1
Однажды как-то получилось —
недавно это приключилось, —
мысль авантюрная забилась
в моём мозгу, и я решился
ночь провести среди бездомных,
и вот тогда я очутился
в час ночи на Тверской средь скромных
каких-то хлопцев, что меня
к себе зазвали, всех броня.
2
Конечно, глупо это было —
уехать из дому, где стыла
картошка жареная, – сила
какая-то влекла на гадость
меня, но я-то знаю точно
в чём дело было, – моя радость,
подружка милая, мне срочно
нагадила, и я был зол
и вот умчался, как осёл.
3
А было холодно к тому же,
промозглый ветер, рябь на лужах,
и я подумал, что досужих
мне пять часов грядущей ночи
снести не просто, в общем, будет,
когда вином иль водкой очи
я не залью свои и люди
мне в том помочь должны. И вот
я очутился там, где сброд.
4
Я как-то скоро подружился
с одним чучмеком, что молился,
сидя на стуле, и давился
сарделькой, что ему брезгливо
подсунул байкер, недоевши
её. Я взял две банки пива,
сел рядом с чуркой. Он, запевши
мотив какой-то, вдаль глядел
и соус с хлебом жадно ел.
5
Со мной заговорил какой-то
парнишка юркий, что от стойки
к нам перешёл: «Братва, чегой-то
вы пьёте тут? А мне нальёте?»
«Нет денег», – я сказал прохладно
и отвернулся. «Вы живёте
неважно. Как и я. Ну ладно…
А я художник», – он сказал
после того как помолчал.
6
Я дружелюбнее окинул
его наружность взглядом, вынул
тут жвачку «Стиморол» и кинул
одну в свой рот. Парнишка был-то
в очках, интеллигентен, только
уж как-то слишком бил копытом,
ну, то есть задавался. Сколько
таких в Москве уж я видал
и каждый в гении сигал.
7
За столиком соседним кучей
сидели байкеры и бучей
могло окончиться: могучий
парнишка, весь обтянут кожей,
кого-то на хер слал и звонко
его ударила по роже
за что-то байкерша, девчонка
шестнадцати, не больше, лет,
а он заехал ей в ответ.
8
Пластмассовые стулья мигом
были раскиданы и с гиком,
успев, однако, крикнуть: «Вика,
свали», набросился на лося
худой нескладный байкер с финкой,
но Вика закричала: «Ося!»,
а тут и мусора с дубинкой
уже бежали, чтоб разнять
ребят, готовых убивать.
9
Всё кончилось благополучно.
Ребята откупились. Звучно
они сморкались и научно
о мотоциклах рассуждали.
Но это было после. Прежде,
когда ребятки баловали,
я со стола взял пиво, вежды
прикрыл и думал: чёрт возьми!
Кто называется людьми!..
10
Подпортили чуть-чуть ребятки
мне настроение. В порядке
был мой чучмек: он череп гладкий
чесал и улыбался мирно.
Художник восклицал, как баба,
и руку вскидывал картинно,
и говорил: «Аллё, не слабо
она ему дала». А мне
хотелось выпить уж вдвойне.
11
Быть можно дельным человеком
и пить как лошадь. Можно млеком
питаться и не пить с чучмеком
бездомным и свиньёй остаться.
Однако кто на самом деле
есть дельный человек – тут, братцы,
я так скажу: кто чушь не мелит
на умняке, кто на хер шлёт
всех этих пидарасов. Вот.
12
Немножко я погорячился
и, в общем, цели не добился
сказать вам ясно. Приключился
со мною бзик. Бывает, что же.
Хоть мне уж тридцать, а порою
я зол, как мальчик, но, положим,
тому причины есть, не скрою,
ведь я того… хи-хи… поэт,
а славы, как и денег, нет.
13
Но ладно… Этой темы лучше
касаться мы не будем. Случай
не тот, а то, святые души,
читатели, я вас всех вкупе
пошлю подальше. Вы ж в отместку
мой текст закроете и вдупель
меня облаете, мол, детку
пора уж сильно проучить,
раз не умеет мирно жить.
