Лежа на своей половине кровати, Мишти до самого подбородка натянула теплое одеяло. Она никак не могла согреться, что бы ни делала. Казалось, холод проник в ее кости и поселился в них сразу же, как она приехала в Ирландию. Тогда первый дождь промочил ее ноги прямо сквозь ботинки. Она пробовала все: носить толстые шерстяные носки, надевать под одежду термобелье и заворачиваться в кашемировую шаль, которую ей подарили на свадьбу. Ничего не работало: в последние пять лет у нее постоянно был насморк, и от этого все время хотелось есть.
Мишти родилась в Калькутте у родителей, которые, как ей казалось, желали ей всего самого лучшего. И этим самым лучшим для нее стал доктор Парт Гуха. «Я – врач, ставлю тебя в известность», – сразу сказал он на свидании, которое они им устроили.
Парт был академиком с докторской степенью по психиатрии и не слишком робким человеком. Он жил и работал в Ирландии, но прекрасно осознавал, каким ценным женихом считался в Индии. Родители рекламировали его потенциальным невестам на брачном рынке, как прекрасный вариант, и они не преувеличивали. Он был выше, чем средний бенгалец. Он в относительно молодом возрасте самостоятельно устроился в западной стране, и ему неплохо платили. Родители сообщали его точную зарплату, словно речь шла об акциях на Уолл-стрит. Он происходил из хорошей семьи, и штампы в его паспорте говорили сами за себя. Если бы он был домом, а родители – риелторами, то он стоил бы миллионы и находился в великолепном месте с непревзойденным видом. Родители Мишти не могли поверить своему счастью: они участвовали в «торгах» наряду с другими нетерпеливыми «покупателями».
Все они, склонив головы и сложив руки в жесте благодарности, представляли своих дочерей. Некоторых из них принимали, пожимая плечами, других же сразу отвергали, не давая им второго шанса.
Мишти и Парт впервые встретились в калькуттском ресторане, который позиционировал себя как настоящая американская закусочная. Там стояли диванчики, обитые коричневой кожей, а столики были отделены друг от друга прозрачными перегородками. Посетителям подавали молочные коктейли, картошку фри и гамбургеры с котлетами из куриного фарша. Их родители заранее продумали все, включая время и место свидания.
За нее тоже все решили, даже то, что на ней будет надето (джинсы, чтобы показать, что они достаточно прогрессивны, но более традиционная курта вместо блузки – это поможет сформировать правильное впечатление о семье, к которой она принадлежала, и продемонстрировать, что она сумеет поддерживать традиционные ценности в западных условиях), что она закажет (только бургер и, возможно, молочный коктейль, если он будет настаивать, но из вежливости нужно сказать, что она слишком сыта, чтобы брать еще и десерт) и список тем (его научные достижения, погода в Ирландии, по чему он скучает в Калькутте; главное – позволить ему рассказать о себе).
Времена изменились. Раньше муж не знакомился с женой до последнего, до момента, когда на свадьбе ей поднимали фату, а брак связывал их навсегда. Теперь тебе давали шанс (на самом деле даже несколько) встретиться и получше узнать человека, с которым проведешь всю оставшуюся жизнь.
Мишти даже не думала, что у нее есть хоть какой-то шанс. Она никогда не была за границей и не интересовалась психиатрией. И хотя ее уровня английского хватало, чтобы преподавать первоклассникам в англоязычной школе, она говорила с индийским акцентом и путалась в тридцати пяти предлогах. В отличие от многих из девушек, с которыми она работала в школе, и некоторых из ее двоюродных сестер, Мишти никогда не мечтала устроиться за границей. Ее вполне устраивало то, что она имела: жизнь в Калькутте с семьей, учениками, в уютном и знакомом окружении.
Парт смерил ее взглядом перед тем, как они сели за стол. Точно так же на нее посмотрела и мама, когда она выходила из дома. Оба оценивали ее пропорции, ее пригодность. Стоимость за килограмм. Мишти казалось, что он был для нее слишком хорош собой. У Парта были широкие плечи и кожа светло-золотистого оттенка, какая часто встречается у бенгальских мужчин. Благодаря этому они словно не старели. А может, из-за того, что у них не росла густая борода и при этом были по-детски пухлые щеки, но в то же время мужественные плечи. Парт зачесывал волосы набок. У него были длинные пальцы и расслабленные руки. Мишти представляла себе, что его почерк должен быть разборчивым и аккуратным. Парт был немногословным, но ему всегда было, что сказать, когда от него это требовалось: например, когда он дирижировал целой аудиторией непослушных студентов. Но как рисовала себе в голове Мишти, своих клиентов он превосходно умел выслушать.
Ему было интересно отвечать на вопросы, только когда она спрашивала его о работе. Но если речь заходила о личной жизни, он начинал читать меню или смотрел сквозь нее.
– Я работаю допоздна, у меня нет времени на развлечения, – отрезал он, изучая список десертов.
