Линка - читать онлайн

Вы знаете, кто я? Могучая воительница с великанами, и один из них застыл передо мной, ожидая своей скорбной участи. Хотя нет, знаете, возможно я – искательница приключений, попавшая в плен, а мой друг – добрый тролль, наконец, пришел мне на помощь. А, возможно, я узница древнего Бога, что сейчас навис надо мной, грозно зыркает глазами и недовольно чешет густую и черную бороду.

Впрочем, знаете? На самом деле я – кукла. Безвольный кусок пластмассы, который ради потехи сунули в душный шкаф. А, может быть, моя хозяйка была художницей и использовала меня, как натурщицу, но случайно оставила здесь. Или забывчивая девчонка, играясь в дочки-матери, сунула за несуществующую провинность в шкаф, как будто наказала, и забыла. Много раз я думала над тем, как же оказалась в своем импровизированном узилище, а воображение каждый раз услужливо рисовало мне новую картину.

А сейчас я стою, привалившись спиной и волосами к стенке шкафа, улыбаюсь нарисованной улыбкой и терпеливо жду – что же будет дальше? Ответить на этот вопрос не так трудно – вскоре моя псевдожизнь закончится. Закончится, сгинет во тьму, куда я временами проваливаюсь, и всё. Сейчас человек, нашедший меня, возьмет и сунет в мусорный бак. Кто я для него? Игрушка-найденыш, кукла-потеряшка, ненужная вещь, мозолящая глаза? Выкинет и даже думать не станет, а я потону в гуще нечистот ближайшей помойки. Остается разве что грустно вздохнуть и подметить, что такова жизнь.

Но, знаете что? Я не хочу умирать. Не хочу уходить в страшную, всепоглощающую, густую как сметана, тьму. Не хочу уходить навсегда, не видеть солнечного света, не слышать пения птиц, не думать. Не хочу быть бездушным куском пластмассы, каким меня и задумывали. Пожалуйста, помогите мне, кто-нибудь!

Великан медленно протягивает ко мне руку. Большой, сытый, довольный жизнью человек, но сильно уставший. Он только что приехал – я слышала, как скрипел под его шагами пол, как несло из дорожной сумки недоеденным завтраком, как водопадом лилась вода в душе. Часто моргая глазами, поправляя свободной рукой очки, он поднес меня поближе к лицу, потом провел пальцем по волосам. Скажите, вас когда-нибудь хватало существо, гораздо больше вас по размерам, разглядывая, как некую диковинку? Воображение подсказывало мне, что сейчас добрая улыбка обратится хищным оскалом, а он откусит мне голову… хотя. Подождите, люди же ведь не едят кукол? Или едят? Я не помню.

Я сжалась от страха, точнее, сделала бы это, если бы только могла. Еще там, стоя в ящике шкафа, я надеялась, что однажды, если буду стараться – смогу двигать руками и ногами самостоятельно, но у судьбы были свои планы на этот счет. Все мои попытки шли прахом…

Человек шагнул в сторону стола, а меня резко качнуло из стороны в сторону. Взгляд уцепился за мусорное ведро. Вон она, моя смерть, стоит под столом, оправленная черной каймой пакета. Сейчас нагнется, протянет руку и я окажусь на дне – останется дождаться только уборки комнат. Мне бы зажмуриться, мне бы только не видеть, мне бы…

Он поиграл моими ногами, раздвинув их чуточку пошире, нашел терпения, чтобы поставить на стол. Дальше я наблюдала только за тем, как мой новый хозяин рыщет по сумкам, в надежде отыскать сменную одежду. Большой, рыхлый, с неопрятной и плохо пробритой бородкой, клочьями торчащей в разные стороны. Самый обыкновенный парнишка-неряха, коими полнится мир. И мне жутко хотелось сказать ему спасибо. Сколько времени я проторчала там, в ящике, пока дожидалась его спасительной руки? Не знаю. Помню только, что предыдущие гости часто шумели водой, громко разговаривали. Иногда моих ушей касались детские голоса и я в тайне надеялась, что однажды любопытство какой-нибудь девочки возобладает, и я буду найдена! У меня вновь появится хозяйка, с которой мы обязательно будем играть, смотреть телевизор, учить уроки и читать книжки. И жутко боялась, что однажды дверцу моей импровизированной тюрьмы грубо рванет на себя какой-нибудь мальчишка. В памяти всплывало заплаканное лицо веснушчатой, светловолосой девчонки с косичками, ухмыляющиеся хари ребят постарше, тупое жало маркера, нещадно мажущее мое лицо. Липкие пальцы срывали с меня одежду, желая как можно скорее узнать, что же под ней скрыто. И разочарование здоровенных лбов, что в моей промежности не оказалось абсолютным образом ничего. А давайте пририсуем, нахально предложил кто-то из них…

А я улыбалась, как и обычно, потому что куклы не умеют говорить, куклы не умеют постоять за себя, куклы безвольны. Безвольны, беспомощны, беззащитны…

– Ну и что мне с тобой делать? – поинтересовался он глядя на меня, будто в самом деле надеясь, что я ему отвечу. Встану в какую-нибудь причудливую позу и заговорю с ним в ответ. Вы представляете, а ничего подобного не произошло! Я все так же стояла, как и до этого, разве что немного потеряла равновесие и опасно накренилась, собираясь поддаться беспощадной силе притяжения.

Часто, когда приходила ночь, а в щели не было видно ни единого лучика света, я погружалась в раздумья – откуда я так много знаю? Кем я была, на самом деле, раньше? Иногда воспоминания всплывали во сне, заставляя меня сразу же проснуться и потерять сон на долгое время. А иногда я проваливалась во вселенское ничто. Густая чернота бездны, абсолютное ничто, и лишь, если прислушаться, где-то вдалеке слышен грохот тяжелой поступи. Кто-то идет, большой и страшный. Пройдет время – и я уйду к нему. День, может быть неделя, или даже целый месяц – и я больше никогда не проснусь, не смогу чувствовать, бояться, думать, мыслить. Кусок пластика, наконец, станет таковым, каким и должен быть – бездушным. А сейчас-то у меня есть душа? Не знаю, надо сначала понять, что такое эта самая душа…

Равновесие подвело меня. Точнее сказать, это мой негаданный спаситель меня неправильно поставил. Я приготовилась, что сейчас будет больно, а где-то на задворках сознанья червем скользнула мысль о том, что куклам больно не бывает, только неприятно. Мощная, большая ладонь возникла подо мной прежде, чем я успела врезаться резным носиком в крышку стола.

– Падать вредно, малыш, – подметил человек, прежде чем поставить меня обратно. На этот раз он уже был осмотрительней и привалил меня к большой бутылке, наполненной какой-то черной гадостью. Почему гадостью? Ну, черная жидкость ведь по определению полезной быть не может, разве не так?

Что теперь со мной будут делать? Я взывала к привычному инструменту – воображению, но сегодня оно молчало. Сама, мол, придумай, хватит уже без дела сидеть. Ну, ладно, оценим тогда ситуацию. Меня нашли – и это хорошо. Меня нашел молодой парень – это уже средне. Я не знаю, кто он такой и, возможно, никогда не узнаю – ничто не мешает ему, наигравшись со мной, выкинуть. Люди жестоки к тому, что считают простыми вещами. А я ведь, как ни крути, просто кукла.

Парень вытащил из сумки нечто напоминающее черную книгу, вот только, почему-то, состоящую из одной только обложки, без страниц. Недолго думая, он поставил её рядом со мной, раскрыл, щелкнул какой-то кнопкой. Краем глаза я могла видеть, как экран вспыхнул. Ага, я поняла – это никакая не книга вовсе, это переносной телевизор! Вот только зачем он ему, если вон там, в углу, чуть дальше стоит черный ящик-великан. Даже побольше будет, и с проводами возиться не надо. Толстые, похожие на змеи, они ложились позади меня. Мне захотелось вздрогнуть – а вдруг провода оживут? Оживут, и нападут на меня, скрутят, раздавят своей мощью. Мне вдруг вспомнилось, что я уже где-то видела подобное, вот только бы вспомнить где.

– Спасибо – тихо шепнула я. Точнее сказать, мысленно шепнула. Ну а что еще я могу сказать, кроме слов благодарности? Я ведь уже говорила, что в скором времени, скорее всего, кану во вселенское ничто, а тут, словно добрый бог, появляется этот пухлый парнишка и вытаскивает меня на свет. За окном высились громадами этажи небоскребов, гордо парили кричайки, ветер игрался с ветвями многолетних деревьев. Где-то там, внизу, шумели двигателями автомобили, рычали железные кони-мотоциклы, важно голосила сирена, возвещая о какой-то погоне. Впрочем, может быть, это огнеборцы спешат к кому-нибудь на помощь, а, может быть, врач пробивается сквозь толщу автомобильной пробки, чтобы запустить чужое сердце.

– Всегда пожалуйста, – отозвалось у меня в голове. Я чуть не упала во второй раз. Мой спаситель смотрел на меня без удивления, будто каждый день только и делает, что с куклами-найденышами разговаривает. Я испуганно примолкла. Разве люди могут разговаривать с куклами? Нет, потому что мы не разговариваем. За всех, конечно, говорить не буду, но что-то мне подсказывает, что это ненормально для обычного пластика – разговаривать. Хотя, впрочем, вдруг передо мной самый обыкновенный сумасшедший? Мне стало жутко и страшно – что сумасшедший может сделать со мной? Я слышала, что некоторые люди раздевают кукол, ставят в разнообразных позах, отрывают им головы. Мажут томатным соусом, изображая кровь и фотографируют. Вдруг этот один из них?

Мысль о том, что мой спаситель и не спаситель вовсе внезапно получила свое подтверждение: недолго погодя, как зажегся экран переносного телевизора, пальцы человека угрожающе нависли над кучей клавиш. Всего секунда – и они обрушились беспощадным градом на ни в чем неповинные клавиши. Те, в свою очередь, отзывались неприятным скрипом. Да и кому понравится, когда по тебе так долбят?

Впрочем, вдруг я ошиблась? Я продолжала разглядывать парнишку. Телевизор с кнопками, такого я раньше не видела. Но ведь есть же! Вдруг у него где-нибудь в ухе торчит еще какое-нибудь устройство и он разговаривает с другим человеком – на другом конце провода. Если так можно сказать? А сумасшедшей, на самом деле, окажусь всего лишь я. Как еще можно назвать мыслящую куклу?

А вдруг передо мной самый настоящий экстрасенс? Умеет читать мысли, я слышала, что такие существуют. Надо попробовать заговорить с ним еще раз. Сделать вид, что говорю, как и до этого, послать мысленный сигнал и посмотреть, что будет дальше.

– Привет?

Молчание в ответ и лишь скрипят кнопки странного телевизора. Ну, так я и думала: всего лишь показалось. Где-то внутри зло усмехнулся сарказм – неужели ты и вправду надеялась, что ЧЕЛОВЕК будет говорить с тобой?

– Ась? – оторвался ненадолго от своего занятия парнишка, посмотрев на меня. Сарказм в тот же миг изволил заткнуться и спрятаться куда подальше, а где-то внутри меня дала о себе знать странное желание. Что, если я буду разговаривать с человеком? Пускай, это будет глупо, наигранно и, возможно, он просто сумасшедший – пускай! Но если он будет отвечать мне – я приобрету собеседника.

Раньше со мной говорила только хозяйка, лица которой я даже не помню. Но она разговаривала, не слушая меня, не слыша меня, отвечая за меня. Мне хватало, но сейчас, раз появилась такая возможность.

– Ты… ты слышишь меня, да? Да?! – мне на миг показалось, что где-то в области моей груди стукнуло крохотное несуществующее сердце. Я ожидала, что сейчас человек встанет, стукнет пальцем по кнопке в своем ухе, уйдет в другую комнату, бранясь на невидимого собеседника, а я опять уйду в пучину собственной печали.

– Да, – ответил он. Я ждала. Долго ждала, что вот прямо сейчас рухнет неба, потолок пойдет ходуном, обрушит нам на головы белую штукатурку. Ждала, что слезут обои с причудливыми завитушками узора, трещинами разойдутся стены и мир изменится навсегда.

На окно села кричайка – огромная, пугающая, с большущим клювом и жадными до добычи глазами, постучалась в толстое стекло. Зыркнула на меня, словно собираясь утащить в своё гнездо, но, поняв, что это невозможно, вспорхнула и улетела. Мир не рухнул, ничего, в общем счете, не произошло. Просто мне отвечали. С вами, наверно, такое каждый день случается?

Скажите, что бы вы чувствовали, если бы вам сказали, что ваша жизнь кончится через десять дней, а перед этим исполнили ваше самое заветное желание? Если бы вам вдруг сказали, что вы не сможете двигаться, но зато сможете наблюдать за тем, что происходит и у вас будет всего один единственный собеседник, в руках которого ваша судьба?

Он уедет через десять дней, по крайней мере, так сказал. Начинающий писатель, возжелавший чуточку отдохнуть в столице и встретиться вместе со своей девушкой. То, что он полез в ящик – моя счастливая случайность, ибо ему было просто любопытно. Я гордо восседала прямо перед клавишами его компьютера – по крайней мере, то, что я приняла за телевизор, называлось именно так. Он уедет, а я, скорее всего, останусь. Лекса – он сказал, что его зовут именно так – ловко ушел от ответа и пожал плечами. Мол, не знаю, скорее всего, нет. Разве что напрямую не расхохотался прямо в лицо, спросив – на кой ты мне сдалась, маленькая?

Пальцы то и дело взлетали над клавишами, рожая очередную фразу, предложение или целый абзац. Но проходило мгновенье, и он, покрывшись холодной испариной, жал на кнопку отмены. Я с непонятным мне упоением наблюдала за тем, как гибнут недавно рожденные строки, чтобы через пару минут возродиться – в новом, улучшенном виде. И чтобы так же пасть жертвой прекрасному.

– Почему ты постоянно все переписываешь?

– Мне не нравится.

– Тебе не нравится? – я пробежалась взглядом по только что написанным строкам. Мне они казались идеальными, а ему – почему-то нет.

Он не так много говорил со мной, отвечал не на все вопросы. Может быть, просто не слышал их, а может быть, просто не хотел. Увлеченный, со странным огоньком в глазах, он исступленно рождал новый, пока еще непонятный мне мир. И лишь устав, откидывался на спинку стула, чтобы подарить самому себе секунду отдыха. Пройдет мгновенье и он вновь вернется туда – в мир рыцарей на мотоциклах, могучих джиннов, вихрелетов и магов смерти.