14
Да вы уж проучили, право…
Но ладно… В общем-то, орава,
жизнь есть бесплатная халява
от Господа и трошки стыдно
на жизнь роптать… Итак, продолжим.
Купили водки мы и быдло,
со мной сидящее, и дождик,
что стал накрапывать, в момент
преобразились в уик-энд
15
едва ль не с лучшими друзьями.
Короче, ёрзая задами,
мы пили водку и болтали
какой-то вздор. Мой собутыльник,
чучмек, рассказывал о том, как
он докатился, бедный ссыльник,
до жизни с палкой и котомкой.
Его бесхитростный рассказ
перескажу сейчас для вас.
16
Но прежде я порассуждаю
на тему: почему считаю
я важным нынче, с кружкой чаю
в руке, писать про то, как кто-то
стал бомжем. Это интересно.
И в голове моей забота
понять: неужто эта бездна
не так страшна и можно жить
бездомным и спокойным быть?
17
Тут интерес мой был непраздным,
ведь я и сам в момент ужасный,
тому назад два года, красный
от холода, искал, как нищий,
на улицах случайных денег
и словно Симеонов-Пищик
о деньгах думал, и ступенек
на социальное, блин, дно
не оставалось: вот оно!
18
Я был в отчаянье. Казалось
мне ничего не оставалось,
как кончить жизнь печально. Малость
мне не хватило: луч надежды
и в тьме вонючей мне порукой
являлся в виде мыслей между
былым успехом и – а ну-ка
скажу здесь правду, – верой в то,
что я ещё не хер в пальто.
19
А, впрочем, я страдал ужасно…
Но вот. Я рассказал. Прекрасно.
Теперь вам, я надеюсь, ясно
чем этот бомж привлёк вниманье
моё: неужто в самом деле
можно вот так, без содроганья,
жизнь принимать и думать еле
о том, что, в общем-то, теперь
ты сущий и бездомный зверь.
20
Да, можно привести примеры
великих философий, веры
и дзен-буддийские химеры…
Но этот чурка был невеждой,
он прост был, как российский рубль,
он тем потряс уж мои вежды,
что, когда хмель пошёл на убыль,
он «Общую газету» вдруг
достал и зачитал мне вслух
21
статью об акциях на бирже
и банковских расчётах. Ниже
ещё скажу об этом. Вы же
давно уж заждались рассказа
героя моего, как стал он
бездомным. Приступаю сразу.
С тех пор прошло уже ни мало,
ни много, а лет двадцать пять,
как он отправился гулять
22
с друзьями по родной станице.
(Теперь уж это заграница,
там жили русские и лица
с раскосыми глазами). Были
друзья навеселе, но мало
им всё казалось, они пили,
пока герой наш у вокзала
сознание не потерял:
он там уснул, когда упал.
23
Проснувшись, он домой вернулся.
Уж было утро. Он разулся
едва, как в страхе пошатнулся:
менты в квартире его были.
Они его с собой забрали
и уж в ментовке объяснили
за что его арестовали:
ты, говорят, вчера убил
дружка. Вот так вот, Афраил.
24
«Когда и где?» «Вы вместе пили.
Соседа Алика. Забыли?»
«Убей, не помню. Мы кутили
и было весело». «А после?»
«Да вот, уснул я на вокзале,
ну то есть перепил как ослик…»
«Свидетели нам показали,
что вы его вот сим ножом
ударили за гаражом…»
25
И покатилось… Обвиненья,
допросы, жгучие сомненья:
а может так?.. Но впечатленье
гнетущее от каталажки
его сломило: он сознался.
И вот уж вскоре по бумажке
ему, как он ни ободрялся,
в лицо суровый прокурор
прочёл суровый приговор.
26
«Друзья подставили, как видно, —
добавил Афраил. – Обидно.
А я не убивал… Эх, быдло
бессовестное…» И печально
подпёр он щёку. Но продолжил
рассказ свой Афраил опальный.
