Аликантийский цикл
Не место красит человека, а человек место. При всей моей любви к Москве и Питеру, Костроме и Оренбургу, Астрахани и Припяти сейчас я живу в Аликанте. Городе света и любви, гостей и местных старожилов.
Уверена, вам будут интересны подробности из истории моего края. Приезжая на десять дней, люди имеют в запасе ограниченное количество желаний и дефицит витамина D, не ищут лишней информации, лишь море их влечет. А те, что живут в Аликанте, не смотрят в глубь веков.
Первое упоминание о городе датируется дохристианской эпохой. И этому есть письменные доказательства. Как и тому, что уже тогда местным мужчинам была знакома эпиляция воском разных частей тела, особливо груди, дабы за латы густые кудри южных красавцев не цеплялись. Так что вы там со смешочками и хиханьками по этому поводу будьте, пожалуйста, поосторожнее, ибо а la guerre comme а la guerre, ничто не должно отвлекать настоящего воина.
Историки и исследователи уверены, что климат и географическое положение сыграли главную роль в развитии аликантийского региона. Здешние мирные аграрии выращивали все, что только можно, строили замки и с упоением впитывали любую культуру, что забредала погреться. Захватчики, сами того не понимая, обогатили нашу провинцию больше, чем разграбили: захватчики приходят и уходят, а винишко удалось, хамончик припасен. Кроме всего прочего, исследователи настаивают, что без окружающих поселений, виноградников, апельсиновых и оливковых рощ и прочих угодий грош цена всем нашим музеям и архитектуре. Голый церковный камень не наполнит желудок и не поселит радость в сердце.
Провинция Аликанте полна красот. Высокогорья Хихоны разительно отличаются от прибрежных поселений, но вместе они составляют изумительный узор провинции. Это земля контрастов: каменистые пейзажи сменяются песками самой настоящей пустыни, горы покрыты соснами и лавандой, с ними соседствуют бесконечные пляжи, а главное богатство этих мест – море.
Не все знают, но валенсийцы, когда не были заняты гостями из Рима и Крита или мытьем окон, запорошенных порохом, трепетно относились к своей истории и увлекались раскопками. Если местные находили что-то древнее и непонятное, то откапывали и оставляли: потомки в XXI веке разберутся, что с этим можно сделать. А потомки сидят, репу чешут и думают: денег нет, а тут еще 600 человек в лодке приплыли голодными… Ладно, сделаем пока… ну хотя бы музей под открытым небом, а в XXII веке точно как-нибудь разгребут все это. Именно благодаря такой практике у нас множество открытых музеев – например, тот же Лусентум в Альбуферете. Отличный музей, кстати, филиал археологического музея Аликанте, так что всем советую, кто не был. Жаль только, что летом там жарко, а зимой у туристов не хватает на это сокровище времени. Первый вопрос, который я слышу от приезжих: где у вас аутлет? И меркнет после этого слава римских легионов, и ни к чему Кандинский и Пикассо, что выставлены в нашем музее современного искусства. Они печально там висят на стене нежного фисташкового оттенка, а кроксы за двенадцать евро едут в далекий Сургут, дабы напоминать в банном тумане человеку, что есть такие места на Земле, где солнце бывает всегда.
Прогулки по Аликанте
Утром легкий ветерок напоминает, что жизнь полна сюрпризов. Он бодрит и прогоняет скуку. Странные дела творятся, Создатель, в нашем городе: в июне – дождь! Он сильный и прохладный, льющийся из черных туч, которые, как опалы, обрамлены золотой каймой прорывающихся солнечных лучей. Влажный воздух шокирует новой палитрой запахов. Цветочный привкус прорывает оборону морского бриза. Соль исчезает из каждого вдоха, и легкие наполняются ароматом меда, цитруса и корицы. Капли дождя отмыли всю зелень до блеска. Фикусы теперь украшены не листьями, а овальными зеркалами, отражающими лица. Улыбка появляется при виде тысячи собственных отражений.
На следующий день асфальт еще сырой, обрывки туч спешат покинуть небо. Я еду на велосипеде по своим будничным делам. Слышится музыка из окон домов, плач ребенка и крик его встревоженной матери.
