Маленькая Лизи Кроуфорд и пансион мадам Тьери - читать онлайн

Глава 1

Маленькая Лизи Кроуфорд грустила на заднем сиденье отцовского «Бьюика», рассеянно глядя в окно. Было начало октября, и красная листва старых клёнов гармонично смотрелась на фоне таких же старых кирпичных домов окраины лондонского Сити. Несколько минуту Лизи любовалась этим видом, однако все нарастающая тревога постепенно охватывала девочку, а угрожающе нависшие над городом стратостаты, похожие на огромных угрюмых китов, покачиваясь в воздухе, кивали ей, словно подтверждая самые худшие опасения. Возможно, поездка на дорогом блестящем авто с хромированными ручками и красивыми круглыми фарами могла показаться девочке восьми лет исключительной и захватывающей, ведь ее отец, мистер Кроуфорд, не так часто брал дочь с собой, и многие дети вполне могли бы позавидовать Лизи. Она видела, как провожали их взглядами соседские мальчишки, как бежали они вслед за автомобилем, радостно размахивая руками и что-то выкрикивая на ходу, желая, вероятно, прокатиться вместе с Лизи в таинственную неизвестность.

Но девочке было не до них. Она совершенно терялась в догадках, и готова была расплакаться от неведения и тревоги, ведь мама даже не объяснила ей, что происходит; она лишь приказала горничной собрать самые необходимые вещи дочери и ждать внизу через четверть часа. Лизи тоже было велено одеться и спуститься вниз, не теряя ни минуты. В небольшом уютном трехэтажном доме из красного кирпича на окраине лондонского Сити, где Лизи жила со своими родителями, царила какая-то неестественная и крайне напряженная суета. И слуги, и соседи Кроуфордов тоже собирали вещи и в спешке разъезжались, кто куда.

Отец Лизи, мистер Кроуфорд, взволнованным голосом поторапливал мать и дочь, с опаской вглядываясь в ясное лондонское небо, и постоянно к чему-то прислушиваясь. Проехав пару улиц, Лизи с родителями остановилась позавтракать в кофейне «Флориан», самой дорогой кофейне Лондона. Сюда Кроуфорды водили Лизи только в день её рождения; не то, чтобы они были ограничены в средствах, вовсе нет, просто отец Лизи, известный лондонский адвокат, был категорически против напрасной траты денег. Однако день рождения у девочки был месяц назад, в сентябре, как раз накануне массированного налета немецкой авиации на Лондон, поэтому Лизи находилась в крайнем замешательстве; с чем же, в конце концов, связан их поспешный отъезд, и куда намерены отправиться ее родители? Разумеется, девочка слышала о том, что на время военных действий было рекомендовано эвакуировать из города всех женщин и детей, чтобы они не гибли под бомбежками, и некоторые знакомые Лизи уже давным-давно покинули Лондон. Но ведь миссис Кроуфорд так и не согласилась отправить дочь в далекий Уэльс, к своей веселой и всегда изысканно-нарядной сестре тёте Руби, постоянно ссылаясь на какие-то неясные девочке обстоятельства…

Несмотря на субботний день, посетителей в кофейне почти не было, и грустный официант скучал у стойки с пирожными и газированной водой. Две пожилые дамы в строгих серых костюмах и маленьких аккуратных шляпках тихо беседовали за столиком в углу, почтенный джентльмен увлеченно изучал свежий номер «Дейли Мейл», сурово сдвинув брови и сокрушенно покачивая седой головой. Лизи не радовалась, как обычно, при виде вкуснейшей выпечки и сладостей, чувствуя внутреннее напряжение родителей; задумчиво разглядывая эклеры на тарелочке, она всеми силами пыталась подавить тяжелые мысли, однако сделать это было довольно сложно. Девочка видела, что мистер и миссис Кроуфорд едва притрагиваются к своим чашечкам с кофе, исподволь, молча и очень печально поглядывая на Лизи. Отец даже позабыл снять свою широкополую шляпу с аккуратно вогнутой тульей, что было крайне странно и совершенно не похоже на безукоризненно воспитанного и свято чтущего правила приличия мистера Кроуфорда. Миссис Кроуфорд, едва присев на самый краешек мягкого стула, нервно теребила край своего легкого летнего пиджака, то и дело поправляя бант на платье, готовая в любую минуту вскочить со своего места и выбежать наружу. Лизи несколько раз думала завести разговор об отъезде из Лондона, однако так и не решилась на это, опасаясь услышать в ответ что-то совсем плохое, способное окончательно расстроить ее. Только выехав за пределы города, девочка робко обратилась к миссис Кроуфорд с просьбой объяснить, наконец, куда они, все-таки, направляются, и отчего лица родителей так сосредоточены и одновременно растеряны. Неужели эти противные немцы все-таки высадились в порту Лондона, и все приличные семьи в спешке покидают старый милый город в поисках безопасных убежищ, вот как они сейчас?

Повернувшись к дочери и вымученно улыбнувшись, миссис Кроуфорд хотела было что-то сказать, но вместо этого вдруг разрыдалась и зарылась лицом в шарф, не в силах вымолвить ни слова. Холодок пробежал у Лизи между лопаток, ведь она никогда не видела мать плачущей навзрыд; девочка тут же поняла, что придется приготовиться к чему-то очень-очень страшному и неизбежному, но вот к чему именно? Мистер Кроуфорд, стараясь не отрывать взгляда от дороги, немного помолчал, а затем, кашлянув, тяжело вздохнул и неестественно бодрым голосом предпринял попытку объяснить своей недоумевающей дочери, что ей, вероятно, придется немного пожить у хороших знакомых семьи, в графстве Кент, в двух часах езды от Бристоля, куда Лизи с родителями несколько раз ездила кататься на лодках. Не стоит волноваться, глядя в зеркало, подмигнул девочке отец, это совсем, совсем ненадолго, пока в Лондоне не станет спокойней, и не прекратятся эти ужасные налеты, ведь нельзя же, в самом деле, игнорировать опасность и рисковать благополучием семьи.

Сначала Лизи даже обрадовалась этому известию, почему-то решив, что она поживет у знакомых вместе с родителями, и снова, как до войны, будет ездить в Бристоль, где намного, намного интересней, чем в Лондоне. Ведь в Бристоле есть большой зоопарк, куда больше лондонского, с огромными черепахами и смешными пингвинами, и еще прекрасный старинный подвесной мост, где Лизи любила гулять с мамой. И это будет очень весело и здорово, всем вместе бродить по набережной Бристоля, встречая и провожая огромные круизные лайнеры и маленькие смешные пароходики, бросая прожорливым чайкам кусочки вкусной булки, и смущенно улыбаясь проходящим мимо бравым матросам. Почему же мама совершенно не радуется этой прекрасной поездке, неужели ей не нравится Бристоль, где столько интересного, и гораздо реже случаются отвратительные и пугающие бомбежки…Немного приободрившись и глядя на отца через зеркало лобового стекла, Лизи принялась было выпытывать у него все подробности предстоящего путешествия, с присущим ей любопытством и напористостью засыпая мистера Кроуфорда наивными и трогательными вопросами, однако тот лишь качал головой, да печально вздыхал, стараясь не встречаться с дочерью взглядом. Миссис Кроуфорд тоже молчала, рассеянно и тревожно глядя в окно, и Лизи вдруг поняла, что ее милые, самые прекрасные на свете родители решили вдруг оставить девочку в графстве Кент совершенно одну, как оставил своих детей, Гензель и Гретель, бедный сказочный дровосек, заведя их в сумрачный лес на погибель; значит, и ее решено бросить здесь и уехать неизвестно насколько, пока она будет жить одна-одинешенька среди совершенно незнакомых ей людей??? Лизи вовсе не хотелось верить в подобное коварство, она даже не знала, что сказать, а лишь удивленно переводила взгляд с отца на миссис Кроуфорд, неподвижно сидящих на переднем сидении автомобиля и старательно изображавших непоколебимость и спокойствие, хотя, разумеется, это давалось им с огромным трудом. Ну, неужели, неужели они смогут так поступить с ней, своей девочкой, с ужасом думала про себя Лизи, не желая верить своим догадкам, и осознавая при этом, что именно так все и случится, желает она того, или нет. Воцарившаяся в автомобиле давящая тишина, казалось, звучала теперь громче мотора, и, не придумав ничего лучше, Лизи вдруг горько-горько расплакалась от бессилия и отчаяния, роняя бисеринки слез на любимое пальтишко и ни о чем больше не спрашивая своих родителей.

Было два часа пополудни, когда автомобиль мистера Кроуфорда, проехав еще несколько миль, свернул на неровную проселочную дорогу, ведущую в лес. Лизи видела, как с высоких кустарников красиво осыпается разноцветная осенняя листва, будто дождик конфетти на Рождество. Могучие дубы, растущие вдоль дороги, простирали к серому октябрьскому небу свои ветви, словно требуя хоть ненадолго задержать наступление скучной холодной зимы. Огромные камни, густо поросшие мхами и лишайниками, были разбросаны по обе стороны, как будто неведомые великаны играли ими в крикет, а потом позабыли у дороги. Незаметно потемнело, погода испортилась, и заморосил противный осенний дождик, напоминая о бренности всего сущего. Мелкие капли вдребезги разбивались о стекло автомобиля, медленно скатываясь вниз и оставляя на окнах длинные нечеткие полосы, словно прощальные воспоминания о счастье. Все краски осеннего леса, как по мановению волшебной палочки, померкли, и несчастная Лизи с грустью вернулась из красивой, завороживающей сказки, в обычный печальный и такой не совершенный мир…

Лес постепенно редел, а потом и вовсе остался позади; через какое-то время девочка увидела в окно безобразное и пугающее нагромождение серых камней – развалины старой церкви, которые зловеще чернели на фоне угасающего пасмурного октябрьского неба, нагоняя страх на проезжающих мимо путников. Лизи не была пугливым ребенком, но местность все больше и больше напоминала ей картинки из детских книг о злых колдунах, привидениях и бедных сиротках, оставленных на произвол судьбы своими нерадивыми родителями. И именно здесь решили спрятать от войны ее, свою милую девочку, мистер и миссис Кроуфорд! Нет-нет, это просто дурной сон, успокаивала себя несчастная девочка, и вот сейчас ее отец, мистер Кроуфорд, резко повернет руль, и она вновь окажется в Лондоне, среди своих милых игрушек и доброй прислуги, а миссис Кроуфорд, как обычно, будет давать уроки фортепиано бесталанным соседским детям, монотонно отсчитывая ритм и всеми силами стараясь сдержать досаду; ведь не всем детям на свете дано осилить нотную грамоту. И все станет, как прежде, и веселый непоседа Бадди, забавный мохнатый скотч-терьер, запрыгает у ее ног, стремясь взобраться к девочке на руки; да-да, все случится именно так, ведь иначе и быть не может!

Неожиданно из-за пелены дождя и тумана, бесцеремонно вторгаясь в уютно-трогательный мир неимоверно встревоженной и растерянной бедняжки, словно из-под земли вырос мрачный темный замок с острыми шпилями и маленькими резными окошками на башнях. Его неясные очертания были сильно размыты из-за дождя и сгущавшихся сумерек, и в самые первые минуты девочка даже не могла разобрать, что именно видит перед собой; был ли это старинный коттедж, затерявшийся среди лесов Кента, или же пронзающие осенний туман шпили довершали архитектурный ансамбль заброшенного и поросшего мхами имения, где непременно должны были обитать самые страшные и грустные привидения на свете. Этого Лизи еще не знала, и, вытирая почти уже высохшие слезы, принялась что есть силы таращить глаза в загадочную и тревожную темноту, не в силах преодолеть свое природное любопытство и тягу ко всему неизведанному. Спустя какое-то время она, с изрядной долей разочарования, поняла, что видит и не замок вовсе, а всего лишь большой каменный дом какой-то усадьбы, спрятавшейся от глаз посторонних за высоким, увитым плющом, железным забором. Девочка с тоской вздохнула, не ожидая от жизни ничего хорошего, и с грустью подумала о том, что ей, собственно, уже совершенно все равно, где проводить в одиночестве свои тоскливые дни и ночи, полные слез, раз ее коварные родители мистер и миссис Кроуфорд твердо решили оставить ее в этом мрачном и сыром старом поместье, где, скорее всего, нет ни одной приличной живой души. Ну и ладно, и пусть, стиснув зубы, думала про себя девочка, потому что она, Лизи Кроуфорд, непременно заболеет здесь чахоткой от тоски по родному дому и своей комнате с игрушками, а, возможно, даже умрет, назло мистеру и миссис Кроуфорд, и вот тогда-то они здорово пожалеют о том, что привезли ее сюда посреди дождя и тумана, и предательски бросили одну.