Он вышел из тюрьмы. Ну кто же
его теперь приветит? Но
о нём забыли уж давно.
27
Родня дружить с ним отказалась,
работы не нашёл: осталась
судимость в книжке, вот он малость
подумал и решил добиться,
чтоб приговор был пересмотрен,
и оправдали его лица
судебные. И вот, ободрен
таким решеньем, он в Москву
приехал. «Здесь я и живу
28
уже пять лет», – сказал уныло
нам Афраил. И Афраила
мне было жаль. Кругом всё плыло
в приятной дымке и сердечно
я стал выпытывать у чурки,
какие средства есть, чтоб вечно
он не скитался, но придурки,
затянутые в кожу, к нам
подсели. Начался бедлам.
29
Об этом позже. Или, может,
не стоит вовсе. Пусть продолжит
моё перо о том, что гложет
сейчас мой ум. Итак, читатель,
я вглядывался в Афраила
и мысленно твердил: приятель,
тебя жизнь просто раздавила,
но ты живёшь и как же так,
ты улыбаешься, чудак…
30
И захотелось мне прижаться
к нему щекой к щеке и, братцы,
побрезговал. Да и, признаться,
художник тронут вовсе не был
рассказом чурки. Он, напротив,
перебивал его и в небо
глядел ночное и наркотик
какой-то предлагал, что был
припрятан где-то, я забыл.
31
Кстати сказать, художник тоже
был издаля. По его роже
не скажешь, кто он, но похожий
на русского, хотя с акцентом
малороссийским. Он приехал
в Москву, как я сказал уж, кентом,
и видно вся эта потеха
с игрою в классики ему
была пока что по уму.
32
Он жил на чердаке каком-то
в среде полубогемной. С понтом
художник. Говорил о ком-то,
что он-де гений. Я не слушал.
Он рассказал, что промышляет
тем, что рисует лица тушью
прохожих на Арбате, знает,
как деньги делаются, но
ночами пишет полотно
33
великое о наркоманах.
В его зрачках, немного странно
расширенных, как у барана,
было отсутствие и мыслей
и чувств возвышенных. Меня он
немного раздражал, и висли
в мозгу картинки, в коих даун
присутствовал. Но, в общем, он
обычный парень был, пижон.
34
Девчонка байкерша подсела
за столик к нам и поглядела
зазывно на меня, – сидела
она до этого с друзьями
и на меня глядела, как бы
пытаясь угадать, что я, мол,
собою представляю, дабы
не ошибиться, чтобы был
не зря затрачен юный пыл.
35
Я был одет вполне прилично…
И в сотый раз я думал: птичка,
ты ошибаешься, я лично —
ничто. Какая ты смешная.
Я б подыграл, но интереса
к тебе я не имею, злая
девчоночка, какого беса
ты глазки строишь. Я – ничто.
Иди, ищи покруче кто.
36
Здесь стоит, в общем-то, отвлечься
и в слух порассуждать, что вечно
прогрессом движет, но стеречься
я должен рассуждений общих.
Всё потому, что с отвращеньем
я отношусь ко всяким тощим
философам, чьи речи пеньем
я заглушаю и люблю
весь разговор свести к нулю.
37
Но философских струн ни грамма
нет в самочке, что словно лама
мила и вертится упрямо
перед глазами, – потому-то
я не люблю всех этих кантов,
ведь вот правдивая минута:
девчонка мерою таланта
свою устроить хочет жизнь,
инстинкт ей говорит: борись!..
38
И тут подсели эти парни,
затянутые в кожу. Бар не
работал, кажется, и я не
стал дожидаться, когда хлопцы
устроят бучу, хотя я-то
уже был пьян и эти поцы
мне стали нравиться, но надо
ещё мне было позвонить
подружке, чтобы сообщить,
39
чтобы меня она не ждала
сегодня ночью. Мне скандала
хотелось, чтобы она знала,
что я в свободном, блин, полёте…
Я взял с собою Афраила,
который зоб сжимал в икоте,
пообещал, что купим пива,
и мы пошли вверх по Тверской,
гонимы ветром и тоской.
