Сегодня опять была в аптеке.
Стояла в очереди… не то что в очереди, но передо мной женщина что-то покупала. А следующим номером шла я.
Копошилась она с каким-то лекарством. Вспоминала-вспоминала, так и не вспомнила его название.
– Ну, тогда мне ещё бинт, – говорит, – нужен.
– Вам такой или такой? – спрашивает фармацевт. «Один подороже, другой похуже, судя по цене», – одновременно прикидываем в уме мы с женщиной.
– Получше, конечно, – говорит она.
А лет ей так к шестидесяти подходит.
И тут добавляет:
– Я мизинчик сломала. Мне его надо бинтом к другим пальчикам приматывать.
Сказала. И ждёт. Реакции.
Реакции нет.
Только фармацевт там, за стеклом, в своих шкафчиках-ящичках копается – бинт ищет; кассой строчит, как машинкой швейной, – бинт пробивает.
Ну а какая может быть ещё у неё реакция? Сказать «ужас какой»? Ну так не ужас. Ужасов сейчас других много. Хоть бы поменьше уже! Самолёт взорвали с нашими туристами. Это ужас. Или рак, не дай никому бог, кругом.
Плохо, конечно, что-то ломать. Но тут вроде мизинец. На ноге. (Поскольку пальцы на руках у женщины, как я заметила, двигаются нормально.) Не тазобедренный сустав. Или там рука. А если ещё правая. А мизинец даже в гипс не надо класть. Только приматывать, чтобы в покое был.
А женщина ждёт. Реакции. Чтобы как-то дождаться, повторяет:
– Мизинчик я сломала.
И вздыхает.
Жалобно.
Ей шестьдесят почти, а у неё не мизинец, а мизинчик. Как у маленькой девочки.
Она такая и есть – пятилетняя малышка, упрятанная в стареющее тело каким-то злым волшебником. И хочется её пожалеть. Погладить по голове. Сказать волшебные заговорные слова: «У кошки боли, у собаки боли, а у тебя, малышка, не боли…»
Но не скажешь же.
А потому и реакции нет. Ни у фармацевта. Ни у меня. Молчим. Жалеем. Хоть дуй на этот мизинчик, чтобы меньше болел.
А женщина берёт свой бинт и сдачу. Вздыхает. И уходит, наступая на свой сломанный мизинчик. Не дождавшись ни от кого волшебных исцеляющих слов.