Элфи посмотрела на свою хозяйку и обиженно шмыгнула носом. Почему так? Где-то за спиной полыхал огнем погребальный костер, на котором упокоился добряк-толстяк Тарас. Девочке вспомнилось, как караванщик катал её на своих плечах, задумчиво хмыкал в роскошную бороду, даже давал подудеть в свою свистульку. А сейчас всепожирающий огонь наслаждался его плотью, унося вонючим дымом куда-то под облака. Хасс – могучий темнокожий великан тихо плакал на камне перед костром, безучастный ко всему, прятал лицо в громадной ладони, надеясь, что никто не увидит его слез. И хозяйка – добрая хозяйка, с которой они вместе прошли огонь и воду, в каких только передрягах не бывали – лежала перед ней и умирала. Маленькая эльфийка подобрала плюшевого кротокрыса, прижала его поближе к себе, упала рядом с женщиной, легла под бок. Пока она здесь, Смерть не посмеет тронуть хозяйку, не посмеет! Элфи очень хотелось верить в это.

– А кто такая эльфийка? – спросила я? Мне очень хотелось повернуть голову и посмотреть юному творцу в глаза. За что он обрекает несчастную маленькую девочку на подобные страдания? И почему у неё есть хозяйка? Может быть эльфийка – это слово синоним кукле? Но как куклы могут отгонять смерть и ложится рядом?

– Человек.

– Человек? – не веря своим ушам переспросила я? – тогда почему ты называешь её эльфийкой? Почему у неё хозяйка? Разве у человека может быть хозяин?

– Она в рабстве, малыш. Знаешь, что такое рабство?

– Нет, но звучит не очень красиво? Это что-то плохое, да?

– Да. Эльфы – люди, только уши у них чуточку длиннее.

– Ааа, – многозначительно протянула я, сделав вид, что мне всё вдруг стало понятно. Я не буду доставать его лишними вопросами, я буду читать. Постараюсь поспеть за его мыслью и постоянными правками и все таки пойму. Чудный мир, где барханами высится песок, Смерть приходит по ночам и позволяет маленьким девочкам спорить с ней.

Вечер подкрался незаметно. За окном падал снег – Лекса сказал, что сегодня Хладная Госпожа разошлась не на шутку и, верно, опрокинула на столицу недельный запас осадков. Я что-то помнила про эту самую Госпожу – кажется, каждую зиму она приходила, чтобы прогнать рыжую девчонку осень и занять её место. И так до прихода Веснушчатой весны. А пока она в своих правах – серебрит крыши и кристальные ели толстым слоем снега, злится жгучими морозами, заставляет ветер дуть сильнее. Мне представился толстяк-здоровяк, почти как Лекса, что смешно раздувает щеки и мне стало смешно.

Лекса встал из-за стола, щелкнул кнопку выключения компьютера, выдернул шнур – мы находились в комнате гостиницы, а он не желал, видимо, себе лишних проблем.

– Ты куда?

– Я же тебе говорил, что приехал сюда к своей девушке.

– Тогда почему же ты поселился тут, а не у неё?

– Ты слишком любопытная для куклы.

Очередной вопрос застрял у меня в глотке, а я сникла и замолкла. Он человек и находится в своем праве, может делать что захочет. И какое я имею право спрашивать его о личной жизни? Быть бы благодарной за то, что вообще тратит на меня своё время.

Накинув броскую шапку ушанку, он остановился у самой двери, проверил наличие бумажника в кармане. Вернулся к столу, и посадил меня чуточку удобней, а голову повернул в сторону окна – чтобы мне не было скучно, как пояснил он. А после скрылся, скрипнув на прощанье дверью.

Знаете, мне всегда казалось, что существует где-то тайная секта слесарей, что специально не смазывают ставни дверей, чтобы те противно скрипели. А, может, они и не скрипят вовсе, а говорят на каком-то причудливом, просто непонятном для нас языке.

Уходя, Лекса потушил лампу, погрузив комнату во тьму, а мне стало страшно. Что вот сейчас меня тряханет, а я очнусь – всё в том же душном ящике шкафа, что всё это – всего лишь причудливый сон, порожденный моей фантазией. И где-то над ухом зловеще усмехнется всеобщая тьма.

А за окном ожил город. Ожил тысячью огней, далеким жужжанием самолетов, разноцветной гирляндой фонарей и огней. Мне до жути хотелось ожить – прямо как это бывает в сказках на день Обновления. Маленькая куколка хорошо вела себя в этом обновлении, а Белый Лис делает очередной шаг, и потому силы добра превращают её в настоящую девушку. Сценарий, лучше некуда. Если Лекса вернется, обязательно предложу ему, вот он удивится.

А вдруг он не вернется? Вдруг, останется у своей девушки на ночь, спрячется в девичьих объятиях, утонет в обывательском тепле её кровати? И оставит меня здесь – совершенно одну. Страх уже ушел, его место заняла грусть. Почему я – кукла? Почему я не могу встать, подняться, пошевелить конечностями. Почему не могу подойти ближе и посмотреть туда, вниз? Кто так жестоко определил за меня, что мне позволено, а что нет? И кто милосердно, словно подачку, подарил не жизнь, жалкий обрубок? Оч-чень хотелось бы посмотреть ему в глаза.

На миг мне показалось, что я могу двигаться. Попробовала – моя рука коснулась черных, неухоженных и немытых волос. Глаза моргнули от счастья, а нарисованная улыбка обратилась самой настоящей. Шарниры и болты затянулись, обратившись самой настоящей, теплой кожей, где-то в груди колотилось самое настоящее сердце – мое сердце. Порыв внезапно налетевшего, теплого ветра подхватил меня, унося куда-то ввысь. Потолок пошел паутиной трещин, а после и вовсе, разорвался – могучий порыв уносил куски штукатурки, обломки досок и раствора, заставляя их исчезнуть в ночи. А я выпорхнула – прямо как та фея из рекламы игрушек, в ноздри ударил дурманящий запах ночной морозной свежести. Белесые, крупные снежинки мерно опускались на землю, торопились высадиться молочным десантом, но миновали меня, видимо, решив, что не достойна их внимания.

Я оттолкнулась ногой от воздуха, словно знала, что у меня это получится – и устремилась чуточку выше. Ухмыльнулась рябая насмешница луна, подмигнула большим и тусклым глазом, проводила меня взглядом. Ступай, словно бы говорила она мне, ступай дальше, взгляни на ночное покрывало, на россыпь драгоценных камней-звезд, что я щедро обронила сегодня. Тебе нравится? Мне нравится. А внизу, под моими ногами, копошатся сотни, тысячи крохотных человечков – почти игрушечных. Казалось, наклонись я прямо сейчас – и смогу поймать вон ту спешащую-девушку блондинку. Ухватить её за туловище, поднести к лицу. Нет, они слишком далеко. Они не видят, как я парю среди звезд, как я сама вот-вот стану крохотной звездой.

Рядом со мной парят остальные – куклы? Звезды? Не знаю, не могу разглядеть, просто лечу вместе. Склизкое и противное обвивается вокруг моей щиколотки – внезапно и неожиданно, резко дергает, останавливает мой стремительный полет. Я пытаюсь разглядеть, кто же мне мешает, трясу ногой, стараясь сбить неприятеля. Тщетно. Внизу уже нет города, ничего нет – черный туман заполонил собой тихие улицы, погасил огни, поглотил людей. Я вырываюсь из чужой хватки, оборачиваюсь – мои товарки уходят все дальше и дальше, не желая прийти мне на помощь. Я вскрикивая от ужаса, понимая, что уже не лечу, что меня тянет туда, обратно, в темноту. А мгла беснуется, исходит клубами дыма, разевает многочисленные беззубые пасти. У тьмы нет глаз, а мне кажется, что она смотрит на меня. С жадностью, с огромным желанием скорее добраться до меня, объять собой, сделать со мной тоже самое, что с городом. Вздыхает надкушенная печенька Луны, качая острыми краями плечиков – ничего мол, не могу поделать. И тут я уже готова зайтись безумным криком…

Когда ключ-карта с скрипом вошел в замок, а с той стороны повернули ручку, открывая дверь, я вздрогнула и проснулась. Сон-мечта развеялся, ушел, выплюнув меня обратно в реальность. К звездам, стало быть, потянуло? Живой быть захотелось? А вот н-на тебе! Получи абсолютную беспомощность, вкуси всю свою ничтожность на фоне чужого могущества!

Дверь отворилась, а на пороге застыл человеческий силуэт. Лекса вернулся – от одной только этой мысли мне стало теплей и спокойней. Не одна.

– Нуууу! – недовольно заголосила я. Была бы возможность, еще бы и упиралась. Мои штаны плавно опустились рядом с курткой. Еще немного и ловкие пальцы Лексы доберутся до белья.

Утро встретило меня в ванной. Стоило мне очнуться и придти в себя, как я заметила, что Лекса старательно меня раздевает. Причем, моё мнение об этом он узнать, конечно же, не посчитал нужным.

– И нечего нукать, – совершенно спокойно ответил он, положив остатки одежды на стол. Его рука высвободила мои волосы от резинок, а вскоре я осталась совсем без одежды. Вода в ванной неумолимо шумела. Много раз я мечтала о том, что смогу войти под теплые струи, вымыть голову. Воображение рисовало мне красивые картины того, что я величественной Богиней-Великаншей вхожу в теплое озеро, чтобы омыть своё тело под водопадом. А реальность плюнула мне в лицо тем, что меня собирались сунуть в самую обыкновенную раковину.

Нет, я вовсе не привередничаю, да и вымыть голову – некогда было пределом моих мечтаний. Теперь же – вот она, струя воды что есть мочи разбивается о керамическое дно, жаждет, когда же мне намажут волосы шампунем, а мне стало страшно. Мечтать о чем-то и делать это здесь и сейчас – вещи абсолютно разные, а иногда всё выглядит не так, каким казалось изначально.

Над раковиной висело зеркало и я смогла увидеть себя – щуплая, девичья фигура, космы черных, покрытых пылью волос, роскошные ресницы над глазами – не рисованные, а самые настоящие.

Коричневая масса сгущенным молоком пролилась мне на голову, а я почувствовала стойкий и приятный аромат шоколада. Это теперь так будут пахнуть мои волосы? Мне понравилось.

Посвежевшая и вымытая, я наслаждалась спокойствием. Хотелось закрыть голову и провалиться – не в черную бездну ничего, как обычно, а в некое подобие вчерашнего сна. Так вот что испытывают люди, когда примут душ? Или, не тоже самое? Надо будет спросить об этом у Лексы.

Парнишка занимался тем же самым, что и вчера. Грозно нависнув над клавиатурой – мой словарный запас пополнялся не по дням, а по часам, – он строчил очередные злоключения несчастной девочки эльфийки.

Я удовлетворенно выдохнула, и продолжила смотреть в экран компьютера. Смерть в очередной раз явилась затем, чтобы лишить малышку её драгоценной хозяйки. А несчастная рабыня, будто не осознавая своего счастья, противилась этому изо всех сил.

– Почему она спорит со Смертью? Ведь если хозяйка умрет, она станет свободной. – поинтересовалась я и, немного погодя, добавила, – своей собственной.

– А кому она кроме своей хозяйки нужна?

– Ну, она могла бы жить самостоятельно. Если она такая отважная девочка, что может спорить со Смертью и даже находит в себе силы, чтобы отогнать её – она и одна как-нибудь справится.

– А она не хочет – одна. Ей не нужна такая свобода, в которой нет хозяйки. Женщина была единственным человеком, который обратил на неё внимание. Единственная, кто всё это время заботилась, защищала, оберегала, изредка баловала сладостями…

Мне стало неудобно. Я представила, что ночью Лекса будет умирать, хрипя в агонии, страдая от нестерпимой боли, а некий шаман в черной накидке из шкуры медведя, нависнув над ним, с усмешкой будет смотреть на меня. А я буду протестующее пищать, пытаясь прогнать эту страшную бестию прочь. И, что справедливо, я в самом деле буду всеми силами стараться сделать это. Лекса уже успел стать для меня не просто человеком, нашедшим меня. Он успел стать для меня хозяином. Что будет, если я так и буду его называть? Неприятным уколом сознание напомнило о том, что через десять… уже через девять дней он упакует свои вещи обратно в сумку, обвесится подарками и сувенирами. А меня оставит здесь.

– Ты куда? – поинтересовалась я, стоило ему только встать из-за стола.

– Вернусь скоро. Подождешь?

Как будто бы у меня был хоть какой-то выбор. Юноша щелкнул парой кнопок на компьютере, запустил какую-то программу. Передо мной мелькало многообразие образов. Вспыхивали белые прямоугольники, вещая о каких-то очень важных вещах, угрожающе моргал красный круг, текст которого я не успела прочитать, моргнул синим треугольник, но через мгновение скрылся, как только Лекса с раздражением выругался.

– Что это? – экран моргнул белым, а передо мной возник целый список каких-то странных названий и застывших изображений. Лекса щелкнул по одной из них указателем – и в тот же миг крохотное изображение увеличилось в размерах, став шириной во весь экран. Немолодой мужчина в кепке и очках грозно и смешно хмурил брови.

– Посмотри, пока меня не будет. Я скоро вернусь.

Дверь отворилась, а Уставший Критик все продолжал и продолжал рассказывать о ошибках и нелепостях незнакомого мне фильма. Хоть я и видела его в первый раз, но мне он показался очень смешным. Лекса вернулся с большущим пакетом в руках, сквозь который черным проступала пузатая бутылка.

Пакет рухнул рядом со столом, а бутыль в тот же миг перекочевала в руку молодого писателя. Заученным движением Лекса скрутил голову-пробку. Засевший внутри змей отозвался грозным шипением, но изошел белесым дымком, растворился в воздухе.

– Что это такое ты пьешь?

– Черный ахес – довольно крякнув после первого глотка ответил мне Лекса. – Хорошая вещь, жаль, что ты не можешь попробовать.

Да, подумала я, наверное, жаль.

– Он же черный, этот твой ахес. Разве что-то черное может быть хорошим? Не знаю как у остальных. А у меня этот цвет всегда ассоциировался с чем-то плохим и нехорошим. Парень лишь пожал плечами в ответ – откуда мол, мне знать? Нравиться просто, вот и пью.

– А он не вредный?

– От него только жопа растет. Вкусный он. – отозвался он и зарылся в недрах пакета. Тот возмущенно зашуршал, но выпустил из своего чрева несколько пышущих жаром бутербродов с коричневой корочкой котлет.

– Вкусно… – проговорила я, поиграв этим словом на языке. – Что это такое ваше вкусно? Я слышала его раньше.

– Сложно объяснить, малыш. Сложно и. наверно, невозможно.

– Невозможно? Почему?

– Ну, ты можешь представить себя экономикой? Что купля-продажа, это ты. Что манипулирование фьючерсами на… – он вывалил мне на голову такой огромный поток слов, что я ничего не поняла. Решила, что лучше буду избегать подобных вопросов.