Не доезжая до ворот, «Бьюик» мистера Кроуфорда остановился, и Лизи немного отвлеклась от своих мстительных и тоскливых размышлений, которые почему-то доставляли ей сладостное успокоение и даже удовлетворение. Огромные металлические ворота старой усадьбы были украшены изображениями хмурых строгих львов, встающих на задние лапы, и грифонов, будто наблюдающих сверху за входящими. Дождь тем временем усилился, и родители Лизи, раскрыв зонты и вынув из багажника небольшой кожаный саквояж с вещами девочки, взяли дочь за руки и торопливо направились к небольшой калитке, расположенной рядом с массивными воротами. Послышался негромкий скрип, затем чьи-то шаги по мокрому щебню, и из пелены дождя и тумана вдруг возникли две очень странные фигуры в дождевых накидках, спешащие навстречу путешественникам. Высокая худая фигура была похожа на шпиль смотровой башни, с которой бравые пожарные обычно наблюдают за спокойствием и порядком в городе, а маленькая и несуразная – на серые мрачные развалины старой церкви, которые Лизи только что видела у дороги. «Лизи, – почти шепотом сказала миссис Кроуфорд, подведя девочку ближе – будь так добра, подойди и познакомься, это миссис Ригли и мисс Дуглас, прекрасные заботливые женщины, управляющие особняком, которые присмотрят за тобой в наше отсутствие. Не бойся же, подойди, моя милая». И миссис Кроуфорд слегка подтолкнула упиравшуюся девочку навстречу странным фигурам в дождевых накидках, в которых из-за дождя и тумана просто невозможно было угадать нормальных приличным людей, не говоря уже об управляющих имением. Поэтому Лизи, с минуту потоптавшись на месте и не решаясь выполнить настойчивую просьбу миссис Кроуфорд, наконец, опасливо приблизилась к серым фигурам и, стараясь не показаться невежливой, едва слышно поздоровалась с серыми дождевиками, не в силах разглядеть их лица. «Здравствуйте, здравствуйте, дорогая мисс Лизи, – тут же произнес высокий дождевик на удивление приятным низким голосом, и Лизи, ожидавшая увидеть под накидкой, по меньшей мере, утомленное долгими скитаниями привидение, к своему огромному облегчению разглядела довольно приятное лицо высокой управляющей с тонким изящным носиком и внимательными добрыми глазами , – идемте, идемте скорее, я провожу вас в особняк, покажу вашу комнату и познакомлю с другими девочками. Не беспокойся о своих вещах, их возьмет мисс Дуглас, идемте же, моя дорогая, вас ждет теплое молоко и вкусное овсяное печенье. Нельзя оставаться на улице в такую промозглую погоду, вы же не хотите подхватить простуду, так ведь, мисс Лизи?».

Глава 2

Лизи стояла в нерешительности и вопросительно смотрела на мать; девочка еще никогда в жизни не расставалась со своими родителями, поэтому не знала, как это происходит, и что нужно говорить на прощание. Миссис Кроуфорд снова вымученно улыбнулась, кивнула головой, пытаясь что-то сказать, и вдруг бросилась к дочери, крепко-крепко прижав её к себе, а затем, не сказав ни слова, торопливо побежала к автомобилю, на ходу закрывая руками лицо. Лизи слышала легкий скрип щебня позади себя, но уже не видела мать за дымкой дождя и тумана; будто зачарованная, подала девочка руку высокой фигуре в дождевике и, как во сне, направилась с ней к особняку. Она шла через широкие мокрые газоны по аккуратной дорожке к залитому светом большому дому, то и дело оборачиваясь, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в серой тревожной мгле. Лизи еще видела своего отца, который остался позади и что-то громко объяснял низенькой даме; несмотря на шум дождя и шорох плащевой накидки миссис Ригли, Лизи четко слышала слова «война», «посольство», «багаж вышлем позже». И неожиданная и страшная догадка охватила девочку, она даже приостановилась, ненароком выдернув свою руку из руки миссис Ригли. Нет, она, Лизи Кроуфорд, останется в этом мрачном и сыром особняке вовсе не на короткое время, в чем старательно уверяли ее мистер и миссис Кроуфорд, вовсе нет, её привезли сюда навсегда, на веки вечные, как несчастную Рапунцель, и теперь ей предстоит провести здесь остаток своих жалких дней, вдали от игрушек, лондонских подруг и непоседы Бадди, которого девочка только-только получила в подарок на день рождения!!! Разве такое вообще возможно, разве это не страшный сон, в котором она вдруг очутилась, вопреки своей воле и желаниям??? Лизи на минуту замерла, и, поддавшись минутному порыву страха, уже хотела было бежать обратно к воротам, к своему отцу, к автомобилю, в котором осталась ее мать, ко всему родному, радостному и уютному, от чего её так быстро и неожиданно оторвали.

Однако, немедленно осознав всю серьезность положения, вспоминая напуганные и озабоченные лица родителей, девочка вдруг поняла, что, оставляя ее в этом уединенном особняке, вдали от Лондона, они хотят обезопасить или даже спасти её. Ведь город лежал в руинах, под которыми погибли сотни мирных граждан, и родители ни в коем случае не могли допустить, чтобы с их любимой Лизи произошло то же самое. Да-да, стоя под проливным осенним дождем на мокрой дорожке, ведущей к мирно блестящему огромными окнами особняку, Лизи вспомнила, как испугалась во время первого авиационного налёта немцев на Лондон, когда от страшного грохота просто некуда было бежать, а пыль и смог от пожаров еще долго стояли в воздухе. Тогда ей хотелось оказаться где-нибудь далеко-далеко, на другом краю света, хотелось спрятаться, ничего не видеть и не слышать. Это было безумно, безумно страшно, поэтому родители и оставляют её здесь, вдали от большого города, в полной безопасности; печально опустив голову и вновь подав руку миссис Ригли, девочка тяжело вздохнула.

Лизи стала девятой воспитанницей пансиона, размещенного в красивом старинном особняке Линсден, в графстве Кент. Особняк был некогда куплен богатым лондонским банкиром Арнольдом Тьери и подарен своей молодой супруге, миссис Тьери, в девичестве Сен-Дени. Хозяйка была настоящей француженкой, стройной, изящной, жизнерадостной, и называла она себя на французский манер «мадам». Это была вполне современная молодая дама, увлекающаяся идеями женского равноправия и лихо управляющая автомобилем. Она основала в своем особняке пансион для девочек из обеспеченных семей, чтобы воспитывать их в духе времени, без излишней религиозности и ханжества, но, разумеется, в рамках приличия. Мадам Тьери наведывалась в особняк примерно один раз в год, остальное время тут царили две сестры – миссис Ригли и мисс Дуглас, внучки какого-то знатного, но обедневшего английского аристократа. У сестёр были прекрасные манеры, кроме того, они умели хорошо одеваться и тоже являлись сторонницами идей феминизма, насколько это было позволительно в те годы. Конечно, они не носили брюк, как мадам Тьери, но всегда следили за последними событиями как в Англии, так и за её пределами, и нередко обсуждали их в присутствии воспитанниц. Муж миссис Ригли рано скончался, а жизнь мисс Дуглас была окутана дымкой романтики и тайн; говорили, что она была безответно влюблена в знатного лорда и предпочла уединение в поместье Линсден светской жизни Лондона.

Поместье Линсден было не совсем древним; выстроенное в конце прошлого века, своими остроконечными кирпичными башнями, покрытыми шифером, оно напоминало старинный шотландский замок, овеянный героическими подвигами и жуткими кровавыми драмами. Здание состояло из основного корпуса и примыкающего к нему крыла; знаток в области архитектуры отметил бы в экстерьере особняка элементы романского и готического стилей. Над центральным входом возвышался балкон с шатровой крышей и выступающей балюстрадой. Никто никогда не ходил туда; двери на балкон были заложены кирпичом изнутри, к великому огорчению некоторых любопытных воспитанниц, полагавших, что с этого балкона, по причине неразделенной любви, вполне могла броситься вниз и разбиться насмерть какая-нибудь впечатлительная местная леди. В основном корпусе поместья, на втором этаже, располагались учебные помещения, библиотека, чайная и танцевальная залы, спальни воспитанниц, комнаты миссис Ригли и мисс Дуглас, а также два учебных класса. На первом этаже находились большая гостиная, кухня, холл, кабинет мадам Тьери и несколько просторных гостевых комнат. Третий этаж особняка был практически закрыт для посещения; там находилась огромная картинная зала и комната для фехтования, уроками которого, впрочем, уже давно никто не занимался.

В примыкающем к особняку крыле жили садовник с молодой женой, которая служила здесь горничной, а также шофер мистер Картман с неповоротливой супругой-кухаркой, вечно всем недовольной и бормочущей себе под нос разные нестрашные проклятья. К услугам шофера, впрочем, почти никогда не прибегали, поскольку сестры-управляющие предпочитали сами водить принадлежащие пансиону автомобили: старенький «Роллс-Ройс» и пузатенький неуклюжий грузовик «Форд». Миссис Ригли любила раз в неделю совершать поездки в соседнюю деревню Чарлтон, чтобы купить в лавке сигарет, а потом ехала в Бристоль за свежими газетами и новостями. На стареньком грузовичке сёстры привозили из города мешки с удобрениями для сада и какую-нибудь ненужную мебель, которую просто обожала приобретать мисс Дуглас, и которая мирно пылилась в старом пыльном чулане особняка. Раз в неделю отец и сын Барнеби, хозяева бакалейной лавки из Чарлтона, привозили в пансион продукты, и, перекидываясь парой слов с шофером мистером Картманом, почем зря ругали правительство и нерасторопных политиков, совершенно не сведущих в жизни.

Все это Лизи узнала гораздо позже, а пока они с высокой миссис Ригли подходили к светящемуся окнами особняку Линсден, пряча лица от противного холодного дождя. Входная дверь отворилась, и девочка очутилась в небольшом холле, где стоял приятный запах тепла и уюта, а красивая изящная мебель напоминала о прежних спокойных временах. «Нам с тобой наверх, милая леди», – сказала миссис Ригли, указывая на широкую лестницу под сводчатой аркой и приглашая девочку за собой. Ступени лестницы были сделаны из дуба, а латунные перила украшала изящная резьба в виде рельефной листвы и винограда. Лизи послушно поднялась следом за высокой дамой на второй этаж особняка и увидела два коридора, ведущих направо и налево, в таинственную и пугающую полутьму. В лестничном пролете, рядом с Лизи, располагалось огромное зеркало в человеческий рост, обращенное в сторону гостиной и обрамленное старинной рамой с замысловатыми геометрическими узорами. В зеркале отражался почти весь холл и окна парадного входа, так, что можно было запросто разглядеть тех, кто стоит внизу. Обернувшись и посмотрев назад, Лизи увидела с обеих сторон от дверей жуткие темные ниши со статуями; что за существа были там изображены, девочка не поняла, но ей стало немного страшно, и она поспешила за миссис Ригли по левому коридору особняка. Остановившись перед одной из многочисленных дверей, высокая дама достала связку ключей и ловко отперла её, ласково посматривая на новенькую и ободрительно приглашая девочку войти внутрь. Лизи не знала, чему удивляться: такому количеству чудесных блестящих ключей с красивыми резными головками и бородками на связке управляющей, или же непривычной и слегка пугающей обстановке особняка. «Входи, юная леди, это моя комната-кабинет, здесь ты найдешь меня в любое время суток, если это вдруг понадобится. Ужин уже убрали, но я попросила Аделаиду, нашу горничную, принести немного горячего для тебя, Лизи. Ой, и еще, конечно же, печенье, ты ведь любишь сладкое, моя дорогая? – с улыбкой обратилась миссис Ригли к девочке, перейдя от официального академического тона учительницы к простому, совершенно домашнему, – это печенье намного вкуснее лондонского и тебе действительно понравится, можешь в этом не сомневаться. Наша замечательная кухарка миссис Картман славится своей выпечкой на всю округу, в чем ты сама сможешь убедиться».

Лизи сидела за низеньким резным столиком, нехотя черпая ложкой остывший суп, и отрешенно рассматривала фотографии на стенах комнаты миссис Ригли. Мысли Лизи путались, аппетит отсутствовал по причине пережитых страданий, и обида на родителей никак не проходила; её немного заглушали другие впечатления, такие, как чудесный осенний лес, дождик и страшные камни, а затем этот печальный особняк… Разумеется, в глубине души Лизи прекрасно понимала, что должна оставаться здесь ради спокойствия её мамы и отца, но это было так невыносимо больно! Стены комнаты миссис Ригли были увешаны потемневшими от времени картинами, большими веерами и фотографиями в красивых золотых рамках; внимание девочки привлекли две из них, бережно закрепленные над столом высокой управляющей. На одной фотографии была запечатлена семья: красивая женщина в огромной шляпе с пером и в пышном платье, какие еще носили в начале XX века, неприметного вида мужчина в котелке, и две премиленькие маленькие девочки в нарядных платьях с рюшечками и оборками; одна повыше, другая пониже ростом. Взглянув на вторую фотографию, Лизи даже вздрогнула от неожиданности: прелестная молодая дама на фото чем-то напомнила Лизи её мать, милую и заботливую миссис Кроуфорд, с тем лишь отличием, что была одета в модные широкие брюки и такую же широкую блузку мужского кроя, спрятанную на талии за пояс. Чего ни за что не позволила бы себе мама девочки, почтенная миссис Кроуфорд, приверженная старым устоям и традициям. У молодой дамы были светлые вьющиеся волосы и модная короткая стрижка, она ловко облокачивалась на крыло красивого красного автомобиля «Мерседес»», и по-мальчишески задорно улыбалась. Лизи любила автомобили; она знала названия почти всех автомобильных марок, существующих на белом свете, ведь у её отца в кабинете хранилось великое множество рекламных журналов на эту тему, и девочка часто листала их, заворожённо рассматривая картинки блестящих глазастых авто. Поэтому дама с фотографии сразу понравилась Лизи, ибо плохой человек не будет покупать такую замечательную красную машину, и радостно разъезжать на ней, ловя восхищенные взгляды прохожих, размышляла про себя девочка. К тому же, дама была похожа на мать Лизи…Когда вернулась миссис Ригли, отдававшая распоряжения слугам на завтра, девочка тут же поинтересовалась, кто изображен на этих двух снимках, ведь, несмотря на всю свою обиду и скорбь, была крайне любознательным и смышленым ребенком. «О, это наша дорогая мадам Тьери! – с любовью и уважением в голосе нараспев ответила миссис Ригли, указывая на изящную даму, – она хозяйка Линсдена, и организовала здесь пансион для таких прекрасных девочек, как ты, Лизи. Но, увы, мадам Тьери очень редко приезжает к нам. Она любит путешествовать по миру, поэтому мы видим её только раз в год, на Рождество. Что до второй фотографии, то это родители мисс Дугласс, и мои тоже. Знаешь, Лизи, мы с сестрой были совсем крошками, когда был сделан этот снимок. К сожалению, спустя несколько месяцев наши родители погибли в автокатастрофе, и нас отдали на воспитание дальним родственникам, которые, разумеется, никак не могли их заменить…».

