Ронда. Мадрид
Трудно рассказать что-то новое о танце.
Когда на сцене двое – их жизнь сжимается до пределов ронды. Их сердца бьются одновременно. Одно подстраивается под другое. Па-бам-па-бам-па-бам-па-бам.
Музыка бьет в висках, рука потеет в руке партнёрши. Она закрывает глаза и видит только темноту. Твоё сердце сливается с её сердцем. И если ты не слышишь музыки – то глух и партнёр. А если она оступилась – то падаешь и ты. Танго танцуют двое. И в этот миг всё вокруг замирает. И ничто не существенно, и ничто не важно. И от твоего прикосновения, объятия, дыхания, движения, замирания и терпения зависит всё. Возможно, в твоих руках само будущее – только услышь такт.
Пам-пам-паам-паам-пааам-пааам-пааам-паааам. И рраз. И ддва. Сжались меха бандонеона. Смычки в верхней позиции. Как удар плетью по коже. И воздух в груди. Дыхание давно на педали тормоза. И вновь по кругу с удвоенной силой. И рраз. И ддва.
И глаза можно тоже закрыть, если вокруг никого. И партнёрша близко, ближе, чем допустимо, ближе, чем нужно для танца. Почти в невесомости. Вся в твоей власти, будто любовница.
Но тут и спрятан секрет танца. Она тебе не любовница и не жена. Она тебе никто. У неё дома муж и двое детей, и он отпустил её провести вечер с подругами. С бокалом вина. С музыкой танго. Но не с тобой.
Танец заканчивается. Вы отдаляетесь. И пот двух тел, бившихся в ритм, и двух сердец, касавшихся друг друга, становится холодным. И вы смущаетесь, вам немного неловко. Ты благодаришь её взглядом и больше не позовешь никогда.
Мы пришли на милонгу в Мадриде около 10 вечера. Стандартное время для развлечений такого рода. Мадрид ленив, как и положено южной европейской столице. Ленив утром, когда дворники, попивая латте, неспеша передают друг другу сводки бурных выходных. Когда площадь Тирсо де Молина ещё не заполняется шумом голосов со всех концов Испании, и его полноправные хозяева – откормленные сизые голуби. Когда откроют свои лотки цветочницы, а старый бариста Антонио – двери таверны, названной именем площади, голуби улетят. Их труд несложен: знай себе летать над пышным королевским городом да попадаться на глаза тучным американским туристам с булками в руках.
Потом был кофе, пара ломтиков хамона на завтрак, немного овечьего сыра и вина. Какие-то парки, скверы, музей Прадо и острые подбородки Эль Греко. Все, как один – гордые, морщинистые и похожие друг на друга, будто родственники. Потом наступила дневная жара, впрочем, быстро сменившаяся жарой вечерней. Как бы испанцы не были ленивы, сиеста – совершенно гениальное изобретение. Не очень-то поработаешь, особенно руками, если температура под 40 градусов.
После сиесты был ужин и ленивая прогулка по центральным магазинам одежды. Или это были магазины надежды… ?
К 10 вечера воздух устал жарить мадридцев и благодарных гостей и смилостивился. Мы пришли по указанному адресу, там стоял серый кирпичный дом с кодовым замком. Мы уже было собирались развернуться и уйти, как заиграл Ди Сальри.
– Здесь можно потанцевать танго, милостивая синьора?
С милостивой я, конечно, немного загнул, но дверь открыли. А затем с нас взяли положенную в таких случаях плату и пустили в зал.
Мы заняли место на мягких диванах в зале и приготовились наслаждаться вечером. Тут меня окликнул сосед справа:
– Парень, ты бывал на корриде?
– Нет, синьор. Только завтра собираемся идти. Уже купили билеты.
– Сходи, сходи, – старик насупился и немного подался в мою сторону, – а хочешь, я расскажу тебе, что такое коррида?
– Конечно, за этим мы собственно и приехали в Мадрид. Ведь в Барселоне она запрещена.
– Тогда я расскажу тебе. Только будь умницей, принеси мне немного вишнёвой настойки. Скажи в баре, что это для меня – тебе сразу дадут и даже скинут немного.