Глянув на часы, Лекса развалился на кровати. Критики все так же продолжал строить рожи и гримасничать. Красная лента с шариком на конце подходила к краю экрана, и, как я поняла, возвещала о том, что скоро веселье подойдет к концу. Интересно, а Лекса запустит мне посмотреть что-нибудь еще?

– Хозяин, а… можно мне посмотреть что-нибудь еще?

Парень поперхнулся, как только услышал подобный вопрос от меня, закашлялся, заскрипела старая кровать.

– Что? – словно не поверив тому, что услышал, переспросил он. Немедленно вскочив с кровати, он угрожающе навис надо мной, развернул к себе лицом. Словно ему было обязательно видеть мои глаза. – Как ты меня назвала?

– Хо… хозяин? – ничего не понимая, ответила я. А как еще мне называть его? По имени? Но ведь это как-то некрасиво. Фактически, он мой владетель, вот и…

– Никогда, слышишь, никогда больше не называй меня так. Поняла? – он не кричал, даже не раскрывал рта для того, чтобы сказать это. Слова сами по себе громом отзывались у меня в голове, пробуждая давно уснувший ужас. Захотелось в тот же миг согласно закивать головой и спрятаться куда-нибудь подальше. Словно в наказание, он выключил компьютер, отрицательно покачал головой, что-то вслух бурча себе под нос.

Повисла неловкая и неприятная тишина. Я смотрела на бликующий черный экран, не зная, чего сейчас во мне больше – удивления? Или все таки обиды? За что он так со мной и чем я это заслужила? Когда чувствуешь к себе отношение, как к настоящей живой девушке – начинаешь мыслить, как живая. Расплакаться? Но ведь у меня нет слез, а так хотелось бы. Большой, толстый и бесчувственный… я не знала, как его назвать. Молчала, стараясь сдержать обиду внутри самой себя.

Пата-пата-пата-пон – отзывалась где-то за моей спиной игровая приставка в его руках, а он молчал. И предавался тягостным размышлениям, костерил меня на чем свет стоит, взывал к мудрости белого лиса и подлости темневеда. Не слышала, но чувствовала, что чем-то задела его за живое. Задела, обидела, можно даже сказать оскорбила. Понять бы вот еще только чем именно…

Он ушел, ничего не сказав мне напоследок. Не попрощался, не провел рукой по волосам, накинул на свою голову шапку и скрылся – аккуратно и тихо закрыв за собой дверь. А я рухнула в пропасть собственного уничижения. Дура! Я обидела единственного человека, который проявил ко мне интерес, который решил позаботиться обо мне? День, начавшийся так хорошо, обернулся катастрофой, по крайней мере, для меня. Что. Если он больше никогда в жизни не заговорит со мной? Придет и со злостью швырнет в мусорный бак, а то и вовсе выкинет в окно? Я плакала без слез. Выла от чувства собственной ничтожности, от безысходности, что навалилась на меня, от обиды – на весь мир разом. Разве это я виновата, что родилась такой – куклой? Что где-то в мире станок неправильно ляпнул кусок пластика, а я вдруг осознала себя живой – моя вина?

Ночь приближалась, сгущая краски тьмы, скрадывая очертания предметов. Сегодня он не придет и осознание этого факта четко засело у меня в голове. Противный смешок коснулся моих ушей, заставив вздрогнуть – и от неожиданности, и от страха.

– Кто здесь? – не очень-то надеясь, что мне ответят, спросила я у пустоты. Хлопнула незакрытая форточка, в комнату ворвался ледяной, холодный ветер. А вместе с ним – я чувствовала, вошло что-то еще. Нечто большее, чем я могу понять и осознать.

Смешок повторился, на этот раз уже почти у самого уха. Казалось, сама тьма обрела голос, чтобы насладиться моей беспомощностью. А после я услышала шепот, странный, доносящийся неизвестно откуда, пугающий и непонятный. Интересно, что бывает, когда кукла сходит с ума? Бывает ли у кукол свои психологи? Думаю, что нет, а это значит, что…

– Какая маленькая крошка. Жалкая, бедненькая, несчастненькая – шепот перерос в самый настоящий голос, а я уже готова была завопить от страха. Вот только бы разжать губы, вот только бы ощутить во рту язык… или проснуться. Осознание того, что это просто сон – обыкновенный кошмар из череды тех, что уже снились мне однажды, пришло откуда-то извне. Проснуться, сказала я самой себе. Надо всего лишь разогнать тьму, прийти в себя, понять, что вокруг – все ненастоящее. И голос, что говорит со мной, ненастоящий. И этот пробирающий до шарниров мороз – тоже. А сейчас я проснусь, встрепенусь сидящей фигуркой на раскрытом компьютере, увижу массивную фигуру Лексы, уже пришедшего обратно и спрятавшегося под одеялом и…

– Он не придет, – голос оказался женским.

– П… покажись! – найдя в себе силы быть мужественной, насколько это для меня возможно, потребовала я. Собеседница не усмехнулась – расхохоталась от подобной наглости, но все же решила представиться. Сгусток тьмы отделился от кровати. То, что в ночи казалось мне просто скомканным одеялом, вдруг подросло, выровнялось извивающимся столпом. Словно где-то там, в кровати, всё это время пряталась огромных размеров змея. Я смотрела, не в силах оторваться от этого зрелища. Смешно, конечно, потому что двигаться самостоятельно я так и не научилась. Столп подернулся дымкой, начал таять, приобретая вполне человеческие очертания. Если всё это мне не снится, то я точно сошла с ума. Вот Лекса-то оценит, если, конечно, ещё когда-либо захочет говорить со мной.

Очертания становились всё более и более женственными. Широкий таз, крепкая, массивная грудь, длинная грива волос, грузно простирающаяся по спине. Обнаженная женщина явилась передо мной из дыма, тьмы и черноты ночи. Мне вдруг представилось, что сейчас мой знакомый писатель откроет дверь и увидит престранную картину. Или ничего не увидит – мне ведь, верно, всё это кажется. А вдруг это сама Смерть пришла за ним, а мне сейчас придется…

– Наглая, нахальная, маленькая тварь. В тебе хватает дерзости говорить со мной в таком тоне? – женщина не злилась, вовсе нет. Казалось, её даже забавлял тот факт, что я позволила себе заговорить с ней. Только не завизжать от страха. Кем бы ни была эта великанша, она так же, как и Лекса, прекрасно слышит меня. Не бояться, не визжать, не кричать. Что она мне может сделать? Оторвать руку? Неприятно. Конечно, но не смертельно. Наверняка со мной когда-то уже проделывали подобные фокусы. Убьёт? Но я по статусу не могу быть живой. Стало быть, мне и бояться совсем нечего?

Разум на подобные вопросы отвечать не спешил. Что ему, сознательному, до моих глупых измышлений и логики. Дескать, ты как хочешь, милая, а я вот не хочу искушать судьбу, лучше буду и дальше бояться.

– Ты забавная, маленькая игрушка. – женщина осторожно подняла меня, провела ладонью по волосам, целиком и полностью наслаждаясь непередаваемым чувством власти. Пускай так, я сдаваться не собиралась.

– Ч-что тебе нужно? Уйди! Сейчас придет Лекса! – я надеялась, что у меня получится её напугать. Интересно, чего я ждала на самом деле? Что сейчас она в испуге отшвырнет меня на стол, скрестит руки на груди, застыдившись и испариться в ночи точно так же, как и появилась.

А она вместо этого расхохоталась. Громко, звонко, нахально. Мне даже стало странно, что никто не постучал по батарее, пытаясь призвать нас к порядку. Я ждала. Что не пройдет и пары секунд, как в дверь постучится техничка, желая справиться, что же тут такого происходит?

– Лекса? И что же он мне сделает, интересно? Напугает удивленной мордочкой? Пустит газы со страху, чтобы я испарилась?

Ног у моей собеседницы не было. Точнее сказать, они. Наверно были, ведь стоит же она на чем-то, но их скрывала черная дымка. Словно она в любой момент готова вновь обратиться тем самым столпом, снопом дыма, коим и была еще пять минут назад.

– Что тебе нужно от меня?

– Всего лишь закусить тобой и ничего больше.

Дым, который закусывает куклами. Осталось дождаться воды, что пьет камень и будет совсем замечательно. Однако, перспектива быть съеденной, пусть даже дымом, меня не очень прельщала. Я ведь, можно так сказать, только жить начинаю!

– Съесть? – мне ничего не оставалось, как втянуть незваную гостью в разговор. Долгий, нудный, с разъяснениями и объяснениями, а там, может быть, придет мой спаситель. Белый Лис, только бы он не остался на ночь у своей пассии, только бы…

– Жизнь бывает не только приятной, она еще может быть очень вкусной. Ты знаешь, что такое «вкус»? Спорю, что нет. Мне жаль тебя, маленькая кроха – за последнее время ты одна из немногих, в ком действительно есть жизнь и искра – настоящие, истинные. Я так долго ждала, что ты рухнешь в мои объятия, что успела потерять надежду.

Я ничего не могла сказать, удивленно замолчав. До этого стояла никому не нужным чурбанчиком в ящике, бери, не хочу! А тут внезапно всем и сразу понадобилась. Одному – поговорить, другой пообедать, третьему, хоть его еще нет, тоже чего-нибудь потребуется – и непременно от несчастной маленькой куколки.

– Но ты вкусила чего-то еще. То, что в тебе почти угасло, вспыхнуло вновь, стало сильней – и вот я уже остаюсь без своей законной добычи! – она поднесла меня ближе к лицу, злобно оскалив клыки и сильнее сжав в кулаке. Злобно блеснули глаза в темноте, всполошились, ожили волосы, чем-то напоминая змей.

Ключ карта встала в паз, щелкнул замок. Незваная гостья вздрогнула, выронила меня из рук. Я обреченно рухнула на стол, наблюдая, как она медленно тает, становиться просто дымом, растворяясь в темноте.

Лекса удивленно покосился на раскрытую форточку, пожал плечами. Взъерошенная кровать не привлекла его внимания. Пошатываясь из стороны в сторону, он скинул сапоги, отрицательно покачал головой, что-то буркнул себе под нос и рассмеялся собственной же шутке.

– Полина, значит? – глянул он на меня, остановившись рядом, пытаясь поставить меня на ноги – безуспешно. Я непослушно падала раз от раза.

Над головой парил самый настоящий рой светлячков. Я с слабой надеждой смотрела им вслед. Они уходили туда – к звездам, все выше и выше, оставляя меня совершенно одну. Ноги увязли в чем-то липком, а за спиной не было крыльев. Я медленно погружалась во тьму, утопая в бесконечной топи мглы. Она все так же клубилась перекисью азота, исходила вонючим черным дымом.

– Знаешь, ты довольно забавная игрушка.

И снова она – повелительница тьмы, прямо передо мной. Растет туловищем из той же самой топи, вот только тонуть не собирается, скорее наоборот. Только теперь не такая огромная, как вечером, одного со мной размера.

– Тебе, верно, показалось, что ты легко отделалась? Страшный монстр ушел, оставил тебя в покое, испугался твоего живчика.

Живчик? Кто такой живчик? Может, она имела ввиду Лекса?

– Не хочу тебя расстраивать. Я всего лишь жду. Жду, когда ты станешь чуточку потолще.

Я попыталась высвободить ногу, почуяв слабину. Сейчас, шептала мне на ухо слепая надежда, сейчас мы воспарим и улетим, оставим эту дамочку с носом. Блажен, кто верует. Почуяв моё сопротивление, топь потянула меня ниже, резко дернула – и я по самую грудь утонула в черной жиже. Мне было мерзко и противно, вспомнился недавний освежающий душ.

– Чего тебе от меня нужно? Что ты ко мне привязалась? Отстань от меня!

Сверчки уносились все выше и выше. Последний из них моргнул на прощанье далеким светом и исчез. Они далеко, мне их уже не догнать.

– Мне нужна жизнь. Не твоя, а та, что вошла в тебя. Двойная жизнь, особый коктейль. Питательный, понимаешь? Ни темневеда ты не понимаешь – она махнула рукой, перетекла дымом мне за спину, её пальцы коснулись моего подбородка. Руки коснулись туманной пелены и увязли, не в силах высвободиться. Мушка, попавшая в сети к пауку.

– П… почему я? Разве больше нет… таких, как я? – сердце исступленно билось, гулом отдавая у меня в ушах. Я уже в этой жиже по самый подбородок. Еще чуть-чуть, и я уйду вниз с головой, рот забьет этой мглистой дрянью, а там… что будет дальше?

– Потому что ты умеешь жить! Не можешь, а хочешь! И жрешь его, жрешь!

Я поймала ртом последний вздох, сжала губы. Тьма вот-вот сойдется над моей головой, в уши проник её противный, радостный смех и…

Я проснулась. Еще не помня, что уже не во сне, я ужаснулась тому, что не могу дышать. Пата-пата-пата-пон – вещала игровая приставка в руках писателя. Где-то за окном недружелюбно подвывал холод и я мысленно поежилась, представила себя на улице.

– Лекса?

– Ммм? – неохотно отозвался писатель. Кажется, он уже почти уснул, а тут я со своими расспросами.

– Что-то случилось? – ему было нехорошо, и я это чувствовала. Ему нехорошо, а мне – жутко. Я боялась темноты, что установилась сразу же, как только он вновь погасил свет, я ужасалась тишины. Мне казалось, что стоит моему спасителю блаженно засопеть, утопая в объятиях перины, как из мглы вынырнет её рука. Повелительница тьмы вновь явится сюда, чтобы закончить начатое, вонзит в меня свои белые до дрожи зубы, откусит побольше… Я не хочу этой ночью вздрагивать от каждого звука, я не хочу, чтобы эта – кем бы они ни была – приходила снова, угрожала мне, а самое главное, Лексе. Вот уж кому я не хотела проблем, так это именно ему.

– Да нет, все в порядке – суховато отозвался парень, видимо, все ещё помня о своей обиде.

– А… а можно ты включишь свет?

– Зачем?

– Мне страшно, – еще никогда в своей крохотной жизни я не испытывала такой неловкости. Даже когда потехи ради с меня сорвали одежду и пытались разрисовать маркером. Да и вообще – откуда я знаю это понятие – неловкость? Я не испытывала его раньше. Странное ощущение, что мне жутко не хочется говорить того, что недавно слетело с моего языка. Что мне стыдно показаться перед ним напуганной глупышкой.

– Что? – на этот раз в его вопросе была заинтересованность. Он явно не подозревал, что я могу чего бояться. Рассказать ему о том, что произошло, пока его не было? И поверит ли он мне? А, может быть, посоветует что-нибудь?

– Мне страшно, – повторила я гораздо тише, чем сказала это в первый раз. Он приподнялся на локтях, словно не поверив. Пожалуй, было чему не верить. Я ждала, что сейчас он грубо спросит у меня – чего мне надо? А потом, не дождавшись ответа, накроет голову подушкой и сделает вид что спит. И не уснет.