Густая волна свежесваренного кофе накрывает с головой, за ней томно следует аромат утренней выпечки. Запахи касаются кожи шелковой косынкой, плетут свой паучий рисунок. Легкая вуаль морского бриза, звон хрусталя, флердоранж…
Город дышит в унисон с морем и горами, он медленно входит в тебя с каждым вдохом и уверенно течет по венам, заставляя забыть прошлое, настоящее и потерять интерес к будущему. Все, что хочется в этот момент, это крутить педали, улыбаться прохожим и своему отражению в витринах. Город – часть тебя, часть твоей души, он целиком занимает твое сердце. Гостеприимный, он лишь слегка устает от гостей к концу сезона. А сейчас июнь, и море освежает прохладой. Утром можно встретить людей в майках и шортах и тут же – в кожаных куртках, джинсах и тяжелых ботинках.
Как любой уникальный аромат, Аликанте подходит не всем. Кому-то здесь тесно, душно и скучно, а кто-то уже не представляет жизни без него.
Преимущество и проклятье маленького города в том, что незаметно пройти по улице не получится, всегда нужно иметь в запасе часок-другой, потому что обязательно встретишь знакомых и не сможешь отказать себе в удовольствии выпить кофе и послушать новую историю…
– Слушай, дорогая, я тебя год не видел, чувствую, сто лет прошло, молодеешь только, сестра Бенджамина Баттона какая-то!..
Смеюсь в голос: комплимент с переподвыподвертом.
– И что? Что я скажу людям? Я устал полчаса тратить на разъяснения, где эта Грузия. Смирился и говорю, что из России… Ах, я ваш дом труба шатал, сколько дел, сколько дел! Бегаю, кручусь, обернусь иногда, а уже середина…
– Жизни?
– Всего. Всего середина! И теперь каждый шаг – это еще ближе к надписи «The end».
– У нас еще куча времени, поверь.
– Времени, может, и куча, а ясность мысли может покинуть.
– Ну что, поговорим о погоде или о здоровье?
– О суете. Нельзя суетиться, спешить…
– Ты же делаешь сотню дел одновременно, как ты без скорости?
– А вот приостанавливают иногда.
– Поясни…
– Смотри… Только никому, ладно?
– Да кому я могу…
– Э-э, дорогая, думаешь, я лезгинку танцевал во дворце Кремлевском, Горбачев в первый ряд сидел, с ума сходил, я твои рассказы не читаю? Всему миру расскажешь.
– Читаешь?
– Читаю. И книгу жду.
– Вот ведь какой, знаешь, с какой стороны в душу влезть… Умаслил.
– А то! Для тебя только это и важно в жизни.
– Так что с остановкой?
– Ехал к женщине, спешил так, что мотоцикл ревел, и упал. Нога болит, колено опухло. Но я же не могу женщину расстроить… Туда-сюда, ночь, звезды… Вино открывал, песни пел, стихи читал. Сама понимаешь… Смотрю – уснула. Бегом в госпиталь!
– И что?
– Пырэлом в трех местах.
– Боже, и как ты себя чувствуешь?
– Сейчас кофе допьем, и на реабилитацию пойду.
Город деловито гудит, оживляясь к полудню. Он сделает вид, что работает и учится, чтобы уже к трем замереть в знойной сиесте. День сменяется яростным вечерним танцем и умиротворенным предрассветным часом.
Город уже начал танец любви с тобой. Он то притягивает, то отталкивает. Дарит надежду и тут же предлагает проверку на прочность. Раздутых щек хватает только на первые мгновения. Здесь не опознают по одежке, тут встречают и провожают по уму, по открытости, по готовности помогать и ничего не ждать взамен.
Счастливые люди поют
С утра достала все свои носки и хаотично-красиво разложила по квартире. А знаете, в этом что-то есть…
Рынок овощей и фруктов, Аликанте. Две великолепные сухонькие сеньоры в крупных бусах и серьгах, в костюмах а-ля английская королева торгуются с продавцом черешни:
– Три пятьдесят? Три пятьдесят?! Вот эта вся куча стоит столько?
Продавец – клон Антонио Бандераса, только выглядит лучше и крепче, потому что фермер, жизнь на свежем воздухе, физический труд и тра-ля-ля. Он закатывает глаза, цокая выразительно языком:
– Мои красавицы… Черешня только созрела. Три пятьдесят за килограмм.
– Да мы и за пять кило этой мелочи двух евро не дадим!