– Конечно. Твоя работа – это важно. – Мишти осталась довольна тем, как ответила, и представила, как ее мама улыбается.
– У меня правда очень важная работа. В Индии никто не занимается психическим здоровьем. А ведь депрессия – это такая же болезнь, как радикулит или диабет.
Мишти удивил его тон. Показалось, что он разозлился.
– Это потрясающе. Хотелось бы больше узнать о том, чем ты занимаешься. – Ее мама уже захлопала бы в ладоши от радости.
Парт отложил меню и оглянулся в поисках официанта. Не найдя его, он поднял руку, словно ловил такси.
– Когда я дома, то не люблю обсуждать работу. Тебе придется самой изучить вопрос.
Мишти замолчала. У нее закончились хорошие ответы. Вместо этого она просто виновато смотрела на Парта, пока тот жаловался официанту на медленный сервис.
Вернувшись домой, Мишти узнала от мамы, что Парт в ней заинтересован. Она рассмеялась: эта идея показалась ей нелепой. О чем они будут разговаривать всю оставшуюся жизнь? Но она ничего не сказала вслух. Ее родители тоже не слишком много друг с другом общались. Мама бы восприняла ее недовольство как личное оскорбление.
Они быстро поженились, потому что Парт не хотел еще раз ехать в Индию ради свадьбы. Он уже выбрал себе невесту, а вот Мишти едва хватило времени, чтобы обдумать его предложение, не говоря уже о том, чтобы сказать «нет». Ее пугал как он сам, так и их совместное будущее, но все остальные уже приняли важное решение.
– Твой отец поехал бронировать банкетный зал, – радостно сообщила ей мама на следующее утро после их встречи с Партом.
В тот же вечер с нее сняли мерки для свадебных сари. Оставшись наедине с собой, она попыталась понять, что же такого Парт в ней увидел, но так и не смогла ничего придумать.
После недельного медового месяца, проведенного в Дарджилинге, он вернулся в Ирландию, а Мишти осталась в Индии в ожидании супружеской визы. Парт пока был для нее чужим человеком, но был единственным мужчиной, который видел ее обнаженной.
Друзья и семья поздравили Мишти с тем, что она заполучила такого хорошего жениха. Следующие несколько месяцев она провела в его доме, вместе с новыми родственниками. Она в одиночестве ложилась спать в его детскую кровать, по ночам глядя на медленно вращающийся вентилятор на потолке. Порой ей хотелось сбежать в родительский дом, поспать в собственной постели и проснуться от того, как дедушка напевает в ванной, пока бреется.
Мишти была полна надежд. Ей уже не терпелось начать новую жизнь с новым успешным мужем. Но вместо этого она жила с его родителями в Калькутте, всего в одной автобусной остановке от своего дома, куда пока не могла ходить, потому что ее свекровь решила, что еще рано и она должна уделить больше внимания браку. Браку с мужем, который жил в другой стране.
Когда ей наконец разрешили воспользоваться телефоном, чтобы позвонить домой, то мама прочитала ей лекцию о том, что она должна воспринять это как возможность получше познакомиться с его родственниками и семейными обычаями и что это поможет ей правильно обустроить быт для мужа, когда придет время. Свекровь инструктировала Мишти, какие даал[2] и карри из барашка любит ее сын, а свекор рассказывал о выдающихся успехах Парта, начиная с детского сада. Она выслушала все их истории, но новоиспеченный муж позвонил ей всего дважды за несколько месяцев. При этом с матерью он разговаривал каждое воскресенье.
Только наконец переехав в Ирландию, Мишти поняла, почему он выбрал ее, хотя мог жениться на ком угодно. На какой-нибудь более достойной невесте из обеспеченной семьи, которая отдыхала за границей, имела престижное образование, обладала чувством стиля и, соответственно, была более уверенной в себе.
Но Парт искал кое-что совершенно противоположное. Ему нужен был чистый лист.
Мишти повернула голову и взглянула на спящего рядом Парта. Он уснул при свете лампы, стоявшей на прикроватном столике, и она не стала ее выключать. Его плечи поднимались и опускались с каждым тихим храпом. Она рассматривала его профиль и то, как его пальцы, лежавшие на груди, время от времени вздрагивали. Его адамово яблоко выпирало на тонкой шее, покачиваясь, словно буек. Она понятия не имела, о чем мечтал ее муж. Вряд ли вообще кто-то это знал.
За пять лет их брака Мишти так и не набралась храбрости задать ему важные вопросы. Спросить о вещах, о которых ей надо было узнать еще во время первого свидания.
Чего ты больше всего боишься? Каким ты был в детстве, когда родители не смотрели? Почему ты решил изучать психиатрию? Что ты обо мне думаешь? Ты бы хотел обо мне что-то узнать?