40
Москва была давно пустынна,
лишь редкая машина мимо
нас проезжала и бензином
почти не пахло – посвежело.
Витрины, фонари горели,
и в небе звёздочка блестела,
и было слышно, как запели
за нами, вдалеке, ну, там,
где был какой-то ресторан.
41
Шоссе блестело и лоснилось.
Пустая банка повалилась
порывом ветра, покатилась…
Где тот, что из неё пил пиво?
Уж дома спит наверно. Где же
тут телефон? Повешен криво
рекламный транспарант: в Манеже
то ль выставка, то ль продают
чего-то. Полный, блин, капут.
42
Какие чудные ворота.
Огромные. Да, вот работа.
Высокие. С рисунком. Кто-то
соорудил – ведь это ж надо.
Величие во всём. Как жалок
я рядом с ними, но награда
мне сознавать, что я – осколок
тех упований, хоть давно
всё это полное говно.
43
В ларьке возьмём, пожалуй, пива.
Да, я хорош. Напился. Криво
хожу. Да, в общем, и не диво:
грамм двести водки, пива банки
три уж за ночь. Не надо много
мне – что я ел? – одни баранки
какие-то, сардельку, сока,
ну, выпил… Вот и охмелел.
«А хорошо ведь, Афрогел…
44
Тьфу, Афраил… Прости… Смотри вон,
из казино какие дивы
выходят к «Мерседесу», криво
нам усмехаясь. Ты не думай,
что они чем-то лучше. Случай
решает всё. Вот я из дома
сюда, в Москву, как гад ползучий
приехал. По нулям. А вот
случайность – и уж через год
45
могу я, Афраил, позволить
и в казино, и благоволить
блядям роскошным, и повздорить
хоть с кем угодно… Ты чудесный,
прекрасный человек и хочешь
в ночной мы клуб с тобой прелестный
зайдём?.. Что, Афраил, бормочешь?..
Как хочешь… В общем-то не в том,
конечно, дело. Всё путём.
46
Идёте правильной дорогой,
товарищи!.. Но что же, много
болтаю я… Тут у порога
постой. Я позвоню подружке».
Достал жетон я из кармана,
поставил в щель, снял трубку с дужки,
и потянулася рука на
диск телефонный и в момент
был мною вызван абонент.
47
Стоп. Это важно. Моя киска
волнуется и к сердцу близко
отсутствие моё, каприз мой
уж приняла. Я гад последний.
Она хорошая. И как я
вообще могу, как привередник,
себя вести. Дурак, дурак я.
Я от неё завишу. Да.
И с потрохами. Вот беда.
48
«Алло. Ты где?.. Когда ты будешь?..
Ты пьян?.. Зачем меня не любишь?..
Не ври… Купи, коль не забудешь…
А ты не трахаться собрался?
Ты не в квартире?.. Почему ты
в такси не сядешь?.. Ну и дался
тебе наш разговор. Не путай
любовь и бизнес. Приезжай…
Я жду. Целую… Жду. Бай-бай».
49
«Подружка меня любит сильно», —
сказал чучмеку я умильно
и тут же стороною тыльной
ладони красной вытер слёзы,
что ветер вышиб, и повыше
поднял свой ворот и неврозы
по поводу того, что крыши
в лице подружки нет уже,
прошли. Спасибо, протеже.
50
Из подворотни сильно дуло.
В лицо отбросами пахнуло.
Фигурка чья-то промелькнула
между домами. Мы центральным
проспектом шли и освещенье
стены домов, асфальт сусальным
налётом покрывало. Тень я
отбрасывал то так, то сяк,
как, впрочем, и чучмек босяк.
51
Признаться, после разговора
с Татьяною хмель как-то скоро
стал проходить и пик мажора
был пройден и уж больше пива
я не хотел, но неудобно
пред Афраилом было. Диво
окончилось. Пора подробно
подумать, как быстрей попасть
домой и завалиться спать.