Услышав эту печальную историю, Лизи вдруг представила себе, что и её родители могут запросто погибнуть в автокатастрофе, тем более, учитывая склонность мистера Кроуфорда к быстрой езде; на минуту ей даже показалось, что всё это уже случилось, и она больше никогда, никогда не увидит ни маму, ни отца, и навсегда останется в этом мрачном холодном пансионе, разделив печальную участь бедной миссис Ригли. От этих мыслей комок вдруг подкатил у Лизи к горлу, губы ее задрожали, и слезы сами собой закапали в чашку с горячим ароматным чаем, который заботливо принесла добрая горничная Аделаида. Словно прочитав мысли девочки, миссис Ригли мягко присела рядом с Лизи и крепко обняла ее за плечи, ласково заглядывая в глаза. «Не плачь, Лизи, пожалуйста, не плачь, твои родители обязательно вернутся за тобой, я обещаю. Все родители всегда возвращаются сюда за своими детьми, поверь мне, ведь еще ни разу не было случая, чтобы кто-то из воспитанниц остался здесь надолго, нет-нет, такого никогда не было раньше, и не будет потом». Слушая негромкие уговоры управляющей, которая так старалась успокоить расстроенную девочку, Лизи вдруг стало жаль не только себя, но и маленьких миссис Ригли и мисс Дуглас, жаль до глубины души, ведь к ним родители не вернуться уже никогда…Лизи с безграничной благодарностью подняла глаза и заглянула в лицо миссис Ригли, которая нежно улыбалась заплаканной бедняжке, оторванной от дома и оказавшейся здесь по вине суровых обстоятельств. До сего момента девочка не разглядывала высокую даму, ведь ей было совершенно не до этого, но сейчас, присмотревшись, она вдруг подумала о том, что миссис Ригли, пожалуй, очень милая и даже красивая, насколько красивыми бывают управляющие имениями. У высокой дамы было узкое бледное лицо, выразительные серые глаза, обрамленные густыми ресницами, нос с небольшой горбинкой, и черные, с едва заметной проседью, волосы, стянутые в тугой пучок, как у древнегреческих жриц на старинных вазах. Такие вазы стояли в кабинете у отца Лизи, мистера Кроуфорда, они были большие, красно-черные, с отколотыми краями, очень-очень древние. Иногда по вечерам, когда отец допоздна засиживался у себя в комнате, а Лизи не спалось, она стучалась к отцу, и тот позволял ей тихонько сидеть рядом, в большом уютном кожаном кресле, при свете настольной лампы. Лизи с любопытством рассматривала вазы с чёрными фигурками, придумывала этим фигуркам имена и сочиняла про них разные занимательные истории, которые потом рассказывала своим подругам. И вот теперь, глядя в лицо миссис Ригли, Лизи вдруг подумала о том, что, вероятно, высокая дама и есть одна из тех самых, оживших вдруг фигурок, одна из тех великих и загадочных древнегреческих жриц в изящных туниках, которой отец поручил присматривать за Лизи и защищать ее здесь, в особняке Линсден. И поэтому она может быть совершенно спокойна, ведь ей нечего опасаться в стенах поместья, и ее милые родители обязательно вернутся за своей девочкой, как и обещала миссис Ригли. Да-да, все будет именно так, уверила себя Лизи, и эти мысли невыразимо обрадовали и приободрили девочку; она тут же перестала плакать, и, к огромной радости миссис Ригли, с удовольствием съела целых три овсяных пирожных, которые и в самом деле здорово удавались ворчливой миссис Картман.

Глава 3

«Успокоилась? – ласково спросила миссис Ригли, – идем, я покажу тебе твою комнату и познакомлю с другими воспитанницами, правда, пока не со всеми, а только с теми, которые будут твоими соседками. Остальные девочки уже готовятся ко сну в своих спальнях. Все наши воспитанницы очень хорошие и добрые, ты обязательно подружишься с ними, юная леди». Миссис Ригли заперла за собой двери, и они с Лизи неторопливо направились в соседний коридор, где располагались спальни воспитанниц. В свете потолочных ламп отделанные красным деревом стены казались блестящим и загадочным, паркетный пол слегка поскрипывал под ногами, нарушая вечернюю тишину пансиона, и Лизи снова немного встревожилась, оказавшись в столь таинственно-незнакомой обстановке. «Интересно, а миссис Ригли закрывает на ключ все комнаты девочек? А если вдруг мне понадобиться выйти?» – подумала про себя Лизи, и ей стало еще больше не по себе, ведь никому не захочется оказаться запертой в комнате, да вдобавок с незнакомыми девочками, от которых можно ожидать всего, чего угодно. Однако это было, разумеется, не так, и добрая управляющая никого не запирала в спальнях, даже если кто-то из воспитанниц вел себя неподобающим образом или здорово провинился; все-таки, это был передовой для своего времени пансион, свободный от устаревших суровых методов воспитания.

Дойдя до одной из дверей, точно таких, как и все остальные, миссис Ригли вежливо постучала и, подождав минуту-другую, повернула круглую медную ручку, мягко поблескивающую в неярком свете своими бочками. Лизи увидела очень просторную комнату, которая была гораздо больше, чем кабинет высокой дамы, и показалась девочке немного неуютной и холодной. Четыре аккуратные кровати с витиеватыми узорами располагались по левой ее стороне, напротив них стояли высокие книжные полки, шкафы для одежды и аккуратный комод с медными ручками на ящиках. У окна, обрамленного тяжелыми темными гардинами викторианской эпохи, придающими комнате некую задумчивость и даже угрюмость, находились четыре небольших письменных стола. На каждом была своя настольная лампа с красивым белым абажуром, а под потолком комнаты красовалась блестящая хрустальная люстра, от которой, правда, не было совершенно никакого толку, потому что даже здесь, в особняке Линсден, как и во всей Англии, время от времени ощущались перебои с электричеством, и помпезные люстры в комнатах воспитанниц с целью экономии находились в нерабочем состоянии.

Три девочки с любопытством уставились на Лизи, словно впервые в жизни встретили живого человека. Две из них, ровесницы Лизи, были рыжеволосыми близнецами по имени Виталина и Камилла; у одной из девочек волосы были убраны в смешной «хвостик» с правой стороны головы, у другой – с левой, чего прежде Лизи не видела. Карие глаза Камиллы и Виталины были посажены настолько широко, что казались неестественными, и это делало девочек похожими на забавных и глупых аквариумных рыбок. На близняшках были ночные сорочки, ведь было достаточно поздно, и все в пансионе уже собирались ложиться спать. Обе близняшки придирчиво и слегка вызывающе принялись рассматривать новенькую, стараясь определить, кто она и нужно ли заводить с ней дружбу, чтобы потом не пришлось об этом пожалеть. С широкого подоконника на Лизи смотрела девушка постарше, которую звали Франческа, но все в особняке ласково называли её Фрайни, потому что она была, пожалуй, самой дружелюбной и отзывчивой воспитанницей мадам Тьери. У Фрайни были коротко подстриженные светлые волосы, острый носик, умные глаза и большие круглые очки, сдвинутые на лоб, что делало её похожей на учительницу. Фрайни, одетая в красивую шелковую пижаму стального цвета, выглядела весьма импозантно; и сама воспитанница, и то, что она непринужденно сидела на подоконнике, чего никогда не разрешалось делать Лизи, и даже её пижама, – все это сразу очень понравилось Лизи, и девочка заметно повеселела.

«Фрайни, это мисс Лизи Кроуфорд из Лондона, я говорила тебе о ней еще вчера вечером. Будь любезна, милая, расскажи ей о всех наших правилах и распорядке дня, а завтра она познакомится с остальными воспитанницами», –ласково попросила миссис Ригли свою любимицу. Фрайни доброжелательно и весело кивнула головой, отчего ее очки тут же свалились на нос, медленно и элегантно, словно атласная лента, соскользнула с подоконника, и дружелюбно поманила Лизи рукой. У девочки тут же возникло странное чувство, что она, Лизи, уже сто лет знает эту самую Фрайни, с ней будет очень легко и приятно общаться, и она непременно поможет девочке в трудную минуту. Все это мгновенно пронеслось в голове Лизи, и она, совершенно не стесняясь и не пугаясь нового общества, подошла к девушке. «Вот твой стол, Лизи Кроуфорд, – добродушно указала Фрайни на самый крайний столик у окна, – а тут ты будешь спать». И она махнула рукой на аккуратно заправленную и накрытую кружевным покрывалом кровать, находящуюся рядом с письменным столом. Лизи подумала о том, что это, вероятно, очень и очень удобно, когда в такой огромной комнате твоя кровать и столик находятся рядом, и что ей, Лизи, просто здорово повезло. «Дамская комната в конце коридора, гостиная на первом этаже. Не переживай, скоро ты ко всему тут привыкнешь, и потом даже не захочешь уезжать домой», – улыбнулась Фрайни, ласково глядя на девочку и беззаботно поправляя кончики своих темных волос. Конечно же, в сложившихся обстоятельствах слова Фрайни показались Лизи полнейшей глупостью, ведь она готова была хоть сейчас вернуться домой, и никогда больше не расставаться со своими дорогими родителями. Однако Лизи была слишком хорошо воспитана, чтобы возражать старшим, даже если она категорически не могла согласиться с их мнением, поэтому, ничего не сказав в ответ, лишь кивнула головой. Кроме того, девочке, всегда мечтавшей о старшей сестре, очень понравилась симпатичная заботливая Фрайни, и спорить с ней Лизи не хотела. Управляющая миссис Ригли, оставив новенькую в надежных руках и убедившись в том, что она всем довольна, неспешно вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.

Лизи неуверенно подошла к своей кровати и, тяжело вздохнув, принялась разбирать саквояж. Она не желала мириться с тем, что ее милые родители, мистер и миссис Кроуфорд, могли вот так вот запросто оставить свою девочку в совершенно незнакомом месте, оставить и преспокойно уехать по своим взрослым делам; неужели не было никакой другой возможности обезопасить и защитить дочь? Лизи рассеянно слушала Фрайни, которая продолжала старательно рассказывать о том, где находится библиотека пансиона, где – классные комнаты, зал для танцев и кухня. Она также строго-настрого запретила Лизи ходить на чердак и спускаться в подвалы, которые были расположены под особняком. Это было, пожалуй, самым главным правилом для всех воспитанниц пансиона, хотя Лизи, разумеется, было совершенно незачем лезть на чердак или исследовать подвалы в абсолютно незнакомом месте. Ведь она была послушной и благовоспитанной девочкой, а благовоспитанные девочки вовсе не думают о таких пустяках.

Разобрав вещи и сложив их в тумбочку, Лизи со скучающим видом стала переодеваться ко сну. Близняшки Камилла и Виталина наблюдали за ней, словно ожидая от девочки какого-нибудь сюрприза. Спать Лизи совершенно не хотелось, поэтому она, в горьких раздумьях, подошла к большому окну и хотела удобно устроиться на подоконнике, как Фрайни, чтобы еще немного погрустить над своей несчастной судьбой. И почему все в жизни складывается подобным образом, почему мама не отправила Лизи в далекий Уэльс, где в маленьком-премаленьком городке Чепстоу, вдали от ужасов войны, спокойно жила родная тётушка Лизи, миссис Руби Галифакс? Лизи играла бы там с пожилым добродушным догом Норманом, читала увлекательные книжки из дедушкиной библиотеки, и совершенно не скучала бы по дому. Разве что немножко, совсем чуть-чуть.

