Глава в стиле нео-нуар: безликий город, вечный мрак, чёрный асфальт, тусклые фонари, роковая красотка и ещё один знаковый персонаж – «пьяный» дождь.
От метро Комбат вызвал такси – так по пробкам получалось быстрее, к тому же он выпил и не мог вести машину. Только он сел в такси и приготовился обсыхать, – погода стояла промозглая, опять шёл дождь, – как позвонил Док из своей скорой помощи.
– Ложный вызов, – сказал Док.
– Не может быть, – заспорил Комбат. – Я нутром чую: сегодня у меня будет хороший заказ.
– Дамочка сказала, что она скорую не вызывала, потому что муж жив-цел-орёл, – стал объяснять Док. – Даже на порог не пустила. Заявила, что полторы тысячи штрафа за ложный вызов – для неё не проблема.
– Да я почти на месте, – стоял на своём Комбат. – Даже надеюсь опередить конкурентов.
– Как хочешь. Я тебя предупредил, – сказал Док и спросил: – Ты уже выпил?
– Нет, – ответил Комбат. – Я хрустален, как кристалл Сваровски.
– Бросай ты эту работу.
– Она не хуже других.
Док дал отбой.
Такси остановилось. Водитель-азиат стал закрывать вызов. Комбат приложился к заветной фляжке, закрутил пробочку и опять сунул фляжку в карман. Натянув потуже бейсболку, он распахнул дверь такси. Дождь только этого и ждал, и тут же рванул к нему. Комбат замахал рукой, отбиваясь от стервеца.
– Уйди, сука, – сказал он дождю.
– Что? – не понял таксист.
Комбат, наконец, выбрался из машины и обернулся, выдавливая на лице улыбку.
– Ничего. Это я не вам, – ответил он и добавил, заглядывая таксисту в глаза: – Оценка в пять звёзд вам обеспечена.
Таксист заулыбался довольно, уже готовый отъехать. Комбат хлопнул дверью и сбросил приложение такси, не выставив оценку. Он пошагал к подъезду, не глядя под ноги: фонари светили так тускло, что на чёрном асфальте лужи в выбоинах всё равно были не видны. Дождь потащился рядом и попытался взять Комбата за локоть, пьяно нашёптывая что-то на ухо. Комбат зло дёрнул руку и больше не обращал на дождь внимания. Тот немного притих. Комбат нажал кнопку домофона.
– В тридцать первую. Ритуал-сервис, – сказал он консьержу привычную уже для себя фразу и добавил зловеще: – Трупоперевозка.
Дверь моментально открылась. Комбат молча прошёл к лифту.
В холле нужного этажа было темно, горел всего один светильник. Он нашел квартиру и тут услышал, что на этаж подъехал лифт. Забубнили голоса.
– Слетелась дрянь на трупы, – бормотнул Комбат и вдруг сорвал с себя бейсболку, мокрый плащ и швырнул их в темноту к порогу соседней квартиры.
Следом полетела футболка. Комбат, уже голый по пояс, вальяжно прислонился к косяку двери спиной, закуривая. В холл вошли двое, мужчина и женщина. Они заозирались, высматривая в потёмках нужную квартиру.
– Вы к кому? – окликнул их Комбат, он затянулся и выпустил к потолку струйку дыма.
– Мы в тридцать первую, – ответил мужчина. – Ритуал-сервис.
– У нас все живы, – глумливо проговорил Комбат и помахал мощной рукой, словно разгоняя дым.
Мужчина молча смотрел на него. Комбат отделился от косяка и шагнул навстречу. Одинокий плафон на потолке высветил его обнажённое тренированное тело и рубленное топором лицо.
– У нас все живы, – внушительно повторил Комбат и добавил с угрозой в голосе: – Боюсь, что вас кто-то разыграл.
Мужчина глянул на женщину.
– Пойдём, – сказала та.
Они развернулись и ушли. Комбат бросил сигарету, сгрёб в комок свою одежду, потянулся к звонку в тридцать первую, но позвонить не успел. Дверь открылась сама.