Майя открыла дверь и на цыпочках вошла в спальню. Она знала, что будить папу нельзя. Когда, будучи младенцем, Майя просыпалась ночью и плакала, Мишти делала все что могла, лишь бы не прервать сон Парта.
В Индии мамы всегда спали рядом со своими малышами. Тут же для этого был создан термин – «совместный сон», и эта практика вызывала горячие дебаты на форумах по всему интернету. Мишти не знала, правильно ли поступает, разрешая Майе спать в своей кровати, хотя она уже была не такой маленькой. Особенно после того, как это осудила Сиара. Но в конце концов, это все равно оказалось невозможным, потому что, просыпаясь, Майя каждый раз будила и Парта, который в ярости вскакивал и уходил спать в другую комнату. Он говорил, что ненавидит детский плач, и Мишти чувствовала себя виноватой. Ей казалось, что она плохая мать, раз не может сделать так, чтобы Майя спала всю ночь.
Итак, первые два года жизни Майи они вместе спали в одной из свободных комнат, как можно дальше от Парта, чтобы его не побеспокоить. А теперь ей не хотелось, чтобы Майя взрослела и спала в собственной комнате.
– Мам, я не могу уснуть, – прошептала она, все еще стоя на цыпочках.
Мишти взглянула на мужа и приложила палец к губам, напоминая дочери, что нужно вести себя тихо. Потом она вылезла из кровати и отвела Майю из спальни вниз по лестнице к кухне.
– Хочешь что-нибудь съесть?
Она уже накладывала в миску йогурт и добавляла туда кусочки джаггери[3]. Лишь обнаружив в городе магазин с азиатскими продуктами, Мишти наконец ощутила, что освоилась в стране. Сдав на права, она начала ездить туда раз в месяц. Все блюда становились вкуснее с маслом гхи[4]. Ей больше не приходилось варить рис в пакетиках – теперь она могла закупиться большими мешками с басмати. У них даже продавалось кокосовое масло для волос той марки, которой она пользовалась много лет назад. Теперь все простыни и наволочки пахли ее детством.
Майя с аппетитом ела йогурт, пока Мишти рассасывала кусочек джаггери, который отломила для себя.
– Почему ты не можешь уснуть?
Майя пожала плечами. Эта привычка появилась у девочки, только когда она начала ходить в детский сад.
– Уже поздно, давай немного поспим. Тебе завтра в школу.
– Скоро пойду, мам.
– А чем сейчас хочешь заняться?
– Может, чуть-чуть посмотрим телевизор?
– Майя, нет, для этого слишком поздно.
– А можем почитать?
– Возможно.
– А ты почему не спала?
– Думала.
– О чем ты думала, мам?
Из уст дочери бенгальский язык звучал иначе. Майя всего однажды была в Индии, и через несколько лет она вообще забудет, что туда ездила. И дело не в том, что Парт не мог позволить себе еще одну поездку. Он просто не собирался ее повторять, а Мишти не знала, как его об этом спросить. Это были не ее деньги, и большую часть времени она ощущала себя лишь гостьей в его жизни.
– Я думала о доме.
– А тут не твой дом, мам?
– Ты же знаешь, я выросла в Калькутте. Калькутта всегда будет моим домом.
– Но тут мой дом.
– Да, так и есть. Твоим домом всегда будет Ирландия.
Чем старше становилась ее дочь, тем меньше у них было общего.
Они вместе прочитали несколько книг, а потом Майя начала укладываться спать, рассказывая о своих друзьях. Малышка уснула на полуслове, но Мишти никуда не ушла. С ней ей было гораздо комфортнее, чем рядом с мужем.
Смартфон на прикроватном столике вибрировал от уведомлений из WhatsApp. Она взяла его в руку.
Мамочки обсуждали вечеринку, которую Сиара запланировала на послезавтра. Обычно Мишти читала эти диалоги, но не участвовала в них, потому что не знала, что сказать или как поддержать шутку. Но сейчас она почувствовала себя спокойнее, зная, что кто-то, кроме нее, не спит в столь поздний час.
И несмотря на то, что Сиара обычно отвечала быстро, было непохоже, что она не спала из-за детей. Уже к годовалому возрасту она приучила обоих своих отпрысков засыпать на всю ночь. И хотя Мишти этого не понимала, она верила, что Сиара знает, что делает. Она никогда не признавалась ей, что обожала, когда Майя ее будила. Они часто ели йогурт с джаггери посреди ночи. Мишти знала, что однажды дочка перестанет приходить к ней в спальню и она будет скучать по этим моментам.
Женщины начали обсуждать парикмахеров, и разговор быстро ушел от темы детей. Сообщения приходили очень быстро, так что Мишти было сложно за ними уследить. Наконец, Лорен Дойл сказала, что вот уже несколько лет стрижет себя сама, и никто ей не ответил. Обычно ее все игнорировали. Если учитывать, что другие женщины порой говорили у нее за спиной, было странно, что ее вообще добавили в чат. Возможно, они просто следили за ней таким образом.