– Поговори со мной… пожалуйста!

– И часто ты к ней так приезжаешь? – над нами навис огромный белый плафон светильника. Под моими руками чувствовалась мягкая ткань его футболки, а я тупо уставилась в потолок. Иногда я бросала взгляд на экран игровой приставки. Пата-пата-пата-пон – задорно отбивали ритм крохотные круглые человечки, танцуя и размахивая копьями, продвигаясь вперед. Иногда ритм звучал иначе.

– Не очень. Раза два, а то и один, в год. Как повезет с работой. Отпуск не всегда дают, когда надо.

– Вот оно что – протяжно ответила я и мне стало грустно. Несчастный парнишка вот уже который год добивался руки и сердца милой и прекрасной, по его же словам, девушки, но всё время умудрялся попасть впросак. Удивительно, но все эти годы его избранница оставалась одна, а потому с каждым разом в груди Лексы вновь загорался огонь надежды. Сегодняшнюю ночь он хотел встретить не в одиночестве. И не со мной.

– Когда-нибудь, если у меня будет здесь своё жильё… – мечтательно выдохнул он. Противно скрипел пластик клавиш. Крести-крестик, треугольник, крестик. Пата-пата-пон-пата.

– И на что ты планируешь его купить? – вопрос родился у меня в голове сам собой.

– Может быть, издамся…

– И поэтому ты пишешь книги? Ты издавался?

– Нет, но хотелось бы. Несколько текстов забраковали.

– И ты всё равно продолжаешь писать? Тратить на это время?

– Да.

Он отвечал односложно, явно не расположенный к длинным тирадам. Такой многословный в описаниях, он, казалось, не умел подбирать нужные слова здесь и сейчас. А, может быть, просто не хотел. Я лежала у него на груди, изредка покачиваясь из стороны в сторону, когда он двигал руками. Такой большой, массивный, теплый и мягкий. Словно мне разрешил полежать на себе гигантский плюшевый мишка. Казалось, еще минута – и я утону в нем, как до этого тонула во сне. Только на этот раз не во мгле, а душевной доброте.

– Лекса?

Пон-пон-пата-пон – и глазастые кругляшки, смешно перебирая крохотными ножками, устремились в последнюю атаку на великана. Тот пошатнулся, удивленной подобной прыти малышей, а потом и вовсе замертво упал. Или решил притвориться мертвым и не связываться с глупой малышней. Выплывшая с нижнего края экрана надпись возгласила о победе. Не прошло и секунды, как экран потух, а Лекса заворочался, чуть не уронил меня на пол, но вовремя придержал рукой. Приставка скользнула под кровать.

– Лекса?

– Тебе все еще страшно?

От него пахло ландышами и потом.

– Нет… уже нет. Можно я… останусь на тебя? – признаваться в том, что змей ужаса все еще ворочается у меня где-то внутри, не хотелось. Но и возвращаться туда, на стол – так далеко от него, не очень льстило. Он ничего не ответил мне. Мерцал в повисшей ужасной тишине плафон светильника. Его рука чуть придавила меня к его груди.

– Лекса?

– М?

– Это ведь ненормально, да? Что я говорю с тобой?

– Наверно.

– Лекса?

Писатель молчал, тщательно делая вид, что уже уснул. А, может быть, так оно и было. Мне уже не так страшно, я успокоилась, вот только я поклялась самой себе в том, что не буду спать. Лучше подумаю о чем-нибудь, а еще лучше – о ком-нибудь. Повелительница тьмы мне мало интересна, а вот Лекса – лучше думать о нем. У него теплая, большая, мозолистая ладонь. Где он там говорил, работает? На заводе? Мне сразу же представилась вереница станков, стальные гиганты, возвышающиеся над крохотными людьми. Мощь железа и электроэнергии, вой пугающих механизмов, скрип шестеренок, искры и летящая во все стороны стружка. И человек, умело лавирующий между слетающими с резца огненными снарядами. Стоит лишь коснуться его одежды, как она опалится, пойдет черным…

Я повернула голову в сторону, чтобы было поудобней лежать и… что я только что сделала? Повернула голову? Сама?

– Лекса? – вновь попробовала я дозваться своего спасителя, но тщетно. Он буркнул что-то невнятное, шумно вздохнул и громко захрапел. А мне стало смешно и хорошо. Я двигалась! Сама! Это же означает, что я могу научиться ходить, быть почти настоящим человеком! Лекса, почему же ты спишь, я так хочу рассказать об этом – тебе и только тебе!

Может быть, он просто слишком сильно надавил на тебя, а пук волос за спино мешался, вот голова и повернулась – поспешил расстроить меня разум. Тогда как проверить? Есть только один способ – повторить эксперемент. Я поднатужилась и… ничего. Тогда как же оно получилось в прошлый раз? Может быть и вправду. Просто сильно нажал…

Сдаваться так просто не хотелось. Это не совпадение, звонко голосила далеко упрятанная надежда, мы можем двигаться! Я представила, что поворачиваю шею в сторону. Меня кольнуло так, что я вскрикнула, изошла вздохом, полным боли и отчаянья, распласталась на его груди. Теперь передо мной вновь висел белый, не выключенный плафон. Писатель оставил его включенным, наверняка, для меня, чтобы мне было не так страшно.

У меня вновь получилось, вот только радости по этому поводу я не испытывала. Боль – незнакомое чувство, медленно выходило из меня. Так значит, вот она как выглядит? То есть, чувствуется, конечно же. Не завидуя я тогда людям…

Сил на то, чтобы еще раз повернуть голову у меня не осталось. Шарнир при каждой новой попытке отдавался отголосками боли, а сама она будто норовила вновь скользнуть в моё тело – мало показалось, болезная? Сейчас мы тебя еще разок!

Но ведь когда мою голову двигают люди – я ничего не ощущаю. Никакой боли, разве только что угол обзора меняется. Мне вдруг вспомнилось, что когда-то моя бывшая хозяйка обернула голову на целый оборот – вокруг своей оси. Ничего подобного, на то, что я испытала только что. Стало быть, это происходит только тогда, когда я пытаюсь сделать движение самостоятельно? А, может быть, это мироздание сопротивляется мне? Подавляет самым примитивным, но самым действенным способом. Испытывать подобное еще когда-либо у меня не было никакого желания. Но, постойте, я ведь первый раз ничего не почувствовала. Загадка за загадкой! Стоило только Лексе появиться в моей жизни, как он успел вдохнуть в меня надежду, посеять ростки обычных, но недоступных мне ранее чувств, даже Повелительница Тьмы – только сейчас появилась! Странно всё это. И необычно.

Боец без особой уверенности поводил стволом ружья из стороны в сторону. Хищное дуло старательно выискивало цель. Явись же, хоть кто-нибудь, явись – и я выдам тебе порцию горячей радости! До ушей долетали чьи-то крики, шипел динамик, изредка доносились координаты очередного противника.

– Сектоид на двадцать пять-шестьдесят четыре!

Слишком далеко, он не успеет. А сканер неумолимо пищит, предупреждая о том, что кто-то есть поблизости, знать бы только кто. В памяти всплыла маленькая девочка – веснушчатая рыжуха прижимала к груди плюшевого мишку, размазывая слезы по грязному лицу. Она не видела, как сквозь пыль и грязь к ней подбираются мутоны и криссалид. Появись он десятью секундами позже, не вытащи её к кораблю и тогда…

– Счастливчик, что там у тебя?

Он не ответил, закусил нижнюю губу. Не отвечать сослуживцам – нехорошо, мало ли чего подумают. Проскрипел сервомоторами могучий бронескафандр, пробегающий рядом. Наши рядом – теплотой отозвалась мысль, разливаясь по телу. Когда наши – хорошо. Плохо, когда чужие.

– Счастливчик?

– Ищу, – сухо, сквозь зубы, выплюнул он. Ему пообещали прислать кого-то в помощь. Только бы не Ольгу – девка еще пороха не нюхала, не знает, насколько тут может быть опасно.

Скрежет заставил его вздрогнуть, резко развернуться – нет, показалось. Но противник его видит и теперь дразнит, з-зараза. Когда дразнит – это плохо. Счастливчик делил всё происходящее с ним только на хорошо или плохо. Капля крови пробороздила на его грязном лице борозду, сорвалась вниз, заставила шмыгнуть носом. Задели – там, у магазина. Теперь три дня в санчасти лежать. Хорош-шо, черт побери, оч-чень хорошо. В санчасти девки мясистые, хорошие, на ощупь мягкие. И пайка двойная…

За дверью. Сканер торжественно мурлыкнул – тама вон ищи, будет тебе счастье. Было бы мне счастье, подумал Счастливчик, да несчастье подошло. Или как там звучала эта пословица?

Дверь с грохотом раскрылась от удара его сапога, рухнула на пол, поднимая тучу пыли. Гранату надо было, высказал свое мнение сухим голосом разум, гранату – и делов! Граната – хорошо, а если гражданские? Плохо. Склад, на который, верно, заглядывали только по праздникам. Бесконечность полупустых полок, небоскребы картонных коробок, ухмылка рыжей ржавчины. Кто-то шмыгнул носом. Человек, кажется, хотя кто их знает. Маскироваться научились, с-суки.

Плачет. Счастливчик улыбнулся. Сейчас он зайдет вон за тот стенд, увидит чудом спасшуюся от бластеров пришельцев и погонит её к «Рейнджеру». А там, глядишь, Томаш сообщит, что усе, робятки, округ зачищен, можно лететь домой и ужираться в хлам. Ужираться, конечно же, плохо, но так приятно…

Он не прогадал. Девчонка. Рыдает, сжавшись в комок, боится открывать глаза. Серая миниюбка, на массивной груди, что пряталась под белой блузкой – бейджик. Секретарша. Счастливчик выругался – на его внучку похожа. Поди, только вчера школу закончила, а вон смотри-ка – сегодня уже так важно. Секретарша!

Медленно, не делая лишних движений – а то вдруг она уже инфицирована? Подобрали тогда паренька. Выглядел странно, живот раздулся. А оказалось – в нем криссалид засел. Счастливчик в зомби не верил, до тех пор, пока своими глазами не увидел. Тот засланный казачок тогда чуть весь экипаж не пожрал. Благо, Томаш тогда наготове был – придавили гадину прежде чем делов натворила.

Но эта, вроде. Не толстая, не брюхатая.

– Человек, девушка. – Счастливчик очень пожалел, что у него нет новейшего доспеха из лаборатории. В нем не только сканер встроен, а еще и способность проверить – не прячется ли под личиной кто-нибудь другой, провести анализ воздуха и…

Сканер вспыхнул красной точкой. Сзади кто-то – на уровне рефлексов понял боец, развернулся.

– Идем, Марк, мы уже идем! – голосил из динамиков Томаш, поняв, в какую передрягу угодил его соратник. Потерялась где-то посланная ранее Ольга, а, может быть, увязла в каком-нибудь уличном бою. Бывает, всё бывает.

Криссалид водил толстыми жвалами, роняя противные и жгучие, как кислота, капли слюны. Не один – сердце Счастливчика ушло в пятки. Двое, трое, четвертый, как в фильмах ужасов ползет по стене. Ловушка.

Ловушка – это плохо, но разве не бывал он в таких передрягах? В таких – не бывал – услужливо отозвалось сознание. Палец дернул спусковой крюк – ружье плюнуло огненным градом в сторону ближайшего противника, разорвало его на части. Оставшиеся не стали дожидаться. Двое бросились на Счастливчика, тот что по стене, криссалид-паук чертов, наметился на девушку.

– М-мать! – выругался боец. Первый подоспевший получил костяшками стальной перчатке прямо в хиленькое туловище, успел плюнуть в Счастливчика, но промазал. Отлетел тряпичной куклой в сторону, обрушил плеяды поставленных друг на друга коробок. Пошатнулся стенд…

Девчонка осознала, в какой передряге оказалась, теперь уже не хныкала – выла волчицей, находясь в неизбывном ужасе.

Второй криссалид попытался скользнуть под ноги, повалить человека, а когда тот неуклюже начнет подниматься – прикончить.

Счастливчик обладал хорошей реакцией. Наверно, даже слишком хорошей для его лет. Выстрел прошел мимо, обдал криссалида искрами, ушел рикошетом куда-то в сторону. Последний патрон. А я ведь говорил – перезарядись! – гневно выпалил напоследок рассудок. Деревянный приклад рухнул на голову огромного насекомого, мощный пинок отправил его вслед за своим собратом.

А третий, тот, что полз к девушке, уже готов был рухнуть на неё сверху. Внучка расстроится, грустно подумал Счастливчик, юркнув под него. Криссалид упал на него, вонзил жвала, разрывая кожу. Алая кровь брызгами обагрила стены, тонкая костная игла проникала внутрь – занести паразита. Пищал сканер – свои рядом. Свои – это хорошо…

Очередь прошлась над головой у криссалида – Ольга еще плохо умела стрелять и никогда до этого, вживую, не видела инопланетянина. Переволновалась, испугалась и…

Жук подпрыгнул, забавно перебирая лапками по воздуху, шмякнулся о стену, оставляя на стене желто-зеленый след своих внутренностей.

– Готов! – обреченно заметил Томаш, шмыгнул носом. Прижучил гаденыша, а радости не было. Счастливчика-то больше нет. Ольга выводила девчонку, а Томаш подумал, о том, что ему жаль, попросил прощения заранее и швырнул гранату.

Стена рядом с снайпером обрушилась, мощный удар отшвырнул юойца в сторону. Двое – мехбоец и берсерк сплелись в единое целое, как клубок змей, и то и дело обрушивали друг на друга могучие удары. Скрипела сталь, шипели разорванные в клочья потроха механического гиганта, из пробоин торчали некрасивые трубы и шестерни скелета. Засада – от осознания такой оплошности Томашу захотелось завопить. От обиды, ярости, злости и чего-то еще. Остальные идут, остальные спешат на помощь.

Мутон выпрыгнул из пробоины в стене, прошелся бластером рядом с командиром отрядом. Хорошо, что у них зрение слабое, подумал Томаш. Кулак рухнул на голову мехбойца, а та лопнула, как арбуз. Берсерк грузно поднялся и завопил во всю мощь своей глотки. Победитель!

Победителем он был недолго. Лазарь, хоть и был медиком, но сегодня сжимал в своих руках тяжелый лазерный лучемет. Не прошло и мгновений, как берсерк обратился в кровавую кашу.

Бухнул взрыв брошенной Томашем гранаты, обдав осколками мутона – тот повалился на пол и затих. В динамиках прохрипел визг Ольги. Минус один, Томаш облизнул высохшие и разбитые в кровь губы, минус один…

– Что с тобой?