– Да и не надо. Такие знойные девчонки могут попробовать бесплатно!
– Больно надо гнилье твое пробовать!
Сеньоры, подергивая плечиками и потрясая браслетами, отправляют первые ягоды в накрашенные рты.
– Мм… мня-им… мнм… мм… мда!
Продавец демонстрирует ровный ряд белоснежных крепких зубов, выхватывает из-под прилавка гитару и громко поет:
Soy un hombre muy honrado,
Que me gusta lo mejor
Da' mujeres no me falta
Ni el dinero, ni el amor.
Jineteando en mi caballo
Por la sierra yo me voy,
Las estrellas y la luna,
Ellas me dicen donde voy.
Ay, ay, ay, ay
Ay, ay, mi amor
Ay, mi morena de mi corazon.
(Я мужчина добрых нравов,
Ценю все самое лучшее
И на женщин щедро трачу
Я и деньги, и любовь.
На коне своем верхом
По горам скачу,
Луна и звезды
Мне указывают путь.
Ай-ай-ай-ай!
Ах, моя любовь!
Ах, смугляночка дорогая моя!)
Сеньоры поднимают руки вверх, щелкая пальцами, словно кастаньетами, подпевают; народ вокруг присоединяется – кто нотой, кто каблуком.
Песня.
Девять утра!
Так же стремительно продавец прячет гитару, пристально глядя в глаза одной из подруг, спрашивает:
– Килограмм?
Она завороженно кивает, но вторая громко кричит, хлопая в ладоши и высоко вскидывая руки:
– Оле! Два давай! – игриво подмигивая продавцу.
«Бандерас» смеется, запрокинув голову.
Тяжелые кольца невероятно гармоничны на узловатых пальцах.
Перламутр маникюра.
Темный загар.
Каблук устойчивый.
Юбка на ладонь выше колена.
Падрушенькя
История с поющим продавцом на рынке получила неожиданное развитие.
Сегодня с утра суббота. Пляж в Аликанте закрыт для купания из-за смертельно-опасных медуз. Эти «кораблики» принес восточный ветер из Португалии, и они не исчезнут, пока вода не потеплеет. Поэтому мы пошли на пляж смотреть на красный флаг и валяться в песке.
Посидев часок под пальмой, поняли, что прошляпили рынок. Вернувшись домой, повторяли сухими губами мантру: «Зато мы все вместе погуляли и подышали морским воздухом». Как будто последние пять лет дышим каким-то другим.
Завтра все магазины будут закрыты: воскресенье – святой день, все разлагаются как могут, потому я решила запастись кабачками в крохотном магазинчике фруктов и овощей «Fruterнa».
За прилавком стоял пакистанский юноша. Молодость прекрасна искренностью и красотой даже при лишнем весе. Взгляд огромных глаз пронзает до глубины души. У меня, когда душа открыта, можно лицо не красить, взгляд прилипает намертво.
Юноша громко запел пакистанскую народную песню. Песня получилась протяжная, со скорбным вздохом, слова в нее подпирались по известному принципу – что вижу, о том пою.
Незамедлительно мои брови приподнялись.
Объяснение не заставило себя ждать:
– Парень, что в четверг пел, продал всю черешню и, кажется, гитару. Только я петь так, как он, не могу, поэтому своими словами… Что желает подруженька?
Так и сказал по-русски: падрушенькя.
В последнее время я не переношу фамильярности. Ну что ж, могу себе позволить. Потому тактично, потрясая «серединой души», попробовала объяснить, что я ему «подруженькой» могла бы быть лет тридцать пять назад. И если он реально хочет быть галантным, то пусть выучит слово «сударыня».
Думала, умрет со стыда.
Белыми губами он прошептал:
– Я так и знал: она меня хорошему не научит. Мама так же сказала.
Позеленев лицом, схватился за сердце и добавкой к кабачкам щедро сыпанул черешни. Правильно, мы же ту, что «Бандерас» продавал, так и не попробовали.
Успокаивала я как могла, купила еще арбуз – в знак того, что не обиделась и мужу доносить не буду.
