Предисловие
Город, довольно небольшой по сегодняшним меркам, раскинувшийся на берегу великой, русской реки, буквально утопал в зелени. Пирамидальные тополя по обочинам нешироких, вымощенных еще дореволюционным булыжником улочек, помнили все российские смуты и последующие перевороты. Основательные дома, срубленные из вековых сосен и украшенные затейливыми резными наличниками, уснули еще в девятнадцатом веке и убаюкиваемые шелестом яблоневых садов не собирались просыпаться.
Ближе к центру улицы становились шире, да и дома преобладали более современные, двухэтажные. А самым высоким сооружением в городе была пожарная каланча, да трехэтажное здание политехнического института. Даже здание бывшего горкома КПСС, имело в то время всего два этажа. Еще один ВУЗ считался современной достопримечательностью города – это филиал московского педагогического университета. Торговый техникум и ПТУ. Было, правда, в городе еще одно высокое здание, бывшая графская усадьба, но о его нынешнем предназначении никто и ничего не знал. Поговаривали, что там находится секретная база, где готовят разведчиков-зомби, кто-то трепал про подземный аэродром для самолетов-невидимок, но об истинном назначении роскошной усадьбы знал весьма ограниченный круг людей. Все догадки и домыслы любопытствующих, разбивались о трехметровый забор, выкрашенный в зелено-ядовитый цвет.
На окраине, раскинул свои тенистые, некогда ухоженные аллеи старый парк, ровесник городу. Раньше, в конце шестидесятых, в выходные дни здесь гремел духовой оркестр, исправно работали все аттракционы и на каждом шагу продавали самое вкусное мороженое в мире. Сейчас – же царила унылость и запустение. Горожане заглядывали сюда редко. Солнечным днем еще можно было встретить парочку стариков-пенсионеров, играющих в шахматы на разбитой местной шпаной скамейке или наткнуться на кучку алкашей, блаженствующих над бутылкой дешевого портвейна. Зимой парк безмолвствовал.
В самом дальнем углу парка, скрываясь и словно стыдясь посторонних глаз раскинулась загадочное строение, так волнующая умы провинциалов. Три раза в день вдоль высокого забора проезжал грузовой фургон, и на несколько минут остановившись у ворот, исчезал в неизвестность.
Неизвестность… Кого-то это слово пугает, других – настораживает, а искателей приключений, наоборот, притягивает…
В действительности, до 1991 года, за этим забором находился в частности обыкновенный, а в сущности – необычный психоневрологический диспансер для партийно-номенклатурной элиты. После развала СССР, теневые, партийные деньги перестали поступать на обеспечение элитных клиентов, и диспансер перешел в разряд обычных «психушек», но, статус секретности за ним сохранился.
Проворовавшийся в свое время завхоз бывшего дома отдыха, постоянно считавший несуществующие деньги, которые у него изъяли во время конфискации. Сошедший с ума оттого, что его служебную машину разбила любовница, первый секретарь горкома ВЛКСМ. Спившийся до белой горячки, бывший начальник милиции. И еще несколько по-настоящему больных людей…
Основной контингент заведения составляли здоровые и до недавнего времени, весьма состоятельные люди. Когда развалился Союз, они, обладая значительными суммами, на которые можно было купить небольшой остров вместе с его населением, поспешили укрыться за высоким забором, поменяв мечты об острове на место под родным солнцем. Кто-то опасался преследования со стороны властей, кто – веяния времени и стремительных, жизненных перемен, которых они не понимали и не хотели воспринимать.
Стояла середина ноября. Ледяной ветер, вперемешку с редкими снежинками и крупными дождевыми каплями метался по пустынному парку, срывая с деревьев остатки роскошного, летнего одеяния.
В глубине двора, не обращая никакого внимания на непогоду ,по дорожке, уложенной аккуратной брусчаткой, брел человек. Следом за ним шла медсестра, а чуть поодаль – два санитара.
Мужчина был одет в теперь уже мешковатый, а некогда шикарный костюм и стоптанные ботинки. Верхнюю одежду у него составлял поношенный, явно с чужого плеча плащ, а голову украшала шляпа с обвисшими полями. Иногда он останавливался, задумчиво рассматривая пустующие лавочки и, тоскливо оглядывался вокруг, словно ожидая кого-то.
– Ведь нормальный мужик, чует мое сердце, нормальный, – негромко проговорил один санитар
– Они здесь все, практически нормальные, – невнятно промямлил второй, держа в губах сигарету и безуспешно пытаясь прикурить
– И не говорите, мужики, – обернулась к ним медсестра. – Тихий, чистоплотный. Молчит только. За два месяца, что здесь живет, словечка единого от него не слыхивали.
– Может немой? – санитар, наконец, подкурил сигарету и выпустил тугую струю дыма.
– Да кто его знает, – пожала плечами медсестра. – Обхватит голову руками и стонет. Но язык есть, точно, я сама видела.
Шедший впереди человек остановился возле безликих ворот, затравленно посмотрел на них, затем перевел взгляд на охранника, сидевшего в застекленной будке и, втянув голову в плечи, двинулся дальше.
Часть первая
Юрка Луковицкий родился в строгой, идейно-коммунистической семье. Вечно занятый, постоянно спешащий и всецело поглощенный утопическими идеями скорейшего построения коммунизма в стране отец, работал вторым секретарем горкома КПСС.
Мама – типичная «салонная дама» своего времени, безуспешно пытающаяся заняться благотворительной деятельностью. Свободное время, а оно у нее всегда было свободное, Вера Петровна проводила в высокопарных беседах о собственной значимости в мире, окружив себя чванливыми и чопорными горкомовскими матронами.
А Юрка, голубоглазый карапуз с доверчивым и простецким лицом, рос, предоставленный самому себе. Когда подошло положенное время, шофер отца, добрейший и добродушный дядя Вася отвез его в садик, а в школу – Юрка пошел совсем один
Тут надо отдать должное его матери, которая с трудом оторвавшись от философских бесед, умудрилась таки собрать документы для поступления своего чада в первый класс. И все… Больше, со стороны матери, Юрка не ощущал никакой поддержки или помощи.
Молоденькая учительница привела их в класс и, рассадив за парты, принялась знакомиться с учениками.