52
Полпятого. Тверской бульвар мы
пересекли. Гуляли парни
какие-то. Ну что ж, ударный
момент: вот по бутылке выпьем
и по домам. В ларьке девчонка,
немного заспанная, выпью
на нас уставилась, и звонко
на стук открылося окно.
И взял я пиво. Но одно.
53
Одну бутылку… Передумал
я брать себе. Уже угрюмо
я думал – никакая сумма
спиртного не поднимет больше
мне настроения. Я знаю
по опыту – коль пью я дольше,
чем организм того желает,
то ничего уже не даст
мне пьянка. Лишь растёт балласт.
54
Я посчитал остатки денег.
На тачку мне не хватит. Пленник
сих обстоятельств, я из лени
стал положеньем тяготиться.
Но всё же в парке с Афраилом
уселись мы, и, чтоб забыться,
я стал уж из последней силы
расспрашивать его про жизнь,
носком ноги то вверх, то вниз
55
покачивая. Чурка что-то
стал мне плести, его икота
обуревала, а зевота
меня. Он пиво из бутылки
пил, я рассматривал большие
и грязные его ботинки,
и видел, как по его шее
ползёт жучок и ничего
не сделал, чтобы сбить его.
56
Тут удивил меня нежданно
чучмек, когда вдруг из кармана
достал газету, как ни странно
свежайшую, и развернувши
её, открыл на той странице,
где новости про банки, куши
мильонные и стал, глазницы
рукою протерев, читать
вслух и со мною обсуждать.
57
Его сужденья показали,
что дока в этом он. Едва ли
я б мог поверить, коль сказали,
что так бывает. Самородок
сидел передо мной и внятно
мне растолковывал, уроду,
все белые в сознанье пятна
моём, касающихся тем
экономических. Я нем
58
сидел и думал: да, приятель,
тебя жалеть нельзя. Создатель
так захотел, чтоб мир некстати
разнообразен был. Быть бомжем —
не значит быть отребьем, просто
стиль жизни это и, похоже,
есть все условия для роста
твоих задатков и, глядишь,
ты как Гайдар заговоришь.
59
А небо вовсе побледнело.
И мимо люди то и дело
ходили, кашляя; шумела
уже Москва, проснувшись рано.
Погасли фонари ночные,
и дворник что-то у фонтана
стал собирать, и шли кирные
два хлопца, что как мы, видать,
лишь только собирались спать.
60
Рассвет. Московские рассветы.
Рассветы вообще. Я в леты
младые, помнится, согретый
любовью, так любил, бывало,
у моря их встречать, взирая,
как с неба ночи покрывало
сворачивает молодая
заря, и думал я тогда,
что мои чувства навсегда.
61
Но всё проходит, всё проходит…
В пустом желудке колобродит,
и хмель последний уж уходит,
и я прощаюсь с Афраилом,
спешу в метро и предвкушаю,
как я сейчас к подружке милой
прильну, но прежде чашку чаю
я выпью, а потом упасть
уж можно будет и в кровать.
62
В вагоне поезда, зевая,
и в голове перебирая
ночные приключенья, злая
меня охватывает скука.
Как глупо всё. Зачем так много
я говорил. И врал, как бука,
что я богат… Смешно, ей-богу.
И водку пил. Плохую. Да.
Но, видно, надо иногда
63
вот так, лицом в дерьмо уткнуться.
А завтра бодрячком проснуться,
читать поэтов, иль согнуться
над рукописью… Нет, не будет
по-старому. Меня подружка
всё время пилит, что все люди
имеют бизнес, я ж, как Пушкин,
сижу над рукописью, да
готов лишь трахаться всегда.
64
Что делать? Неужели бросить
писать стихи? Она гундосить
не перестанет… Если просит
вас женщина… Какая дура!
Она не понимает, что я
талант имею. Ей фактура
моя как раз-таки другое
подсказывает, и она
мне говорит: ты врёшь сполна
65
о собственном таланте… Впрочем,
её понять возможно. Очень
похоже, что я просто кочет
последний. Неудачник, право.