Зато научилась разбираться в пакистанской музыке. Там все просто: есть мелодия, и ее все знают. Мелодию берешь и поешь то, что сам сочинил. Хорошо любил: «Вот радость в сердце, словно цветок пиона, расцветает, озаряет счастьем и любовью все вокруг. Купи, прекрасная, еще тыкву». Плохо любил: «Ай, мама, прижми к своей груди; тучи – занавес небес, солнце скрыли, и в тени наш сад. Давай огурцов добавлю».
Жду реакции русскоговорящих женщин города. Ведь мы с продавцом выучили фразу по-русски: «Сударыня, как сделать ваш день лучше?»
Надеюсь, и ваш день, мои верные друзья, стал лучше.
Братки
Площадь Пио Досе (plaza Pio XII) – маленькая и уютная. За десять шагов ее можно пересечь. В мае тут расцветают пышными шапками розы. В этом году на нас пролились какие-то чужие дожди, видимо в спешке решившие, что уже прибыли на место. Природа здешняя не растерялась, пустившись в бурное зеленение и цветение. Можно пить запах свежескошенной травы.
На площади одна из самых вкусных пиццерий в городе, по средам кусочек тонкого теста из правильной муки с сыром и чем только захочешь стоит всего один евро. В остальные дни – полтора. Его съедаешь на лавочке, прямо на улице, вокруг суетятся голуби в надежде урвать корочку.
А напротив – угловое кафе «Topper». В нем и сесть негде: прилавок, и всё. Но готовят изумительные домашние бутерброды. С чем хочешь. Хоть болгарский перец на гриле, хоть глазунью на тонкий квадратный хлеб водрузят. Обычно все забегают, хватают бутерброд и кофе на вынос и несутся дальше радоваться погоде, ветру, облакам.
Сегодня мы видели такую картинку.
Около входа стоит раскладной стол с двумя разнокалиберными стульями. Один на колесиках, офисный, второй – плетеный, с несуразной подушкой вместо сиденья. На них сидят два реальных… ну вот правда, самых реальных братка! Уже покрасневшие от климата и выпитого – танки солнца не боятся – пьют водочку. Один просто ест с большой тарелки анчоусов. А второй, выпив рюмку, зажмуривается с глубоким вдохом и крепко целует большой золотой крест, что висит на медвежьей шее на цепи.
Я не уверена, но, может, он ее и с дуба того, где ходит пушкинский кот, подрезал. Или купил по случаю. Больша-а-ая цепь… Ею и закусывал.
– Ну что? Будем.
– Будем…
Молчание.
– Бедно живут. Жалко испанчиков этих. Глянь, кильку какую мелкую принесли.
– Это анчоусы.
– Один хрен.
– Правильно, что одни поехали. Без этих…
– Да. Сами. Куда хотим, туда и идем.
– Да. Ну, будем!
– Будем.
– Вернусь, вообще к маме отправлю, в деревню.
– Там им и место.
– В тмутаракани.
– Будем!
– Будем.
– Без языка – и куда я поехал? На тебе, выкуси! Вон, смотри, что делаю без университетов. Эй! Человек! Подь сюды…
Владелец бутербродной, он же и официант стихийно возникшего уличного кафе, приветливо кивнул:
– Lo que os gustarнa ? (Чего бы хотелось?)
Браток развел выразительно руками:
– Сделай нормально, пердоньте и грациес.
Через минуту на столе стояла большая тарелка с сыром и хамоном.
– Вот видишь, все ж понимают. А она: без языка, без языка… Кстати, это идея!
– Будем!
– Будем.
– Без языка.
– Красоты не убавит.
– А нервы сбережем!
Они громко расхохотались.
– Ты список покупок не потерял?
– Смеешься? В сейф положил. С собой копия.
– Это правильно, это по-взрослому. Ну, будем?
– Будем.
Машины двигались по своим маршрутам, люди с интересом рассматривали туристов, планета, не снижая скорости, крутилась вокруг солнца, плавно удлиняя тени и приближая вечер.
Аликанте, я люблю тебя
Люблю этот город. Много раз говорила эту фразу.
Я иду быстрым шагом, и солнце вежливо прячется за прозрачные облака. Все равно иду по теневой стороне улицы. Доносятся обрывки фраз, музыка плавно течет из открытых окон машин.
Полноватая сеньора в длинном легком халатике на больших пуговицах и со смешными цветочками по подолу тянет на тонком поводке задрыжистую трясущуюся собачку. Сеньора седая как лунь и коротко подстрижена, розовая кожа просвечивает сквозь короткие волосы, как и у собачки. Они отражения друг друга.