Рассеянно глядя в окно, за которым уже сгустился ночной октябрьский сумрак, девочка вдруг заметила светлую прозрачную крышу огромной стеклянной оранжереи, удачно расположившейся прямо под стенами особняка. В оранжерее ярко горел свет, радостно и задорно поддразнивая тревожную серую мглу вокруг, и было видно множество самых разнообразных цветов и растений внутри. Капли дождя красиво стекали по стёклам, блистая в лучах лампочек, отчего совершенно обычная оранжерея выглядела, будто хрустальный ларец из волшебной сказки. И в этом чудесном ларце, между цветами, загадочно мелькая то тут, то там, суетилась аккуратная женская фигурка, трогательно ухаживая за растениями. Но разглядеть как следует, кто это был, Лизи не смогла, уж очень сильно были размыты дождем оконные стекла. Прижавшись носом к большому холодному окну, девочка увидела лишь небольшую дверь, ведущую из прекрасной таинственной оранжереи в холл особняка, а это означало, что туда можно преспокойно попасть, не покидая пансион и не выходя на улицу. Что было крайне удобно, учитывая противную осеннюю погоду, с радостью подумала Лизи, решив, во что бы то ни стало, непременно побывать в волшебном хрустальном дворце, походившем на замок Снежной Королевы из сказки Ганса Христиана Андерсона. При воспоминании о старых добрых сказках Лизи стало легче на душе, ведь сказки, как правило, всегда хорошо заканчиваются; и, подумав об этом, девочка улыбнулась.

Её размышления прервала одна из рыжеволосых близняшек, которую звали Камилла. «В оранжерею нельзя заходить без разрешения миссис Ригли, за это тебя могут строго наказать и лишить обеда, – проговорила она, слегка картавя, довольно капризным голосом, заметив интерес новенькой к таинственному садику под стеклянной крышей, – там могут находиться только старшие девочки, например, Фрайни или Эмили. Потому что редкие растения очень легко повредить, и тогда они погибнут». Лизи подумала про себя, что нужно быть крайне неуклюжей и неаккуратной, чтобы умудриться повредить растения в оранжерее, и ответила, что ей хотелось бы просто полюбоваться цветами, которые она очень любила. Словно ожидая подобного ответа, Камилла презрительно сморщила носик и фыркнула, как кошка, на которую случайно попала вода: «Пфффф, ой-ой, еще одна кисейная барышня, вы только полюбуйтесь! Посмотрите на неженку, которая любит цветы, ой-ой! Тогда почему ты здесь? Как же тебя оставили тут совершенно одну, такую избалованную и странную? Ты теперь будешь плакать по ночам, да? И днем будешь плакать. Будешь плакать и грустно нюхать цветочки, хи-хи-хи», – противно гнусавила вредная девочка, расхаживая вокруг Лизи, заложив руки за спину. Вторая близняшка, Виталина, сначала молчала, а потом попыталась образумить свою сестру, тихо напомнив ей о том, что их ведь тоже оставили тут совершенно одних, без родителей, пока не прекратятся бомбардировки. И нет ничего зазорного в том, чтобы грустить по дому и собирать цветы, как совершенно не стыдно иногда немножко поплакать, примирительно добавила Виталина, ласково улыбнувшись Лизи. Но Камиллу не так-то просто было угомонить, ведь эта девочка была довольно вредной и любила иногда для разнообразия поиздеваться над своими подругами и знакомыми. Разумеется, только над теми, кто не мог дать ей достойного отпора. Поэтому, посчитав, что Лизи как раз из тех изнеженных девочек, которые будут безропотно терпеть все её оскорбления и колкости, она решила поразвлечься вволю. Противная близняшка со смешно расставленными глазами медленно ходила вокруг Лизи, продолжая вполголоса насмехаться над ее желанием полюбоваться растениями в оранжерее, и пару раз даже попыталась дернуть Лизи за волосы и кофточку. Но Лизи ловко увернулась, и, будучи довольно терпеливой, но решительной девочкой, была уже готова вступить в схватку с вредной воспитанницей, сбив с нее спесь и стукнув Камиллу кулаком прямо в ее маленький нос. Обстановка в комнате накалилась, и еще неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Фрайни, все это время спокойно читавшая что-то за своим столом, не велела Камилле немедленно успокоиться и отправляться в свою кровать. Фрайни строго предупредила девочку, с которой, видимо, всегда возникали проблемы, что она, Фрайни, непременно пожалуется миссис Ригли на недостойное поведение воспитанницы. И Камиллу накажут самым строгим образом, потому что в пансионе категорически не приветствуются ссоры и оскорбления, ведь это совершенно недопустимо для девочек из приличных семей. Камилла, злобно сверкнув на Фрайни глазами, нехотя отступила, но, явно раздосадованная мирным исходом конфликта, все еще презрительно и задиристо смотрела на Лизи. Желая смягчить обстановку и загладить нелицеприятные выходки своей сестры, Виталина предложила всем сыграть в карты, в довольно популярную тогда игру «бон-асе», ведь приготовления ко сну были нарушены появлением Лизи и ужасным поведением Камиллы. И «быстрый сон» наступит теперь не скоро, добавила Виталина. Услышав непонятные для себя слова, Лизи с большим удивлением посмотрела на близняшек, желая понять, не очередная ли это уловка, чтобы вновь задеть новенькую. Довольные произведенным на Лизи впечатлением, близняшки переглянулись и многозначительно склонили головы набок. «Наш папа – очень известный врач, он знаком даже с самим королем Георгом VI. И он, наш папа, помогает всем впечатлительным людям со слабыми нервами, а также разным кисейным барышням, как можно быстрее поправиться, и больше никогда не болеть. Он выписывает им специальные микстуры и порошки, и все время считает их пульс, – с некоторым чувством превосходства сказала Камилла, заметив изумление Лизи, – кроме того, папа всегда рассказывает нам про то, что полезно делать в жизни, что не очень, а чего и вовсе делать нельзя, иначе сразу заболеешь. Вот, например, спать очень-очень полезно, однако некоторые люди из-за плохих нервов совершенно не могут заснуть, и тогда им приходится принимать противные горькие порошки. Потому что сон – это очень важно, во сне быстрее поправляются и забывают о всех своих неприятностях. Так говорит наш папа. Знаешь ли ты, Лизи, что сон состоит из нескольких частей: быстрого сна и основного сна, и что быстрый сон нельзя прерывать ни в коем случае, иначе может случиться что-то очень страшное? Но, думаю, сегодня мы и вовсе не будем спать…». И Камилла снова высокомерно и осуждающе посмотрела на Лизи, наслаждаясь чувством собственного превосходства и радуясь абсолютной неграмотности девочки в области психологии, нервных заболеваний и сна.

Глава 4

Лизи действительно не хотела спать, поэтому, немного подумав, девочка согласилась сыграть в предложенную Виталиной игру, хоть и не знала, что это. А вот Фрайни отказалась от участия в «бон-асе», поскольку играть в карты в пансионе было категорически запрещено. И Фрайни, будучи примерной воспитанницей, не хотела вызвать нарекания сестёр-управляющих. К тому же, девушка была не очень ловким игроком, и всегда проигрывала другим, а это, согласитесь, не очень-то и приятно. Она и девочек пыталась отговорить от игры в карты, но близняшки её совершенно не слушали, а Лизи еще не знала, чью сторону ей принять. Она вовсе не хотела ссориться с кем-нибудь в пансионе в свой первый день. Поэтому благоразумно молчала, не вступая в спор ни с близняшками, ни со старшей по комнате. Оставив, наконец, свои попытки уговорить близняшек отправиться по своим кроватям, Фрайни печально вздохнула, и, пожелав девочкам доброй ночи, легла спать.

Виталина, Камилла и Лизи расположились на полу, где лежал большой, очень приятный на ощупь, пушистый ковер. За окном шел дождь, там было темно и страшно, а в комнате горели настольные лампы, здесь было по-домашнему уютно и тепло, поэтому Лизи уже не чувствовала себя совершенно заброшенной и одинокой. Да и с остальными воспитанницами она, вне всякого сомнения, сможет вскоре подружиться. Как будто в подтверждение ее размышлений Виталина, менее вредная из двух сестер, совершенно неожиданно предложила девочке замечательную и наивкуснейшую конфету «Таблероне», которые очень любила Лизи. Предложила, к великому неудовольствию своей противной сестры. Камилла с видом отчаянной заговорщицы тут же что-то зашептала Виталине на ухо. При этом, разумеется, довольно громко, специально для того, чтобы Лизи расслышала все, от слова и до слова. Видимо, Камилла решила не оставлять своих попыток задеть Лизи, и снова пыталась обидеть ее. «Незачем раздавать такие вещи направо и налево, тем более этой новенькой! Может быть, она не из нашего круга, может, она какая-нибудь лондонская нищенка, вроде малышки Люси, дочери священника. Для чего нам такие подруги? Вспомни, чему нас всегда учил отец!» Лизи, не считавшая себя нищенкой, удивленно вскинула брови и довольно презрительно посмотрела на Камиллу. Конечно, ее родители не были богатыми английскими лордами или членами королевской фамилии. Однако в их доме была прислуга, девочке всегда покупали довольно дорогие наряды, как и ее маме, миссис Кроуфорд. Потому что их отец был самым известным лондонским адвокатом, и лихо раскатывал по городу на своем красивом черном «Бьюике». Кроме того, неужели нельзя дружить с теми, кто беднее тебя? Что за глупости, размышляла про себя Лизи, ведь даже среди богатых детей есть достаточное количество противных и вредных девочек, таких, например, как Камилла. А среди бедных – много хороших и добрых, с которыми очень приятно играть в разные затейливые игры, например, в скакалочку или классики. И такие дети не попытаются обидеть или задеть тебя только потому, что ты чем-то лучше или хуже их самих.

Размышляя подобным образом, Лизи наблюдала, как шепчутся между собой рыжеволосые сестры-близняшки. Виталина укоризненно качала головой, снова пытаясь вразумить свою вредную сестру, и указывая при этом на туфли Лизи, которые были довольно дорогими, а также на её юбку и блузку, которые были куплены мамой Лизи, миссис Кроуфорд, в одном очень известном модном магазине Лондона. «Мы можем стать с ней хорошими подругами, прекрати же, наконец, свои дикие выходки, иначе я пожалуюсь на тебя отцу, а уж он-то не станет с тобой особо церемониться, ты это прекрасно знаешь»,– тихо говорила Виталина сестре, склонив к ней голову. А Лизи подумала про себя о том, что ни за какие сладости на свете не захотела бы иметь таких вот подруг, как эти близняшки. Нет уж, увольте, на свете много приличных девочек, годящихся Лизи в друзья.

Итак, сидя на мягком ковре в теплой уютной комнате пансиона мадам Тьери, Лизи упивалась каждым кусочком изумительного «Таблероне», забыв обо всем на свете. Вкус меда, миндального печенья и шоколадной нуги немедленно перенесли девочку на три года назад, в то прекрасное время, когда еще не было этой противной войны, и она с родителями ездила к тёте Дженнифер в далёкую американскую Пенсильванию. И тётя Дженнифер, дальняя родственница миссис Кроуфорда, водила Лизи в самый огромный и самый прекрасный в мире парк аттракционов «Херши». О да, это было похоже на волшебную сказку! Всё кругом блестело, кружилось и сияло, громко играла музыка, повсюду расхаживали нарядные дамы со своими вечно ноющими детишками, выпрашивающими у родителей сладости и игрушки. Да, сколько же там было сладостей, которыми, казалось, можно накормить всю страну! Лизи даже представилось тогда, что она находится вовсе не парке, а в каком-то изумительном волшебном городке, где все карусели отлиты из шоколада и карамели, а сверху посыпаны сахарной пудрой. Да что там карусели! Даже музыканты, старательно выдувающие радостную музыку из своих чудесных труб, были словно вылеплены из пряничной муки и политы сладкой блестящей глазурью, а их инструменты походили на огромные замысловатые леденцы. Лизи улыбнулась про себя, вспоминая, какой же она была маленькой и простодушной тогда, много лет назад …

Девочка настолько погрузилась в сладостные воспоминания, что даже не слышала, о чем ей уже несколько минут рассказывают рыжеволосые сестры-близнецы. «Ты запомнила, как играть, Лизи?» – голос одной из них прозвучал совершенно некстати, немедленно вернув Лизи от милых воспоминаний о прошлой беззаботной жизни к печальной реальности. Девочка немного смущенно ответила, что не совсем поняла правила игры, и попросила повторить их еще раз. «Смотри, все очень просто, – снова начала объяснять Камилла, сменив, наконец, свой презрительный тон на более миролюбивый, – сдающий, а это, с вашего позволения, буду я, раздает каждому по три карты, одну картинкой вверх, две другие картинками вниз. И побеждает тот игрок, чья открытая карта сильнее. Ты знаешь, какие карты сильнее, Лизи?» Да, конечно, Лизи знала обозначения карт, ведь еще полтора года назад её тайком учил играть в эту игру любимый кузен Николас, сын тёти Руби, поступивший тогда в военное училище и заглянувший в гости к родными. «Так вот, милочка моя, – поучительным тоном продолжала Камилла, – Туз бубей выигрывает у всех карт, запомни это хорошенько. Я не буду больше повторять. И, кстати, ты ничего не имеешь против ставок на игру?». Лизи знала о том, что ставки обычно делают на ипподромах во время скачек, но в чем их смысл, она не понимала. Отец девочки, мистер Кроуфорд, пару раз брал дочку с собой на ипподром в Лондоне, за что им потом здорово досталось от миссис Кроуфорд. Мама Лизи была категорически против скачек, она строго выговаривала отцу, виновато теребящему край скатерти в гостиной, что многие обеспеченные лондонские семьи в одночасье становись нищими именно из-за таких невоздержанных мероприятий. Но, честно признаться, скачки заворожили Лизи. Ведь публика там была такой нарядной и радостной! Джентльмены размахивали своими котелками, шляпами или кепками, то и дело вскакивая с мест и толкая друг друга. Чинно сидящие рядом с ними дамы, все без исключения, были одеты в прекрасные шуршащие наряды со множеством сверкающих украшений. А самые современные и смелые из них были даже в брюках. На одних дамах красовались изумительные широкие шляпы с разноцветными перьями, на других – изящные маленькие шляпки, напоминавшие тирольские головные уборы. Стюарды ловко разносили по рядам зрителей пирожки, бутерброды и разные напитки, и отец купил Лизи маленький красивый флажок, чтобы весело им размахивать. И почему это мама так не любила ипподром, ведь там было так весело! В общем, ничего плохого в самих скачках Лизи вовсе не увидела. А значит, и ставки тоже не могли быть плохим делом, рассуждала про себя девочка. Поэтому она легко согласилась делать ставки в игре «бон-асе». Близняшки тут же объяснили Лизи, что, если она проиграет, то какая-то из её вещей, которую она поставит на кон, перейдет к ним, двум рыжеволосым сестрам. И наоборот, что-то из вещей близняшек перейдет к Лизи, если вдруг выиграет она.

