Перед тем как покинуть избу, Виктор перекрестился.
На негнущихся ногах охотник вышел наружу. Он наступил на останки разорванной Юмы, даже не взглянув на кровь, которая осталась на ботинке. Впрочем, кровь быстро смыл дождь.
Было начало седьмого утра.
Москва, воскресенье, 11.09
Пожилая женщина лет шестидесяти пяти включила электрический чайник.
– Ларис, а Артем варенье любит? – спросила она, открывая банку с клубничным лакомством.
На кухню вошла женщина. На вид ей было чуть меньше сорока, и если бы не отсутствующий, безучастный взгляд, ее можно было бы назвать привлекательной и даже красивой.
– Иногда ест, – ответила она, доставая из холодильника сыр с ветчиной. – По настроению. Мария Николаевна, вы с Витей не разговаривали? Я вчера звонила, у него третий день телефон молчит.
– Он мне вообще в последнее время не звонил, – поджала губы Мария Николаевна. Она вздохнула. – Я, конечно, понимаю, такое случилось… Но зачем он уехал сейчас? Ничего не понимаю!
– Сказал, срочно по делам в Тайшет, – тусклым голосом произнесла Лариса. Она начала намазывать хлеб плавленым сыром, и от матери Виктора не ускользнуло, что все движения невестки были вяло-заторможенными, как у робота, чей заряд энергии подходил к исходу.
– Какие у него дела в Сибири? – буркнула Мария Николаевна. Чайник быстро закипел, издав щелчок включающей клавиши, и она начала разливать кипяток в чашки. – Вся его родня и друзья здесь! К тому же с его приятелем, Сережей, тоже беда приключилась… Следователь сказал, чтобы Витя в Москве был, а тот взял и в Тайшет махнул!
Лариса принялась резать ветчину, и лезвие, внезапно соскочив, рассекло ей подушечку указательного пальца. Мария Николаевна встревоженно охнула.
– Я сама, не вставайте, – сказала Лариса. – Ничего страшного.
– Господи, прямо что-то все не так и не эдак, – посетовала свекровь.
Между тем Лариса сунула кровоточащий палец под холодную воду, затем обернула его салфеткой.
На кухню заглянул мальчик с темно-русыми волосами и веснушчатым носом.
– Печенье еще осталось? – деловито поинтересовался он.
– Сначала завтрак, потом сладкое, – строго сказала бабушка, и карапуз надулся.
– А что мы потом делать будем? Мне скучно, – заявил ребенок. Усевшись на стул, он начал болтать ногами.
– Гулять пойдем, – ответила Мария Николаевна.
– А кто?
– Все втроем, – терпеливо произнесла бабушка.
– Я, мама и ты? Эх, жалко, Саши нет…
Лариса, до этого неподвижно смотревшая в окно, вздрогнула.
Мальчик подвинул к себе бутерброд с сыром и надкусил его.
– Артем, – осторожно начала Мария Николаевна. – Мы же с тобой говорили…
– Да, да, – как ни в чем не бывало сказал малыш. – Саша улетела на небо. Но почему? Мне скучно без нее. Она же ведь не старенькая? Это старенькие всегда на небо улетают… Как твой дедушка. Папа говорил мне. А Саша была не старенькой.
Лариса слегка покачнулась, будто потеряв равновесие и, осторожно ступая, вышла из кухни. Свекровь видела, что глаза женщины блестели от слез.
– Артемка, – дрогнувшим голосом сказала пожилая женщина, чувствуя, как у нее самой в горле застрял ком. – Иногда бог забирает к себе на небо и совсем молодых. И даже маленьких.
– Но почему?
На нее в упор смотрели темно-серые ясные глазенки внука. Эти глаза были доверчивыми, но сейчас они требовали ответа.