Сеньора ворчит под нос:
– На тебя, какашка, всю пенсию трачу… – и заходит в магазин для животных.
Я перевожу взгляд на табло аптеки и с радостью вижу: «+28». Лето выдохлось. Как же мы ждали эти дни! Наступает тот самый бархатный сезон, во время которого королевский двор переезжал к морю и менял меховые одежды на бархатные. Впрочем, в нашем городе бархат случится скорее в декабре, да и то ненадолго.
Навстречу идет утомленная женщина в ярком макияже и увесистых украшениях. Ее сарафан открывает взорам встречных пешеходов пышную грудь и сутулую спину. Дама, брезгливо и не разжимая губ, цедит по-русски тонкому прозрачному мальчику в длинных шортиках и беленькой футболочке:
– Как же ты надоел своим нытьем, ни за какие коврижки не поеду больше в такую жару… Вот! Смотри, магазин, купим мороженое.
Они заходят в мастерскую мотоциклов с милым названием «Госпиталь для мото». Мальчик, почему-то тонким басом, произносит:
– Как-то тут… намотоцикленно.
Улыбаясь, иду дальше, здороваюсь со знакомыми и иногда с незнакомцами. Присаживаюсь на лавочку в тени оливы дивного возраста, когда ствол уже потрескался и покрыт морщинами времени, а само дерево все еще плодоносит. Глубоко вдыхаю солоноватый воздух.
Из задумчивости выводит звенящий голос:
– А я вас узнала! Вы – Стрельцова.
Вздыхаю с улыбкой:
– Виновата.
Смеемся.
– Напишите мне что-нибудь, пожалуйста, я маме отдам. Она вас читает.
– А сама мама-то где?
– Она там, – машет мне десятилетняя обладательница серебряного голоска со взрослым лицом.
Вдалеке, под сенью другого дерева, сидит миловидная женщина в инвалидной коляске. Она смущенно машет рукою. Я подхожу к ней, здороваюсь. Она так улыбается, как будто увидела Баскова.
Мне неловко – ведь это внимание незаслуженное, я действительно так думаю. Прошу милых дам подождать немного и бегу в ближайшую локуторию – место, где можно воспользоваться компьютером, интернетом и принтером. Распечатываю первый попавшийся рассказ с сайта «Проза.ру», подписываю и возвращаюсь к ним.
– Вот. Возьмите, пожалуйста.
Наклоняюсь, чтобы обнять женщину в инвалидном кресле, и почему-то плачу.
Быстро прощаюсь и ухожу в сторону дома.
Послушайте, ради этого стоит жить!..
Случай на Меркадо Централь
Как уже все поняли, я обожаю возраст дожития испанских пенсионеров и их самих. Они живут в далеком от нас совершенном мире танцев с ходунками и утренних парикмахерских.
Изредка я покупаю что-то на центральном рынке Mercado Central. Выглядит старейший крытый рынок Аликанте скорее как музей, внутри поражая роскошью и разнообразием. А иногда и ценами.
В этот раз зависла в сырном.
Поскольку меня читает и санкционная территория, то опустим абзац про сыры. Хотя в тот день были скидки.
В очереди стояла за расчудесной сеньорой в розовом костюме в стиле «Твин Пикс» и в шляпке-таблетке такого же неподражаемого цвета. Небольшой устойчивый каблук ярко-фиолетовых босоножек сверкал прозрачным материалом, внутри которого, кажется, плавали рыбки. Педикюр изумрудный. Сумочка – оранжевая. Браслетов – девяносто два, по количеству ее дней рождения. Первый, как и полагается, подарили крестные, потом год за годом коллекция росла, пока их владелица не вышла замуж. Семья выдохнула с облегчением, передав право на дарение браслетов мужу.
Сеньора на учтивый вопрос молодого продавца-крепыша годков двадцати, что желает прекрасная, сразу перешла к делу:
– Моей внучке восемнадцать лет, она очень добрая девочка и унаследует мой чалет.
– Прекрасно, – ответил, улыбаясь в сорок три жемчужных зуба, продавец. – А в холодильник мы что положим?
– Так что я бы хотела сказать? Положим мы вот эти чудесные сырные закуски. Вы, кстати, какое вино предпочитаете?