– Ничего, – я, наверное, пожала бы плечами. Лекса сидел, стиснув зубы, теребя собственный подбородок. На экране компьютера игрушечные бойцы стреляли, взрывали, вспыхивали огнем, падали замертво. Он шмыгнул носом – кажется, он чувствовал тоже самое, что и я.

– Да ты, никак, плачешь?

Я не плачу. Не могу плакать, а хочется.

– Почему ты так сделал? Почему ты дал им умереть, почему бросил того бойца под ту тварь, почему? Ты ведь мог… загрузить! Ты же сохранял игру, ты же можешь переиграть! – я обрушила на него плеяду обвинений. Словно это лично Лекса устроил засаду из жуков-переростков, словно именно его волей они напали на несчастных бойцов с инопланетной угрозой. Я понимала, что не он. – Тебе просто лень, да? Лень щелкнуть на кнопку?

Я ждала, что он усмехнется. Улыбнется во весь рот, потреплет пальцем по волосам и скажет, что это – всего лишь игра. Там всё – ненастоящее. И умирают там не люди, а всего лишь… всего лишь игрушки. Куски кода, текстурки и модельки…

Он стиснул зубы покрепче, почему-то посмотрел в сторону окна. Не улыбнулся. Не рассмеялся.

– А если бы я… настоящими вот так командовал? Тоже бы перезагрузился?

Мне вдруг стало стыдно, а он провел пальцем по моим глазам. Не плачь, малыш, куклы не плачут. Куклы не плачут, согласилась я, но ведь так хочется научиться…

Лекса хрустел чипсами за моей спиной. Оранжевые пластины методично исчезали у него во рту, а он пялился в толстую книгу. Оную ему подарила девушка, а потому он гордо поклялся самому себе, что прочтет её от корки до корки. Даже если не интересно будет. Стоило мне только спросить у него о избраннице, как он тут же расцветал лицом, в мыслях представляя её лик. А вот показать фотографию отказался, сославшись на то, что у него её нет. Ну, нет так нет, я не против.

Телевизор работал только для меня. Под меня Лекса заботливо сунул свернутый носовой платок, аргументировав тем, чтобы мне помягче было. Помягче мне не было. Никак вообще не было, но я поблагодарила его за заботу. В конце концов, когда за тобой ухаживает кто-то такой сильный, большой и заботливый – очень приятно. Я с удовольствием смотрела абсолютно всё, что показывали. Компьютер и телевизор уже успели обогатить мои знания о мире и стране, в которой мы находимся. С каждой секундой, стоило мне увидеть текст, я жадно глотала его целыми абзацами. И не понимала, как Лексе могут нравиться чьи-то чужие выдумки, когда собственный мир полон… я не знаю чего! Всего и сразу! Странностями и необычностями, банальностями и обыденностями. И все – все они мне интересны.

Впрочем, чужие выдумки оказались не так уж и плохи. После того, как Лекса проснулся – не бросился строчить продолжение приключений маленькой эльфы, а объявил, что сегодня у него – выходной и он, следовательно, будет отдыхать. Он долго объяснял мне, почему не хочет сегодня писать, будто бы я его в этом обвиняла. Успокоившись, он запустил игру. Я ожидала увидеть некое подобие тех человечков на тонких ножках, а увидела чуть ли не настоящее кино. Лекса объяснил мне, как делают подобные игры, а я вместе с ним с головой ушла в борьбу с инопланетянами. До того самого момента, как он потерял половину группы в одном из боев.

Тройка синих коней тащили за собой телегу без ямщика, чтобы через секунду рассыпаться кучей квадратных пикселей. А они, в свою очередь, нырнули под днище телеги, обратились в надпись «Вести», приподняли её над собой.

– С вами Игорь Лушеев на телеканале «Телега» с последними известиями за сегодняшний день! – бодро возгласил корреспондент, то и дело подглядывая в лежащий на столе лист. За пять минут я успела узнать, что войска на юге соседней страны столкнулись с отчаянным напором сепаратистов. Землетрясение в стране цветов и больших, желтых ягод локализовано и обошлось почти без жертв. Одетый в накидку из волчьей шерсти, размахивал лапкой на цепи священник Белого Лиса, благословляя народ и желая всем доброго утра и дня.

Белый Лис – я вдруг вспомнила, что частенько и сама поминала его, вот только не знала, кто он на самом деле. Правитель этой страны? Вождь, может быть, мудрый шаман?

– Лекса, а кто такой Белый Лис? – я словно бы забыла о том, что он занят чтением.

– Бог, – спокойно и, я уверена, не отрывая глаз от книги, ответил он.

– Бог?

– Ну, существо, которое стоит выше над всеми людьми. Якобы, он создал нас всех и вообще всё.

– И… и это правда? Он правда всех нас создал?

– Нет, конечно же, – почти обиженно отозвался писатель. – Глупо верить, что где-то под облаками сидит большой волк и раздает людям радости и благодати.

– А он раздает? – словно не слыша всё то, что он сказал до этого, вновь поинтересовалась я. Мир – не душный ящик шкафа, мир – бесконечность. Бесконечность, которую мне никогда не познать, даже если я научусь ходить и двигаться. Стоит ему сказать о вчерашнем успехе, подмигнуло мне сознанье. Я подумала, что не стоит. Говорить или делать вид, что разговариваешь с куклой – один вид сумасшествия. Но если вдруг увидишь нечто совсем из ряда вон выходящее – испугаешься. Мне вспомнился ужас, когда перед моими глазами из мрака и тьмы явилась Повелительница. Не хочу пугать Лексу.

– Кто его знает. Честно говоря, я не верю. Но это еще не означает, что его нет. Точнее сказать – я предполагаю его существование как таковое, но не верю, что он такой, каким его так щедро расписывают служители логова. Ответ показался мне неопределенным, словно Лекса сомневался в собственных словах и не знал, как их правильно сформулировать. Мне в голову пришла мысль о том, что когда-нибудь, когда я смогу двигаться, я буду в тайне от Лексы включать компьютер и искать, искать, искать информацию в интернете. А через семь дней он уедет – едко напомнила мне память. Через семь дней всё закончится.

– Ты возьмешь меня с собой? – в очередной раз, позабыв про телевизор, спросила я.

– Не знаю. Может быть. Я подумаю над этим завтра, – нехотя, после недолгого молчания отозвался парнишка. Интересно, что ему мешает? Ведь я же… я же маленькая кукла, не займу много места – ни в сумках, ни у него дома. Тогда почему он не хочет меня забрать, чего боится? И почему не может сказать прямо, отделываясь от меня обещаниями подумать завтра?

– Нет, нет и еще раз нет! – мордастый и бородатый мужик тряс свернутой газетой в руках. Побагровев от негодования он, верно, готов был проглотить собственный галстук. Я продолжила смотреть новости. – Работники службы ОНО нарушают права человека! Доколе, я вас спрашиваю, доколе они будут издеваться над нами? Красть наших детей и проводить над ними бесчеловечные опыты, допросы, тестирования? И каждый раз, каждый раз, когда мы выглядываем в окно – что мы видим? Вооруженный отряд из трех человек, в масках, патрулирует улицы. Они работники правопорядка? Нет! Может быть, у нас военное положение, чтобы ходить с штурмовыми винтовками наперевес? Нет! А вы только посмотрите на их начальников! Сытые и довольные рожи! В прошлом году финансирование здравоохранения и образования уменьшилось на пять процентов. Зачем? Чтобы передать дополнительные средства в службу ОНО!

Репортер молчал, лишь часто моргая и не смея вставить даже слово в этот проницательный монолог. Наконец, свирепый бородач успокоился, сделал несколько глотков из стакана с водой.

– Но что вы скажете о том, что они защищают нас от аномалий? – набравшись смелости, поинтересовался репортер. – Только за последний год им удалось спасти свыше миллиона человек от всевозможных аномальных ситуаций. Вспомните инцидент в…

– Я ничего не буду вспоминать! – мне казалось, что мордастый сейчас вскочит со своего места и попытается придушить. Неважно кого – лишь бы выплеснуть свою злобу. Но вместо этого он продолжал поливать ядом: – Эти так называемые аномалии – тщательно проработанные мистификации. Скажите, зачем нужен был королю Анхурсу инквизитора, когда ведьмы исчезли? Ответ очевиден и инквизиция была распущена, что послужило уроком для всех остальных. Угроза – истинная или мнимая должна быть всегда! И не важно, как она будет называться – ведьмы. Драконы или же аномалии.

– Да, но, позвольте, есть свидетельства людей, которые пострадали от этих самых аномалий и…

– Именно! ОНО не только занимается тем, что врет нам в глаза, выкачивая деньги из карманов честных граждан и бюджета страны, они еще и калечат нас за это!

Он говорил что-то еще, но я больше не слушала. Аномалии. Что это такое и как они выглядят? Обыденность этого мира вползала в моё сознание новыми красками. Когда кажется. Что ты видела уже почти всё – внезапно появляется что-то новое. Интересное, необычное, захватывающее.

– Я скоро вернусь. – Лекса уже влезал в свою куртку – я за своими размышлениями и не услышала, как он начал собираться на улицу.

– А… когда ты вернешься?

– Скоро. Знаешь ли, людям надо что-то есть. – словно в упрек ответил он мне. Телевизор моргнул на прощание и покрылся черной пеленой потушенного экрана. Оставлять включенной какую-либо технику писатель не хотел.

Одиночество и тишина – прекрасные учителя. Только что ты готов был разливаться соловьем, радуя разговором собеседника, а вот уже сидишь – молча, задумываясь над каждым сказанным словом. Сколько слов мы умудряемся сказать зазря? Выболтнуть, вытолкнуть из себя, сорвать с языка, пустить конфетным фантиком по ветру. Словно выбрасываем мусор. Знаете, если у вас не получается найти слова – то это лишь потому, что они теряются в потоке своих товарок. Помолчите, окунитесь с головой в тишину и может быть тогда вам улыбнется удача.

Я, как и прежде, думала и мечтала, разве только что теперь оба эти занятия вышли на новый уровень. Раньше я могла думать только о том, чтобы увидеть белый свет, а мечтала найти себе новую хозяйку. Теперь же я думаю о том, сколько тайн хранит в себе мир и мечтаю не стать обедом для одной очень импульсивной дамы. Которую, к тому же, видела только я. Кукла-сумасшедший, марионетка, возомнившая о себе невесть что. Крутится в несуществующих мозгах недавно услышанное слово – аномалия. Что, если я – это аномалия? И те самые сотрудники службы ОНО должны явиться за мной, утащить в свои застенки и уничтожить? Мне представился огромный конвейер: масляный, выдыхающий пар из чугунных труб, грохочущий механизмами. Течет, ползет змейкой лента-цепь, за которую клещами подвешены обезображенные, потерявшие в тяжелых боях конечности, обнаженные куклы. Как я. С треском опускается на пластик беспощадный пресс, хрустит расколотый пластик. И все в беззвучной тишине – по близости нет тех, кто умеет слышать кукол…

Стало страшно. Вдруг, они сейчас ворвутся прямо сюда, в комнату, с пулеметами наперевес? Прямо как те бойцы с инопланетянами? Что чувствовал сектоид, прежде чем в него разрядили половину магазина? Не знаю.

Солнце ласково улыбалась своими лучами сквозь окно и задернутую занавеску. Я поднапряглась и попыталась повернуть голову – в этот раз мне было больно, но уже не так, как вчера. А что, если боль пропадает после тренировок? Как у людей – чем больше тягаешь штангу, тем…

– Молодец.

Меньше всего я ожидала сейчас чужой похвалы. Скажи мне это Лекса – и я готова была бы вертеть головой с утра до ночи, лишь бы он хвалил меня почаще. Но писатель ушел за обедом, так что говорить со мной могла разве что Повелительница Тьмы. Я осторожно повернула голову на голос – пусть нахалка знает, что я не так проста, как кажусь. Лишь спустя мгновение до меня дошло, сколь глупы и тщетны подобные выходки перед ней.

Говорят, что мир спешит удивлять. Что стоит только появиться на свет – как поток новой информации захлестнет, смоет… а потом низвергнет вниз крутым водопадом. Рядом с столом стояла девочка. Маленькая, лет десяти, может быть даже младше. Моя хозяйка решила вернуться за мной? Да нет, моя-то рыжей была, а эта – златоволосая. Улыбается, хлопает длинными ресницами, сапфирами горят голубые глаза. Из-за спины выглядывают белоснежные маленькие крылышки, почти до пола достает длинное белое одеяние.

Я молчала. Задавать вопрос о том, кто сегодня решил закусить мной – излишне. Пусть сами чешут языками, а мне лень. Гостья, в отличии от прошлой, выглядела не злобной, милой и доброжелательной. Руки с маленькими пальчиками, красивая белозубая улыбка, сияющий круг над головой.

– Я – Аюста, – представилась, наконец, девочка, протянув свою ладошку к моей руке и подержавшись пальцами за нее. Мне вспомнилось, что тоже самое делали люди, когда здоровались друг с другом.

– П-привет? – неоднозначно ответила я. В конце концов, я не знаю, чего ожидать от этой девчонки. Следуя последним событиям, может произойти что угодно. Она заявит, что Повелительница Тьмы – её мама и попросила забрать меня, так сказать и принести к ужину. А, может быть, она сейчас усядется на полу и будет играть со мной в дочки-матери. Мне стало противно об одной только мысли об этом. Противно и странно – еще четыре дня назад это был предел моих мечтаний…

– Тебя ведь Полиной зовут, правда?

Вот оно что. Я еще вчера хотела спросить, что значат слова Лексы, когда он только зашел в комнату. А теперь, оказывается, это моё имя. Остается только гадать, каким образом он сумел его узнать. И почему его знает эта девочка? Меня неприятно кольнула мысль о том, что моё имя знают абсолютно все, кроме меня самой.

Молчание затянулось. Аюста, кажется, не знала, о чем говорить дальше и я решила её подтолкнуть.

– Ита-ак, Аюста… кто ты такая? И – главный вопрос: ты не собираешься меня съесть?

Последний вопрос заставил девочку смущенно зардеться. Она осуждающе посмотрела на меня, словно спрашивая, как я могла только подумать о ней подобное? Мне стало стыдно – девочка и в самом деле не вызывала каких-то опасений.

– Она уже была здесь, да? – Аюста без разрешения взяла меня в руки. Я промолчала против такого произвола. Девочка притулилась в углу, рядом с огромными черными сумками Лекса. Торчал большущий красный игрушечный руль из шелестящего пакета, улыбалась мордашкой плюшевая лисичка. Надо будет попросить у Лексы потрогать это чудо…

– Повелительница тьмы? – на всякий случай поинтересовалась я, сначала не поняв, о ком идет речь. Девочка ловко управлялась с моими подвижными частями, усердно придавая моему телу определенную позу. Покончив с этим, Аюста усадила меня в своих ладонях. Я терпеливо ждала, понимая, что наконец-то нашелся тот, кто ответит хотя бы на парочку вопросов и рассеет туман таинственности.