– Так устроена жизнь, Артем. Бог любит нас, но… иногда люди уходят от нас раньше времени. – Бабушке с трудом удавалось подбирать нужные слова. Она словно выискивала в густой траве землянику, пригнувшись и щурясь, стараясь при этом не обжечься о крапиву. – Видишь ли… Сашенька была хоть и молодой девушкой, но очень хорошей. Она сделала то, что должна была сделать в жизни. Понимаешь, Артем? Это называется – выполнить свое предназначение. Ей сейчас там, наверху, очень хорошо. Она смотрит на нас и очень огорчается, что мы так долго переживаем за нее. Она хочет, чтобы мы жили дальше, Артемка. Жили и развивались. Особенно ты. Сашенька ведь очень любила тебя. И она будет радоваться твоим успехам. Очень радоваться. Поэтому не подведи ее.
Мария Николаевна наклонилась, поцеловав внука в макушку. От него исходил легкий аромат детского шампуня из мяты. Артем сделал глоток чаю и снова взглянул на бабушку.
– Бабуль, а я буду долго жить? Мне пока еще рано лететь на небо?
Бабушка отвернулась, желая скрыть выступившие слезы.
– Рано, Артемка. Ты будешь жить очень долго, и у тебя все будет хорошо. У тебя еще очень много дел здесь.
Она поднялась со стула и направилась в гостиную. Лариса меланхолично перебирала журналы с выкройками. Увидев свекровь, она выдавила слабую улыбку:
– Хочу заняться платьем. Давно собиралась, а тут старые журналы под руку попались… Хоть немного отвлекусь. Потом обед приготовлю.
– Конечно, Лариса, – торопливо закивала пожилая женщина. – А мы погулять сходим, ладно?
Она вернулась на кухню.
– Артем, допивай чай. Погода хорошая, пойдем на улицу!
Мальчик быстро осушил свою кружку с изображенным на ней роботом и поинтересовался:
– А куда?
– Ну, во дворе можно погулять, к горке сходить. Хочешь, на пруд пройдемся, уточек покормим?
Карапуз скривился, будто надкусил лимон:
– Скучно. Мы там вчера с мамой были. Эти утки уже толстые, их все подряд кормят.
После раздумий, бабушку вдруг осенило:
– Я знаю, куда мы пойдем! Это будет сюрпризом для тебя! Тебе понравится, обещаю!
Лицо Артема засияло.
– Правда! А это очень интересное место?
Иркутская область, Тайшетский район, воскресенье, 6.28
Виктор брел в сторону реки. Он шел неторопливо и степенно, с видом человека, который четко видит свою цель и будет идти к ней, невзирая ни на какие препятствия. Мужчина глубоко дышал. Он широко переставлял ноги, вороша ступнями хвою и листву, будто находился не среди деревьев в лесу, а на ледяной горке и боялся поскользнуться. В одной руке он с остервенением сжимал перед собой, как факел, стальной крюк-распорку, пальцы другой руки то и дело тянулись к ножу, болтающемуся на ремне. Со стороны могло показаться, что из могилы выкопали труп, привязали к его конечностям невидимые ниточки, с помощью которых безумный кукловод управлял мертвецом, в миру известным как Виктор Смолин.
Он не заметил, как в двух шагах от него, подпрыгивая, ковылял большущий ворон. Птица хитро поглядывала на мужчину, стараясь не оставать от него.
– …и тогда Машенька легла спать… спать… – бубнил под нос Смолин. Он морщил лоб, словно тщетно пытаясь вспомнить последовательность событий сказки. – А потом пришли хозяева… Три медведя…
Впереди, сквозь высившиеся черные стволы сосен замерцала речка.
– …они сожрали Машеньку… Чертовы людоеды… а потом пришел папа Машеньки… И поймал в капкан всех трех… трех медведей… Он наказал их… Да-да… Отрубил им лапы… Посадил в клетку… а клетку опустил в кипяток…
Ворон каркнул, словно выражая недовольство столь радикальной интерпретацией сказки, и Смолин исподлобья взглянул на птицу.
– Что ты тут делаешь, горшок с крылышками? – осведомился он. Шагнул к ворону, замахнувшись ногой для удара, но птица ловко отскочила на метр, все так же хитро косясь на охотника.