– Надеюсь, победил сильнейший? – раздался из недр квартиры женский голос.
В прихожей затаилась утробная тьма. Смутно различая фигуру, стоящую перед ним, Комбат шагнул внутрь со словами:
– Позвоните консьержу, чтобы никого не впускал больше. Я именно тот, кто вам нужен.
Женщина не посторонилась. Она была ниже Комбата, поэтому он ткнулся голой грудью ей в лицо. Она продолжала стоять так, глядя на него снизу вверх.
– Позвоните, – повторил он и повёл плечами, щекоча её губы своим волосом на груди.
– Да. Не надо, чтобы нам мешали, – наконец, произнесла она.
Постукивая каблуками, женщина прошла в глубину прихожей, и маленький неясный светильник у чёрного зеркального провала загорелся сам. Женщина набрала номер и заговорила с консьержем. Комбат терпеливо ждал, рассматривая её, потом произнёс:
– Я из «Последней обители».
– А мне монопенисно, – сказала женщина. – Главное, чтобы вы похоронили моего мужа по высшему разряду.
Тут светильник у зеркала погас, тоже сам. Женщина не шевельнулась, она стояла в темноте и молчала. Комбат махнул рукой, а когда светильник опять загорелся, нашёл в мокром комке своей одежды футболку и напялил её, морщась и тихо ругая дождь последними словами.
Потом он спросил, уточняя:
– Значит, вам надо похоронить мужа.
– Да, хотелось бы, – подтвердила женщина.
– Только его одного? – ещё раз уточнил он.
– Да, – подтвердила она снова и спросила: – Какие у вас расценки?
– Вам же по высшему разряду? – напомнил он её же слова. – Могу предложить гробы итальянские, полированные. Эксклюзивного качества. Четыре позолоченные ручки со стразами, внутренняя обивка. Дерево – или красное, или дуб. На выбор.
– Гроб можно выбрать? – оживилась женщина.
– Да, естественно. Вы какие обычно предпочитаете? – спросил он и добавил: – Гробы отечественного производства будут дешевле, конечно.
Женщина задумалась.
– Надо спросить, – наконец, произнесла она и шевельнулась. – Пойдёмте.
Она прошла по коридору и толкнула какую-то дверь. Неожиданно Комбата оглушил звук работающего телевизора: шёл футбольный матч, трибуны ревели, комментатор орал отчаянно. Комбат шагнул за женщиной.
Комната, наверное, гостиная, оказалась большой и почти пустой, в ней стоял только длинный низкий диван – на нём сидел мужчина, возле ног которого выстроилась батарея пивных бутылок. Здесь было чуть светлее, чем в прихожей, но основной свет шёл от огромного телевизора, занимающего изрядную часть стены. Комбат громко, чтобы перекричать комментатора, поздоровался с мужчиной. Тот не повернулся и не ответил, пожирая глазами экран с бегающими футболистами. Женщина подошла к столику, порылась в завале глянцевых журналов и, вытащив из-под них газету, развернула её. Приблизившись к телевизору, она помотала двумя руками газетой по экрану. Комбат смог прочитать в неясном свете газетный заголовок: «Болеем против Спартака».
– Что? – вскричал мужчина, чуть приглушая звук телевизора пультом: он уставился на газету, как заворожённый, ожидая, когда та уберётся с экрана.
– Милый, я вызвала агента из похоронного бюро, – сказала женщина громко, стараясь перекричать телевизор.
– Класс! – вскричал мужчина.
Она опять помотала газетой, загораживая мечущихся футболистов, и добавила:
– Агент спрашивает, какой гроб тебе заказать? Наш или итальянский?
– Самый крутой, тупая ты овца!.. Ты мои вкусы знаешь! Всё самое крутое! – с раздражением в голосе воскликнул мужчина, опять прибавляя звук.
– Значит, берём итальянский, самый дорогой, – сказала женщина, делая шаг к Комбату. – Но только из красного дерева.