Нигде не напечатан. Годы
уже серьёзные, и слава
или известность, иль хоть моды
всплеск на меня, – должны прийти
ко мне. Но я ещё в пути.
66
Да, жизнь меня перемолола.
Все упования, вся школа
высоких истин, всё подолом
той ПАРКИ БАБЬЕЙ вскользь накрылось.
Всё позади. Теперь я вижу
яснее ясного, что милость
судьбы, что я не ненавижу
себя и жизни. В этом нет
моей заслуги. Этот свет
67
дала Татьяна мне. Что был бы
я без неё? Она из дылды
мужчину сделала и плыл бы,
когда бы не она, я точно
среди дерьма. Такое дело.
Заняться бизнесом и прочно
оставить музу? Это смело.
Хотя смелей мой был бы шаг
остаться с музой натощак.
68
Я был почти в пустом вагоне.
Чуть холодило мне ладони
и зад сидение. В салоне
было свежо. Уткнувшись в свитер
сидел парнишка слева. Скоро
мне выходить. Мозги, как сито,
собрали всё дерьмо, в котором
нет жемчуга, и я скорей
уставился в стекло дверей.
69
«Не прислоняться». «Не слоняться».
«При» кто-то стёр. Такие, братцы,
попались шутники. Стараться
их перевоспитать не стоит.
Из поколенья в поколенье
передаётся этот поезд,
где мальчик видит откровенье
в том, что он «при» монеткой стёр.
Он догадался, он остёр!
70
Но метрополитен упрямый
вновь добавляет «при», и самый
догадливый мальчишка, с мамой
сидящий на скамье, сначала
не понимает, что возможно
словечко изменить и мало
что посмеяться, но подложно
прослыть первейшим остряком
средь тех, с которыми знаком.
71
А между тем жизнь продолжает
своё движение, стирает
не только «при», но «слон» и знает,
что вскоре «ять» сотрёт и больше
скажу – совсем сотрёт все буквы,
и тот, кто задержался дольше
в сём мире – есть поэт, чьих мук вы
знать не должны. Он хочет, блядь,
«Не прислоняться» написать,
72
как Метрополитен. Но он-то
всего лишь графоман, что с понтом
как Метрополитен. Урон-то
достоинству, пожалуй, выйдет.
Но не фиг задаваться. Ты же
не Метрополитен. Изыди,
блин, сатана. Бери чуть ниже,
пиши попроще, для души,
«Не прислоняться» – не пиши.
73
На улице совсем светало.
Я через рынок шёл. Слетала
листва с деревьев. Подметала
бригада рынок, что пустынным
ещё был. Проходили люди,
спеша в метро. А я с невинным
лицом шёл спать. И кто осудит
меня за то, что я тружусь
иначе? Сам ведь расплачусь.
74
Да, я работал же когда-то
как все. 140 эр зарплата
моя была. И рановато
я просыпался – в шесть, пожалуй.
Зарядку делал. К остановке
шёл на «шестой» автобус. Мало
я поработал – был к винтовке
приставлен, – в восемнадцать лет
забрали в армию. Привет.
75
А поле армии работал
я грузчиком. Была охота.
Два года с молокозавода
не уходил – трудился на фиг.
Машины с тарой из-под млека
я разгружал, и друг мой Рафик
считал меня за человека
умнейшего, и он всегда
со мной советовался. Да.
76
Ах, кем я только не работал!
Теперь мне тридцать. Я измотан.
Зачем живу – не знаю. Что-то
утрачено, видать надолго.
Но вот уже и дом мой виден.
Залезу в ванную. Вот «Волга»
подружкина. Удел завиден
мой на ближайшие полдня,
а остальное всё фигня.
77
Спиртным наверное я пахну.
Сейчас войду, помоюсь, бахну
чайку и хорошенько трахну
Танюшку, чтоб была ручная.
Я, блин, хозяин в доме. Надо
мне настоять, чтобы родная
мне не устраивала ада,
пусть подождёт, раз любит; нет,
так до свидания. Привет.