– Луковицкий, – негромко произнесла она и, приподняв на лоб очки, пытливо посмотрела на притихших первоклассников.
Юрка густо покраснел, с грохотом поднялся из-за стола и, опрокинув при этом стул, смутился еще больше.
– Луковка, – прыснула сидящая рядом девчонка, черноволосая фурия с нахальными глазами. – Это не ты сбежал из сказки про Чипполино? – класс дружно засмеялся.
– Тишина! – строго произнесла учительница, и гул моментально стих. – Как твоя фамилия, – обратилась она к девчушке.
– Сорокина, – та бойко вскочила. – Света Сорокина.
– Садитесь оба. Продолжим.
– Сорока, – прошипел Юрка.
– А ты – Луковка, – приглушенно парировала нахалка и они оба замолчали под укоризненным взглядом учительницы.
Вот так, со смешным и трогательным прозвищем «Луковка», Юрка вошел вначале в школьную, а затем и во взрослую жизнь.
«Школьные годы чудесные» – поется в известной песне. Буквально на второй день учебы Юрка насмерть влюбился в свою соседку по парте, в неугомонную Светку Сорокину, которая полностью оправдывала свою фамилию. Кареглазая, любопытная и крайне вредная девчонка с первых дней стала негласным лидером их класса, а Юрка – ее тенью.
С вечно разбитыми коленками и шмыгающей пуговкой носика, она носилась по школьному двору, возглавляя ораву таких же отчаянных сорванцов и лихо, свистя при этом через едва заметную щербинку между белоснежными, передними зубами.
– Луковка, за мной! – командовала она, и Юрка боязливо сжимал плечи, пытаясь предугадать, что на сей раз придумала его не в меру боевая подруга, и они стремглав неслись на высокий берег Волги, на Манькин утес.
– Слабо прыгнуть, а, пацаны, – подзадоривала ребят неугомонная Светка, и задорно скаля зубы, ласточкой летела с десятиметровой высоты. Ребятишки, боязливо переминаясь с ноги на ногу отходили в сторону, а Юрка, зажмурив от страха глаза и набрав в грудь побольше воздуха, неуклюжим «солдатиком» прыгал следом.
К Юрке, Светка относилась снисходительно: позволяла носить свой портфель, посылала в буфет за пирожками, изредка, позволяла пригласить себя в кино. Но при всей кажущейся безразличности, горой вставала за своего слишком нерешительного приятеля.
– Попробуй, тронь Луковку! – злобно оскалившись, шипела она, выставив вперед острые кулачки и яростно сверкая глазищами, задвигала Юрку за спину. – Я тебе мигом глаза выцарапаю, – и обидчики спешили ретироваться.
Юрка, который по мере взросления превращался в добродушного увальня, растерянно бубнел из-за спины защитницы:
– Что ты меня перед пацанами позоришь? Сам я разберусь.
– Сам! – насмешливо фыркала Светка. – Да ты случайно муху убьешь, а потом полдня переживаешь, – и она, откинув на спину копну иссиня-вороненых волос, заливисто хохотала.
– Не обижайся, Луковка. Пошли лучше на речку, – она хватала его за руку и, совсем сбитого с толку тащила к Волге.
Девушка, в отличие от Юрки, к десятому классу превратилась в настоящую красавицу. Стройная и гибкая фигура с длинными ногами. Высокая грудь, бурный натиск которой с трудом выдерживала легкая, летняя «безрукавка». Огромные блестящие глаза, приоткрытые, словно ждущие поцелуя, чуточку пухловатые губы и иссиня-черный водопад волос, небрежно разбросанный по плечам. В нее невозможно было не влюбиться, что не преминула сделать большая половина старшеклассников в школе, во главе с некоторыми учителями. Светка флиртовала направо и налево, но серьезных отношений у нее, ни с кем не было. Юрка знал это точно, и это обстоятельство необычайно радовало его, одновременно подмешивая ложку неотъемлемой горечи.
«А вдруг…» – раздумывал он и сердце его сладостно замирало, но подойдя к зеркалу, Луковка обреченно качал головой.
– Нужен я ей, уродец такой, – бормотал Юрка, проклиная свое широкое лицо с так и не сошедшими веснушками и расплюснутый мясистый нос. – Она вон какая, а я… Красавица и чудовище, – он махнув рукой отходил то высокого трюмо и падал на диван, безмолвно и безнадежно страдая.
Выпускной! Неотразимая Светка кружилась в танце то с одним, то с другим партнером, а Юрка, забившись в затененный угол, с завистью наблюдал за обворожительной девушкой. Затем они долго гуляли, а когда забрезжил рассвет, всей компанией расположились на берегу Волги.
– Луковка, ты куда собираешься поступать? – задумчиво покусывая травинку, спросила Светка, которая весь вечер, практически, не обращала на Юрку внимания.
– В Москву поеду, в геологический, – обиженно пробурчал тот.
– Как в Москву? А как же я? – она настолько привыкла к Юркиному молчаливому и постоянному присутствию, что немного опешила. – Ты обо мне подумал?
– Зачем я тебе нужен? У тебя и так ухажеров хватает, – с горечью выдохнул Луковицкий.
– Ревнуешь? – Светка поправила волосы и кокетливо рассмеявшись, притянула Юрку к себе. – Дурачок ты мой. Какие это ухажеры, так себе, пустышки, – она доверчиво прижалась к нему и неожиданно чмокнула в щеку.
– Пошли в наш «политех». Я уже и факультет выбрала, механико-энергетический. Окончим институт, а потом махнем куда-нибудь в Сибирь, электростанции строить, – девушка просяще смотрела на Юрку.
– Ну, не знаю, – растерянно пробормотал Луковицкий, смущенно отстраняясь от упругой груди Светки. –Я геологом хотел стать.
– И будешь по тайге шляться, – девушка пренебрежительно фыркнула. – Значит решено, завтра подаем документы в Политехнический, – и Юрка, не в силах противостоять стремительному натиску, по обыкновению, обреченно согласился. Хотя, если быть до конца честным, его совсем не прельщала перспектива стать энергетиком и строить в Сибири электростанции.
В институт они поступили легко, потому что Светка закончила школу с серебряной медалью, а Юрка – возможно, впервые воспользовался обширными, отцовскими связями.