Теперь Мишти жила на другом континенте, но женщины тут общались по тем же правилам, что и в Калькутте. Она быстро поняла, что Лорен была изгоем в их маленьком сообществе. Она одевалась не так, как остальные: носила блузки с яркими узорами, укороченные джинсы, купленные в благотворительном магазине, и длинные струящиеся юбки. Лорен была почти чересчур худой и любила подолгу рассказывать о своем хобби: вязании крючком. Все остальные мамочки закатывали глаза, пока она не видела.
Мишти чувствовала: ей очень повезло, что Сиара взяла ее под крыло. Она знала, что если бы не Сиара и ее дружба, то это место оказалось бы гораздо более холодным и промозглым. Когда Мишти была беременна, совершенно одинока и находилась далеко от своей семьи, Сиара спасла ей жизнь.
Лорен и Уиллоу пошли в магазин. Единственный настоящий магазин в поселке, находившийся возле рыбного ресторанчика, зажатого между двумя пабами. До центра было недалеко, но они решили срезать через лес, так что Лорен могла показывать Уиллоу, висевшей у нее за спиной, разные деревья и растения. Она хорошо знала этот лес, потому что большую часть детства провела, гуляя по нему в одиночестве.
Они прошли мимо хорошо знакомой Лорен сцены: пустые банки от алкогольных коктейлей, бычки от сигарет, подожженная шина, свисающая с дерева, и толстовка в следах от ботинок. Повсюду стоял запах мочи. Деревенские подростки десятилетиями посещали одни и те же внеклассные занятия. Она начала отвлекать Уиллоу, напевая песенку, пока они шли мимо.
В магазине Лорен остановилась в проходе между стеллажами, чтобы не пересекаться с двумя женщинами, с которыми когда-то ходила в школу. Она все еще помнила обидные прозвища, которые они придумали ей в детстве. Картофельная рожа. Волосатая Лори. Бо Пип[5]. Они тоже их не забыли.
Возвращение Сиары в общину возродило эти воспоминания и, казалось, вновь подстегнуло этих женщин. Она словно дала им разрешение на то, чтобы снова начать вести себя как подростки, а ведь Лорен казалось, что все это уже в прошлом. Приехав абсолютно внезапно, Сиара и Джерри купили самый дорогой участок в поселке. Они словно установили планку для всех остальных, и те стремились стать такими, как семья Данфи.
Лорен торчала в отделе с сухофруктами и орехами, стараясь быть максимально незаметной, пока две женщины болтали возле холодильников с молочными продуктами. Она услышала, что они упомянули Сиару. Какой-то бренд для ухода за кожей, который она рекомендовала в Instagram. А потом одна из них оглянулась и заметила Лорен. Их взгляды встретились, и Лорен судорожно вцепилась в пакетики с миндалем. Дамы с самодовольными лицами удалились.
Лорен быстро выбрала товары и расплатилась за них на кассе. Женщины уже вышли из магазина, а Уиллоу ныла у нее за спиной. Выйдя на тротуар, Лорен ощутила, что ее дыхание сбилось от волнения. Она увидела, что женщины сидели в своих автомобилях, припаркованных на противоположных сторонах узкой главной улицы. Стекла машин были опущены, и женщины перекрикивались друг с другом перед тем, как уехать. Когда они снова заметили Лорен, то она подняла руку, чтобы помахать им, но сдержалась. Словно по команде, те завели моторы и уехали, оставив ее стоять с зависшей в воздухе рукой.
Материнство пришло к Лорен естественно и так же неожиданно, как первая беременность. Когда она была молодой и наивной и везде следовала за Шоном, словно преданная ученица, то даже не представляла, что когда-нибудь будет носить за спиной детей. И она, выросшая с единственным старшим братом, не была в курсе самого главного: как часто нужно было держать малышей на руках и каким душераздирающим может быть их плач. К недосыпу она тоже привыкла далеко не сразу. Шесть лет спустя, даже если ей удавалось поспать дольше четырех часов подряд, она просыпалась с ощущением, похожим на похмелье.
Но несмотря на эти сложности, стать матерью для нее стало так же легко, как влюбиться в Шона. Она была словно рождена для этого: быть матерью троих детей и любить мужчину, ставшего их отцом.
Что же касается Шона, он не сразу влился в отцовство. Когда он впервые взял на руки Фрею, Лорен увидела на его лице выражение безысходности. С одной стороны, он ощутил такую сильную любовь, какой никогда до этого не испытывал, но с другой, был в ужасе от хнычущего существа, которое держал на руках. Тогда он практически швырнул Фрею обратно жене.