– Сколько вам положить закусок?
– Вы бы хотели увидеть мою девочку? – сеньора достала небольшую замшевую книжечку, открыв ее, показала фото, на котором красовалась сбитенькая брюнетка с немного косящими глазками, но в целом – кровь с молоком.
– О-о-о! – вымолвил продавец. И добавил на весы еще полкило закусок.
– Боже, – прослезилась сеньора, – какой воспитанный мальчик, он понимает меня с полуслова!
Расплатившись, она достойно покинула место своего выступления, но, сделав два мелких шажочка, обернулась и сказала молодцу за прилавком:
– Я найду тебя в «Инстаграме»!
Продавец посмотрел на меня взглядом человека, который теперь видел в жизни все. Изобразив смешное понимание на лице, вставила свое слово:
– Она не теряет надежды никогда!
– Да-а-а! – рассмеялся он вместе со всей очередью.
Выйдя на воздух, я приостановилась на секунду, чтобы взглянуть на часы. Жаркий сухой воздух полуденного Аликанте сразу наполнил легкие и погнал быстрее в тень.
Я так и не научилась покидать рынок до солнечного всевластия. Все знают – вампирам солнце не слишком полезно.
Низкий с хрипотцой голос вывел меня из задумчивости:
– Вот вы! Да-да, я точно вижу, что вы – русская! Здравствуйте! Пожалуйста, помогите, погибаем, нас тут привезли и бросили на произвол судьбы. О боже, такое солнце, куда вам его столько?!
Две прилично пожилые дамы лишнего веса в ситцевых цветастых халатах несуразной длины – до середины икры, с пластиковыми пляжными сумками на согнутых руках, зонтом-мутантом от солнца наперевес в потрепанном чехле с бахромой и сложенным ржавым шезлонгом сверлили меня изможденными глазами. Одинаковые мужские короткие стрижки идеально подходили к тонким нарисованным бровям и пухленьким капризным губам цвета бордо. А складки на загривках предупреждали о бойцовском характере. Педикюра для них не существовало. У одной спиленные до основания ногти были покрыты йодом.
От дам чуть пахнуло перегаром.
Я улыбнулась:
– Чем вам помочь?
– Скажите, где море? Нас привезли и бросили!
– Море прямо по вот этой улице, – я махнула рукой, – и налево.
– Мы не найдем!
– Давайте я вам в телефоне проложу маршрут.
– Мы не умеем!
– Вон в том киоске продается карта города.
– Она дорогая. Нам не надо!
– Хорошо, я вас сейчас научу простой фразе: «Dуnde estб la playa de Postiguet?»
– Мы никогда это не выучим!
– У меня есть блокнот и ручка, я вам русскими буквами напишу: «Донде эста ла плайя дэ Постигет?»
– Мы не хотим! Вы что, ничего не понимаете?!
– Хотя бы интернет в ваших апартаментах есть?
– Толку-то… Мы им не пользуемся!
– Из принципа? Или личной неприязни? – раздражаясь, я вышла из зоны терпения.
– Не умеем! – хором гордо сказали соотечественницы и уставились на меня так, что подумалось, не снимают ли нас скрытой камерой. Показалось, что я им задолжала как минимум сопровождение по городу.
Еще раз слабо махнув в сторону моря рукою, попрощалась.
В спину прилетело ожидаемое:
– Ну, что я тебе говорила… Эти все, кто пооставалси, зазнавшиеся!
Перекинув зонт, как рыцарское копье на турнире, они двинулись вглубь рынка.
Обернувшись через плечо, одна из них крикнула мне:
– На том свете встретимся!
Шалунишка
Прежде чем продолжить еще не начатое повествование, напомню, что я – зеркало. Как и любое повидавшее виды стекло, люблю чудить и подглядывать. И сейчас постараюсь о-о-очень аккуратненько отразить…
Каждый понедельник и среду веду Капельку, мою младшую дочь, на английский и потом имею целый час свободного времени. Идти домой нет смысла, поэтому хожу, задабривая свой счетчик шагов. Я пишу о нем сейчас совсем шепотом, потому что Клара ужас как его невзлюбила и ревнует со всем размахом матросского танца «Яблочко». Она прозвала его «дурнев счетовод» и всячески оттачивает на нем сарказм.
«Счетовод» молчит, потому что отвлекаться от счета не прописано в программе.