Луковицкий по-прежнему, носил после занятий Светкин портфель, провожая ее до дома. Вздорная девушка все также беззлобно подшучивала и опекала безобидного Луковку, но что-то изменилось в их отношениях. Все чаще Юрка ловил на себе заинтересованный и пристальный взгляд девушки, от которого в груди влюбленного парня становилось горячо, а по спине бежали приятные мурашки.
И однажды он решился.
Они уже перешли на второй курс и как-то вечером, провожая девушку до дома, Юрка резко остановился.
– Свет, я хочу тебе кое-что сказать, – девушка, о чем-то напряженно думавшая тоже остановилась и с удивлением посмотрела на решительно настроенного Юрку.
– Я слушаю тебя, Луковка.
Юрка, чувствую, что его решительный настрой стремительно улетучивается, набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:
– Выходи за меня замуж! – и сам, испугавшись своих слов, отступил на шаг назад и густо покраснел.
– За-а-муж, – находясь в отдаленной прострации, протянула Светка. – Как, замуж? – она, наконец, очнулась и кажется, немного испугалась. – Я не хочу! – почти выкрикнула девушка.
– Ну как…, как… Как все люди. Сыграем свадьбу, квартира у нас большая, трехкомнатная, поживем пока у нас. А потом нам дадут отдельное жилье, – тараторил Юрка, зная, что если он сейчас не выскажется, второго шанса может и не быть.
Светка, наконец, полностью пришла в себя и с материнской жалостью посмотрела на своего взъерошенного приятеля.
– Луковка ты, Луковка. Рано нам с тобой еще об этом думать.
– Мне через месяц исполнится двадцать, – обиженно пробубнел Луковицкий.
– Ну и что? Какие из нас с тобой муж и жена? Пойми, Юрий, – Луковицкий даже вздрогнул от неожиданности, потому что Светка впервые назвала его по имени.
– Пойми, ты мне, как самый лучший друг, как брат. Ты очень хороший, добрый, мой самый родной Луковка, но я пока не могу выйти за тебя… Я еще не готова и сказать тебе и честно, я не ожидала от тебя такого! – она повысила тон и строго посмотрела на Юрку глазами их первой учительницы, Любови Ивановны.
– Ты мне отказываешь? – вихрь разочарования и незаслуженной обиды захлестнул Юрку.
– Давай, окончим институт, получим распределение, а потом поговорим о свадьбе. Договорились? – девушка привстала на цыпочки и, нежно поцеловав Юрку в висок, направилась к своему дому.
– Я буду ждать тебя всю жизнь! Ждать столько, сколько потребуется! – крикнул в след Луковицкий, но Светка уже скрылась за калиткой.
Дальнейшие события, через довольно непродолжительный промежуток времени, начали развиваться с ужасающей быстротой.
На соседствующим с институтом филиале МПУ, заканчивал пятый курс историко-филологического факультета, краса и гордость университета, спортсмен Валера Федотов. На него и положила глаз ветреная красавица. С возрастающей с каждым днем тоской, Юрка замечал их перекрещивающиеся взгляды, видел, как счастливым блеском сверкают Светкины влюбленные глаза.
«Нашла себе «мажора» – мрачно раздумывал он. – Подумаешь, на собственной машине ездит! – и в душе проклинал себя за свою никчемность и ненужность. Он стал лишним, потому что Светку теперь провожал другой, более счастливый и не просто провожал, а возил на «Волге».
А Светка преображалась и расцветала на глазах, превращаясь в эффектную и очень красивую девушку.
Как-то вечером в квартире Луковицких раздался телефонный звонок и Юрка, опередив мать, с внутренним трепетом в душе схватил трубку.
– Привет, Луковка! – раздался бодрый Светкин голос. – Не спишь?
– Нет, – буркнул Юрка, и сердце его тревожно сжалось.
– А я завтра замуж выхожу, за Валерку Федотова. Ой, Луковка, я такая счастливая. Ты только не говори никому, Валера просил. Но тебе я не могла не сказать и ты первый, кому я об этом сообщаю, – весело щебетала Светка, не обращая внимания на Юркино молчание.
– Спасибо и на этом. А как же институт? – спросил Луковицкий и почувствовал, как пол зашатался под его ногами.
– А что институт? Валера на днях защищает диплом, и мы уезжаем в экспедицию, в Среднюю Азию. Здорово, правда?
– А как же я? Ведь ты мне обещала…
– А что ты? Во-первых – я тебе ничего конкретно не обещала, а во-вторых – мы с тобой друзья, просто хорошие друзья и все…, – Светкин восторженный голос немного потускнел.
– Прости меня, Луковка, – упавшим голосом произнесла она и повесила трубку.
На ватных ногах Юрка подошел к дивану и рухнув на него укрылся с головой теплым пледом.
– Как же так, – шептал он, задыхаясь от незаслуженной обиды. – Светка, любимая, за что?
Она уехала, даже не простившись.
В странном, полусонном состоянии Юрка окончил институт и получил направление на металлургический завод, главное градообразующее предприятие города. А тем временем загремела перестройка, и в многострадальной стране поселился поистине вселенский хаос. Приближались лихие девяностые годы , могущественная держава разваливалась на глазах и началась воровская приватизация, которая совпала с дележкой великого государства.
Не выдержав чиновничьего беспредела, ушел из жизни всесильный отец. Он умер, так и не дождавшись неведомого «призрака коммунизма», прихода которого он ждал всю свою сознательную жизнь.
«Он сгорел на работе» – читал Юрка идиотские строки некролога и слезы наворачивались на его глаза.
1991 год. Бардак… Неразбериха… Введение карточек на продукты первой необходимости… Стрельба на улицах их тихого и провинциального города… Гражданская война в бывших, братских республиках Средней Азии…
« Светка, любимая, где ты, как ты там?» – текли однотонные и тревожные мысли. Он еще сильнее любил черноволосую красавицу, буквально жил мыслями о ней…
А напасти продолжали валиться на семью Луковицких. Запила мать.