– Не подходи ко мне, – предупредил Виктор.
Ворон каркнул в ответ.
– Совершенно с тобой согласен, – пробормотал мужчина. – Хоть я ни хрена и не понял.
Он вышел на берег. Огляделся. Над лесом разбухшим одеялом нависли грязно-серые тучи, дождь уже лил сплошной стеной, образуя на впадинах и рытвинах небольшие озерца.
– Я знаю, где ты. С самого начала мне нужно было ждать тебя возле берлоги, – изрек он, глядя куда-то поверх леса. – А не устраивать эти идиотские привады с лабазами и засидками. Напридумывали жаргонных словечек, как в зоне. Тьфу!
Ворон недовольно каркнул, но Виктор даже не взглянул на него.
– Я разделаюсь с тобой, медведь, – улыбаясь, проговорил мужчина. – Мишка-топтышка. Разделаюсь, старый хрыч. Ты ответишь мне за Сашку.
Пошатываясь, он направился вверх по течению. Туда, к громадному валуну у берега. Ворон, подскакивая, двигался за охотником. Но Смолин уже не обращал на птицу внимания.
На северо-западе загрохотал гром, свинцово-тусклое небо распахало обжигающе-яркое зазубренное лезвие молнии.
– Думаешь… ты сильнее меня? – тщательно выговаривая каждое слово, спросил Смолин.
Пройдя еще несколько шагов, он увидел камень у воды. Его верхушка слегка двигалась, приподнимаясь и опадая, как живая, но Виктор даже издалека видел, что валун облепили вороны.
– Убью. Убью медведя. А потом вас, – пообещал он. Приблизившись к камню, он несколько секунд с отвращением разглядывал копошащуюся угольно-черную массу.
– Кто вы такие? Гребаные мстители? – пронзительно вскричал он. – Кто вам дал право отнимать жизнь моих детей?!
Он поднял камень, но прежде чем он взлетел в воздух, вороны взмыли наверх. Камень, отскочив от валуна, с плеском упал в воду.
– Трусы, – скривился Виктор. Повернулся лицом к лесу. Где-то там, в глуши, его поджидал заклятый враг. Он ждал его целую вечность. Во всяком случае, для медведя шестнадцать лет уж точно целая вечность.
Онемевшими от холода пальцами охотник расстегнул ножны.
– Когда все будет готово, я закопаю тебя в этой же берлоге, – сказал Виктор, вытянув нож в сторону леса. – Со всеми медвежьими почестями. А потом я вернусь домой. К своей семье.
Ему показалось, как в чаще скользнула тень.
Охотник поспешил в заросли.
Москва, воскресенье, 12.30
Мария Николаевна и Артем поднялись наверх по эскалатору и вышли из душного метро.
– Кепку надень, Артем.
Мальчик с явным неудовольствием натянул на голову синюю кепку. Он с нетерпением дернул за руку бабушку:
– Куда мы приехали?
– Подожди секунду.
– Раз. Секунда прошла, – капризно заявил Артем.
Они прошли несколько метров, завернув направо, и его лицо озарилось.
– Зоопарк? Ура!
Купив билеты, бабушка с внуком прошли на территорию зоопарка. Без особого интереса глянув на птиц, они обошли пруд, сфотографировали розовых фламинго и направились к вольерам.
Светло-серый волк лежал на камне, безмятежно греясь на солнце. Смотреть на него было скучно.
Огромный зубр мрачно жевал траву, изредка окидывая собравшихся у ограды посетителей многозначительным взглядом. Артем поморщился, увидев большие проплешины на боках животного, и спросил у бабушки, где можно увидеть жирафа. Она ответила, что не знает, и они пошли дальше.
Наконец они остановились возле указателей.
– Пойдем туда, Артемка. Кажется, жирафы там, – показала рукой бабушка. – Там еще зебры есть.