В этот понедельник неспешно прогулялась в «Лидл», магазин еды и всякой всячины, и на обратном пути остановилась на светофоре у широкой улицы. У этого светофора есть маленькая хитрость: пешеходы должны сами нажимать на красную кнопку и ждать для себя зеленого сигнала. Но я все время про это забываю. В центре перекрестка красуется фонтан с живой скульптурой дракона. Да-да, настоящего дракона, обвитого породистым плющом, внутри бесконечно рассыпающихся мелких брызг.
Свежий ветер принес запах цветущих иудиных древ и свежескошенной травы.
И вот стою я на светофоре, стою… Долго стою, как вы уже поняли. А мимо идет крошечный… сказать больше – трогательный старичок. У него размер ноги меньше размера ножки моего маленького сына, горбик на спине обтянут белой рубашечкой в тонкую клеточку. Штанишки коротенькие, кожа прозрачная, каждую венку видно. И шляпа соломенная, залихватски заломленная с одного бока. И лицо такое… хитро-шаловливое. Хулиганистое, я бы даже сказала.
Старичок остановился около меня. Машин не было ни одной, но внезапно они двинулись сплошным потоком. А дедушка вдруг, недолго думая, крошечными шажками засеменил в самую гущу.
Все, конечно, остановились, пропуская хулиганишку, покачивая головами и посмеиваясь:
– Hombre! ¡No te apresures! Esperaremos! (Мужик, не спеши, мы подождем!)
Сзади раздался глубокий раздраженный вздох. Обернувшись, увидела спортивную велосипедистку непонятного возраста – мою ровесницу или чуть старше.
На русском, с аканьем, меня спросили:
– Вы что, не нажали кнопку?
– Нет. Простите… Я все время это забываю сделать!
– Забывает она… Столько времени потеряла!
– Я наблюдала за этим милым хулиганом, – показываю глазами на пешехода.
– Наглый, как все здешнее старичье! Как будто все им обязаны, вся жизнь в Испании для них!
Зажегся зеленый, и велосипедистка уехала с легкой пробуксовкой, а хулиганчик, он же «наглое старичье», приготовился переходить дорогу в обратную сторону, явно наслаждаясь процессом.
Подумалось, что ни фига у меня не получается отражать так, как всем бы понравилось.
Но раз уж все свои отражения я сдабриваю описаниями, то добавлю, что этим же днем видела, как одна женщина мыла светофор напротив моего дома.
Она оглянулась по сторонам, достала из аккуратной кожаной сумочки тряпочку-микрофибру, бутылочку с распылителем, поднялась на самые носочки, прыснула на выпуклые глаза светофора и быстро-быстро протерла их. После, не оглядываясь, ушла в сторону центра, а чистые глаза замигали часто-часто и переключились на зеленый свет.
Ло Морант
Розмарин после дождя сошел с ума, пахнет так, словно летит на Марс и никого не боится.
Северный русич силен привычками. Налетел шторм, разверзлось небо ливнями. Но лишь только не стало влаги, летящей вниз, тут же парк заполнила русская речь.
За пару кругов ко мне долетели обрывки фраз. Звонкий девичий голосок:
– Шишел-мышел-пернул-вышел… Тебе водить!
Двое серьезных мужчин с тяжелой походкой. Настолько плавной и весомой, что сразу хочется прыгнуть в кусты и замереть. Со вздохом:
– Не знаю, как теперь будем отмазываться…
Маленькая девочка в пушистой розовой кофточке, раскачиваясь на качельках:
– Бабушка, тебе холодно?
Бабушка с улыбкой:
– Холодно, внученька. У тебя-то кофточка теплая, а я налегке вышла.
– А тебе, бабулечка, моя кофточка мала. Ты хорошо кушала в детстве и выросла большая-пребольшая.
– Это так. А ты совсем плохо ела сегодня.
– Да, – со вздохом ответила девочка, – зато я дольше проношу эту кофточку.