Она и раньше позволяла себе пропустить рюмочку коньяка, но побаивалась своего сурового и консервативного мужа, а сейчас, почуяв полнейшую вседозволенность, спивалась буквально на глазах. Юрка ничего не мог поделать с ее пагубной страстью. Он, пропадая целыми днями на работе, вечером нехотя брел в их некогда роскошную и уютную квартиру, зная, что застанет мать в компании очередных собутыльников. Незнакомые и наглые молодящиеся женщины, стареющие самцы с длинными волосами и бегающими глазками, бесцеремонно и по-хозяйски расхаживали по квартире, тыкая окурки в шикарные кашпо с декоративными цветами.
Поначалу Юрка пытался поговорить с матерью, как-то вразумить ее. Безуспешно.
– Не учите меня жизни, сын! – восклицала она, пытаясь придать пьяному голосу царственную величественность. – Я вас воспитала, дайте мне теперь пожить в свое удовольствие, – с недавнего времени она называла своего сына исключительно на «вы». И Юрка, махнув рукой, замолчал. Да и что он, добродушный и мягкотелый мог сказать матери, которая настолько возвысила себя в своей мании величия, что начала причислять свою персону к самым изысканным сливкам общества.
Мать, на правах благодетельствующей дамы, позволяла делать своим гостям все, что им заблагорассудится.
– Это богема, Юрий! Будущее государства! Они поднимут Россию с колен! – пафосно выкрикивала она, опрокинув очередной бокал коньяка коллекционного отцовского коньяка.
Деньги, оставшиеся после отца, стремительно растаяли и в ход, естественно, с позволения матери, пошли дорогие картины и старинная, антикварная мебель, продаваемые за копейки.
– Мы поднимем Россию с колен! – Юрка, заперевшись в своей комнате слушал пьяный бред «гостей», который прерывался звоном стаканов с дешевой «бормотухой». Дорогие баварские бокалы были давно проданы, кстати, вместе с буфетом из красного дерева, в котором они хранились. Юрка нехотя жевал холодную манную кашу, которую он ненавидел с детства и тяжело размышлял.
Теплым июньским вечером, Юрка, по обыкновению не спеша, возвращался с завода, вдыхая полной грудью свежий ветерок, который приятно ласкал его лицо. Когда он вошел в подъезд, его поразила непривычная тишина. Не было слышно, ставшего уже привычным, пьяного гула, постоянно доносившегося из их квартиры. Только терпкий запах перегара. Он быстро поднялся на второй этаж, осторожно открыл дверь и вошел в большую комнату, некогда называвшуюся «гостиной».
Мать, безвольно опустив руки, полулежала в продавленном кресле перед выключенным черно-белым телевизором, а рядом стояла до половины опустошенная бутылка портвейна.
– Мам, ты спишь? – Юрка на цыпочках подошел к матери и, осторожно взяв за холодную руку, тихонько встряхнул. Голова безжизненно свалилась на плечо.
– Эх, мама, мама, – простонал он и, набрав 03, выскочил на улицу.
– Острая сердечная недостаточность, – привычно констатировал врач «скорой», едва глянув на лицо умершей. – Вскрытие производить будете?
– А зачем? – Юрка недоуменно пожал плечами. – Я прекрасно знаю причину смерти.
Он остался один. Его любимая женщина была далеко, мать с отцом отправились в мир иной, а родственников у Юрки не было, по крайней мере, он ничего не знал об их существовании.
Он по-прежнему ходил на работу, здоровался с соседями, разговаривал с коллегами по службе, но в нем что-то надломилось…
Юрка навел в большой квартире относительный порядок, перетащил скудные остатки мебели в свою комнату, наглухо закрыв две оставшиеся и начал вести холостяцкую и весьма затворническую жизнь. Дом – работа, работа – дом.
А времена наступили тяжелые. Зарплату не платили по полгода, а если и выдавали, то сущие крохи… Юрка, как служащий ИТР, раз в месяц получал неплохой, продовольственный паек, да на заводе, в счет будущей зарплаты кормили в обеденный перерыв.
Юрка, несмотря на довольно тяжелые времена, с возрастом начал полнеть (сказывалась отцовская стать), в редких волосах появилась ранняя седина. Добродушное и чуточку рыхловатое лицо, но глаза, детские и наивные, по-прежнему доверчиво взирали на окружающий его жестокий мир.
Прошло два года и жизнь начала понемногу налаживаться.
Юрку, теперь уже Юрия Михайловича, назначили главным энергетиком металлургического комбината – так теперь называли его новые хозяева. Заказов на металлургическую продукцию было много, поэтому предприятие быстро рассчиталось с долгами и рабочим впервые, за два года неопределенных и неясных обещаний, выдали приличную зарплату.
На следующий день был выходной и Луковицкий отправился в магазин «Одежда», где купил шикарный костюм и вполне приличное пальто.
«Все-таки я, главный энергетик, – тоскливо размышлял он, придирчиво разглядывая себя в зеркало, – и должен соответствовать определенному статусу.
От Светки, по-прежнему не было никаких известий, хотя Юрка думал о ней постоянно, да и снилась она ему почти каждую ночь.
Друзьями Юрка так и не удосужился обзавестись, а женщины у него и тем более не было… Возможно из-за врожденной робости и скромности или боязни потерять репутацию, а скорее всего – это была патологическая верность любви. Случайных связей он панически избегал, хотя на рабочих, участившихся «корпоративах», многие дамы делали ему недвусмысленные предложения.
Еще бы… Непьющий, некурящий, покладистый, да еще и с трехкомнатной квартирой в центре, Юрка был очень заманчивым холостяком в их городе.
Но он, по обыкновению мягко, но решительно пресекал всяческие попытки вторжения в свою одинокую жизнь.
– Точно, он импотент, – обиженно шипели за его спиной отвергнутые женщины.
«Скорее всего, «голубой!» – авторитетно заявляли завистники и злопыхатели, не догадываясь об истинной причине.
А Юрка жил и дышал только Светкой, по-прежнему продолжая любить ее. Он был твердо уверен, что она обязательно появится в его жизни, и был готов ждать столько, сколько для этого потребуется.
– Так не бывает, – успокаивал он сам себя. – Если сильно любишь, человек обязательно должен появится, – Юрка смотрел в окно по которому стекали дождевые капли, а на душе у него скребли кошки.
Часть вторая
Луковицкий уже засыпал, ворочаясь на неудобном, кожаном диване, который он перетащил из отцовского кабинета, когда раздалась трель телефонного звонка. Юрка включил настольную лампу и посмотрел на часы – пол второго ночи.