Мальчик задрал голову. Он еще только учился читать, но из алфавита знал всего лишь несколько букв. И поэтому он не смог прочитать еще одну табличку, расположенную рядом с «жирафом». Но он отлично видел, что на этом указателе был изображен силуэт медведя.
– Конечно, давай скорее! – заулыбался он.
Иркутская область, Тайшетский район, воскресенье, 6.39
Спотыкаясь, Виктор напролом бежал вперед. Туда, где была берлога. Туда, где мелькала странная фигура. Странно знакомая… и так непривычно смотревшаяся в здешних местах.
Остановившись в нескольких метрах от фигуры, он замер, не в силах вымолвить и слова.
Это была Лариса. Не считая обрывков медвежьей шкуры, на ней ничего не было. Кожа в ссадинах и грязных разводах, волосы липкой паклей свисают на худенькие плечи, трясущиеся от холодного дождя. В руках женщина держала Артема, он был совершенно голый и сосредоточенно сосал пальцы руки.
– Скорее, Витя, – хрипло позвала жена, испуганно озираясь вокруг. – Скорее!
К изумлению Смолина, она начала протискиваться в берлогу, вместе с сыном.
– Они идут сюда, – хрипела она. – Плохие люди. Они уже убили нашу дочь… Прячься с нами… Прячься… закрой вход ветками…
Смолин вскрикнул, отчаянно потер глаза и снова открыл их.
Видение не исчезло. Лариса копошилась в берлоге, пытаясь спрятать Артема. Тот встревоженно ворчал (почти как медвежонок), будто понимал, что его семья в опасности.
Виктор упал на колени. Тыльной стороной ладони ударил себя по лицу, затем стиснул зубами прокушенный язык. Едкая боль мгновенно всколыхнулась огнем, заставив охотника исторгнуть мучительный стон. Изо рта потек свежий ручеек крови. Смолин поднял голову, дико вытаращенные глаза лихорадочно блуждали по сторонам.
Он был один. Вокруг берлоги валялись клочья мха и еловые ветки.
Виктор пополз к берлоге.
«Я схожу с ума», – с ужасом подумал он, заглядывая в чернеющий зев ямы. Медвежья зимовка была пуста.
(Плохие люди.)
Он воткнул нож в мокрую слякоть, провернул вокруг лезвие, выворачивая наружу вязкий комок земли.
– Я здесь! – закричал он. – Ты слышишь?! Я пришел!!!
Сверху посыпалась труха, захлопали крылья, и рядом с ним опустился ворон. Еще два ворона сидели слева от берлоги, внимательно следя за охотником.
Виктор завыл от бессилия. Он выпрямился, оглядываясь. Вопль застрял в глотке.
Вороны были повсюду. Черные бестии усеивали деревья, словно молчаливые призраки из какого-то третьесортного слэшера. Некоторые расположились прямо в траве, посреди валежника и наваленных веток. Громадные клювы тукло поблескивали, словно грозные острия копий.
– Прекрасно, – выдохнул Виктор. Он сплюнул на ладонь сгусток крови, начав неторопливо размазывать кровавую массу по лицу, словно грим.
За спиной треснула ветка, но охотник не спешил поворачиваться.
– Ждете представления? Да? – спрашивал он, глядя на живой ковер из черных как сажа птиц. Наконец все его лицо было покрыто собственной кровью. Странно, но дождь, попадая на кожу, не смывал ее.
Сзади явственно слышались чьи-то шаги, и Виктор развернулся.
Медведь стоял метрах в десяти от него, низко опустив голову, он будто что-то высматривал в мокрой траве. Зверь хрипло и натужно дышал.
Виктор издал дикий, протяжный крик.
Медведь уставился на него. Крохотные, запавшие глазки медленно наливались кровью.
В следующую секунду он кинулся на охотника.