Седина оттеняется круглыми деревянными серьгами, опускающимися до самых плеч. Невысокая мягкая дама, завернувшись в нежную шаль, совсем тихо шепчет в телефон:
– Как? Как я могу ее заставить переехать? Это же невозможно понять, даже прожив год. Только время сможет сменить цвет восприятия, радость от свершившегося… да-да-да, я понимаю, личный пример… Я стараюсь. Я сама недавно оставила свои страхи. Погода? А знаешь, именно сейчас счастье – дождь… Такой, как у нас всегда. А здесь раз в год… и я тебя… и я…
Наматываю круг за кругом. Тучи ушли, и небо сменило цвет на розовый закатный, кислая тонкая нотка в воздухе щекочет нос. Кто-то уже затопил камин. Не из-за холода, скорее для уюта и печеных зефирок. Влажные порывы ветра стряхивают град крупных капель на голову и лицо. Ты поднимаешь его вверх, зажмуриваясь от удовольствия. Прохлада только вступает в свои права и еще пьется до одури, до головокружения большими глотками.
Аликанте хорош тем, что любой циклон, проносясь по всей Европе, затихает тут, теряя пыл, легким дождичком завершает свое земное существование. Как будто вся его сила уходит в ненасытную песчаную почву и возвращается наутро буйным цветением всего, что может расцвести за ночь.
Plaza de Toros
Абсолютно плоская женщина в таком же плоском обтягивающем терракотовом трикотажном платье шла мимо. Никаких выпуклостей, платье-карандаш, и сама женщина – стройный карандаш. Шлепанцы на тонкой негнущейся подошве оранжевого цвета. Я мысленно окрестила его «пыльным апельсином».
– А вот и нет, – воспротивились шлепанцы, похожие на утонченные таблички-туппумы терракотового цвета со сливочным оттенком.
Женщина с короткой черной стрижкой остановилась напротив меня, озираясь и явно поджидая кого-то с прямой спиной и слегка сжатыми губами. Я невольно засмотрелась на нее. Выпуклости двух маленьких грудей были одинаковы по размеру с выступающими тазовыми косточками.
Чем же она питается?.. Наверное, угрями, лакрицей и багетами. Всем, что длинное и ровное.
Женщина, заметив взгляд, несколько виновато улыбнулась, смущая меня. Затем обратилась с вопросом:
– Скажите, это Пласа-де-Торрос?
– Да, это она. Но у вас деловое свидание или романтическое?
– А это важно?
– Конечно. Там, где мы сейчас с вами, обычно проходят деловые встречи. Люди сразу идут пить кофе во-о-он в то кафе с изумительной выпечкой. А через дорогу – тоже Пласа-де-Торрос. Но! Там фонтан и статуи быков в полный их бычий размер. Пока рассматриваешь подробно все выступающие детали…
Она захихикала вместе со мной и придвинулась ближе.
– …Так вот, пока рассматриваешь, то приходишь в будораженье… в состояние легкого возбуждения, если хотите. Тонкий прием местных ухажеров, ищущих быстрой добычи.
– Да? – спросила женщина-карандаш. – А я вот что подумала… Все равно мой деловой партнер задерживается. Пойду-ка я как следует рассмотрю быков. Да… Что-то я давно быков не рассматривала. Что скажете?
– Я скажу, что рассматривать быков обязательно нужно. Лишнее будораженье еще никому не повредило. А потом кофейку.
– А багеты там есть? – неожиданно спросила дама, подмигнув мне.
Опешив, выкрикнула ей вслед:
– Есть! Багеты там, конечно, есть! И угри… там обязательно должны быть угри!..
Случай на бульваре
Пробегая по утреннему бульвару, получила чудесную картину в свою коллекцию. Настырный молодой бульдог с мощной грудью и кривыми передними лапами тащил куда-то со всей непомерной силой крупного пузатого мужчину.
Мужчина, так же криво переставляя ноги, семенил за псом и громко кричал в телефон:
– Si, si, si! Entiendo? Entiendo. (Да, да, да! Понимаю? Понимаю.) – Немного снизив тон: – Ох, бля, еще б понять, что там ты говоришь… – И снова громко: – Si, si! Esperar! Esperar! Llamar mi amigo! (Да, да! Ждать! Ждать! Звонить моему другу.) Одну минуту, por favor!
Набрал что-то в телефоне:
– Леха! Бля, да где тебя носит?! Тут послушай, чего от меня хотят… Ой, отвалился… Что? Что я ему сказал? «Entiendo». Ага, что я все понял. Ох ты ж… Да как же это… Погоди, не вешай трубку, я его перенаберу – послушай, может, там важное что…