– Юма. Её зовут Юма. Она поедает таких, как ты, точнее сказать… – маленький ангел посмотрела на потолок, словно ища там подсказку, лишь потом вновь опустила взгляд на меня. – Точнее сказать, она ест жизнь таких как ты.

Юма, значит. Звучит, как имя злобной колдуньи из простейшего мультика. Я представила на вчерашней гостье черный колпак и мантию, увитую змеями. Получилось довольно похоже.

– А таких, как я – много? – следующим вопросом, который я планировала задать, должен был стать о людях, как Лекса. Их тоже много? На каждую куколку – свой писатель?

– Нет, не очень, – лицо девочки вмиг погрустнело. Второго вопроса мне задать не дали, Аюста сразу перешла к делу: – Я – дитя света, мы приглядываем за… такими, как ты.

Она смутилась еще больше. Видимо, «такие, как я» зовутся не очень приятным для слуха словом. Ну и ладно, в обиде не буду. – Я пришла затем, чтобы помочь тебе. Ты ведь научилась… двигаться сама, да?

Мне собирались помочь. День ото дня не легче, и я, как всегда, в центре происходящего. Оставалось гадать – кто придет ко мне завтра? Не сильно удивлюсь, если Белый Лис спустится из своего небесного логова…

Не говоря лишних слов, я поднапряглась. Голова повернулась, устремив мой взор прямо ей в глаза. Аюста, кажется, только сейчас поняла, что всё это время я смотрела лишь на её щеки и подбородок.

– Молодец! – девочка мигом позабыла о своём промахе и, казалось, готова захлопать в ладоши, не потрудившись вынуть меня из них. Она невольно качнулась, а я чуть не упала.

– Извини, я не хотела. Ты можешь двигаться! Ты… можешь… двигаться! – в её глазах читалась самая настоящая, искренняя радость. Не удивление, словно она каждый день слышала о том, что куклы могут двигаться самостоятельно, а радость от того, что, наконец, увидела такую диковинку. Словно она была не Аюстой с крыльями за спиной, что пришла помочь мне бороться с злобной Юмой, а самой обыкновенной девочкой. Мало ли малышек мечтает о том, чтобы их любимая кукла вдруг заговорила или начала ловко двигать руками и ногами? Странно вот только – она ведь уже видела, как я повернула голову, когда пришла ко мне. Или она хвалила меня за что-то другое?

– Это очень хорошо, – уняв собственный восторг, выдохнула она. Мне показалось, что девочка очень хочет поправить мешающий ей локон волос, неудобно упавший прямо на глаза. Но она боится выронить меня из рук. Тот самый неловкий момент, когда чувствуешь себя чем-то важным… – Ты и дальше должна пробовать двигаться – самостоятельно. Тебе ведь снилось, что тебя утягивает темнота?

Я вспомнила те кошмары, что снились мне до этого и те, что были недавно. Хотелось кивнуть головой, но, на этот раз, движение отозвалось жуткой болью. Это не скрылось от глаз Аюсты.

– Тебе будет больно, но только поначалу. Знаешь ли, куклы не должны двигаться, вот твоё собственное тело и сопротивляется этому. Оно не привыкло к тому, что ты можешь так делать.

– Кстати, а почему я так могу делать?

– В тебе есть искра. Ты знаешь, что-нибудь про искру? Вижу, что не знаешь. Это… нечто вроде того, что может сделать живым неживое. Как волшебство. Так вот, возвращаясь к кошмарам – ты ослабла искрой, её в тебе почти не осталось, а потому Юма тебя чуть не съела. Но… я не знаю, что произошло, но ты стала сильней. Она ведь пыталась тебя напугать, да?

– Еще как! – тут же отозвалась я.

– Когда ты учишься чему-то, пытаешься сделать что-то самостоятельно – твоя искра растет. Становиться сильнее, не такой жидкой, чтобы её можно было поглотить. Вот она и пытается тебя запугать, заставить потерять надежду. А страх убивает искру.

Я не заметила, как за окном вновь потемнело – от Аюсты, как истинной дочери света, исходило свечение, будто от лампочки. Лекса же обещал вернуться пораньше – опять обманул? Хотя, сколько прошло времени с того момента, как он ушел? Не знаю.

Комната задрожала. Покосилась картина над нашими головами, подпрыгнул – я слышала, компьютер Лексы, рухнул на пол пульт от телевизора. Аюста подняла голову. Осмотрелась по сторонам. Кажется, ей стало страшно – точно так же, как и мне, только она не хотела этого показывать. Тьма в том месте, до куда не доставал свет от девочки, сгущалась, обращаясь густым туманом, а потом и черным дымом. Кажется, сегодня встретятся две противницы. Аюста, конечно, девочка хорошая, но, я сомневаюсь в том, что она сможет что-то противопоставить силе взрослой женщины. Хотя, кто их знает, внешность бывает обманчивой. Вдруг под личиной стеснительной и милой девочки прячется могучий воин? Сейчас щелкнет застежкой молнии, сверкнет мечом света, заиграет бугристыми мышцами и…

Повелительница Тьмы – звать её Юмой у меня почему-то не получалось – сверкнула белыми зрачками глаз на Аюсту. Та прижала меня к груди, не собираясь отдавать злой колдунье.

– Забавно.

Я ждала, что сейчас польется поток слов, проклятий, насмешек. А Дымная Дама, кажется, всё в мире считала забавным. Меня, мою жизнь, Аюсту, что сжимает меня в руках… Я не видела, но представляла, как девочка сейчас озлобленно зыркает на противницу.

– Уходи! – голос Аюсты дал слабину, прозвучал, как визг.

– Вдвойне забавно. Знаешь, я ждала кого угодно, но чтобы тебя…

А потом было нечто…

Ладони Аюсты пылали если не огнем, то чем-то очень похожим на него. Черные, словно в смоле, руки её противницы мерцали сиреневым светом. Весь мир – одна большая комната, залитая лишь темнотой. Весь мир – вспышка света, что слепит глаза. Еще секунда и, наверно, увидишь, как зарождался мир. Озлобленные, не девочка с женщиной, а свет с тьмой столкнулись лбами, отвешиваю друг дружке массивные удары. Я не успевала следить за ними, повиснув над полом. Я вновь обладала кожей, я вновь была человеком. Грустно, подумала я – ведь это всего лишь сон. Последний кошмар, чтобы завтра уже – не проснуться. Лекса найдет в своей комнате не любопытную Полину, готовую поглощать новую информацию вагонами – а всего лишь безжизненную тушку. Тельце с шарнирами, кусок пластика, место которому – в душном ящике. Что он, интересно, подумает? И что будет делать? И что сталось там, в комнате?

Аюста проигрывала и я это видела. Еще одним ударом больше, и она согнется, прогнется под тьму, падет на колени, а свет, что исходит от неё – померкнет. А там из пола вынырнет щупальце мрака, обовьет её крохотное тельце, утащит в свою трясину. Можно не расстраиваться – я следующая.

Я верила в то, что этого не допустят. Что тот, кто послал ко мне юную малышку, вдруг одумается и прервет это избиение. Юма неумолимо осыпала соперницу ударами, ловко уходя от каждого её выпада, словно заранее зная, куда та собирается бить. Мне казалось, что с неба спуститься великан в сияющих доспехах, урезонит колдунью, моргнёт ослепляющим светом, заставит тьму свиться жалким остатком в уголке.

Но никто не торопился прервать бой. Из носа девочки брызнула струя крови, потекла по губе, подбородку… мне почему-то вспомнился Счастливчик из игры. Аюста то и дело поглядывала на меня – с удивлением, будто ожидая, что я вступлюсь за неё. А как кукла может вступаться за кого-то? Я не знала ответа на этот вопрос. Но, ведь если моя маленькая союзница ждёт от меня помощи, может быть, я и в самом деле могу это сделать? Что она там говорила мне про искру? Что в своих кошмарах я могу пользоваться её силой, чтобы подавить, прогнать, напугать противницу. Звучит прекрасно. Да вот только как это сделать?

Меня дернуло вниз – щупальце тьмы языком скользнуло по моей ноге, а потом, словно плеть, обвилась вокруг щиколотки. Нет, нет и еще раз нет! Кажется, я не следующая, я первая! Вот же Повелительница Тьмы сегодня попирует. Дочь Света, живая куколка с искрой – просто праздник живота, не иначе!

Моя защитница старалась изо всех сил. Я видела, как с её рук шнурами били лучи света, но утопали во всеобщем мраке. Мир уже не был чернобелым, он уже понял, кто сегодня правит балом. Мрак торжествовал, мрак преждевременно ликовал и праздновал победу. Меня затянуло по пояс. Попытаться высвободиться? Да что толку теперь…

Они бились в безмолвной тишине. Словно обоим нечего сказать друг дружке. Сколько они враждовали до меня? Сколько кукол с искрой поглотила Юма и выхватила из рук Аюсты, прежде, чем появилась я? Из глаз девочки брызнули слезы – поражение уже ухмыльнось ей в глаза. Думала, что сегодня всё будет иначе, глупышка? Ошиблась.

Аюста рухнула на колени после очередного удара, плюнула кровью, подняла глаза на соперницу и разрыдалась. Зашлась тихим плачем, гневно и беспомощно смотря Юме прямо в глаза, словно с укором спрашивая – ну что, довольна? Рот Повелительницы Тьмы оскалился, не в ухмылке – улыбке. Наивность, беспечность, беспомощность – того и гляди, женщина доброй матушкой поможет Аюсте встать на ноги, вытрет лицо платком. Лишь спустя мгновение, когда в руках мучительницы вспыхнул ярким пламенем, извиваясь змеиными хвостами, хлыст, я поняла, что это улыбка собственного могущества. Как приятно осознавать, что у твоих ног валяется маленькое и беззащитное перед тобой, слабое существо?

– Ай-яй-яй, какая плохая девочка, – наконец, сподобилась до разговора Юма, не торопясь обрушить на Аюсту своё ужасающее орудие. Медленно, не торопясь, наслаждаясь каждой секундой своей победы, она подходила к девочке все ближе и ближе. У меня перехватило дыхание. Что же, что же надо сделать для того, чтобы прекратить это безумие? Громко закричать, рвануться, что есть силы, надеясь, что вот после этого Повелительница Тьмы бежит в страхе. Не бежит и не в страхе. Усмехнется, расхохочется, прямо мне в глаза, тем самым продлевая нашу с Аюстой муку.

Искра, говорила мне девочка, искра жизни дает свет. Вот только, что это значит – я спросить не успела. И как задействовать свою искру? И останется ли она у меня после того, как я смогу ей воспользоваться? Останется, наверно, мелькнула у меня мысль в голове, Аюста же не глупая.

Искра равна жизни. Она дает возможность ощущать, мыслить, любить… Я тяжело дышала, пытаясь отыскать внутри себя эту самую «искру». Какой она должна быть? Как выглядит, где сидит, в какие дебри меня спряталась и не желает вылезать наружу?

– Надо наказать, – не скрывая самодовольства, Юма остановилась рядом с девочкой. Кончик плети щелкнул в воздухе, обещая мало хорошего. Но через мгновение хлыст растворился в воздухе, изошел на нет, потух восковой свечой. Женщина ухватила недавнюю соперницу за волосы, подтащила к себе, забросила на колени. Сейчас выпорет, пронеслось у меня в голове и захотелось зажмуриться. Мне вспомнилась подобная сцена с моей хозяйкой. Ребенок – кукла, беззащитен, безволен и слаб в руках взрослого.

– Маленькая дрянь! – казалось, Повелительница Тьмы наслаждается сложившейся ситуацией. Схватить раздражение, обиду прошлых неудач, желание отомстить – и вложить в унизительный для соперницы шлепок. Пусть кричит, пусть плачет, пусть познает себя не дочерью Света, а всего лишь маленькой, запуганной девчонкой. Пусть сожмется в комок от собственного бессилия и унижения – и вот тогда… тогда она поглотит её.

А ты, малышка, плачь! Плачь, кричи, бейся в истерике, вкушай всю прелесть собственного унижения. Юма, старательно изображая разгневанную матушку, то и дело что-то бурчала себе под нос, а каждый хлопок отзывался в моих ушах ужасным грохотом и я зажмурилась. Плачь – вопил шлепок, моли о пощаде, рыдай, роняй слезы! Ритм ударов колоколом бил у меня в голове.

Ритм.

Аюста не плакала, лишь вздрагивала, каждый раз, с трудом сдерживая рыдания. Но долго это не продлилось – Аюста вскрикнула – не от боли, от обиды, с глаз брызнул поток слез.

Ритм…

Пата-пата-пата-пон – шагают игрушечные человечки, чеканят шаг, радостно подпрыгивают – и удрученно замолкают, если ритм отзывается неправильно. Тук-тук – отозвалось моё крохотное сердце. Пон-пон-пата-пон – барабанщик лупит в свои барабаны, а войско вскидывает копья. Бойся враг, готовься враг, будешь бит, враг! Тук-тук, тук-тук. Ритм равен жизни? Но если мое сердце стучит в ритме, значит, оно живое? Искра, что так долго пряталась от меня?

Моё тело озарило вспышкой. Туман мглы, что до этого стискивал меня в своих объятиях, дрогнул, боязливо отступил, змеями пополз, спасаясь в самых дальних углах. Юма занесла руку в очередной раз, но не опустила, посмотрела на меня, одарила улыбкой – странной. А в глазах Аюсты по прежнему стояли слезы. Я-то надеялась увидеть на её лице улыбку, что же я сделала не так?

– Похвально… похвально, – Юма отшвырнула девочку подальше от себя. Кажется, моя попытка защитить себя только раззадорила её. С другой стороны – с неё слетел весь тот лоск и самоуверенность. Лицо спряталось за маской удивления, подобной выходки от меня никак не ожидали. – Малышка показывает зубки и, оказывается, умеет кусаться. Похвально.

С женщины то и дело срывались куски тьмы, обращались в уродливых безглазых червей, разевали черные пасти и таяли в губительном для них свете. Сама Юма даже не пыталась подойти ко мне хоть чуточку ближе. Она хотела уйти, но думала над тем, как сделать это, не потеряв лица.

– Сегодня, миленькая моя куколка, я оставлю вас в покое. Но не думай, что тебе это сойдет с рук.

Аюста поднималась на ноги, размазывая высыхающие слезы на лице. Немного подумав, она придирчиво осмотрела по прежнему беленькое платьице, принялась стряхивать несуществующую грязь. А, может быть, тьма успела налипнуть к ней и…

Повелительница Тьмы растаяла прямо передо мной, рассыпалась на мириады крохотных теней, что боязливо разбежались в разные стороны. Победа?