Фрайни уже давно спала, поэтому девочки старались разговаривать шепотом и не шуметь. Дождь за окном всё не стихал, поднялся сильный ветер, и капли барабанили по стеклу, как маленькие молоточки в кузнице эльфов. Близняшки Камилла и Виталина поставили на кон по одному печенью и одному яблоку. Потупив свои хитрые глазки, сестры печально признались в том, что у них вовсе нет ничего ценного, кроме этих самых яблок и печений. А Лизи они уговорили поставить на кон ленточку для волос с красивыми рюшами по краям, которую еще до войны ей купила мама. Ведь тогда во всех магазинах можно было легко найти абсолютно все, что душа пожелает, будь то перламутровая пуговица или шелковая лента для волос. Услышав про свою любимую ленточку с нарядными рюшечками по краям, Лизи вдруг засомневалась. А если она проиграет, и ей надо будет отдать это украшение сестрам? Чем она тогда будет завязывать свои непослушные пышные волосы? Уж лучше она, Лизи, тоже поставит на кон овсяное печенье, которым ее угостила добрая миссис Ригли, и которое девочка предусмотрительно захватила с собой в спальню. Однако близняшки категорически отказывались соглашаться на такую ставку, и, смешно жестикулируя руками, шепотом затараторили, что всё непременно обойдется. Ничего страшного, ведь Лизи новичок в игре, а новичкам всегда везет, и это закон. По крайней мере, так говорит их папа, когда в доме собираются гости, и мужчины закрываются в бильярдной, чтобы сразиться в карты. «Вот увидишь,– шептали рыжеволосые сёстры, настойчиво убеждая Лизи, – ты обязательно, обязательно выиграешь, не беспокойся ни о чем, и тогда у тебя будут и печенье, и яблоки, и твоя красивая ленточка». И Лизи, наконец, нехотя согласилась, хотя мягкий внутренний голос говорил ей, что не надо слушать этих подозрительных сестер и играть с ними.

Глава 5

Разумеется, Лизи не повезло, несмотря на все уверения близняшек. Её карта почти сразу же оказалась бита картой Камиллы. Сёстры сделали такие жалостливые лица, что можно было бы, наверное, расплакаться. Затем Камилла, вздыхая и качая головой, как старушка на рынке, начала пространно разглагольствовать о том, что игра есть игра, что же поделать, если тебе не повезло и ты проиграла. Она картинно разводила руками, удивленно поднимала брови и явно копировала манеры своего отца. Потом сёстры незаметно и очень хитро переглянулись, думая, что Лизи, расстроенная проигрышем, этого не заметит, и шепотом приказали девочке отдать им украшение, а именно свою красивую ленту с рюшами. Лизи была очень сильно раздосадована тем, что все сложилось именно так, ведь она заранее знала, что не следует идти на поводу у этих хитрых рыжеволосых сестер, однако почему-то сделала это. Девочка здорово злилась на себя за проявленную бесхарактерность и легковерие, однако делать было нечего, нужно было выполнять условия игры. Печально вздохнув, Лизи покорно поднялась с пушистого теплого ковра, случайно задев при этом Камиллу, сидевшую рядом. Внезапно из-под подола ночной сорочки вредной близняшки, словно в цирке из шляпы фокусника, на ковер веером высыпались карты разных мастей. Лизи в полнейшем изумлении замерла на месте, осознав вдруг, что ее просто-напросто обвели вокруг пальца, словно маленького доверчивого ребенка! И как это могло случиться с ней, всегда такой осмотрительной и аккуратной Лизи? Камилла и Виталина тут же принялись смешно ползать по полу, собирая разлетевшиеся по ковру карты, ругая друг друга и такую неуклюжую новенькую. Стоя поодаль, Лизи укоризненно смотрела на близняшек, а потом, с некоторой долей презрения, произнесла, что отказывается выполнять условия игры. Потому что сестры играли крайне нечестно и просто-напросто обманули ее. И что она, разумеется, теперь ни за что не отдаст им свою красивую ленточку для волос, да и вообще не желает больше разговаривать с такими гнусными обманщицами. Потому что жульничать совершенно недопустимо, так поступают лишь цыгане на больших ярмарках или матросы на верфи. Цыган Лизи видела в Лондоне, они были очень неопрятными, громко кричали и хватали прохожих за одежду, предлагая погадать по руке. Говорили, что все эти бродяги – сплошь жулики, мошенники и даже воруют маленьких детей, заставляя их потом просить милостыню на улице. Мама Лизи, миссис Кроуфорд, строго-настрого запретила дочери и близко подходить к цыганам. Да девочке и самой были крайне неприятны эти невоспитанные и надоедливые скитальцы без дома, без рода и племени. А про матросов на верфи, с которыми тоже ни в коем случае нельзя было играть в карты, Лизи рассказывал кузен Николас, которому девочка безгранично верила, ведь он поступил в военный корпус и должен был стать генералом.

Поэтому, поднявшись с ковра, Лизи твердо заявила, что игра «бон-асе» была абсолютно нечестной, и, соответственно, ни о каком выигрыше Камиллы не может быть и речи. Нет уж, пусть они обманывают кого-то другого, но не ее, Лизи Кроуфорд. С ней этот номер категорически не пройдет. Однако вредные сестры-близняшки не желали вот так вот просто отказываться от прекрасной нарядной ленточки для волос с красивыми рюшками по краям, которую, собственно говоря, уже считали своей. Сестры не спеша поднялись с ковра, и, уверенные в успехе своего предприятия, начали медленно наседать на Лизи, не сводя с нее глаз и оттесняя девочку к самому окошку. Коварные близняшки никогда не меняли своих планов, и теперь желали, во что бы то ни стало, завладеть сокровищем. Раз им не удалось обхитрить Лизи в карты, то они решили просто-напросто отобрать у девочки эту прекрасную ленточку силой, словно разбойники с большой дороги. Конечно же, Лизи была не робкого десятка, она не собиралась так просто сдаваться, и уже приготовилась было дать отпор этим двум рыжеволосым мошенницам. Тем более, что правда была на ее стороне, хотя, если говорить правду, девочка не знала, сможет ли она в одиночку справиться с обеими сестрами. Однако тут, к счастью для Лизи, из-за этой возни проснулась Фрайни, старшая по комнате. Увидев загнанную в угол новенькую и неимоверно агрессивных сестер-близняшек, Фрайни сразу же поняла, в чем дело, потому что рыжеволосые Камилла и Виталина были прекрасно известны всему пансиону как задиры, хулиганки и обманщицы. Несколько минут Фрайни пыталась успокоить разошедшихся не на шутку сестер, а те наперебой тараторили про игру и выигрыш, который они честно заработали, и который Лизи не желает им отдавать. Сестры перешли с шепота на крик, стараясь заглушить Лизи, которая, в свою очередь, горячо возражала и указывала на жульничество близняшек. Поднялся неимоверный гвалт, каждый твердил свое, поэтому бедняжке Фрайни пришлось значительно повысить голос и почти что кричать на неуёмных сестёр.

Внезапно дверь комнаты распахнулась, и на пороге появилась страшно растрепанная и чрезвычайно рассерженная мисс Дуглас. Которая, к слову, уже отправилась было отдыхать, однако решила все-таки проверить, заперта ли входная дверь внизу. Уж больно неспокойные нынче времена, и рядом с пансионом то и дело околачиваются довольно подозрительные оборванцы. Увидев свет под дверью в комнате девочек, а затем услышав шум, мисс Дуглас заволновалась и отправилась выяснять, что же происходит у воспитанниц и почему они до сих пор не спят. Увидев мисс Дуглас, рыжеволосые близняшки кинулись к ней, как к своей спасительнице, и немедленно принялись обвинять во всех беспорядках Лизи. Словно Лизи была самой страшной и опасной бунтаркой и мошенницей на всем белом свете. Сёстры делали невероятно честные глаза, какие только можно было себе вообразить, и старались повествовать правдиво и убедительно. Они сказали даже, что именно Лизи, эта нехорошая новенькая девочка, привезла с собой карты и подговорила их, добропорядочных и неимоверно воспитанных Камиллу и Виталину, сыграть в запрещенную игру «бон-асе», которая, как всем известно, категорически запрещена в пансионе. Но она, эта противная Лизи Кроуфорд из Лондона, не только заставила примерных сестер-близняшек сыграть в «бон-асе». Нет, коварная девочка, ко всему прочему, вынудила их – вот ужас-то – сделать ставки на игру, видимо, желая отобрать у сестер их последнее яблоко! Бессовестные близняшки наперебой тараторили всю эту чепуху прямо в уши растерянной и сонной мисс Дугласс, а Лизи, опешив, стояла в сторонке, открыв рот от изумления и глупо хлопая глазами. Девочка в жизни своей не слышала ничего подобного, она была совершенно ошеломлена и раздавлена такой откровенной ложью и клеветой, поэтому на какое-то время просто-напросто потеряла дар речи. Как можно, скажите на милость, так нагло и убедительно лгать старшим, ведь это просто уму непостижимо, это не укладывается ни в какие рамки приличия! К счастью, в разговор вмешалась Фрайни, которая строго велела противным сестрам немедленно прекратить обманывать управляющую, а затем, в самых мельчайших подробностях, объяснила мисс Дуглас, как именно все произошло. Мисс Дуглас кивала головой, сурово посматривая на Камиллу и Виталину, поскольку уже с самого начала догадалась о том, что Лизи Кроуфорд совершенно не виновата в возникших беспорядках. Ведь именно эти две рыжеволосые близняшки являлись постоянной головной болью как сестёр-управляющих, так и самой мадам Тьери. От них всегда были одни неприятности, безобразные ссоры и даже драки среди воспитанниц. Они постоянно устраивали неимоверные склоки, рассказывая небылицы про всех девочек подряд, подговаривали их не дружить с кем-то из воспитанниц, в общем, вели себя просто отвратительно. Однако отправить домой этих маленьких безобразниц было категорически нельзя, поскольку их отец, мистер Джозеф Споук, был лечащим врачом мистера Тьери и его престарелой матушки. И жаловаться мадам Тьери на сестер-близняшек было просто бесполезно. Оттого-то они, эти противные девочки с широко расставленными глазами, пользовались особым положением и вели себя в пансионе абсолютно неподобающе, а всем обитателям особняка день изо дня приходилось терпеть их ужасные выходки. Конечно же, девочек довольно часто оставляли без сладкого и лишали прогулок, но это, разумеется, не имело на них совершенно никакого воздействия.

Разобравшись, наконец, в чем дело, мисс Дуглас сердито вздохнула и, качая головой, строго велела Камилле и Виталине взять свои халатики, поскольку в коридоре было довольно прохладно, и немедленно пройти в её комнату для очень серьезного разговора. Те тут же выполнили ее приказ, и, накинув на себя легкие шелковые халаты, последовали за управляющей, о чем-то хихикая и перешептываясь между собой. По поведению сестер было прекрасно видно, что подобное происходит с ними уже не первый раз, и что они совершенно не боятся этих самых «серьезных разговоров». Казалось даже, что они вообще не боятся никого и ничего на свете. Еще бы, ведь обе пользовались в особняке привилегированным положением. Выходя из комнаты, Камилла на минуту приостановилась, обернулась к Лизи и, сделав угрюмое выражение лица, незаметно погрозила ей кулаком. А Виталина так выразительно посмотрела на девочку, что та мгновенно поняла: спокойной жизни от противных близняшек в пансионе ей не будет. Расстроенная, Лизи еще немного посидела у окна, любуясь охваченной ярким светом таинственной оранжереей внизу и стараясь позабыть обо всех своих неприятностях, а затем забралась под теплое одеяло. Да, сегодня был крайне неудачный и печальный день, неужели и дальше все будет складываться также грустно и сложно? Нет, девочке совершенно не хотелось думать о том, что будет завтра. Пусть будет, как будет, все равно ничего уже не исправить… С этой мыслью Лизи почти сразу уснула.