Когда я вернулся, казалось, старик спал. Как-то сидя, немного подавшись вперёд. Ещё ноздри так смешно раздувались, будто он позаимствовал их у кого-то другого.
– Синьор, так как было на корриде?
Мой собеседник проснулся, одним глотком осушил бокал…
– Представь, что ты на берегу океана. Тут недалеко, на маяке Фистерра, отличный океан. И пахнет, как океан, и выглядит так же. Так вот, представь, что рев трибун нарастает как океанская волна. Аплодисменты переходят в дикие крики одобрения или негодования. И обратно. И так всё время. Словно волны, их крики бьются о берег и затихают. Они называют это Ovación. Я хорошо помню его. – Мой собеседник углубился в воспоминания, как часто бывает со стариками. – Помню, он был двадцать четвёртым в мировом рейтинге. Так писал о нём El Pais: «20 к 28».
– Что это?
Он ухмыльнулся, но как-то недобро.
– Таково соотношение его возраста и количества ушей, символов победы. Его звали Клемент Дюбек, и он мечтал стать тореро с тех пор, как отец привёз его на первую корриду. Поговаривали, что ещё совсем юный Клемент застыл на месте, наблюдая действо на арене. И вот, спустя годы, он уже стоял на ней, как полноправный участник сражения. Тот первый бык был крохотным, около 510 килограмм согласно официальному акту взвешивания. В этот вечер Guadaira, старейшая испанская ферма, смогла предоставить для боёв только пятерых быков. У шестого в последний момент заподозрили трихомоноз, поэтому администрация Las Ventas попросила замену на ферме de la Puerta y Castro… А тебе не сложно ещё раз сходить за настойкой? И себе возьми. Теперь моя очередь, я плачу, вот возьми деньги.
На стойке на меня покосились, но напиток налили.
– В тот вечер он хорошо помотал соперника. Нестерпимая боль молнией пронзала мышцы, переходила в мозг и словно колокольный звон отдавалась в висках. Он выбрал Al Encuentro – торжественную встречу равных соперников в самом центре площади смерти. Его глаза налились кровью, он понимал, что хоть и шанс умереть от рога стремится к нулю, карьерная смерть при таком исходе поединка ему обеспечена. Его карьера серьезно пошатнётся, от него отвернутся спонсоры, родные и близкие. Его больше не будут любить девушки, да и сам он потеряет веру. А тореро без веры – просто испанец. Он сделал слишком широкий шаг. И провалился. Упал на левую ногу. Шпага выпала из руки. Мгновение – и он повис на правом роге быка. Вот это было зрелище…
Мой собеседник на мгновение остановил взгляд где-то в пустоте, но продолжил:
– Бык использовал это секундное замешательство как знак свыше. Сейчас или никогда. Если не сделать выпад сейчас и не поднять его не рог – сегодняшний бой может стать последним. Он мотнул головой вправо, как футбольный нападающий, стремясь обмануть защитника, потом резко сделал вираж мощными шейными мускулами и насадил тореадора на левый рог сразу в районе печени. Перед глазами проплыли все годы тренировок, сотни измученных и раненых сородичей, которых приводили к нему на ферму, чтобы подлечить и отправить на новую битву. Он вспомнил отца и братьев, которые уехали в Мадрид и больше не вернулись. Всё его естество ликовало, он мстил за весь свой род. Каких-то три метра тореро болтался на роге, пока не подоспели его товарищи – бандерильеро. Они сняли героя с рога, и выпустили из боковых ворот трёх крупных дородных коров. Считается, что бык так возбуждён, что только вид нескольких самок может заставить его покинуть арену. Коровы проходят арену насквозь и уводят за собой быка. В тот день мне позволили уйти.
– Вам? – мои глаза расширились.
– Быку. Быку, конечно, что-то сегодня настойка крепковата. Кстати, может сходишь за новой рюмочкой?
Когда я вернулся, его не было.
На столе лежала афиша свежего завтрашнего боя. Завтра опять будут быки из de la Puerta y Castro.