Лорен была готова к тому, чтобы все делать в одиночку. Она не ожидала, что Шон начнет активно во всем этом участвовать. Так что в больнице, когда он сказал, что ему нужно подышать свежим воздухом, она не стала спрашивать, когда он вернется. Она подумала, что он и вовсе покинет город, попытаясь сбежать от нее и малыша. Но когда он вернулся через три часа, пахнущий виски и сигаретами, она удивилась. В одной руке у него был букет роз, а в другой – плюшевый медвежонок.
– Прости. Я не знал, что делать. Не надо было тебя вот так вот тут оставлять, – он с трудом подбирал слова, пока Лорен теребила рыжие волосики Фреи, лежавшей у нее на груди.
Она на секунду перестала гладить малышку, взглянув на него.
– Теперь ты здесь, – улыбнулась она, а потом поцеловала дочь в лобик. – Но если ты все-таки решил не уходить, то нам надо будет уехать из города. Нельзя растить ребенка в такой крошечной квартире, как твоя. Ей когда-нибудь понадобятся отдельная комната и сад.
Шон сидел на стуле, стоявшем возле больничной кровати, и растирал руками красное лицо.
– Я сделаю все что захочешь, любовь моя. Хочу, чтобы мы были семьей. Не знаю, куда мы можем поехать, но ты права, мы не можем тут жить, особенно учитывая, что книжный магазин не приносит денег.
– Можем вернуться домой. Ко мне домой. Бабушкин дом там простаивает.
Они пристально смотрели друг на друга, пока снова не расплылись в улыбке. Это было хорошей идеей.
Ее бабушка умерла в этом доме. Лорен понадобилось несколько месяцев, чтобы собрать и вывезти все ее вещи и избавиться от старушечьей атмосферы, которая там чувствовалась. Тем не менее дальние уголки кухни сохранили ее запах. Аромат ржавых банок от печенья и пожелтевших салфеток. Лорен провела в бабушкином доме большую часть детства. Она тайком угощала кошек печеньем с заварным кремом и сидела с бабушкой в саду. Может, бабуля и принадлежала к другому поколению, но она отлично понимала, что сверстницы творили с Лорен. Девочки вообще веками говорили на одном языке.
Все предпочитали, чтобы она жила с бабушкой, особенно родители. Денег было мало, брат постоянно попадал в переделки, и родителям было проще, когда не надо было кормить еще одного человека. А Лорен считала, что ей повезло, что бабуля к ней так добра и любит ее.
Бабушка умерла, когда Лорен был двадцать один год, и дом перешел к ней по закону. Тогда она переехала в город и сдавала его за наличные. Она не планировала возвращаться.
Теперь она больше не задумывалась о том, насколько сильно могла измениться ее жизнь, если бы она уволилась из книжного магазинчика после того, как впервые увидела на складе раздетую женщину. Когда она постучала в дверь, то Шон вышел, как ни в чем не бывало и даже не попытался ее загородить. Ну, хотя бы сама женщина выглядела смущенной. Она застегивала пуговицы на блузке.
– Я собиралась уходить, уже почти шесть, – дрожащим голосом сказала Лорен, удивленная тем, что вообще смогла хоть что-то произнести. Тогда она впервые увидела Шона с голым торсом, но не в таких обстоятельствах она себе это представляла.
Шон уже целовался с Лорен в пабе несколько недель назад. Этого поцелуя было для нее достаточно – ее судьба была предрешена. Она решила, что с тех пор они были парой, но, похоже, он пока так не считал.
– Ага, тебе лучше пойти. Я скоро закроюсь. Только не забудь перевернуть табличку на двери, – сказал Шон, прислонившись к дверному косяку. Он говорил медленно и четко, словно не спеша вернуться к женщине, которая съежилась позади него.
Наконец он закрыл дверь склада. Лорен не могла понять, зачем он ее поцеловал, если были другие женщины, с которыми он мог целоваться. Что же это значило? Пока она шла к выходу из магазина, ей казалось, что пол под ногами ходит ходуном, словно море во время шторма. Ослепленная слезами, которые обжигали ее лицо, Лорен боялась врезаться в стеклянную дверь.
Однако на следующее утро она снова надела на лицо широкую улыбку. Шон пришел поздно. Его солнечные очки сползли, а в руке он держал большую кружку с кофе, которую принес из дома, расположенного совсем недалеко от магазина.
Лорен провела ночь не сомкнув глаз. В темноте она разглядывала потолок, лежа на грубых простынях в тесной квартире, которую снимала в складчину. Она была поглощена мыслями и мечтала о том, чтобы сейчас вдохнуть аромат крема из бабушкиной баночки, чтобы хоть на секунду успокоиться.
– Лорен! – крикнул Шон, словно она слушала громкую музыку в наушниках. Она стояла прямо перед ним, за кассой.
– Я уже повесила ценники на книги из вчерашней партии, – сообщила она.
Может, если бы она дала ему шанс, он бы что-нибудь ей сказал, попытался бы объясниться. Просто нужно было намекнуть на ту женщину, с которой он был прошлой ночью. Но она не стала этого делать, потому что ей не нужно было никаких оправданий. Он не должен был ни в чем ее убеждать. Она и так никуда не собиралась уходить.