Глава 6

Посреди ночи она вдруг проснулась, совершенно не понимая, где находится. А вспомнив, чуть было не расплакалась от тоски и обиды. Мрачная каменистая местность, серый осенний дождь и неприятный конфликт вечером, – все это мгновенно встало у нее перед глазами и снова расстроило девочку. Лизи попыталась успокоиться, напоминая себе о том, что всё происходящее лишь временное явление, и уже очень-очень скоро она вновь очутится дома, в своей комнате, в окружении милых родителей и доброй прислуги. Это непременно произойдет, ведь по-другому и быть не может! Заставив себя смотреть на все как можно проще, Лизи почувствовала небольшое облегчение. Немного поглазев в темноту, она уже хотела было снова лечь спать, но тут, совершенно некстати, поняла, что ей невыносимо хочет пить. Сначала Лизи решила потерпеть до утра, и уткнулась в мягкую подушку, накрывшись с головой одеялом. Однако жажда не проходила, и девочка ворочалась с боку на бок, пока снова не села на кровати. Долго-долго Лизи не решалась спуститься в кухню, тем более что толком и не знала, где именно она расположена. Но мысли о приятной прохладной воде все же заставили девочку подняться и осторожно выскользнуть из комнаты. Тихо, как мышь, не замечая холода, она прошла мимо старинного зеркала в раме, спустилась по огромной лестнице в холл особняка и остановилась в нерешительности, пытаясь угадать, в какой стороне находится кухня. Справа от себя Лизи увидела массивные двери с вензелями из дерева, и, подойдя к ним, осторожно потянула за холодные медные ручки. Двери были заперты. Подумав немного, она направилась дальше по коридору, но там было так темно и страшно, что девочка благоразумно решила вернуться в холл и попытать счастья в противоположном направлении. Миновав полутемную гостиную, танцевальную комнату, обеденный зал и широкий коридор, стены которого были увешаны фотографиями прежних воспитанниц пансиона, Лизи, наконец, увидела огромную кухню, сплошь уставленную деревянными столами, тумбами и комодами с посудой. Всё складывалось очень и очень хорошо, и девочка, не зажигая свет, нашла графин с водой, сняла с полки чашку и с наслаждением принялась пить холодную сладкую воду, какой, как ей казалось, она не пила еще ни разу в жизни. Утолив жажду, Лизи уже хотела было поставить чашку на полку отправиться к себе в комнату, как вдруг что-то громко стукнулось о стекло кухонного окна, словно в него случайно врезалась какая-нибудь престарелая неуклюжая сова. От неожиданности девочка вздрогнула и случайно выронила чашку, которая тут же вдребезги разбилась о каменный пол кухни. В ночной тишине уже давно погрузившегося в сон пансиона эти звуки прозвучали громче пушечного выстрела, и Лизи, осознавая, что сейчас сюда непременно сбегутся все его обитатели, стремглав бросилась вон из кухни. Однако тут же, к неописуемому ужасу, услышала тяжелые шаги и ругань в коридоре. Заметавшись между окном кухни и закрытыми дверьми, ведущими в подвал, и категорически не желая попасться на глаза кому бы то ни было, Лизи, не раздумывая, нырнула под широкий деревянный стол у стены, что есть силы вжавшись в самый дальний угол.

Шаги приближались. «Агата, если это снова ты, я больше не буду молчать и все расскажу управляющим», – неприятным фальцетом громко и крайне раздраженно говорила незнакомая женщина, быстро входя в кухню. Переступив порог, и никого здесь не обнаружив, она остановилась в замешательстве. Потом, включив свет и заметив на полу разбитую чашку, сердитая женщина крепко выругалась и принялась нехотя убирать осколки, натужно пыхтя и бормоча себе под нос что-то совсем неутешительное для того, кто все это натворил. Сидя в своем убежище и дрожа от страха, Лизи очень надеялась на то, что эта грузная незнакомка скоро покинет кухню. И тогда девочка сможет незаметно вернуться в свою комнату и отдышаться. Внезапно женщина умолкла, выпрямилась и замерла, как замирает ястреб, увидев добычу, а затем победоносным голосом произнесла: «Так-так! Все ясно! А ну-ка, быстро вылезай, немедленно вылезай оттуда! Эй, к кому я обращаюсь? Вылезай!» От неожиданности Лизи чуть было не лишилась чувств. Неужели её все-таки заметили, и сейчас эта страшная женщина примется на чем свет стоит ругать ее, бедную и ни в чем не повинную девочку! Ругать за то, что она, всего-навсего, хотела утолить жажду… Руки и ноги Лизи совершенно онемели от страха, она не могла даже дышать, не то, чтобы сдвинуться с места. Спустя минуту, которая показалась Лизи вечностью, в тот самый момент, когда девочка уже готова была выбраться из своего убежища и признаться во всем, она вдруг услышала громкое «мяу» и шуршание под шкафом с посудой. А затем, к своему великому удивлению и облегчению, увидела огромного черного кота с белой грудкой и такими же белыми лапами, которые маячили в полутьме, словно светлячки. Кот медленно и виновато вылез из своего убежища на свет, потоптался на месте, перебирая белыми лапками, словно гарцующий скаковой жеребец, и заискивающей походкой засеменил к страшной женщине. «Снова, снова ты тут хулиганишь, оборванец ты эдакий, управы на тебя нет, вот я тебе покажу, – злобно произнесла незнакомка и довольно неловко попыталась схватить милое пушистое создание. Осознав, что его не собираются кормить, а будут, скорее, ругать или даже лупить, кот ловко увернулся от полной неуклюжей женщины и стремглав бросился вон из кухни, смешно вскидывая задние лапки в белых носочках. Разъяренная женщина, желая во что бы то ни стало поймать беглеца и вздуть его как следует, торопливо повернулась на месте и – о ужас – тут же задела многочисленные коробки и корзины, стоявшие на полках по стенам кухни. В следующую минуту Лизи показалось, что бомбежка Лондона, по сравнению с ужасающим грохотом, раздавшимся на кухне, всего-навсего отголосок далеких раскатов сердитого летнего грома. Деревянные, металлические и плетеные короба, в которых хранились овощи, соленья и приправы, с безумным шумом полетели с полок, цепляя при этом соседние корзины со стеклянными банками. Все содержимое немедленно выкатывалось, проливалось и высыпалось на пол, производя страшную какофонию и беспорядок. Последними упали медные дуршлаги и половники, аккуратно развешенные по стенам, словно мощный заключительный аккорд этой рапсодии. «Чаплин, Чаплин, бессовестный лохматый бандит, вернись немедленно, вернись и сам убирай все, что натворил, вернись немедленно, кому я говорю! – громко закричала незнакомая мадам, едва оправившись от шока, абсолютно невзирая на то, что за окном была ночь, и все в особняке спали, – или ты думаешь, что все это, как всегда, будет убирать миссис Картман? Ну уж нет, нет, дружок, с меня хватит! Пусть все это безобразие убирает завтра твоя изнеженная хозяйка! Еще не хватало, она приносит в приличный особняк бездомных проходимцев, а миссис Картман убирай за ними! Ну уж нет, милочка моя, довольно, пусть все здесь остается, как есть, а я, веришь ли, не моргнув глазом, спокойно отправлюсь спать, вот так-то!». И кухарка миссис Картман, а это была именно она, гордо встряхнув головой, неторопливо и с чувством собственного достоинства удалилась в свою комнату, напоследок окинув разоренную вконец кухню высокомерным взглядом, не забыв при этом погасить свет.

Лизи сидела под широким деревянным столом, не решаясь покинуть свое убежище, прислушиваясь к шорохам и звукам, по-прежнему опасаясь попасться кому-нибудь на глаза. Ведь в любой момент здесь могли появиться управляющие, разбуженных страшным шумом, или уже знакомая девочке миссис Картман, решившая все же прибрать вверенное ей помещение. Просидев под столом еще какое-то время, и решив, что в кухне, наконец, стало безопасно, Лизи осторожно выбралась из своего убежища. Опасливо озираясь по сторонам, девочка думала только о том, как бы поскорее улизнуть отсюда и, никем не замеченной, подняться в комнату. Лизи направилась было к дверям, но тут, к своему удивлению, снова увидела кота Чаплина, который, как ни в чем не бывало, сидел среди полного хаоса и внимательно смотрел на девочку хитрыми масляными глазками. Ну разумеется, ведь если бы не его природная увёртливость, ему бы здорово досталось от кухарки, и притом совершенно ни за что! Лизи очень любила всех кошек на свете, особенно несчастных одноглазых и бесхвостых уличных бродяжек, вечно мокнущих под дождем. Девочка то и дело пыталась приютить кого-нибудь из этих жалких созданий у себя дома в Лондоне, с виноватым видом принося очередного беднягу и долго уговаривая миссис Кроуфорд позволить ему остаться у них. А перед Чаплином девочка, что ни говори, была сильно виновата, ведь этому изящному созданию едва не досталось за разбитую Лизи чашку. Поэтому девочка приостановилась, ласково посмотрела на Чаплина, а затем, шепотом подозвав его к себе, принялась гладить довольного донельзя хитреца по мягкой короткой шерстке, тихонько разговаривая с ним. Лизи извинялась за разбитую чашку, жуткий погром, нечаянно случившийся в кухне, и напрасные обвинения в его кошачий адрес, хотя он, Чаплин, мирно сидевший под шкафом с посудой в ожидании, когда кухарка отправится отдыхать, совершенно ни в чем не виноват. Выгибая спинку и заглядывая девочке в глаза, Чаплин всем своим видом изображал понимание и сосредоточенность; он деловито поддакивал Лизи на своем кошачьем языке, поблескивая в темноте страшными черными зрачками и перебирая по полу белыми пушистыми лапками, словно скаковой жеребец перед выездом. Всей своей душой маленький хитрец надеялся получить от Лизи что-нибудь осязаемое и вкусное, например, приличный кусок курицы, который кухарка еще вечером спрятала в шкаф для посуды, с намерением полакомиться им рано утром, пока все еще спят. Собственно говоря, вожделенный кусочек курицы и был причиной посещения кухни этим смышленым пушистым созданием, однако Лизи, ничего не знавшая о тайном лакомстве, так и не порадовала Чаплина. Поэтому кот, немного покрутившись вокруг ног девочки и потеряв всякую надежду на счастье, не менее гордо, чем миссис Картман, удалился из кухни через открытую форточку.

Осторожно прокравшись в свою комнату, Лизи нырнула под одеяло и тут же уснула, окончательно обессилевшая после неимоверно долгого волнительного дня и тревожной ночи.

Глава 7

Колокольчик Отца-Рождество звенел и звенел, как будто приглашая всех на яркую радостную рождественскую ярмарку. Этот звон приближался, становился всё сильнее и отчетливее, и Лизи сквозь сон недоумевала, отчего же она слышит его сейчас, в октябре, ведь еще не Рождество, и до той самой замечательной на свете ярмарки еще очень и очень долго…Или это неугомонный телефон в холле их дома на окраине Сити тревожит ее сон, желая сообщить что-то крайне важное и серьезное? Тогда почему никто не берет трубку, ну неужели ни миссис Кроуфорд, ни прислуга не слышат этого навязчивого звона, и почему-то не спешат ответить на звонок? Ну и ладно, и пусть, телефон рано или поздно угомонится, и Лизи снова будет спокойно спать, ведь на улице еще совсем темно, и можно вновь погрузиться в сладкий утренний сон. Однако звук колокольчика не умолкал, наоборот, он становился все отчетливей и звонче, и это был вовсе не телефон или волшебный рождественский колокольчик. Окончательно стряхнув с себя предрассветную дрему, и с тоской вспомнив о том, что находится далеко от дома, в окружении несносных воспитанниц, грозящих ей кулаками, Лизи нехотя откинула одеяло и села на кровати, свесив на пол босые ноги. Девочке снова стало неимоверно грустно, захотелось убежать далеко-далеко, туда, где сейчас думают о ней ее милые родители…Не желая подниматься с кровати и окунаться в этот печальный мир, Лизи тоскливо смотрела в окно, нехотя наблюдая за тем, как медленно пробуждается серое октябрьское утро, светлеют мрачные небеса, а очертания старых кленов в парке становятся все отчетливее.

Управляющая пансионом миссис Ригли, размеренно шествуя по широкому коридору особняка с колокольчиком в руке, настойчиво будила всех его обитателей, словно подстегивая лениво зевающих и ворчливо пробуждающихся воспитанниц немедленно приводить себя в порядок и спускаться к завтраку, ведь в особняке был заведен довольно строгий распорядок дня. Лизи совершенно не хотелось одеваться и куда-то идти, ей вообще было крайне неуютно здесь, в этом печальном месте, однако делать было нечего, и следовало подчиняться правилам. Фрайни и несносные близняшки уже встали, и девочке пришлось последовать их примеру. Она нехотя побрела в ванную комнату, расположенную рядом с залом для чаепития, молча умылась, не обращая внимания на других таких же сонных и неприбранных воспитанниц, затем оделась в своей комнате, и спустилась в гостиную.