Она опять вернулась к телевизору и помотала газетой.
– Что? – опять вскричал мужчина.
– Деньги, милый, – сказала она.
Мужчина привстал и, по-прежнему не отрываясь от экрана, неуловимым движением вытащил откуда-то из-под себя две пачки денег. Бросив пачки рядом с собой, он опять прибавил громкость. Женщина исподлобья посмотрела на него тяжёлым, испепеляющим взглядом и снова поводила газетой по экрану. Мужчина опять привстал и достал ещё пачку.
Женщина аккуратно, чтобы не попортить маникюр, взяла пачки и подошла к Комбату. Газету она так и не выпустила, сжимая её уголок кроваво-красными ногтями. Поморщившись, она предложила:
– Пойдёмте на кухню… Поговорим и выпьем.
На кухне горел ряд крошечных светильников, неясно освещая строй тёмной мебели, стоящей вдоль стены. Женщина положила деньги и газету на обеденный стол и уселась на столешницу рядом.
– Налейте себе сами, – кивнула она куда-то в сторону и попросила: – И мне плесните чего-нибудь покрепче.
Комбат подошёл к стойке, быстро определился с выпивкой и вернулся к женщине уже с двумя приземистыми бокалами.
– Теперь маленькая проблемка, – сказал он, отхлебнул из своего бокала и, скривившись, добавил: – Ваш муж, кажется, жив.
– Проблемка? За такие деньги? – переспросила она и оценивающе посмотрела на свой маникюр, прижав согнутые четыре пальца к ладони сначала правой руки, потом левой.
Комбат не спускал с неё глаз.
Он её насквозь видел… Приехала из провинции. Бывшая секретарша. Выскочила за шефа, теперь квартиру его хочет. Смазливая мордашка. Крепкий тыл, бронебойный лобок. Юбчонка задирается легко… Леди Макбет Мухосранского уезда.
– Моя прекрасная леди! Как-вас-там, – сказал он. – Идите и помашите ещё своему мужу газеткой.
– Меня зовут Лера, – сказала женщина, неясно глянув на него.
Она спрыгнула со стола и ушла, вихляясь на каблуках. Газету она опять потянула за собой, взяв за уголок. Скоро до него донёсся громкий крик телевизионного комментатора. Какое-то время трибуны неистовствовали, потом стихли. Женщина вернулась с газетой, в которой уже что-то было завёрнуто, положила газетный свёрток на стол и произнесла твёрдо:
– Это вы получите после похорон.
Комбат потянул газету за край, разворачивая, посмотрел, удовлетворённо кивнул и сказал:
– Катафальный автобус «Мерседес». Пятнадцать посадочных мест для родственников. Маршрут: морг-кладбище.
– Нет, – ответила женщина. – Маршрут: дом-морг-кладбище-дом.
– Замётано, – согласился он. – Теперь венки.
Она задумалась и глянула на него.
– Ну… Траурный венок – это особый атрибут похоронной церемонии, – проговорил он заученную фразу. – В нём вся боль и скорбь утраты, он проникнут торжественностью и печалью.
– Я ненавижу искусственные цветы, – наконец, выдавила она.
– Ясен пень, – согласился Комбат. – Венки будут составлены вручную лучшими флористами из живых цветов. Они станут ярким подтверждением вашей любви к усопшему.
Женщина молчала.
– Лилии, гвоздики, хризантемы, розы… Удобная конструкция на треноге, придающая изделию устойчивость, – стал перечислять он.
Женщина слезла со стола и вышла из кухни. Газету она опять потянула за собой. Из гостиной раздался крик комментатора. Комбат подошёл к стойке, налил себе из какой-то бутылки и выпил. Звук телевизора стих. Женщина вошла и сообщила:
– Муж сказал, что любит лилии.
– Прекрасный выбор, – похвалил Комбат и опять плеснул в стакан. – Какого цвета траурные ленты вы предпочитаете?