Там же, воскресенье, 6:41
Как только Смолин покинул сторожку, Олег без труда освободился от пут. Во-первых, этот салага-сержант абсолютно не умел связывать человека. Ни связывать, ни вязать узлы. Ну а во-вторых, даже круглый дурак знает, что когда тебя связывают, мышцы нужно максимально напрячь, чтобы потом незаметно расслабить, и веревка провиснет. Пока «сержант» вязал его, Олег был в сознании, просто притворялся, будто находился в отключке. Поэтому несложный фокус удался, и на все про все у него ушло не более десяти минут.
Шибаев поднялся наверх, потирая затекшие запястья. Взгляд егеря тут же упал на искореженные ружья. Он недоверчиво взял свой «Тигр», осмотрел искривленный ствол, покачал головой. Потом повесил на плечо потрепанный ягдташ[3] и уже хотел идти в лес, как, поразмыслив, захватил с собой из сеней топор.
Против медведя, конечно, топор бесполезен.
Но он может пригодиться, если у сержанта окончательно съедет крыша.
Ведь Виктор думает, что он еще там, в погребе.
Олег вышел наружу. Заскрипел зубами, увидев растерзанные останки Юмы. Сгорбившись, егерь подошел к мертвой лайке, погладил по залитой кровью голове. Пасть собаки была оскалена, глаза уже подернула молочная пленка.
– Эх, Юма, Юма, – вздохнул Олег. – Хорошая была собака. Прости…
Он посмотрел на растущую рядом ель – вторая половина собаки висела на ветках, как сохнущая тряпка. На лице Олега не дрогнул ни один мускул. Он бережно снял останки Юмы с дерева.
– Я похороню тебя, как вернусь, – пообещал он.
Твердо печатая шаг, Шибаев направился за Виктором. Это было несложно – «сержант» оставлял за собой слишком заметный след, даже несмотря на дождь. Настоящие охотники так не ходят.
Но дело было даже не в походке. Даже если бы «сержант» парил в воздухе, как святой, Олег и так бы догадался, куда тот решил отправиться.
Конечно же, к берлоге. Той самой, где он его застал в день приезда.
Вскоре он остановился у огромного валуна. На нем, нахохлившись, сидел ворон.
– Кар! – хрипло выдал он, когда егерь окинул его беглым взором.
Олег остановился.
Ворон приподнял крылья, расправил их, будто красуясь перед человеком.
«Посмотри, каков я», – смеялись его круглые блестящие глаза с темно-бурой оболочкой.
– Он… там? – глухим голосом спросил егерь.
Ворон молчал, со скучающим видом уставившись на Бирюсу.
Олег сделал осторожный шаг в сторону леса, как вдруг птица резко сорвалась с камня. Злобно каркая, ворон молниеносно ринулся на опешившего егеря, сбив с его головы кепку.
– Ох ты, дьявол… – только и промолвил Олег. Он выронил топор, защищая глаза. Сделав круг, ворон поднялся в воздух и, сложив крылья, словно истребитель, вновь понесся к пожилому мужчине. Птица врезалась в голову егеря со скоростью выпущенного из пращи булыжника. Твердый, как сталь клюв глубоко рассек ему лоб. Хлынула кровь, и Олег, не удержавшись, упал.
– Вот бестия…
Он поднялся, вытирая кровь и растерянно глядя на ворона. Тот, покружив над ним, снова вернулся на камень.
– Хорошо, парень. Я все помню. Согласен, это не мое дело, – пробормотал егерь, водрузив кепку на голову. – Подожду здесь.
Где-то в чаще раздался яростный рев, за которым тут же последовал крик.
Кричал Виктор.
Москва, воскресенье, 12.48
Жираф поразил Артема.
Мальчик долго смотрел на африканское животное, открыв рот.
– А как он пьет, бабушка? – только и спросил он.
Мария Николаевна как могла, сбивчиво объяснила внуку.
Они зашагали дальше, и тут зазвонил ее мобильник.
«Наверное, Лариса», – решила пожилая женщина, открывая сумку. Однако оказалось, что это ее родная сестра, проживающая в Балашихе. Ахая и причитая, сестра сообщила, что сломала ногу.