Небольшая уютная гостиная, обшитая красным деревом и похожая на кабинет какого-нибудь великого ученого или писателя, служила одновременно обеденным залом, здесь стоял огромный тяжелый стол, довольно старый, судя по его виду, с истертой столешницей, из-под которой кое-где выглядывала мелкая щепа, отчего Лизи тут же подумала о том, что нужно быть как можно осторожней и не поцарапать рук. По стенам гостиной были развешаны картины с солнечными пейзажами и возвышались стеллажи с книгами, а у огромных окон располагались удобные кожаные диваны и кресла с протертыми кое-где подлокотниками. В комнате было довольно сумрачно, поскольку за окнами еще царил утренний октябрьский полумрак, а электричество снова было отключено, как это часто случалось в последнее время. Приятная горничная и кухарка миссис Картман, которую Лизи видела ночью в кухне, медленно передвигаясь в полумгле, все еще накрывали на стол, хотя почти все воспитанницы уже собрались за завтраком и с нетерпением ожидали разрешения приступить к трапезе. Стояла полнейшая тишина, которую изредка нарушал лишь звон посуды и шорох накрахмаленных передников прислуги.

Наконец, все приготовления были окончены, и воспитанницам было позволено приступить к завтраку. Лизи здорово проголодалась, потому с нетерпением принялась поглощать омлет с ветчиной, не забывая при этом о правилах хорошего тона, как и полагалось воспитанной девочке из хорошей семьи. Исподволь она с любопытством рассматривала всех присутствующих, стараясь делать это как можно незаметнее, ведь пристально рассматривать людей было крайне некрасиво и очень невоспитанно. Лизи хотелось понять, сколько же девочек живет в этом особняке, и какие они, эти воспитанницы, привезенные, как и она, Лизи, в столь отдаленный уголок Англии, подальше от всех ужасов войны, своими родителями. Рядом с Лизи, на специальной подушечке, без которой она не дотянулась бы до своей тарелки, сидела совсем крошечная девочка лет пяти, которую звали Люси. Малышка была дочкой местного викария, священника, и жила в пансионе совершенно бесплатно, пока её отец находился в разъездах. У этой забавной и стеснительной девочки были пухлые щечки и веселые черные глазенки, что делало ее похожей на милую маленькую мышку. Люси весело болтала ногами, громко стуча при этом о ножки стула своими башмаками и, не обращая ни на кого внимания, увлеченно уплетала свой завтрак, поправ все нормы и правила приличия, с которыми, видимо, была совершенно незнакома. Следующей за Люси располагалась уже знакомая Лизи старшая по комнате симпатичная и строгая Франческа в своих неизменных очках, спущенных на нос. Фрайни приветливо улыбнулась Лизи, и, ободряюще кивнув головой, тихонько велела девочке нисколько не стесняться, и, в случае надобности, попросить добавки. Ведь, благодаря стараниям заботливой мадам Тьери, несмотря на военное положение в стране, перебоев с продуктами в особняке не было. Также тихо поблагодарив милую Фрайни за заботу, и гадая, что же здесь подают на десерт, Лизи продолжила изучение сидевших за столом воспитанниц, и, слегка скосив глаза вправо, осторожно посмотрела на невзрачную девочку примерно одного с собой возраста, с чёрными, как смоль, короткими волосами и грустными серыми глазами. Эта спокойная и печальная воспитанница была очень просто, но аккуратно одета, и, словно не замечая никого и ничего вокруг, сонно искала что-то в своей тарелке. Казалось, что она и не голодна вовсе, а ее мысли витают где-то очень и очень далеко, сплетаясь в этой маленькой задумчивой голове в бессмертные сонеты. Эта девочка с грустными серыми глазами очень понравилась Лизи, хоть и вела себя довольно отрешенно. Бойкая и непоседливая Лизи всегда тянулась к обществу спокойных и размеренных сверстников, именно таких, как эта печальная девочка с серыми глазами, которая не обращала внимания даже на бесконечные просьбы мисс Дуглас и миссис Ригли, сидевших по обеим сторонам стола, вернуться в этот бренный мир и скушать хоть что-нибудь на завтрак, поскольку именно завтрак, по словам миссис Ригли, являлся главной частью дневного рациона растущих организмов воспитанниц. Слушая нравоучения управляющей, обращенное не только к этой грустной загадочной девочке, но и к другим присутствующим, Лизи тут же подумала о том, что за завтраком довольно сложно заставить себя съесть так много, ведь тебе еще не удалось окончательно проснуться. Например, мама Лизи, миссис Кроуфорд, довольствуется на завтрак всего лишь одним кусочком свежей мягкой булочки с сыром, которые еще затемно начинает готовить их кухарка, и только позже, около одиннадцати часов дня, пьет чай с сандвичами и ветчиной. Вспомнив вдруг о доме, Лизи немедленно принялась отгонять от себя грустные мысли, чтобы не оконфузиться и не расплакаться здесь же, в гостиной, при всех, ведь это было бы неимоверно стыдно. Тем более, что напротив Лизи сидели две противные рыжеволосые сестры-близняшки, Камилла и Виталина, испортившие девочке весь вчерашний вечер, и проявить перед ними слабость было совершенно недопустимо, ведь это стало бы для Лизи абсолютным позором. К счастью, вредные сестры не обращали на Лизи совершенно никакого внимания, как будто ее вовсе не существовало, и делали это намеренно, всем своим видом выражая полнейшее безразличие и даже презрение, за которыми скрывалась явная досада. Еще бы, ведь им не удалось обмануть новенькую, и отобрать у нее чудесную ленту с рюшами, которая, как и прежде, мирно красовалась на голове Лизи, поддерживая ее непослушные густые темно-русые волосы, собранные по бокам и перевязанные на затылке. Лизи уже давно научилась делала себе прическу, ведь это было вовсе не сложно, нужно было лишь аккуратно поднять волосы у висков, и, заведя их назад, скрепить там лентой, на манер древних женщин из старинных книг по истории. Это было очень удобно, красиво, и не стягивало волосы, потому что Лизи просто терпеть не могла тугих кос на голове. Хотя миссис Кроуфорд иногда и заплетала своей непоседливой дочери очаровательные косички, закрепляя их в кружок по бокам головы, чтобы выходили плотные баранки. Однако здесь, в пансионе, далеко от родителей, Лизи решила быть до конца самостоятельной, и делать себе прически, которые нравятся только ей. Впрочем, у вредных близняшек Камиллы и Виталины были почти такие же прически, ведь здесь, в пансионе, не было горничных и прислуги, которые могли бы подолгу приводить в порядок волосы своих подопечных. В пансионе был строгий распорядок дня, и, видимо, именно поэтому девушки постарше предпочитали короткие прически, с которыми совершенно не нужно было возиться. Так рассуждала про себя Лизи, продолжая тихонько наблюдать за рыжеволосыми воспитанницами, сидевшими напротив нее. Камилла и Виталина, высокомерно приподняв рыжие брови, манерно орудовали ножом и вилкой, соблюдая все заповеди этикета и время от времени поправляя салфетки, заправленные за ворот платьев, желая показать своим видом превосходство над окружающими, которое, впрочем, зиждилось всего лишь на тех услугах, которые оказывал их отец мистеру Тьери, и ни на чем больше. Стараясь изображать благородных дам на светском мероприятии в самом дорогом ресторане мира, обе близняшки, между тем, выглядели довольно неуклюже, а их движения, казавшиеся им самим такими взрослыми и полными изящества, выглядели по-детски смешно. Поэтому, наблюдая за Камиллой и Виталиной, Лизи улыбалась про себя, втайне потешаясь над глупой манерностью и никчемной театральностью движений близняшек, отчего настроение у девочки заметно улучшилось.

Глава 8

Оставив, наконец, противных воспитанниц, Лизи устремила свои взоры к остальным обитательницам пансиона. Рядом с Камиллой и Виталиной сидели три совершенно не похожие друг на друга девочки, одна из которых, Агата, с серыми глазами и красивыми льняными волосами, была немногим старше Лизи, и ничем не отличалась от своих сверстников, обычных английских ребятишек. Две другие девушки были взрослее Лизи лет на пять-шесть, их звали Милдред и Марго, и им была совершенно не интересна маленькая новенькая девочка из Лондона, потому что у них имелись свои взрослые занятия и увлечения. Как позже узнала Лизи, обе подруги истово следили за одной из управляющих, миссис Ригли, которая время от времени наведывалась на страшные болота, раскинувшиеся за озером позади особняка, и привозила оттуда что-то необъяснимое в своей старой тачке. Конечно же, миссис Ригли помогал садовник, ведь никакие таинственные и страшные дела никогда не совершаются без участия садовников и экономок, уверяла всех Милдред. У этой красивой и довольно безобидной на вид девушки были светлые волосы и независимая короткая стрижка с челкой, а вот ее наряд совершенно не соответствовал мальчишескому образу и поведению. Милдред любила нарядную одежду с бантами, пелеринками и рюшками, а на голове всегда носила блестящую ленту в тон блузе или пушистой юбке. Вот и теперь на ней было неимоверно нарядное платье пурпурного цвета, напоминавшее одежду фарфоровой куклы, точно такой, какая осталась у Лизи дома, в детской, на втором этаже их милого уютного домика в Сити. Глядя на Милдред, Лизи думала о том, что такие платья обычно надевают по праздникам или на именины, хотя, признаться, девочке очень понравилась Милдред, обладавшая, по всей видимости, отменным вкусом, а Лизи, как все девочки на свете, любила красивые наряды и ценила аккуратность и соответствие цветов в одежде. Как рассказали Лизи близняшки Виталина и Камилла, собирающие по всему особняку сплетни обо всех воспитанницах пансиона и их родителях, отец Милдред, мистер Баррингтон, был известным на всю страну контрабандистом, все время перевозил куда-то диковинные предметы старины, стараясь держать свои дела в тайне, и постоянно скрывался от полиции. И это было так опасно и романтично, что Камилла и Виталина тоже решили стать контрабандистами, когда вырастут, разумеется. Они поведали об этом изумленной Лизи в один из пасмурных дождливых октябрьских дней, опасливо поглядывая по сторонам, и загадочным шепотом уверяя девочку в том, что быть контрабандистом гораздо интереснее, чем сидеть всю свою жизнь дома у окна, вышивая платочки или занимаясь домашним хозяйством, как это делают все женщины из приличных семей. Нет, определенно, носить револьвер на поясе, прятаться от служителей закона, тайком продавать старинные картины или мебель намного, намного забавней и интереснее, считали противные близняшки. Ведь это почти то же самое, как, например, быть пиратом или разбойником с большой дороги, и все станут неимоверно уважать и бояться Камиллу и Виталину, и никто больше не посмеет наказать их за недостойные поступки и отвратительное поведение, нет, больше такого никогда не повториться, злорадно и мстительно сверкали глазами рыжеволосые воспитанницы, мечтательно глядя куда-то вдаль. Что и говорить, такое будущее вполне подходило обеим сестрам, учитывая их склонность к авантюрам, лжи и склокам, тут же подумала про себя Лизи.

Подруга Милдред, Марго, выглядела намного старше своих лет и являлась полной противоположностью изысканной и нарядной Милдред. Она была высокой, худой, с длинной шеей и совершенно мальчишеской фигурой, с острыми плечами и коленями. Её шикарные от природы волосы темно-каштанового цвета, прекрасно гармонирующие с бледным лицом, похоже, никогда не знали гребня, и прическа напоминала, скорее, осиное гнездо, чем прическу приличной девушки. Как оказалось, и вела она себя совсем по-мальчишески: хорошо разбиралась в часовых механизмах и автомобильных моторах, убивала ворон из рогатки, совершенно не умела шить и предпочитала носить брюки вместо платьев, к огромному раздражению миссис Ригли и мисс Дуглас. Стоит ли говорить, что Марго тоже очень понравилась Лизи, поскольку немного напоминала девочке её саму, ведь Лизи так же любила автомобили и брюки, которые, к огромному сожалению, ей не позволяла носить мама, строгая к правилам приличия миссис Кроуфорд.

Итак, все присутствующие уже давно приступили к завтраку, а проголодавшаяся от тревог и волнений Лизи даже получила добавку, когда двери в гостиную неслышно отворились, и на пороге комнаты появилась еще одна девушка, очень взрослая, высокая и красивая. Она была одного возраста и роста с Фрайни, но гораздо изысканней и импозантней. Её черные волосы были аккуратно подстрижены и тщательно уложены волнами, одета она была по последнему слову моды, в легкое ситцевое платье с рукавами-фонариками, а на изящных ножках красовались узкие лакированные туфельки с пряжкой и небольшим каблучком. Двигалась девушка плавно и одновременно стремительно, поэтому Лизи замерла от восторга и удивления, настолько пораженная видом незнакомки и ее манерами, что была просто не в силах доесть последний кусочек вкуснейшей ветчины, одиноко лежавший на тарелке. Эмили, так звали вошедшую воспитанницу, была неимоверно похожа на одну из тех изумительно красивых и стройных девушек, которых обычно приглашали на показы в самые модные дома Лондона, и которые так здорово рекламировали красивую одежду в глянцевых лондонских журналах, что даже самые неповоротливые, противные и богатые дамы города старались купить как можно больше таких нарядов. Да, именно так выглядела Эмили, самая старшая из всех воспитанниц пансиона мадам Тьери и лучшая подруга милой, но, увы, не настолько изысканной Франчески. Управляющая миссис Ригли повернула голову в сторону Эмили, укоризненно посмотрела на опоздавшую к завтраку красавицу, слегка качая головой, однако ничего не сказала, и Эмили, улыбнувшись малютке Люси, молча села на свое место рядом с Фрайни. Разумеется, девушка вежливо извинилась за свое опоздание, и совсем просто сказала, что все это время была вынуждена заниматься своей прической, что поделать, уж очень непослушные достались ей от природы волосы.

