и я люблю эти книги, правда, Дейзи? – сказал Деми в попытке оправдаться.
– Это правда; но я вижу, что ты читаешь «Милого Роланда и Девицу Ясный Свет[14]» гораздо чаще, чем «Гарри и Люси», и я думаю, что «Фрэнк» тебе и вполовину не так симпатичен, как «Синдбад». А давайте заключим с вами обоими небольшое пари: Джордж будет есть только три раза в день, а ты будешь читать только одну книжку сказок в неделю, тогда я выделю вам новую площадку для крикета; только пообещайте, что будете там играть, – многозначительно произнёс дядя Фриц, потому что Стаффи терпеть не мог бегать, а Деми обычно читал во время часов для игр.
– Но мы терпеть не можем крикет, – сказал Деми.
– Возможно, сейчас – да, но вы втянетесь, когда попробуете. К тому же вам нравится быть щедрыми, а другие мальчики любят играть, и вы можете уступить им свою новую площадку для крикета, если захотите.
Оба решили, что это справедливо, и согласились на пари, к большому удовлетворению всех остальных. Было ещё немного разговоров о грядках, а потом все запели хором. От ансамбля Нэт был в восторге: миссис Баэр играла на фортепиано, Франц – на флейте, мистер Баэр – на виолончели, а сам он – на скрипке. Это был совершенно непритязательный камерный концерт, но всем он, казалось, понравился, а старушка Азия, сидевшая в углу, время от времени подпевала нежнейшим голоском на свете, потому что в этой семье хозяева и слуги, пожилые и молодые, чёрные и белые – все пели воскресный гимн, возносившийся прямо к Отцу всего человечества. После этого все пожали руку папе Баэру; матушка Баэр всех поцеловала, начиная от шестнадцатилетнего Франца до малютки Роба (ему она подставила кончик носа для его особых поцелуев), а затем они всей гурьбой отправились спать. Свет лампы под абажуром, горевшей в детской, мягко освещал картину, висевшую в изножье кровати Нэта. На стенах висело ещё несколько картин, но именно в этой мальчик нашёл нечто особенное, потому что она была обрамлена изящной рамкой из мха и шишек, а на маленькой полочке под ней стояла ваза со свежими весенними лесными цветами. Это была самая красивая картина из всех, и Нэт, лёжа в кровати, глядел на неё, смутно догадываясь о её значении, и жалея, что не знает о ней больше.
– Это моя картина, – тихо произнес чей-то голос. Нэт поднял голову и увидел Деми в ночной рубашке. Он возвращался из комнаты тёти Джо, куда ходил за напальчником для порезанного пальца.
– Что он делает с детьми? – спросил Нэт.
– Это Христос, Добрый человек, и Он их благословляет. А ты что, ничего о нём не знаешь? – удивлённо спросил Деми.
– Не уверен, но я бы с удовольствием узнал, он выглядит таким хорошим, – ответил Нэт, ведь сведения об этом Добром человеке он в основном почерпнул из упоминаний его имени всуе.
– Я всё о нём знаю, и мне очень нравится Его история, потому что это правда, – сказал Деми.
– А кто тебе её рассказал?
– Мой дедушка, он знает всё на свете и рассказывает лучшие истории в мире. Когда я был маленьким, я играл с его большими книгами и строил из них мосты, железные дороги и дома, – сказал Деми.
– Сколько тебе сейчас лет? – почтительно спросил Нэт.
– Почти десять.
– Ты много чего знаешь, не так ли?
– Да, видишь, какая у меня большая голова, и дедушка говорит, что нужно много времени, чтобы её заполнить, поэтому я продолжаю наполнять её разными знаниями как можно быстрее, – ответил Деми в своей причудливой манере.
Нэт рассмеялся, а потом серьёзно сказал:
– Рассказывай дальше, пожалуйста.
И Деми с удовольствием продолжил говорить, не делая пауз:
– Однажды я нашёл очень красивую книжку и хотел поиграть с ней, но дедушка не разрешил, и показал картинки, и рассказал о них, и мне очень понравились истории, они об Иосифе и его плохих братьях, и о лягушках, которые выпрыгнули из моря, и о дорогом малютке Моисее в тростнике, и ещё об очень многих других замечательных вещах, но больше всего мне понравилась история о Добром человеке, и дедушка рассказывал мне её столько раз, что я выучил её наизусть, и он подарил мне эту картину, чтобы я ничего не забыл, и её повесили здесь однажды, когда я болел, а я оставил её для того, чтобы другие мальчики могли на неё смотреть, когда тоже заболеют.
– Зачем Он благословлял детей? – спросил Нэт, который находил что-то очень привлекательное в главной фигуре на картине.
– Потому что Он их любил.
– А это были бедные дети? – задумчиво спросил Нэт.
– Да, я так думаю; видишь, на некоторых почти нет одежды, и их мамы не похожи на богатых дам. Он любил бедных и был очень добр к ним. Он лечил их болезни и помогал им, а богатым людям говорил, чтобы те их не обижали, и все любили Его очень, очень сильно! – с энтузиазмом воскликнул Деми.
– Он сам был богатый?
– О нет! Он родился в хлеву и был таким бедным, что, когда вырос, у него не было своего дома, а иногда ему нечего было есть, кроме того, что ему давали люди, и Он повсюду ходил, проповедуя и пытаясь сделать всех хорошими людьми, пока плохие люди Его не убили.
– Зачем?
И Нэт сел на кровати, чтобы рассмотреть картину и дослушать историю, уж очень ему был интересен этот человек, который так заботился о бедных.
– Я тебе всё сейчас расскажу, тётя Джо не будет против, – и Деми устроился на соседней кровати, радуясь возможности рассказать свою любимую историю такому благодарному слушателю.
Няня заглянула посмотреть, спит ли Нэт, но когда она увидела, что происходит в спальне, то поспешила к миссис Баэр, сказав ей с добрым выражением лица, преисполнившись материнских чувств:
– Не хочет ли дорогая госпожа увидеть прелестное зрелище? Там Нэт всем сердцем впитывает историю о младенце Христе, а Деми рассказывает – ну прямо белый ангелок.
Миссис Баэр собиралась пойти и немного поговорить с Нэтом перед сном, потому что она знала, что серьёзное слово, сказанное в это время, часто даёт много пользы.
Но когда она прокралась к двери детской и увидела, что Нэт жадно поглощает слова своего маленького друга, а Деми сидит и рассказывает милую и торжественную историю в точности так, как учили его самого, говоря тихим голосом и устремив свои прекрасные глаза на ласковое лицо на картинке, у неё навернулись слёзы, и она молча ушла, подумав про себя: «Деми неосознанно помогает бедному мальчику лучше, чем могу это сделать я; не скажу ни единого слова, чтобы ничего не испортить».
Бормотание детского голоса продолжалось ещё долго, никто не вмешивался, пока одна невинная душа читала эту великую проповедь другой. Когда наконец, всё стихло и миссис Баэр пошла забрать лампу, Деми уже ушёл, а Нэт крепко спал, лёжа лицом к картине, как будто он уже научился почитать Доброго человека, который любил маленьких детей и был верным другом бедняков. Лицо мальчика было безмятежным, и, глядя на него, она почувствовала, что если один день заботы и доброты сделал так много, то год терпеливого возделывания почвы наверняка принесёт обильный благодарный урожай с этого запущенного садика, который уже был засеян лучшими семенами – и сделал это маленький миссионер в ночной рубашке.