Она посмотрела на него, недоумённо наморщив лоб. Он объяснил, медленно приближаясь к столу, на который она опять уселась:
– Наиболее традиционный цвет – чёрный, как цвет грусти и печали. Однако возможны и ленты других цветов – красного, бордового, белого.
– Белого! – выбрала женщина и облизала губы.
– Замечательно. Этот цвет обозначает чистоту души и невинность, – качнул головой он, соглашаясь, сделал большой глоток, потом спросил: – Пять венков будет достаточно?
– Нет, десять венков, – сказала она и воровато, оценивающе глянула на Комбата.
Потом потянулась, взяла бокал из его руки и выпила всё, что там ещё оставалось. Потом отставила бокал и придвинулась к Комбату по скользкой столешнице широко раздвинутыми ногами.
«Кажется, где-то в плаще у меня завалялись презервативы», – подумал он, глядя на неё в упор.
– У меня всё есть. Там, внизу, на полочке, – прошептала она и показала глазами.
Когда он вернулся к ней с презервативом, она остановила его руку и спросила:
– А какая в гробу обивка? Из чего?
****
Комбат вышел из подъезда через полчаса.
Стало ещё темнее. Беспроглядные коробки домов не освещали ни фонари, ни свет из окон, и они стояли, как безглазые паралитики. Дождь, уже косой изрядно, опять припустил за ним, заходя то с правого, то с левого бока. Комбат яростно задвигал локтем, отбиваясь от паскуды. Дождь приостановился и тут же снова пошёл по пятам, хватая за что придётся.
– Засохни, пьяная сволочь! – пробормотал Комбат и задёргал плечами, пытаясь вырвать мокрые рукава из ледяных пальцев дождя.
Зазвонил телефон: таксист сообщил, где стоит машина. Когда Комбат забрался в салон, то сначала отпил из фляжки и только потом назвал адрес офиса. Доехали быстро.
В офисе, мать его, было всё то же: некрологи с портретами известных людей по стенам (гениальный замысел шефа), экспозиционный двухкрышечный гроб, открываемый по принципу шкатулки (штучный товар, выполненный с помощью последних нанотехнологий) и веночки вдоль длинной стены (хвойные ветки скрепляются специальными зажимами).
Секретарша Леночка говорила кому-то по телефону блудливым голосом с придыханием:
– На указанный вами адрес немедленно приедет наш высококвалифицированный сотрудник и оформит документы.
– Я к шефу, – буркнул Комбат и прошёл через двойные двери.
В кабинете шефа он достал из кармана плаща газетный свёрток и бросил его на стол, затем вытащил сигареты и закурил. Шеф осторожно потянул газету за край двумя пальцами, но увидел деньги и быстро развернул свёрток полностью. Газета оказалась сильно помята, но Комбат смог прочитать знакомый заголовок «Болеем против Спартака». Три пачки банковских билетов лежали на столе. Шеф заулыбался и вопросительно посмотрел на Комбата.
Он выпустил дым и пояснил:
– Заказ хороший. Деньги наличкой… Это аванс. Будет ещё столько же. Но есть маленькая накладочка.
Шеф, продолжая улыбаться, изобразил бровями «я весь во внимании».
– Покойный ещё жив, – пояснил Комбат.
Улыбка на лице шефа пропала.
– Ты что? Уху ел? – прорычал он.
Рука Комбата с сигаретой застыла в воздухе.
– Как есть, так и говорю. Вы же сами внушали… В условиях кризиса, блин. Когда всё дорожает… Переходить на новые формы работы с клиентом, – напомнил он.
Шеф остекленел взглядом и опять посмотрел на деньги. Комбат затянулся сигаретой, выпустил дым и повторил успокаивающе:
– Заказ хороший. Деньги наличкой… А клиент может откинуть копыта с минуты на минуту. Все мы под богом ходим.
Шеф невидяще, придушенно скосился в чёрный бездонный квадрат окна, но Комбат всё же успел заметить: что-то промелькнуло в его в глазах, какая-то мысль или ещё что-то, неуловимое. Наконец, шеф выдавил с угрозой в голосе:
– Если он умрёт, считай, что тебе крупно свезло.