Неважно, со сколькими девушками он целовался, пока он целовал и ее.
Итак, когда родилась Фрея, они вместе переехали в деревню. Она надеялась, что теперь все пойдет по-другому. Начнем с того, что ее родители умерли, а с братом она не общалась уже почти десять лет. Он злился на нее из-за наследства, хотя Лорен ни разу не видела, чтобы он приходил к бабушке, пока она была жива. Теперь она и сама была матерью, и у нее был муж. Она стала другой – взрослой женщиной. Но самым важным было то, что другой образ жизни они не могли себе позволить.
Шон раньше никогда не жил в маленькой деревне. Всю жизнь он провел в городе, так что ему пришлось привыкать к тишине и наличию всего одного магазина и двух пабов. Раньше его дом всегда был открыт для друзей и их приятелей, но у него не укладывалось в голове, как можно пригласить почтальона на чашку чая.
И хотя Лорен была хорошо знакома его городская квартира, она не ожидала, сколько всего он привезет с собой. Среди его вещей были книги, виниловые пластинки, постеры, столовые приборы, кружки с отбитой эмалью, гитары, банджо и боуран[6]. К тому же для мужчины, который постоянно чередовал три наряда, у него было чересчур много одежды.
Но Лорен не жаловалась: она была счастлива. Измена Шона осталась в прошлом. Он посвятил себя малышу. Теперь он полностью принадлежал им. Они жили свою прекрасную жизнь в этом доме втроем. Но теперь их стало пятеро.
Вернувшись из магазина, Уиллоу захотела поспать, и Лорен воспользовалась этой возможностью, чтобы приготовить ужин. К моменту, когда дочка проснулась, она уже успела нарезать грибы, перец, брокколи и помидоры. Когда плач малышки усилился, она бросила мытье посуды и помчалась в ее комнату.
Шон пришел немного позже и поцеловал в лоб сначала Уиллоу, а потом Лорен.
– Я поеду в город. Надо кое-что починить в мотоцикле, – объяснил он.
Звучало это весьма расплывчато, и Лорен поняла, что с мотоциклом все было в порядке. Время от времени он встречался со своими старыми друзьями. Сидя в пабе, они обычно выкуривали несколько сигарет, выпивали несколько пинт пива и импровизировали, как в старые добрые времена. Ничего такого.
Лорен не стала обижаться, что он не сказал ей правду о том, куда направляется. Она решила позволить ему поверить, что ему хорошо удается оставаться незамеченным. Шон заслуживал того, чтобы чего-нибудь с нетерпением ждать – чего-нибудь, что помогло бы ему отвлечься от детей на несколько часов. Он ведь не был их матерью, хотя и был отличным отцом. Ему больше, чем Лорен, нужно было свободное время.
– Мы, наверное, поужинаем сегодня пораньше, я уже все приготовила. Можешь не торопиться, – сказала она.
Шон ушел, и она устроилась поудобнее, прижав к себе Уиллоу и укачивая ее в детской кроватке. Малышке понадобится время, чтобы достаточно взбодриться после сна и продолжить день. Для Лорен это еще и было поводом подольше поваляться и ничего не делать. Через час ей нужно было идти в детский сад, чтобы забрать Фрею и Гарри. Все снова будут в сборе.
Лорен была рада, что бабушкиному дому наконец нашлось хорошее применение. Она заполнила его своей собственной семьей.
Сиаре было семнадцать, когда она решила, что выйдет замуж по расчету.
Теперь ей не приходилось закрывать глаза, чтобы услышать, как капли дождя барабанят по окну кухни в доме ее родителей. В тот день в доме висела зловещая тишина, если не считать стука воды по стеклу. Поток стекал по подоконнику маслянистыми ручейками, пока она смотрела на подъездную дорожку из серого гравия. Папиной машины там больше не было. Он ушел. Сиара была уверена, что мама сейчас плачет в подушку в спальне: за эти годы она уже заставала эту сцену много раз. Но в этот раз все было по-другому, и Сиара не собиралась успокаивать мать, укладываясь сверху, словно тяжелое одеяло. Она знала, что отец не вернется, и чем быстрее мама это примет, тем будет лучше для всех.
Перед тем как уйти, он на целый час запер Сиару на кухне, чтобы убедиться, что она соглашается с тем, что он собирается сделать. Он заваривал все новые чашки чая, и все они успевали остыть. Ей хотелось убежать, потому что было невыносимо выслушивать все его объяснения и оправдания. Наконец отец добрался до сути. Он сказал, что ему пора жить своей жизнью, потому что Сиара уже достаточно взрослая. Что он жил с ними только из-за нее: не хотел портить ей детство. Он считал, что поступил благородно.