– Слушаю, – недовольно произнес он и протянул руку к стулу, на спинке которого висела рубашка.
«Наверное, авария на комбинате» – подумал он, но на другом конце провода слышалось лишь легкое потрескивание.
– Я вас слушаю! – громче и недоумевающе проговорил он. – Говорите!
– Привет, Луковка, – устало произнес до боли знакомый, с едва заметной хрипотцой голос, голос, который Юрка узнал бы из миллиона.
– Светка, – протянул он, поначалу даже не удивившись.
– Света, Светочка моя! Ты где? – с надрывом спросил он, стряхивая с себя охватившее наваждение и соображая, что это не сон.
– Я здесь, в телефонной будке, рядом с твоим домом, – голос у Светланы задрожал и Юрка почувствовал, как к горлу подкатывается непрошенный, но давно ожидаемый комок, а по спине потекли холодные струйки.
– Стой там и не вздумай никуда уходить! – закричал он и швырнув трубку на тумбочку натянул спортивные штаны и опрометью бросился на улицу.
Моросил мелкий и нудный дождик. Света стояла в ярко освещенной будке, все еще держа в руках трубку, а когда Юрка подбежал к ней, она виновато опустила голову. Луковицкий жадно вглядывался в знакомые и любимые черты.
– Ты почти не изменилась, – наконец выдавил он первое, что пришло в голову.
– Скажешь тоже, не изменилась, – усмехнулась она. – Пять лет прошло, мир полностью изменился, куда уж мне, – она наконец подняла голову и пристально посмотрела на Юрку:
– А ты возмужал. Может, в гости пригласишь?
– Да, конечно, – спохватился Луковицкий и схватил большую сумку которая стояла у ног Светланы. – Пошли.
– А как твои родители отнесутся к моему приходу? – спросила Света, когда они, поднявшись по лестнице, остановились у дверей квартиры.
– Они умерли. Через год, как ты уехала, – глухо отозвался Юрка.
– Прости, я не знала. Ну, а твоя жена? Как ты объяснишь ей мое появление?
– Я не женат, – Юрка смутился и по обыкновению покраснел.
– Пошли, горе ты мое луковое, – и Светлана первой зашла в прихожую.
– Свари пожалуйста кофе. Надеюсь, ты умеешь? – женщина бросила на обескураженного Юрку лукавый взгляд.
– Научился. Холостяцкая жизнь многому научит, – тот невесело засмеялся и достал кофемолку. – У меня замечательный кофе.
– Ты очень сильно изменился. Прости, я не имела в виду твой возраст, – Светлана внимательным и своим особым, доверчивым взглядом посмотрела на Юрку, который застыв у газовой плиты, в свою очередь разглядывал Светку.
Конечно, он немного покривил душой, сказав ей, что она не изменилась.
В уголках рта появились скорбные складки, сеточка морщин вокруг блестящих, огромных глаз, усталое и затравленное выражение лица. Прежней осталась лишь горделивая осанка и вороненая, небрежно разбросанная копна волос.
– Что, сильно постарела? – Светлана криво усмехнулась.
– Нет. Просто, я очень давно тебя не видел, – спохватился Юрка и, наполнив кофеварку водой, поставил ее на огонь.
– Можно я у тебя переночую? – Светлана продолжала пристально рассматривать Юрку.
– Конечно. Я постелю тебе в своей комнате, а сам лягу в соседней. Посмотри, пожалуйста, за кофе, – Луковицкий, опасаясь, что Светлана услышит стук его бешено-грохочущего сердца, поспешно вышел из кухни.
Юрка достал с антресолей раскладушку, установил ее в гостиной, а когда он вернулся на кухню, Светлана крепко спала, положив голову на скрещенные руки.
«Родная ты моя» – с нежностью думал Юрий, разглядывая умиротворенное лицо любимой женщины. – Сильно, видать, тебя жизнь потрепала, – он осторожно прикоснулся к Светкиным волосам. Та сразу встрепенулась и обеспокоенно уставилась на Луковицкого.
– Все в порядке. Пойдем, я тебя уложу, – Светлана сразу размякла и беспомощно, по-детски улыбнулась.
– Спасибо тебе, Луковка. Ты настоящий друг, – она уселась на диван, на котором Юрка предусмотрительно поменял постельное белье и осмотрела скудную обстановку небольшой, но чистенькой комнаты.
– Небогато живет сын бывшего секретаря горкома, – усмехнулась Светлана. – Ну, все, давай, спокойной ночи. Завтра нам о многом надо поговорить. – Иди, иди, я серьезно, очень сильно устала и хочу спать, – она с понимающей улыбкой смотрела на Юрку, который нерешительно переминался у двери, явно, пытаясь что-то сказать.
– До завтра! – повысила голос Светка и Луковицкий, тяжело вздохнув, тихонько закрыл за собой дверь.
Светка Сорокина, в отличие от Юрки, была поздним, желанным, а поэтому – самым любимым ребенком в их дружной семье. Первые, очень тяжелые роды двойняшек, были у Светкиной матери четырнадцать лет назад, а после – она долго не могла забеременеть и только после длительного перерыва она родила дочку, которая ознаменовала свое появление на свет истошным криком.
– А глазки-то – мамины, колдовские, – приговаривала пожилая акушерка, подавая ребенка измученной маме. – А волосики – папины, черненькие.
Весь персонал родильного дома знал Светкиного отца, потому что тот торчал под окнами день и ночь, взяв специально для этого отпуск.
Два старших брата, Алешка и Димка, с рожденья всячески оберегали и баловали младшую сестренку, которая уже в три года умудрилась показать свой своенравный характер.
На день рожденья ей не подарили самокат и Светка, убежав из дома, спряталась в густых камышах на волжском мелководье. Отец с матерью сорвали голоса, а братья сбились с ног, разыскивая беглянку, но упрямая девчонка, просидев в плавнях до позднего вечера, добилась своего. На следующее утро, они с отцом отправились в магазин «Спорттовары» и настырная девчонка стала счастливой обладательницей блестящей мечты.
Отец и мать Сорокины работали путевыми обходчиками на железной дороге и, вместе с молоком матери, Светка впитала в себя терпкий запах просмоленных шпал, грохот проносящихся поездов и вольные ветра дальних странствий.