– Должно свезти, – согласился Комбат. – Я, вообще-то, фартовый.
– Слышь, фартовый, а выпить хочешь? – уже с улыбкой спросил шеф и, не дожидаясь ответа, полез в свой стол.
Он разлил что-то по стаканам, и они выпили. Потом Комбат, получив свои комиссионные, простился и двинул на выход, только ушёл недалеко. Хлопнув первой дверью, он тут же приоткрыл её и приник к щели ухом, затаившись в темноте тамбура между двойными дверьми. Скоро он услышал голос шефа.
– Василий Николаевич? – говорил тот кому-то по телефону. – Да, я… У тебя был какой-то человечек по щекотливым вопросам… Да, очень щекотливым. Да, естественная смерть, конечно… Да… Да… До скорого.
Комбат осторожно пошёл на выход.
Он шагнул в темноту из-под козырька крыльца и застыл, как вкопанный.
Ему вдруг вспомнилось ведро из Марокко. Оно почему-то возникло сейчас прямо перед глазами, буквально материализовавшись из ничего.
Ведром кочевники пользовались самым примитивным – просто большим куском верблюжьей кожи с отверстиями по краям. К отверстиям привязывались верёвки, потом соединяющиеся в одну, и такое ведро трудно было поднять из колодца, не расплескав ни капли. Вот вода и лилась из него через край, падая вниз звонкими, упругими, и даже на глаз, восхитительно студёными струями… Винский в первый раз расплескал из этого ведра почти всё. Они потом, смеясь, втроём поднимали это ведро несколько раз.
Тогда их было ещё трое. Трое верных друзей.
Комбат застыл: он потерялся и ощущал себя в этом мире лишь по частому биению пульса. Потом запрокинул голову и глянул в злую металлическую чернь неба.
Дождь словно бы только и ждал этого.
Только что он мелко сочился, затаившись в глухом вихлястом переулке, а тут вдруг взял и припустил не на шутку: дождь падал на мокрую землю, размывая её пласты, дождь сеялся от крыши к крыше мелкой водяной пылью, дождь собирался в вертикальные туманные столбы и поднимался по ним к тяжёлым смрадным тучам, дождь весомыми круглыми каплями капал с козырька соседнего дома, кривые карнизы которого уже давно покрылись сизой плесенью, дождь с гулким отчаянным шумом хлестал из ржавых водостоков, безудержно разливаясь по чёрной тусклой мостовой лужами, тихими заводями и небольшими водоворотами, а дальше, дальше дождь уже бежал изо всех сил по промытым между брусчаткой руслам, чтобы на первом же уличном сквозняке обляпать сырые насквозь, промозглые стены бетонных коробок грязными брызгами…
Комбат стоял так, наверное, долго, а когда эта странная оторопь с него сошла, он зябко передёрнул плечами и провёл рукой по лицу, скользкому от дождя, а может быть, от слёз, которые так некстати появились сейчас на глазах. Потом достал телефон, набрал Дока и сказал ему:
– Никогда не женись, Макс. А если женишься, то не смотри футбол дома по телевизору.
Док словно совсем не удивился.
– Я и не смотрю, – тихо ответил он. – Я хожу в спорт-бар по соседству. Очень удобно.
– Да. Удобно. И продолжай в том же духе, блин, – хохотнул Комбат и добавил вдруг: – Чтобы не смогли предать самые верные.
Док ответил не сразу.
– Винский не предал нас, – сказал он и, помолчав, пояснил, как показалось Комбату, с тоской в голосе: – Он просто испугался, что чуть не умер… Думаю, он сейчас уже раскаивается.
– Да уж, конечно. Лилии означают чистоту души и невинность, – зло выдавил Комбат.
– Ты опять напился? Что ты с собой делаешь? – спросил Док.
Стараясь чётко выговаривать слова, Комбат ответил:
– Нет… Я хрустален, как кристалл Сваровски.
И дал отбой.
****