Она молча слушала, пока он запинался и путал слова. Годы спустя, когда ей показалось, что она уже забыла морщинки на его лице, а запах его сигарет выветрился из стен их дома, она решила ему написать. Сиара исписала целый блокнот неотправленными письмами, а потом выбросила его.
Через несколько часов после того, как отец ушел, мама пришла на кухню. Ее глаза опухли от слез, а волосы растрепались.
– Он ушел? – спросила она булькающим голосом. Звучало, словно она забыла, как разговаривать. – Он ушел, Сиара? Ушел к своей сраной шлюхе?
И именно в этот момент Сиара поняла, что замуж надо выходить по расчету. Только так она сможет уберечь себя от того, чтобы превратиться в свою мать. Унылую женщину в грязном сатиновом халате, перебивающуюся тостами без начинки и сигаретами и отчаянно цепляющуюся за историю, которая уже много лет ничего не значила.
От матери ей досталась как минимум внешность. На отца она совсем не была похожа.
– Да, ушел и никогда не вернется.
Мама закашлялась и потрогала шею.
– Он вернется, не переживай, малышка. Он же всегда возвращается, разве не так?
Сиара встала и собралась выйти, оставляя этот вопрос висеть в воздухе.
Семнадцать лет спустя, лежа на своем супружеском ложе, она уже не задумывалась о родителях. Дисплей смартфона освещал ее лицо, пока она листала сообщения в WhatsApp. Одна из мамочек отправила в групповой чат фото сыпи, которая четыре дня назад появилась у ее двухлетки. Женщина беспокоилась, потому что раздражение не проходило. Она спрашивала совета. Среди ответов были и предположения, что это могло бы быть, от стригущего лишая до экземы или аллергии на кондиционер для одежды, и советы, какую мазь можно использовать. Она пробовала Sudocrem? Да, конечно.
Когда Сиара увидела в конце чата ответ Лорен, то была вынуждена перечитать его дважды.
Я всегда сначала пробую грудное молоко. На все подряд его наношу. Почти во всех случаях это срабатывает. Оно обладает какими-то магическими свойствами, или типа того. У меня лежит куча замороженного грудного молока. Если хочешь, могу с тобой поделиться. Если, конечно, ты не слишком брезгливая. Ха-ха.
Сиара села в постели, заметив, как у нее задрожали пальцы. Она начала маниакально набирать ответ на сообщение Лорен.
Орла, серьезно, последнее, что ты сейчас можешь сделать, – это спрашивать медицинского совета у кучки мамочек без специального образования. А мы тут все такие. Сейчас не время веселых историй. Завтра утром сразу же позвони семейному терапевту и запиши Чарли на прием. Скорее всего, ничего страшного. Надеюсь, это просто потница, но все равно проконсультируйся со специалистом. А грудное молоко – не чудодейственное средство. В чем бы там Лорен ни пыталась тебя убедить.
Через пару секунд другие участницы чата, преданные мудрости Сиары, начали вторить ей. Они восхищались тем, какой разумный совет она дала, хотя никто из них даже не подумал предложить Орле сначала обратиться к доктору.
Когда Сиара уже собиралась отложить телефон, на экране вдруг вылезло уведомление о личном сообщении. Ей написала Лорен. Сиаре хотелось бы обладать достаточной силой воли, чтобы ответить ей только утром, но она не выдержала. Втайне она на это даже надеялась. Ей хотелось узнать, насколько сильно она разозлила Лорен.
В сообщении был список ссылок. Сиара перешла по одной из них, хотя уже знала, о чем там будет написано. Статьи о лечебных свойствах материнского молока. Некоторые – основанные на официальных данных и научных исследованиях, другие – просто чье-то мнение и записи из блогов. В любом случае, Сиара не собиралась их читать. Ей хотелось отправить в ответ несколько собственных ссылок, но она передумала, когда услышала, что кто-то поднимается по лестнице. Она спрятала смартфон под подушку и закрыла глаза.
Дверь открылась, и в комнате появился Джерри. Он ждал, пока глаза привыкнут к темноте. Вот он, человек, за которого она решила выйти замуж. Не по любви. Не только по любви.
У него под ногами скрипели половицы, пока он бродил вокруг кровати, на ходу раздеваясь. Она повернулась к нему спиной, представляя его худые лысые ноги в клетчатых трусах, которые он так любил надевать. Учитывая, что ни смартфон, ни лампы не освещали комнату, наверное, он решил, что она спала. Джерри старался двигаться как можно тише, потому что не хотел, чтобы она проснулась. Но если бы он был настоящим мужчиной, то не побоялся бы разбудить ее, сорвать с нее одежду и получить что захочет. А вместо этого он осторожно крался по комнате, словно крыса.