Затем, в ее безоблачной жизни пошла черная полоса…
Зимним, вьюжным вечером, а метели в их безлесных краях бушевали отменные, отец, возвращаясь с вечернего обхода, попал под маневровый тепловоз. Мало того, машинист, не заметив обходчика, протащил его за собой более километра. Ампутация обеих ног, частичный паралич и первая группа инвалидности… В их веселом и шумном доме поселилась гнетущая тишина, въедливый запах лекарств и тоска в заплаканных глазах мамы. А тут еще брат Алексей, который служил в Афганистане, пропал без вести.
Семилетняя Светка собрала всю волю в кулак и сопровождаемая братом Димкой, отправилась в первый класс.
Окончание школы с серебряной медалью совпало со смертью отца. А через неделю, не выдержав горя и лишений, слегла мать. Вот тут девушка проявила свою железную волю и выдержку.
Днем – веселая, приветливая и жизнерадостная, а ночью… Ночами Светка работала на ткацкой фабрике, куда девушка устроилась уборщицей. Упрямо насупи лоб и, вытирая скупые слезы, она убирала бесконечно-длинные цеха фабрики, а потом, за небольшую доплату, мыла бесчисленные кабинеты в конторе предприятия. Приходила домой под утро и, забывшись на несколько часов в тревожном сне, бежала на занятия в институт. На многочисленных ухажеров Светка не обращала внимания. Просто, ей было не до них.
Девушка никому и ничего не рассказывала, как ей тяжело на самом деле, никогда не жаловалась на свою тяжелую судьбу. Она упрямо шла к своей цели и свято верила в свою счастливую звезду.
В тот памятный вечер, предложение Луковки о замужестве, было для Светки полнейшей неожиданностью. Конечно, она догадывалась, нет, нет, она точно знала, что Луковка влюблен в нее, но чтобы вот так… сразу… Женщины очень щепетильны в подобных нюансах, но, чтобы робкий и нерешительный Юрка, к которому она относилась как к брату, переступил черту…
С горящими щеками, девушка сидела возле кровати хрипло-дышащей матери и, держа ее за руку, мучилась в раздумьях. В том, что Луковицкий будет прекрасным мужем и отцом, Светка не сомневалась, но была еще мать и неизвестно, как Луковка отнесется к свалившимся на него чужим проблемам.
Мама, словно прочитав ее мысли, с трудом открыла глаза:
– Замуж тебе надо, доченька, – засмущавшаяся Светка ткнулась лицом в плечо матери. – Так и просидишь тут со мной, проворонишь свое счастье, – мать беззвучно заплакала.
– Ты что, мам, с ума сошла! – Светка коснулась губами ее покрытого испариной лба. – У меня есть ты!
– А, что я, вечная? Я скоро умру, кому ты нужна будешь? На днях Димка забегал, когда ты в институте была. Рассказывал, что парень у тебя есть, простой, смирный и из порядочной семьи. Выходила бы за него, вон ты какая красавица. И мне на том Свете спокойнее будет, а Господь даст, и внуков успею понянчить.
– Мам, прекрати, – Светка стыдливо опустила глаза. – Это – просто друг.
– А что, друг не может быть мужем? – мать выдавила из себя жалкое подобие улыбки и безнадежно махнула рукой. – Вся в отца, такая же упрямая.
Через неделю она умерла.
Девушка и тут не подала виду. Пропустив неделю занятий в институте, она появилась на лекции с заплаканными глазами и на дотошные Юркины расспросы отвечала кратко и отрывисто: «Болела!» – с трудом выдавливая из себя улыбку.
Надо было жить дальше и она, нанеся на покрасневшие, воспаленные от слез глаза макияж и тщательно скрывая рвущиеся наружу боль и отчаяние, Светка каждое утро спешила в институт. Никому из своих многочисленных подруг и даже лучшему другу Луковке, Светка не рассказывала о своих переживаниях и отчаянии и лишь поздно вечером, когда она оставалась дома одна, девушка давала волю своим эмоциям.
Любовь ворвалась в ее жизнь неожиданно, наполнив израненную душу Светки разноцветными, неизвестными доселе красками.
Веселый, коммуникабельный, с приятными и умными чертами лица, он, Валера, обворожил девушку своим тихим приятным голосом и таинственно, чуточку ироничной улыбкой. Валера Федотов приезжал в филиал университета на собственной «Волге» и ставил ее на стоянки института, но несмотря на это – одевался довольно просто, хотя и с элементами изысканности. Родители Федотова работали в торговой сфере и ни в чем не отказывали единственному сыну. Интересно и с увлечением он рассказывал Светке о своей будущей профессии, о предстоящих экспедициях и о будущем археологии, а девушка, слушая его завораживающий голос, тонула в зеленых глазах, окаймленных длинными ресницами. Да и ухаживал Валерка очень красиво: дарил Светке шикарные букеты, частенько приглашал в ресторан, и Сорокина влюбилась, влюбилась горячо и страстно и единственное, что удерживало ее от безумного порыва – это чувство необъяснимой вины перед Луковкой.
«А почему я должна стыдиться? – спрашивала она себя, кутаясь в теплое одеяло. – Луковка – друг и должен меня понять. В ее душе неудержимо бунтовала женская плоть, властно требуя то, что заложила в нее, как в женщину природа и Светка, ощущая приятное покалывание внизу живота, сладостно закрывала глаза.
Влюбленная женщина на многое закрывает глаза.
Он, в отличие от неуклюжего Луковки, даже предложение сделал по особому, так, как мог сделать только он. Пригласив ничего не подозревающую Светку в ресторан, он, знаком остановив разноголосицу оркестра, подозвал официанта, который подошел к ним с огромной корзиной темно-бордовых роз и на глазах у притихших посетителей, встал перед ошеломленной девушкой на одно колено:
– Света! – громко произнес он, доставая из кармана коробочку с кольцом. – Я прошу тебя выйти за меня замуж и стать моей женой! – зал взорвался аплодисментами, а Светка, с трудом сдерживая восторженные рыдания, только и сумела прошептать:
– Я согласна!
После ресторана они поехали знакомиться с родителями Валеры и объявить им о своем решении. Федор Петрович и Виолетта Николаевна приняли будущую невестку довольно сдержанно, но Светке было абсолютно наплевать.