Победа – улыбнулась мне Аюста…

Теперь она снова была гораздо больше меня. Всё та же комната, ничего не изменилось. Возможно, конечно, стало чуточку холодней, а я теперь не слышу стук собственного сердца, но уже гораздо лучше. Мы сидели молча и я боялась что-нибудь спросить у девочки, а она расположилась в том же самом углу, позволив мне, как и раньше, сидеть в её ладонях. Притронуться к малышке, ухватиться крохотными ручками за её палец, пожалеть, погладить, принять часть боли… не боли – обиды, принять её часть на себя, пережить вместе с ней. Бывает, маленькая, всякое бывает. Большие всегда обижают маленьких, не плачь.

Не плачу – молчаливо говорили мне её глаза, уставившиеся в темноту. А мне представился Лекса, что сейчас разгоряченный обедом и прогулкой ворвется в свою комнату. Что он увидит – маленькую девочку, что сидит у него в комнате и неизвестно каким чудом сюда попавшую? Что некий недруг подослал к нему девчонку и вот-вот нагрянет полиция? Не знаю. Юма испарилась, растаяла во тьме, ушла не солоно хлебавши. Туда ей и дорога! Не плачь, Аюста.

Не плачу. Молчание больше не напрягало – успокаивало. Легкое дыхание, девочка, похожая на забитого и бедного, всеми брошенного воробушка. Защитница? Куда тебе в защитницы, кроха, когда тебя саму нужно защищать? Я тут же устыдилась собственных мыслей. Если бы не Аюста – кто знает, что стало бы сегодня со мной? Молчание многозначно послужило мне ответом.

Тишина. Говорят, что среди тишины рождаются слова. Рождаются – и в тот же миг умирают. Мне припомнилось, как погибали только что написанные строки под безжалостным ластиком программы. Вычеркнуть, убрать, вымарать, глаза бы мои не видели! Лекса жесток к словам, не до конца понимая их значения. Слова – ритм. Ритм – жизнь. Слова равны жизни? С сегодняшнего дня в копилку моих вопросов только прибавилось. Знать бы только, когда явится добряк, стукнет по ней молоточком, раскроет всё и сразу.

Всё и сразу – не интересно, подумалось мне.

– Я должна уйти, – заявила мне девочка. После этих слов мне сразу же стало чуточку спокойней. Проблема объяснений с Лексой – которые он, конечно же, и не послушает – валуном свалилась с моих плеч и сгинула где-то в недрах пучины беспечности.

Девочка поднялась на ноги, усадила меня на стол – прямо там, где я и сидела, постаравшись придать тот же вид, в котором я была до этого.

– Аюста? – позвала я девочку, когда она выпрямилась передо мной. На раскрасневшемся лице появилось недоумение. – Мы победили?

– Сегодня – да.

Я хотела было спросить – а будет ли завтра? Неужели это превратится в еженощную битву? Если так, то не знаю, насколько меня хватит.

– Спасибо. – Аюста слабо улыбнулась прежде, чем исчезнуть. Словно тысяча фей вынырнули из сказок и окружили её своим сияньем. Моя новая подруга исчезала в танце крохотных звездочек, пока совсем не исчезла, оставив в напоминание о себе блестящую пыльцу. Секунду, и она стала самой обыкновенной пылью, а в комнате зажегся свет.

– Это я, – Лекса был доволен, глаза лоснились, пылали странным огнем. Волосы стояли торчком, будто он нещадно теребил собственную голову на протяжении часа, губы ширились в хитрой улыбке.

Он ляжет спать, подумала я – и тогда я смогу подумать. Вопросы вопросами. Но стоит поразмышлять над новой информацией и всем тем, что удалось узнать сегодня. А новостей было некуда девать – хоть целую книгу пиши.

– Знаешь, я тут подумал…

– Опять ребят танком закапывают, – тихо, сквозь слезы, проговорил солдат, облаченный в рваный бронежилет. Слезы бороздили грязь на измученном и уставшем лице, сквозь губы пробивался оскал.

Там, за стенами ветхого корпуса, танк мощными гусеницами катался по трупам. Трещали кости, земля и асфальт жадно впитывали алую кровь, красной кашей обращались те, кто еще два дня назад улыбался, шутил, жил…

Музыка касалась моих ушей, заставляя содрогаться. Я отрицательно покачала головой – Лекса даже не заметил этого. Он не смотрел на экран, а я видела – на белой стене то и дело вспыхивали символы букв, чтобы через мгновение обратиться новым предложением, а по соседству, старый полковник бранился на танкиста, танкист молча, с скорбной миной на лице, давил уже неживое, плакали много чего повидавшие на своем веку солдаты. Мне хотелось спрятаться. Испуганно забиться в угол, как до этого Аюста мечтала подальше оказаться от Повелительницы Тьмы. А в глазах моего спасителя – азарт, огонь, не желание видеть творящегося прямо под носом, страшная, уродливая улыбка. Мне показалось, что еще мгновение – и симпатичное мне до этого лицо обратится в поросячью харя.

На какой-то миг прямо перед моими глазами скользнула зеленая линия – прямо из экрана, устремившаяся мягкой волной прямо в сердце писателя. Улыбка ширилась, норовя покинуть пределы лица, изображая высший предел наслаждения. И, словно конвеер, Лексы изрыгал из себя это – буквами, словами, предложениями.

Я отвернулась. Нет, не хочу видеть этого азарта на костях, вдохновения на плаче. Чем Лекса лучше Юмы, если наслаждается… подобным? Жестокость? А может быть что-то другое, чего я просто не могу понять? Лекса – тот, что положил меня спать рядом с собой, когда мне было страшно, включивший для меня телевизор, объясняющий, добрый, безобидный – и вдруг страшный монстр? Всё – лишь шелуха, а стоит её снять, как сверкнут озлобленные глазки труса и подлеца?

– Ты опять плачешь?

– С чего ты взял? – грубо ответила я ему вопросом на вопрос.

– Чувствую. Не плачь. Тебе сегодня не страшно?

– Не страшно.

Лекса попытался коснуться меня пальцем, погладить, но я потребовала оставить меня в покое. Мне было противно, что его пальцы касались меня, что еще вчера я получала наслаждение от того, что лежу рядом с ним. Словно вся та чернь, грязь и мерзость, которую он столь старательно вбирал внутрь себя коснулась меня – холодными пальцами. Нырнула в глубину дыши и копается, вытаскивая все мои страхи наружу, обращая образ милого толстячка – в кровожадного монстра.

А в моей голове мысли устроили самую настоящую войну. Лекса не может быть подлецом, тебе просто показалось! – кричали одни. Еще как может – мухой жужжали другие. Ты только вспомни его глаза, когда он писал? Почему он запустил именно этот ролик? Почему оставил его на экране, когда мог спрятать за белым покрывалом документа? Мог, но не сделал – словно желал показать мне свою истинную суть. Но если желал показать свою суть, значит – он не желал от меня ничего скрывать и даже, в какой-то мере, поступил благородно? Сразу и начистоту?

Хватит – сказала я самой себе. Как-нибудь потом с этим разберусь, а сейчас лучше поразмышляю над тем, что сказала мне Аюста. Начнем с того, что она – моя защитница? Но где она была все то время до этого? Почему, зная, что во мне есть хоть капля искры – ведь я могла думать, они не попытались меня спасти? Почему не поддержали, почему не научили? А, вдруг у них там союз? Ну, у света с тьмой. Мелочь, вроде меня, приносят в жертву всепоглощающей мгле, чтобы защитить действительно живых. Людей, например. Мне представился огромный алтарь, на котором приносят в жертву живые предметы. Стонет под натиском всеразрушающего молота фарфоровая чашка, отбивают последний час умирающим механизмом старые часы, влажнеют глаза раздробленной куклы. Меня. Я тут же отбросила эту версию прочь. Надо будет обязательно спросить об этом у Аюсты, если она придет ко мне еще раз. Надеюсь, что девочка не отделается от меня простым пожатием плечиков. Мол, опоздала просто, с кем не бывает? Знаешь, сколько оттуда до тебя лететь…

Ладно. Юма утверждала, что я кого-то жру. Живчик. Буду думать, что это Лекса. Но как я могу его есть? Я не людоедка. Представьте себе только – хороший сюжет для страшной сказки: кукла-людоедка. А еще она говорила о том, что хочет попридержать меня на потом – мол, чуточку стану потолще и…

Толстеть я не собиралась, хоть и дизайнер-извращенец сделал меня излишне худощавой. Сдается мне, Повелительница Тьмы имела ввиду что-то другое. Знать бы только, что именно? Может быть, стану живей? Моя искра разгорится, станет больше и… но ведь Аюста говорила о том, что если я буду развивать свою искру – смогу быть почти живой и тогда смогу сопротивляться Юме. Примерно, как это было сегодня вечером. Мне вспомнилось, как она хоть и не в испуге, но с удивлением, уходила от меня. Не победившая, но и не побежденная. Прямо какой-то затык. Чего я не понимаю? Ритм – жизнь? Слова – жизнь? Слова можно сложить в ритм? А можно ли поделить жизнь на ритм, чтобы получить слова? Загадка не из простых, а информации не хватает.

Мне вспомнилось, каким сегодня Лекса ворвался в комнату. Взбудораженный, восторженный, возбужденный. Положи перед ним тогда обнаженную красотку – он бы даже и глазом не моргнул, а бросился к компьютеру. Писать, нести в свет, родить какую-то мысль, идею, что застряла у него в голове. Опорожниться, а потом облегченно откинуться на спинку стула – мол, усе. Как будто в туалет сходил, теперь дышится легче.

Нет, не так Лекса заканчивал писать. Уставший и слегка злой, он нуждался в отдыхе. Никакого расслабления, наоборот – казалось, в его голове прокручиваются сотни вариантов того, как всё должно было выглядеть на самом деле. Чтобы, не выдержав, вновь ворваться в созданный самим собой мир и в, который раз, чуточку, но поменять правила.

Давным-давно кончился ролик про похороны танком. Лекса поубавил пыла – кажется, моё изменившееся поведение по отношению к нему его расстроило. Пальцы уже не так часто долбили по клавишам, высекая очередной абзац. А, может быть, он просто устал? Шатался где-то до поздней ночи, вот и…

Смерть кружила вокруг. Переглянулись караванщики, сидящие у огня, повеяло холодом, стало жутко. Ланая, привалившаяся спиной к большому бурдюку, вдруг поежилась и укуталась в шерстяной плед – не помогло. Элфи ждала этого прихода – сидела на коленках рядом с хозяйкой, то и дело припадая к её груди – дышит ли? Жива ли?

Дышит и жива – но это ведь только пока. Каждую ночь девочке хотелось затаиться, спрятаться где-нибудь, просто уйти – но она не могла. Кто же тогда будет защищать Хозяйку? Девочка устало зевнула, пожевала успевшую зачерстветь лепешку. Ей почему-то вдруг вспомнилась халва, которую женщина покупала ей по праздникам. А лакомство было сладким и вкусным – закроешь глаза, сунешь кусочек в рот и нет конца бесконечному наслаждению. А ведь, бывало, иногда Хозяйка щедро осыпала её конфетами или фруктами. Редко, конечно, за какие-нибудь особые заслуги – хорошо и правильно прочитала текст в большой волшебной книге, хорошо себя вела, что-нибудь еще…

Ветер надул щеки – и что есть силы обдал её колючим ветром и песком, словно норовя засыпать им малышку. Девочка старательно отряхнулась, смочила тряпочку водой, потом провела по губам Хозяйки. Пейте, Госпожа. Пожалуйста, ну пейте же! Больше всего на свете она ждала, что розовый язык облизнет высохшие губы и тогда…

– Может, пойдешь в шатер? – Ланая положила ей руку на плечо. Это ничего, подумала Элфи. Ланая – она хорошая, она просто не понимает, что мне нельзя уходить. Не понимает, что тогда придет Белоликая и женщина умрет. Девочка отрицательно покачала головой, а потом посмотрела прямо в глаза целительнице. Та, верно, подумывала утащить упрямую девчонку силой – ради её же безопасности, но сейчас передумала, угрюмо пошла прочь. Ланая старалась, думала рабыня, мы вместе помогали Хозяйке, но почему раны оказались столь сильными, почему они никак не желали проходить – ни под действием волшебства, ни под целительными мазями? От отчаянья ей хотелось разрыдаться.

– Привет, – белоликая никогда не забывала поздороваться. Элфи осмотрелась по сторонам – бледную девушку, с черными волосами, ярким венком и босыми ногами почему-то никто не заметил. Белый саван простирался над землей, а ночная гостья парила над землей. Девочка угрюмо посмотрела на мучительницу, а потом, нахмурившись, топнула ногой.

– Уходи! – грозно потребовала Элфи. В руках она сжимала молчаливого Ю. Плюшевый кротокрыс, казалось, ощерился плюшевыми же зубами, приготовившись защищать малышку. Белоликую это, кажется, позабавило.

– Уходи! – маленькая рабыня затрясла головой, того и гляди, вот-вот упадет на четвереньки и зарычит. Ночную гостью это ничуть не пугало и, не обращая на это внимание, она проплыла по воздуху к лежащей на земле женщине. Отрицательно покачав головой, бросила осуждающий взгляд на девочку – зачем. Мол, мучаешь? Дай ей уже умереть спокойно.

– Ну уйди… пожалуйста – Элфи упала на колени. Кожа коснулась остывшего песка. Крохотные камни так и норовили впиться в коленки, кто-то угрожающе прошуршал там, под песком. Черви-пескоеды, вспомнилась ей тут же сказка от Хасса и в тот же миг захотелось вскочить на ноги. Не вскочила. Посмотрев по сторонам, она пыталась отыскать Хасса – он обещался, что придет сегодня ночью, не заснет, как обычно, что поможет.

Врун и лгун! Всё из-за него! Если бы он сейчас пришел…

– Он не может прийти. Я его усыпила, – вступилась за него белоликая, а потом всё же опустилась на землю, страшно сверкнула глазами и белозубая донельзя улыбкой.

– Не отдам!

– Не отдашь? – картинно изумилась посланница Смерти. Третья ночь, кажется, обещала быть точно такой же долгой, как и две другие до этого. Белоликая дева скинула с головы венок, но тот не успел коснуться земли. Девушка воспирали над землей, растянулась туманом над девочкой и женщиной. Словно желала быть везде и сразу.

Элфи попятилась назад, но тут же натолкнулась на свою ночную собеседницу. Та обхватила малышку холодной рукой.

– Чему ты сопротивляешься, глупышка? Свободе? Она изойдет духом, а я заберу её с собой. И всё – ты сможешь вернуться домой!