Как только Эмили присоединилась к завтраку и заняла свое место за большим столом в гостиной, то, едва притронувшись к еде, немедленно принялась нашептывать что-то таинственное на ухо Фрайни, стараясь при этом не привлекать к себе внимания управляющих, и без того крайне недовольных её недисциплинированностью. Которая была, пожалуй, единственным недостатком этой импозантной красавицы, умеющей прекрасно подать себя в любой обстановке даже во время войны. Управляющие всегда прощали Эмилии ее непунктуальность и некоторую взбалмошность, потому что девушка, вместе с Франческой, была их главной помощницей в особняке и прилегающих к нему оранжерее и парке, присматривая за младшими воспитанницами во время прогулок или по окончании классных занятий. Склонившись к Фрайни и сделав круглые озабоченные глаза, Эмили вполголоса рассказывала подруге о чем-то загадочном, слегка жестикулируя и напрочь позабыв о завтраке. Лизи была заинтригована происходящим, поэтому, допивая свой кофе, который подавался в особняке сразу же после завтрака, по указанию мадам Тьери, считавшей, что перед началом классных занятий воспитанницам необходимо как следует взбодриться, решила немного прислушаться к разговору. Разумеется, девочка прекрасно знала о том, что подслушивать чужие разговоры довольно некрасиво, однако, услышав, о чем шепчутся Эмили и Фрайни, сразу же потеряла интерес к их беседе. Девушки обсуждали какого-то неизвестного молодого человека, который, вероятно, очень нравился Эмили, и новостями о котором она решила поделиться со своей подругой.

«Меня зовут Кира, Кира Стравински, – неожиданно и очень тихо произнесла соседка Лизи, та самая неприметная девочка с сонными глазами и грустным лицом, о которой Лизи уже и вовсе позабыла, увлеченная появлением Эмили и ее тайной, – а знаешь, ты очень красивая, Лизи, ты похожа на девочек с рождественских открыток, и это очень здорово. Я люблю рождественские открытки, и даже собираю их, до того они мне нравятся». Немного удивленная и даже смущенная этими словами, Лизи не придумала ничего лучше, как просто улыбнуться в ответ Кире. Ведь миссис Кроуфорд учила свою дочь в любой непонятной ситуации просто улыбаться своему собеседнику, да-да, просто улыбаться и ничего не говорить, если вдруг не знаешь, что сказать. Конечно же, Лизи было крайне приятно, ведь еще никогда в жизни ее не сравнивали с красивыми девочками на открытках, и слова Киры здорово льстили ей, хотя тихая и скромная Кира вовсе и не думала подхалимничать. Просто она всегда говорила то, что видела и о чем думала, и говорила это только тем людям, которые казались ей добрыми и хорошими. Именно так она подумала и о новой воспитанница, о чем без утайки сказала Лизи, снова немного смутив девочку, не привыкшую к подобным откровениям и искренним изъявлениям. Желая продолжить знакомство с тихой и открытой Кирой, Лизи тихонько спросила, давно ли она живет здесь, бывает ли в пансионе весело и чем все воспитанницы занимаются после уроков. Понемногу разговорившись, девочки уже через несколько минут непринужденно болтали обо всем на свете, словно две старинные подруги, повстречавшиеся после долгой разлуки. Завтрак был почти окончен, однако никто не расходился, ожидая разрешения управляющих, которые медленно и чинно допивали кофе, не торопясь отправляться по своим обыденным делам. Пользуясь свободными минутами, Лизи принялась негромко рассказывать Кире о своих родителях, своем доме и кузене Николасе, будущем главном генерале всей Англии, в которого она, Лизи, конечно же, была немного влюблена. А Кира поведала Лизи о своей маме, миссис Стравински, которая родилась прямо посередине какой-то ужасной Сибирии, и эта самая Сибирия находилась в таинственной далекой России, где всегда идет снег и почти нет солнца. Мама Киры жила в огромном красивом особняке вместе с братом, сестрами и маленьким забавным пони, пока Россию и Сибирию не захватили орды большевиков и коммунистов, убивающие всех на своем пути, словно гунны или вандалы, погубившие Рим, объясняла Кира удивленной Лизи, которая в жизни не слышала ничего подобного, и слушала Киру, открыв от изумления рот. Коммунисты разрушили мамин особняк, подобно тому, как племена варваров крушили и уничтожали дворцы и мавзолеи древних городов, и Кирина мама, спасаясь от гнусных захватчиков, вместе с семьей уехала в спокойную и уютную Англию, где спустя какое-то время встретила прекрасного мужчину на красивом автомобиле, и где у них родилась дочка Кира. Только сейчас её родители в Америке, с грустью вздохнула девочка, снова опустив свои печальные глаза и задумчиво наклоняя голову, ведь папа работает инженером на большом заводе, где собирают красивые блестящие и очень дорогие автомобили. Но очень скоро они вернутся в Англию и заберут Киру домой, потому что девочка очень сильно скучает и иногда плачет по ночам от тоски и одиночества, ведь родители еще никогда не оставляли ее одну. Слушая длинную и неимоверно интересную историю Киры, Лизи и сама едва не расплакалась от грустных воспоминаний о своем уютном доме в Лондоне, и ее сердце снова сжалось от маленького детского горя и печали.

Глава 9

Однако еще тоскливей Лизи стало после того, как управляющая миссис Ригли вдруг спросила Агату, мирно сидевшую напротив девочки и терпеливо ожидающую окончания завтрака, не она ли побывала ночью в кухне, разбила чашку и сильно рассердила добрую кухарку миссис Картман, которой пришлось долго убирать тарарам, устроенный ею же самой при попытке поймать подопечного Агаты, ловкого и изворотливого бродяжку кота Чаплина. Ведь всем хорошо известно, что она, Агата, любит по ночам спускаться в кухню в поисках сладостей, такая уж у нее привычка, и ничего тут не поделать. Или же это проказы питомца Агаты, кота Чаплина, известного хулигана и попрошайки, решившего поискать в кухне какое-нибудь лакомство и случайно разбившего чашку? И зачем только Агата приютила это бесполезное животное, которое, впрочем, время от времени ловит в подвале огромных страшных крыс с противными холодными хвостами, и приносит их прямиком в пансион, в качестве доказательства своей преданности, отчего у милой горничной миссис Аделаиды Митчелл время от времени случаются крайне неприятные обмороки, а все воспитанницы вынуждены громко визжать и бегать по широким лестницам особняка вверх и вниз, радуясь сорванному уроку. Удивленно подняв на миссис Ригли свои светлые брови, Агата испуганно замотала головой и с большим изумлением в голосе возразила, что совершенно ничего не знает о ночном безобразии в кухне, а Лизи замерла от неожиданности, тут же решив, что нужно быть смелой и честно признаться во всем, ведь девочке вовсе не хотелось, чтобы ни в чем не повинную Агату обвинили в ночном происшествии и наказали. Нет, это было бы крайне несправедливо, и Лизи уже готова была подняться со своего места и попросить прощения за те неудобства, которые поневоле причинила кухарке миссис Картман, спустившись ночью в кухню, чтобы всего лишь выпить стакан воды.

Однако тут миссис Ригли, мысли которой время от времени бежали слишком быстро, чтобы все остальные поспевали за ними, вдруг вспомнила о том, что у неё есть очень важное объявление для девочек. Всплеснув руками и резво поднявшись из-за стола, от чего слегка зазвенели все столовые приборы, строгая управляющая, по всей видимости, досадуя на свою рассеянность, известила воспитанниц о том, что сразу же после завтрака состоится небольшое мероприятие, и она, миссис Ригли, просит девочек собраться в холле особняка, где всем, в том числе учителям и персоналу, будет официально представлена новая воспитанница пансиона мисс Лизи Кроуфорд, прибывшая из Лондона вчера вечером. Услышав об этом, Лизи немедленно заволновалась и тут же передумала просить прощения за разбитую ночью чашку, поскольку больше всего на свете терпеть не могла официальных церемоний перед большим количеством людей. Когда следовало чинно стоять на виду у десятка любопытных зрителей, придирчиво оглядывающих тебя с ног до головы, приветливо улыбаться, не выказывая при этом волнения и тревоги, и изо всех сил изображать примерную послушную и радостную девочку, что крайне неприятно и даже немного унизительно, как справедливо полагала мудрая Лизи.

По окончании завтрака все девочки расположились в большом холле особняка Линсден, где так же, как и в гостиной, стояли удобные мягкие диваны и кресла. Крошка Люси, которой было совершенно не интересно присутствовать на подобных собраниях, мирно сидела в детской игровой комнате, примыкающей к гостиной, где было собрано много прекрасных настольных игр для старших девочек, а также заводные зайчики, деревянные лошадки-качалки и яркие паровозики для детей помладше. Сюда же, в холл, были приглашены кухарка миссис Картман, садовник Рэй Митчелл и его жена Аделаида, та самая молодая горничная, приносившая вчера Лизи ужин и накрывавшая на стол к завтраку, и вечно слоняющийся без дела шофер мистер Картман, добрый супруг неповоротливой ворчливой кухарки. Все собравшиеся с интересом смотрели на девочку, ведь в последнее время новые воспитанницы приезжали в пансион довольно редко, предпочитая эвакуацию в более отдаленных частях страны. Большинство детей из Лондона отправляли в безопасные графства, расположенные в центральных районах Англии, и приезд Лизи стал для пансиона довольно приятной неожиданностью, способной хотя бы ненадолго разнообразить серые осенние будни. От этих пристальных взглядов и доброжелательных улыбок Лизи чувствовала себя совершенно не в своей тарелке, она даже сердилась на миссис Ригли и здешние глупые правила вот так официально представлять новых учениц. «Что вы так смотрите на меня, будто это вам зоопарк, – ворчала про себя Лизи, слегка нахмурив брови и старательно рассматривая красивый дубовый паркет, которым был выложен пол, – хватит, хватит уже разглядывать меня, словно какого-нибудь белого медведя, я же совершенно обычная девочка. Ну, когда же, когда, наконец, закончится это представление…». Однако вслух Лизи ничего не сказала, ведь она была очень хорошо воспитана, и не хотела показаться невежливой или даже грубой. Миссис Ригли немного рассказала персоналу о родителях Лизи, а затем познакомила девочку с учителями пансиона: учительницей арифметики и других точных наук миссис Каполидис, и учителем истории и географии мистером Каполидисом, которые немедленно улыбнулись новой ученице и выразили надежду на то, что Лизи будет прилежно учиться и не подведет их своим поведением. При этом оба посмотрели на противных близняшек Камиллу и Виталину, которые, по всей видимости, не отличались ни тем, ни другим, и тут же принялись морщить свои носики, изображая самое глубокое презрение к пожилым преподавателям, всем своим видом показывая, что совершенно не поняли их намеков. Хотя было понятно, что пожилая семейная пара, почти всю свою жизнь прожившая в особняке и обучившая не один десяток привередливых и вредных учениц, в присутствии всех задела их за живое, что само по себе не очень-то и приятно, даже если вы этого вполне заслуживаете. Миссис Каполидис, аккуратная седенькая старушка с пучком всклоченных волос и выцветшими, но внимательными глазами и слегка наклоненной на бок головой, сразу стала симпатична Лизи, хотя её внешность никак не вязалась с точными науками. Девочке казалось, что та вот-вот достанет из своего старинного ридикюля клубок пушистых ниток и длинные спицы с маленькими костяными набалдашниками на концах, и примется задумчиво вязать шарф или чулки, настолько сильно учительница походила на добрую деревенскую старушку. А вот импозантный мистер Каполидис с его высокомерно поднятым подбородком и холодными маленькими глазками совершенно не понравился девочке, ведь он смотрел на всех свысока и немного презрительно, а слова произносил отрывисто и сквозь зубы. Даже свою спину он держал так прямо и так заносчиво, будто проглотил в детстве водопроводную трубу, да так и не смог или не захотел от нее избавиться. Лизи стало немного жаль милую миссис Каполидис, которой приходилось терпеть общество этого напыщенного господина, называвшего свою почтенную супругу, не иначе, как «эта милочка», что, по мнению Лизи, было крайне неуважительно и совершенно неприемлемо по отношению к доброй пожилой даме. Поскольку других преподавателей в пансионе не было, и уроки рукоделия, французского языка и танцев проводили сами сестры-управляющие, миссис Ригли объявила, что знакомство с новой воспитанницей окончено, и весь персонал может быть свободен. Затем, ласково улыбнувшись воспитанницам, уже начинающим изнывать от скуки, миссис Ригли притворно снисходительно позволила им отправиться на прогулку в парк, поскольку сегодня было воскресенье, и классные занятия в пансионе не проводились. К тому же погода, наконец-то, выдалась вполне сносной, добавила миссис Ригли, намереваясь и сама, как можно скорее, отправиться в свой заветный розарий, чтобы немного отдохнуть от непоседливых и порой таких шумных девочек, окунувшись с головой в мир прекрасных пышных цветов.