«Мне с ними не жить» – размышляла она, когда Валера вез ее домой. – Вот она, моя счастливая звезда! – она посматривала на Валерку и улыбалась своим приятным мыслям.
– Светочка, – ласково ворковал Валерка, когда они подъезжали к ее дому. Прошу тебя, прости мою консервативную маму, но она настаивает на том, чтобы у нас остались свои фамилии.
Поначалу, Светку это насторожило, даже обеспокоило, но, задумавшись на несколько секунд, наивная девушка легкомысленно махнула рукой. -Пусть будет так, как хочет твоя мама. Главное, ведь не фамилия, а то, что мы любим, друг друга, – и Светлана доверчиво положила голову на плечо любимого. Церемония бракосочетания проходила в лучшем ресторане города. Зал для особых персон, совершенно незнакомые Светлане, но нужные родителям Валеры гости, изысканные закуски… Светлана чувствовала себя неловко и стесненно под изучающими взглядами дам «бальзаковского возраста» и их мужей. Ни одного знакомого лица.
Федор Петрович, Валеркин отец, опрокидывал рюмки с пугающей педантичностью, закусывал преимущественно черной икрой, неопрятно чавкая при этом не сводя с невесты заплывших жиром, маслянистых и похотливых глаз.
Мать жениха, Виолетта Николаевна, жеманно поджав напомаженные ярко-красной помадой тонкие губы, не переставая, что-то шептала сыну, указывая на невестку глазами.
– Горько! – орали пьяные гости, а Светка тоскливо думала о Луковке, о ее добром и верном друге, который, девушка была в этом уверена, находится где-то рядом.
«Скорее бы все закончилось» – думала она, ощущая чувство брезгливости от прикосновения губ вдребезги пьяного Валерки.
– Гуляй, сынок! Последний день гуляешь! – вопил Федор Петрович и изо рта у него вываливались черные икринки.
«Ничего, завтра все будет изменится» – успокаивала себя Светка, танцуя традиционный, свадебный вальс.
Наконец все вышли из ресторана, и Светлана сразу увидела Луковку, который втянув голову в плечи, понуро стоял в стороне, сжимая в руке букет красных лилий.
– Я на минутку, – прошептала Сорокина, нет, теперь уже Федотова своему мужу и, подобрав длинное платье, подбежала к Юрке.
– Привет, – она опустила глаза. Луковка, молча, протянул ей букет ее любимых цветов, и из его голубых глаз полилась такая ощутимая волна любви и нежности, что Светке, в который раз за день стало не по себе.
– Зачем ты это сделала! Ведь я люблю тебя, и ты это знаешь, я буду ждать тебя всю жизнь, – едва слышно шевельнулись Юркины губы.
– Не надо меня ждать, Луковка. Ты очень хороший, и ты обязательно найдешь свое счастье, – Светка заплакала, а Юрка круто развернулся и побежал прочь.
– С бывшими прощается, – достаточно тихо, но так, чтобы услыхала Светлана, язвительно проговорила Виолетта Николаевна. Жених громко икнул и полез в машину, а Светка вплотную подошла к свекрови:
– Это мой друг детства и не смейте называть его бывшим. Он – настоящий, – Светка вытерла слезы и направилась к машине.
– Ну-ну, – задумчиво бросила ей в след свекровь. – Поживем – увидим, кто бывший, а кто – настоящий.
Последующий месяц после свадьбы прошел в молчаливом противоборстве между Светкой и Валериными родителями, причем, каждая сторона считала, что имеет на сына и мужа одинаковые права. А еще – молодые собирались в дорогу, в этакое несколько необычное, свадебное путешествие. Как и предполагалось, Валера получил распределение в Таджикистан, в археологическую экспедицию, на раскопки древнего поселения и Светлана, на правах законной жены, вынуждена была ехать вместе с мужем.
Когда поезд тронулся от вокзала их родного города и набирая скорость застучал на стыках рельсов, Светка почувствовала возвращающиеся к ней спокойствие и уверенность. Все оставалось позади: так и не принявшие невестку родители мужа, друзья, так и неоконченный институт. Даже о Луковке, девушка старалась не вспоминать. Начиналась новая и прекрасная жизнь.
Теплый, июльский ветер врывался в открытое окно их купе, а Светка с удивлением и радостным восторгом рассматривала не виданных, степенных верблюдов, трудолюбивых ишаков и песчаные барханы, которые появились на третий день пути.
Маленькая, прокаленная солнцем станция, затерявшаяся в пустынном мареве… Пропыленный «Уазик» с белозубым и улыбчивым водителем, после трех часов утомительного пути, доставил их в палаточный городок, который раскинулся неподалеку от крупного кишлака. Валера убежал знакомиться с руководством, а Светка, перетаскивая тяжеленные чемоданы и баулы в палатку, бормотала, стиснув зубы и обливаясь потом:
– У нас обязательно все будет хорошо. Обязательно!
Но ее мечты о счастливой, семейной жизни оказались очень далеки от суровых, жизненных реалий. Ранним утром их поднимал истошный крик муэдзина, возвещающего на всю округу о начале нового дня. Сполоснув лицо драгоценной водой, Светлана, под раздраженное ворчанье недовольного мужа готовила завтрак, а затем они шли в пески и, пока не наступала изнуряющая, полуденная жара, вели раскопки древнего мифического города. Нехотя проглотив обед, основу которого составляли концентраты с консервами, все члены экспедиции отдыхали, а затем брели обратно и, перелопачивая тонны песка, копались до позднего вечера.
Готовить ужин уже не было сил и, перекусив остатками холодного обеда, они в полнейшем изнеможении падали на жесткие топчаны.
Остальной состав питался артельно, но Валера был категорически против:
– Я не для того женился, чтобы питаться из общего котла! – довольно грубо заявил он, когда Светлана заикнулась об этом. – Меня воспитали индивидуалом!
Слушая задорный смех у потрескивающего костра и веселые песни под гитару, Светка беззвучно плакала, уткнувшись носом в брезентовую парусину палатки.
Она, как и всякая другая женщина, мечтала о дружной семье с несмолкаемым, детским смехом, о крепком доме на берегу Волги, о заботливом и нежном муже. Но их домом была палатка в бескрайней пустыне, а о детях не могло быть и речи, потому что Светлана очень редко засыпала в объятиях горячо любимого супруга.