– Домой? – переспросила Элфи, словно не веря собственным ушам. Белоликая надела ей на голову свой венок, а перед глазами проплыла черная дымка – чтобы через мгновенье развеяться.

Джаллин влетела в номер – как фурия, как вихрь, великаном нависла над сидящей на кровати девочкой. Элфи сжимала в руках шоколадку или то, что от неё осталось. Немедленное чувство вины и скорого наказания в тот же миг скользнули ей в душу.

– Я… – малышка искала самой себе оправдания, потупилась. Женщина схватила её за руку, стащила с кровати, грубо поставила на ноги. В дверном проеме показался какой-то бородатый мужлан. Неужели хозяйка хочет отдать её этому… ему? Всего лишь за то, что она съела шоколадку…

– Я неее… – захныкала девочка, когда Джаллин вышвырнула её за дверь. Девочка по инерции ударилась о стену.

– Халвы куплю. Завтра – пообещала в каком-то странном вожделении Хозяйка, захлопнув за собой дверь, швырнув рабыне свернутое в ком одеяло…

– Помнишь? Как думаешь, чем там занималась тогда твоя наилюбимейшая хозяйка?

Элфи не знала и даже представить себе не могла. Ей вдруг вспомнилось, как она с плачем, свернувшись калачиком, сидела под дверью и, закутавшись в одеяло, то и дело колотила ладошками в дверь. Джаллин кричала – пронзительно, исступленно, жалобно – тот бородатый мучает Хозяйку, сразу же догадалась девочка. Вырву бороду, выцарапаю глаза, пусть только появиться – девочка самой себе давала клятвы и обещания лютой мести. Только бы вышел, только бы открыл дверь, только бы…

– Она развлекалась, – приоткрыла завесу тайны Белоликая, стаскивая с малышки свой венок. – А ты? Ты не нужна ей! Помеха для счастливой жизни. Единственное, что ты делала, глупыш, это мешалась. В любви, в личной жизни, везде. Даже сейчас ты не даешь её попросту сдохнуть, всегда найдешь, куда пихнуть палку в колесо.

Элфи закусила нижнюю губу, стараясь не слушать, что говорит предвестница смерти. Не слушать не получалось, а её слова больно били её прямо в сердце. Девочке захотелось сжаться в комок, укутаться в одеяло, прямо как тогда – и уснуть. Уснуть, забыться и больше никогда не мешать.

– Тебя ждут дома. Ты помнишь маму? Помнишь свой дом? А помнишь, какими теплыми были вечера у камина? Нет, не помнишь. Подумай, чего ты была лишена всё это время – и знаешь по чьей воле? Виновница лежит здесь, прямо перед тобой.

Туман рассеялся, открыв рядом с Элфи безвольное тело Джаллин. Сделать шаг, развернуться – резко, дерзко, не понурив голову, не плача, сказав что-нибудь обидное и…

Не получилось. Она разрыдалась, желая залить собственное горе слезами. Еще никогда в жизни она не думала о том, что может попросту мешать Хозяйке в достижении её целей. Не просто мешать – а быть бельмом на глазу. Но ведь если оно так – почему Хозяйка не продала её? Почему не вышвырнула на улицу, когда была такая возможность, почему всегда возвращалась?

Отголосок воспоминания слабо пискнул где-то на задворках сознания, а девочка поторопилась ухватиться за него. Джаллин сидит в кресле, разглядывая картину, а Элфи, опять же, сжавшись, сидит у неё на коленях. Пальцы женщины нежно, аккуратно касаются волос, теребят торчащие острые ушки, гладят. В ноздри бьет противный и дурманящий запах амисовой настойки, а малышке все равно. Хозяйка пригрела – пришла после прогулки не злой, как обычно, не с мужчиной, а одна – и долго-долго смотрела на девочку, прежде чем привлечь к себе. Тепло рук, нежность, всё это время прятавшаяся внутри, бороздки слезинок на щеках женщины. Это ничего, думала Элфи, вспоминая, как её выпороли вчера. Это ведь ничего, главное, что мы вместе. Женщина молчала – ей не нужны были слова.

– Не отдам! – сквозь слезы девочка метнулась к телу на песке, обхватила руками, зло сверкнула глазами на белоликую. Та грустно улыбнулась, вздохнула и отрицательно покачала головой. Всё это превращалось в какую-то игру – с каждой ночью соперница за жизнь Джаллин возвращалась всё с более весомыми аргументами, стараясь доказать, что женщина обязана умереть. А Элфи все трудней и трудней было приводить доводы в пользу обратного. Эта ночь, кажется, вновь осталась за рабыней, солнце лениво вынырнуло из-за горизонта. Вот только чем она будет оправдывать сегодняшним вечером? А, может быть, белоликая больше не придет? Элфи очень хотелось этого…

Вот уже которую главу девочка упорно вытаскивала свою хозяйку из лап смерти и каждую ночь находила неопровержимые аргументы, чтобы пожинательница душ вновь ушла посрамленной и несолоно хлебавши. Можно ли обмануть смерть? А договориться с ней? Не желаете ли, Юма, познать всю суть и важность моих аргументов? Сегодня вам не стоит есть мою искру, лучше загляните завтра – а ну-ка я потолще стану? В следующий раз как она придет, надо будет обязательно попробовать. Вот только у меня возник вопрос – Лекса слушает тяжелую для восприятия музыку. Печальную, грустную, наталкивающую на не самые лучшие мысли. А потом сдабривает всё это сценами из фильмов, на которые нельзя смотреть без содрогания.

Потому что это – правда, вдруг кольнула меня очередная мысль. Он слушает правду такой, какая она есть. Принимает её такой, какой она есть, не желая поддаваться сладости обмана. Но почему он пишет о печалях и любви маленькой девочки именно под такую музыку? Зачем? Можно было бы включить чего-нибудь повеселее. Недавняя обида, заставлявшая меня грубить писателю уже сошла на нет, а сама я теперь хотела взглянуть на него еще раз. Под новым углом, под другим ракурсом, раскрыть завесу тайны его личности. Или одной из граней его личности, а сколько их еще кроется где-то внутри? А что, если они все нужны ему для того, чтобы вызвать очередной приступ необходимых эмоций? Как можно писать о том, чего никогда не виде собственными глазами? Остается лишь прибегать к чужому опыту. Можно ли заключить любовь в слова? Схватить, описать, указать, что вон там она начинается, а вон там граница заканчивается. Нет, наверное, нельзя. А смех, радость, печаль или грусть? Их можно, значит? Я вспомнила, как мне было жалко Элфи. Кто же ты, Лекса? Трус, мерзавец, жестокий мучитель, получающий удовольствие от того, как над девочкой издевается самый дорогой ей человек или же умелец, что собирает в себе концентрат чужой боли, дабы выплеснуть её на бумагу?

Движение – жизнь? Аюста говорила мне. А мне было больно, когда я двигалась. Движение – боль? Боль – жизнь? Где ты прячешься, искорка, что тогда заставила Юму испуганно уйти в небытие? Клац-клац – отбивали судьбу малышки пальцы писателя. Он не смотрел, не видел, не думал – он творил. Юный Бог, получивший на руки карт-бланш. Махнет рукой – река разольется, махнет другой – возвысятся горы. Найдет третью, ей тоже – так, словно отмахиваясь от мухи – и вот уже высятся бесконечно зеленые леса. Как ему это удается? Откуда он берет поток слов, рекой льющийся с кончиков пальцев. Интересно, а если бы не было компьютеров, если бы не было возможности печатать – что бы он делал тогда? Мне представился Лекса при свечах, что постоянно оглядывается, смотрит в окно – и хватается за заточенное гусиное перо. Скрип и тихий писк, будто где-то на кончике засела обиженная мышь, растекается по столу уродливая черная клякса.

Я моргнула, прогоняя наваждение. Воображение, как мне показалось, посмеялось надо мной. Откуда столь причудливые образы? Лекса ничего не сказал мне, вставая из-за стола. Через мгновение он скинул с себя одежду и развалился на кровати – устало и опустошенно. Выплеснул, выплюнул, опорожнился словотворчеством – мелькнула на лице усталая улыбка. Словно писатель вот-вот желал вскинуть руки, потянуться и крикнуть во всю глотку о только что пришедшей к нему свободе.

Я летела. Время от времени я боязливо смотрела себе под ноги – нет ли там щупалец, что норовят удержать меня внизу, не дать мне догнать своих сестер, дотянуться до той яркой, но очень далекой звезды. Я долечу – говорила я самой себе и улыбалась. В груди щекотало от легкости. Словно я маленькое перышко, возносимое ветром в самую высь. Где-то там, внизу обиженно хмурилась Юма, мелькнуло лицо дочери света, одарив меня улыбкой. Я вернула улыбку, кивнула головой. Свободна! Могу лететь! Могу парить! Могу делать всё, что только захочу, но я должна добраться до звезды. Беззвучными сверчками мои товарки уплывали всё выше и выше, предлагая мне догнать их. Не можешь, будто бы спрашивали они – ну и не надо. Нам больше достанется. Я тоже хочу – обиженно насупившись бормочу себе под нос и прибавляю в скорости. Не кукла, не кусок пластика. Нечто большее…

Я – кукла. Но не простая, не такая, каких полным полно в магазинах игрушек. Я не уродливый кусок пластика. Не ошибка дизайнера, я просто живая. Где-то внутри вместо сердца полыхает голубым пламенем моя искра. Почему голубым? Не знаю, просто мне так хочется. А еще меня зовут Полина. Кстати говоря, о именах…

– Лекса?

Писатель теребил подбородок, читая сегодняшние новости в интернете. Судя по выражению лица – они были не самыми приятными. Что же могло так разочаровать мучителя детских душ?

– Агась? – после минутного молчания, наконец, отозвался он.

– Ты вчера сказал, что меня зовут Полина. С чего ты взял? – обида, столь некстати зародившаяся в моей души прошлым вечером испарилась, изошла простой глупостью. И что мне тогда взбрело в голову? Человек ведь волен слушать любую музыку, которая ему нравиться. И если ему нравиться слушать про предательства и уходить с головой под скорбную мелодию с аккомпанементом из треска костей… от одного только воспоминания я передернулась – не хотелось видеть нечто подобное ещё раз.

– Я вчера был в магазине игрушек. Видел такую же, как ты. Там, на коробке было написано, что твою товарку зовут «Полиной».

Вот оно значит как. Я грустно посмотрела на свои руки, на пятно, что каким-то чудом оказалась на черных штанах. Носок белого пластикового ботинка с вызовом смотрел в потолок. Будто вот-вот раззявит пасть и проглотит весь мир. Вот оно что – пронеслось в моих мыслях. Зачем он ходил в магазин игрушек? Может быть, хотел купить мне подружку? Выходит, он с любой куклой может вот так, не только со мной?

– А что ты там делал? – я тут же поняла всю глупость собственного вопроса, вспомнив про игрушечный руль, который он купил для… я вдруг осознала, что у Лексы могут быть дети. Крикливые, плачущие, капризные…

Это глупость, ответила я самой себе. Какие дети, если сюда он приехал затем, чтобы встречаться с девушкой? Хотя, кто его знает.

– Племяннику подарок покупал. Руль, видишь? – он, словно насмехался надо мной. Как я могу его видеть, если Лекса загораживал собой весь обзор? Но я промолчала. Юный писатель поправил очки на носу, вздохнул, потянулся.

– Я буду называть тебя Линка. Можно?

– Линка – я повторила за ним, словно пробуя своё новое имя на вкус. Мне оно одновременно казалось и дерзким, и приятным на слух. – Знаешь. Мне даже нравиться. Линка, Линка… это ведь производное от «Полина»?

– А какая разница? – Лекса был прав. Абсолютно никакой.

Я стояла у окна. Лекса, словно догадавшись о том, что я просто помираю со скуки, когда он уходит, решил мою проблему. Он поднес меня к окну, плотно закрыл форточку, выставил мои руки, позволив им упираться в толщь стекла. Таким образом мне удавалось видеть и то, как красиво режут крыльями небеса кричайки, и как мобили бороздят сеть местных дорог. Я готова была расцеловать своего спасителя за такой подарок! И почему я сама никогда не думала о подобном? Стоило ведь разок попросить и…

Лекса еще не ушел, а я уже наслаждалась своим новым развлечением. Казалось, я смотрю в монитор компьютера, где не происходит ничего интересного, но с другой стороны – меня чем-то увлекала вся эта людская сутолока. Кто-то куда-то спешит; маленькая девочка одной рукой тащит за собой младшего братца, а тот смешно семенит за ней следом. Сжимает что-то в кулачке – наверно, деньги на мороженное. Вон, и кафе напротив – манит большущим рожком-рекламой, с глазами и ртом. Зайдите, мол, отведайте! Мне вдруг почему-то стало грустно – мороженного я никогда в своей жизни не попробую. Как и ничего другого, вообщем-то. Я не смогу любить – как человек, не смогу наслаждаться едой, много чего еще не смогу. Меня наградили искрой? Или же все-таки прокляли? Плюнули крохотным огарком в сторону игрушечного тельца – и получилась я. Тебе теперь ничего нельзя, но ты можешь жить. Довольна?

Довольна, смело бы ответила я. И всё же…

И как же, все-таки, мы высоко жили. Я подсчитала окна в соседнем здании, досчитала до десяти – а ведь мы с Лексой жили гораздо выше! Масса игрушечных человечков внизу торопилась. Того и гляди, смогу ощутить себя всевластной богиней. Сижу – под облаками, смотрю – на всех и сразу.

Казалось, что я больше никогда не захочу вернуться туда – в утлую, маленькую комнатку. Зачем, когда там, снаружи самый настоящий, огромный мир? По нему, грохоча подошвами ботфорт и сапогов, гордо подняв голову вышагивают великаны. Люди, настоящие живые, коим не требуется для жизни искра, если Аюста не соврала мне. К ним не приходят озлобленные Повелительницы Тьмы, их не хотят съесть. Мне в тот же миг захотелось стать человеком. Не человечком – крохотной фигуркой, шныряющей у гигантов под ногами, а такой же, как они. Я смотрела – и предвкушала. Скоро опустится ночь и тогда город не просто преобразится, а очарует меня своим сказочным видом. Мне вспомнилось, как он представился в моем недавнем сне, и во мне само собой зародилось желание сравнить. Где лучше? Во сне или же наяву? Наверно, еще никогда я не ждала вечер с таким нетерпением.

Сумбур моих мыслей иногда собирался, приходя к единой точке, к контрапункту, заставляя меня возвращаться к вчерашним вопросам. Придет ли сегодня Аюста, принеся с собой россыпь ответов, не захочет ли Юма вновь испытать мою зародившуюся жизнь на прочность, смогу ли я понять Лексу? Вспомнив о писателе, я в тот же миг вздохнула.