Мария Николаевна всполошилась. Стараясь не выпускать из виду внука, она принялась расспрашивать родственницу об обстоятельствах несчастного случая. Она постепенно замедляла шаг, задавая уточняющие вопросы, и изредка морщилась, когда расстроенно-возбужденный голос сестры звучал особенно громко.
Наконец она остановилась в тени.
Артем шел вперед, мурлыкая что-то под нос. Где-то за спиной мальчик слышал голос бабушки и не сомневался, что она идет за ним и не теряет его из виду.
Впереди показались клетки с медведями, и ноги сами собой понесли к ним мальчугана. Его лицо оживилось.
Еще бы! Ведь медведи – это так здорово и интересно!
Он знал, что его старшая сестра погибла в лапах медведя. Так сказали его папа и мама. Но мальчик был уверен, что тот медведь был плохим. Или больным. Тем более его убили. А эти медведи в клетках – хорошие и добрые. И конечно, хороших медведей больше, чем плохих.
По-другому и быть не может.
Иркутская область, Тайшетский район, воскресенье, 6.51
«На крюк… орочоны надвигали старый рукав… чтобы не было видно оружия…»
Слова егеря прозвучали в сознании Виктора фантомным эхом.
Никакого старого рукава у него не было. Рваные тряпки, которыми от замотал руку, были не в счет. И разматывать их он не собирался – хоть какая, а защита от зубов, если ему удастся все же пропихнуть этот крюк в глотку лесному монстру.
Приходилось использовать то, что есть.
Медведь остановился в трех метрах от охотника и медленно надвигался на него. Разъяренный колосс, старый, но все еще очень сильный, с горящими от бешенства глазами, каждая шерстинка торчала, словно наэлектризованная игла. Когти громадных лап смахивали на перчатки Фредди Крюггера.
Виктор отступил немного назад, едва не свалившись в берлогу.
«Это не берлога. Это наша могила, папа», – зазвучал в его мозгу шепот покойной дочери.
Медведь придвинулся ближе, и Виктор выставил вперед руку с распоркой. Таежный великан приподнялся на задние лапы, разинув пасть. Между зубов тянулись нити слюны. Не обращая внимания на крюк-распорку, медведь наклонился ближе и стремительно взмахнул правой лапой.
В последние доли секунды Виктору удалось чуть-чуть отстраниться, и лапа прошла по касательной, но все равно удар был такой силы, что мужчине показалось, будто на него упал мешок с цементом. В глазах померкло, лицо обожгла невыносимая боль.
Заворчав, медведь отодвинулся, словно любуясь проделанной работой.
Смолин упал на колени, покачнувшись всем корпусом. Левая половина лица онемела. Он поморгал, тщетно пытаясь осмотреться. Видел только правый глаз. Виктор поднял руку, чтобы ощупать повреждения, наткнувшись на теплый лоскут плоти из кожи и волос. Половина его головы была скальпирована, кожа содрана до самого подбородка, левый глаз вытек.
Хрипло дыша, он смог встать на ноги. Кровь заливала единственный глаз, но даже сквозь багровую пелену он видел маячившего в паре метров медведя.
– Иди… сюда, – прохрипел он.
Медведь оскалил пасть. Переступив лапами, он вплотную приблизился к охотнику и, словно играючи, боднул его своей шарообразной головой. Поскользнувшись на влажной от дождя и собственной крови земле, Смолин мешком свалился в берлогу.
Медведь склонился над ним. На разорванное лицо человека капнула горячая, вязкая слюна.
– Жри, – прошептал Виктор. Рука с распоркой вновь вытянулась.
Зверь нагнул голову, и его зубы сомкнулись на запястье. Хрустнула кость, Смолин взревел от новой вспышки боли. Перекушенная кисть свесилась набок, как надломленный подсолнух, наружу, белея, выпирал костяной обломок. Благодаря петле стальная распорка не выпала из разжавшихся пальцев и теперь болталась в воздухе.