Да и Валера, которого она считала самым лучшим мужем на свете, проявлял себя совсем не с лучшей стороны.
– Что ты постоянно хнычешь? Бери пример с местных женщин. Всегда чистые, опрятные, слово мужу сказать боятся, а ты…. Не успеешь выйти из палатки, как тебя уже толпа мужиков окружает, – укоризненно выговаривал он ей за завтраком.
«Толпой мужиков» Валера считал морщинистого старика, который каждое утро привозил им бочку с водой и, всегда дожидаясь Светлану, вручал ей вкуснейшую и душистую дыню, восхищенно цокая при этом языком.
«Да убоится жена мужа своего» – гордая и независимая Светлана прекрасно знала божественные заповеди и покорно молчала, нехотя прихлебывая обжигающий чай.
Заботливый и предугадывающий каждое ее желание, предупредительный и нежный, рисующий перед доверчивой и наивной девчонкой самые радужные перспективы – это было до свадьбы. Чрезвычайно изнеженный и раздражительный, взваливший на молодую жену весь груз домашних забот, вплоть до поиска его грязных носков, которые он разбрасывал по всей палатке – это стало действительностью.
– Вот, смотри, какую мозолищу натер, – плачущим голосом жаловался он Светке, показывая легкую и слегка покрасневшую натертость на ноге, швыряя носок под топчан. Совсем не заботишься обо мне. Вон, азиатки, пыль с мужей сдувают, а ты даже нормальный ужин приготовить не в состоянии.
Девушка, молча, обрабатывала «мозолищу» зеленкой и шла в свой угол. Она вообще, стала мало разговаривать, боясь вызвать бурю негативных эмоций и очередных упреков со стороны изнеженного мужа.
– Говорила мне мама, поступай в торговый, поможем, так нет, романтики захотелось, – она слушала злобное ворчание Валерки и вспоминала родной, зеленый город, школьные и институтские годы и своего доброго, безответного Луковку.
«Хоть у него все будет хорошо. Он честный и надежный, женится, появятся дети. Эх, счастлива будет та, которая станет его женой, – тоскливо размышляла Светка и засыпала с тяжелыми мыслями.
Ей снился и довольно часто, один и тот же сон.
Луковка, делающий неловкое предложение, ее неуверенный и туманный отказ и Юркин крик:
– Я буду ждать тебя всю жизнь! – Светка просыпалась в холодном поту и долго, потом не могла уснуть, разглядывая сквозь дырки в потолке палатки, необычайно яркие звезды.
А наутро, все начиналось сначала и если бы не молчаливое терпение молодой жены, все закончилось бы элементарным разводом. Девушка никогда не боялась тяжелой работы, и лишь полнейшее равнодушие со стороны любимого человека, действовало на нее очень угнетающе.
Конечно, были у Валерки и положительные качества, которые сыграли огромную роль в его дальнейшей карьере. Неимоверное упорство добиваться поставленной цели, чрезмерный педантизм, щепетильность и чрезмерное самолюбие… Книжные представления о романтической профессии археологов, прекратились через две недели, но, не смотря на это, Валерий, предварительно вытрепав Светке все нервы, нехотя брел в пески.
Удача любит настойчивых и, когда он раскопал остатки глиняных черепков с непонятными знаками, его ликованию не было предела.
– Я найду этот город и прославлюсь на весь мир! – радостно заявлял он жене и окрыленная успехами мужа, она радовалась вместе с ним. При свете керосиновой лампы, Валерка три ночи разгадывал таинственные символы и его старания увенчались вполне законным успехом.
– Город существует! – опередив муэдзина, на исходе третьей ночи завопил он, изрядно перепугав рабочих, которые очень плохо понимали по-русски.
Летний сезон заканчивался, и экспедиция готовилась к консервации. Поздним вечером, к ним в палатку пришел руководитель археологической партии, профессор, Василий Егорович Шульгин.
– Добрый вечер, молодые люди, – произнес он, окидывая цепким взглядом спартанскую обстановку их жилища.
– Буду краток, а вы, за ночь должны принять решение. Утром мы уезжаем домой и лично вам, Василий Федорович, я хочу сделать довольно заманчивое предложение. Я предлагаю Вам поехать, вместе с вашей красавицей-женой, конечно, поехать со мной в Москву и поступить в аспирантуру. Я наблюдал за вами в течение трех месяцев и вы, молодой человек, поразили меня упорством, качеством, в первую очередь необходимым в археологии. С жильем я вам помогу. Закончив аспирантуру, вы получите блестящую возможность раскрытия вашего талантливого потенциала в большой науке. Подумайте, – профессор развернулся и собрался уходить
– Минутку, Василий Егорович, – остановил его Валера. – Тут даже и думать нечего. Конечно, мы едем с Вами, – выкрикнул Валерка и едва не пустился в пляс от открывающихся перед ним заманчивых перспектив. Светкиного мнения и согласия, естественно, никто не спрашивал. Она , в настоящий момент являлась балластом, придатком к своему талантливому мужу.
– Собирайся, – коротко приказал Валерка, когда профессор ушел. – Слышала, завтра уезжаем, – а сам завалился спать. Светлана, закусив губу и вытирая слезы обиды, которые катились по ее щекам, все ночь упаковывала вещи, подспудно, собирая и перестирывая носки мужа.
«Да убоится жена мужа своего» – тупым молотом билась в ее голове единственная мысль. Она с трудом застегнула последний чемодан и прилегла, прислушиваясь к посторонним звукам. Через четыре дня они были в Москве.
Василий Егорович сдержал свое слово. Временно прописав их в Подмосковье, у своей старенькой сестры и помог снять недорогую квартиру в спальном районе столицы. Пользуясь протекцией профессора, Валерий поступил в аспирантуру и фанатично углубился в учебу, ночами просиживая в маленькой кухне.
Светлана, мучаясь бездельем и неопределенностью, целыми днями болталась из угла в угол, по небольшой, до блеска вычищенной «малогабаритке» или просиживала возле телевизора. А ночами, опять же в одиночестве, она мечтала о чуде с крохотными ручками и, Светка сама не могла найти этому объяснения, с Юркиными, добрыми глазами.