Потом в темноте он лег рядом с ней и вдруг начал мычать себе под нос мелодию. Раньше он никогда так не делал. Это была какая-то веселая песенка, которую она не могла вспомнить. Может быть, из детской передачи или заставки на радио. Ее бодрый тон звучал почти маниакально. Джерри звучал так, словно у него есть все поводы чему-то порадоваться. Как будто его не волновало то, в каком состоянии были их отношения, и он не лежал рядом с женщиной, которая не скрывала, что ненавидит их брак. Словно это был саундтрек к тому, что он собирался сделать.
Сиара смотрела в темноту и старалась не шевелиться. Джерри продолжил громко мычать.
От него исходил жар, когда он вдруг начал трогать ее под египетским хлопковым одеялом. Сиара ощутила отчаянное желание вылезти из постели и убежать.
Утром Мишти отвезла Майю в детский сад, а вернувшись, увидела, что Парт уже проснулся. Обычно он уходил вести лекции около десяти утра и был дома, когда дочка уже ужинала. Весь день у него были встречи с клиентами и консультации. Так себе это представляла Мишти. Он никогда не делился с ней своим графиком.
Сидя за столом и потягивая растворимый кофе, он выглядел сердитым.
– Ты почему так долго? – спросил он.
Она еще даже не успела бросить ключи в маленькое блюдечко, лежавшее возле кухонной двери.
– Надо было поговорить с одним из воспитателей. – Мишти надеялась, что эта фраза пробудит в нем интерес к тому, как были дела у дочки в детском саду. Но он никогда не задавал вопросов. Можно было воспринять это как комплимент: вероятно, он доверял ей образование дочери и не вмешивался. А может, ему просто было все равно. В любом случае, тут ее некому было поддержать. – Что будешь на завтрак?
– Омлет. И два тоста. – Он сказал это так, словно находился в ресторане.
Мишти знала, какой омлет он любил. Это был рецепт его матери. Она начала резать лук и помидоры, пока он сидел, глядя в телефон.
Пока она готовила, они оба молчали, и запах лука медленно пропитывал ее темные локоны. Даже спустя несколько часов после готовки Мишти не могла от него избавиться: он оставался на ее пальцах и в волосах. Парт любил лук во всех блюдах, и было слишком поздно говорить ему, как сильно она его ненавидела.
Нарезая лук, она вытерла ладонь о джинсы. Теперь одежда тоже будет вонять: она сама сделала все еще хуже. Рука вдруг соскользнула, и Мишти порезала кончик большого пальца. Закряхтев, она заметила, что Парт поднял на нее глаза. Мишти подставила руку под кран, вода была такой холодной, что она поджала пальцы в кроссовках. Парт все еще на нее смотрел, и она виновато оглянулась через плечо, боясь, что он заметит ее неловкость. Он цокнул языком, покачал головой и продолжил смотреть в ноутбук. Мишти была далека от совершенства, и Парт был этим недоволен.
Миши мечтала уехать, и эта мысль часто приходила ей в голову в подобные моменты. Но если она его бросит, если сможет бросить, то потеряет все. Неважно, насколько одинокой она чувствовала себя в этом браке, ей нельзя было уходить. Она не могла с позором вернуться в Индию. Родители бы никогда этого не поняли: они бы не приняли ее обратно. У нее в семье не было разводов, и она не собиралась становиться первой, кто это сделает. И вряд ли она смогла бы просто взять и вернуться к преподавательской деятельности после стольких лет.
Он еще не допил кофе, когда она поставила перед ним тарелку с едой. Для себя она достала банан. Мишти мало ела по утрам, во всяком случае после переезда в Ирландию. После завтрака она чувствовала себя объевшейся и вялой, тогда как голод в сочетании с тем, что она постоянно мерзла, помогал ей весь день чувствовать себя бодро. А вечером она съедала все, что попадется под руку. На спине, в месте застежки бюстгальтера, у нее были складки жира. Мишти боялась, что, увидев, какой она стала, семья просто-напросто не узнала бы ее. В подростковом возрасте ее двоюродные сестры смеялись над ней, потому что у нее не было бедер как таковых. Теперь же они были определяющей линией ее силуэта.
Парт удивился, когда она села на стул напротив него. Обычно он ел в одиночестве, а Мишти хлопотала вокруг. Сегодня же Парт почувствовал, что она что-то хочет ему сказать, и не был слишком доволен этой перспективой.
Мишти почистила банан, но положила его на стол, в животе у нее глухо заурчало. Ей не хотелось отвлекаться от речи, которую она придумала, пока была за рулем.
– Что такое? – спросил Парт. Его тон не был грубым, но в голосе промелькнула нотка нетерпеливости. Мишти была к этому готова, поэтому решила продолжать в том же духе.
– Я тут подумала, мы могли бы съездить в Индию.
– А зачем?
– Да, в общем-то, нет конкретных причин. Просто мы давно там не были. Было бы здорово, если бы Майя туда съездила, пока маленькая. Позже это может стать для нее слишком большим культурным шоком.
– Для нее это и сейчас станет культурным шоком. Ее воспитание очень сильно отличается от того, что она там увидит.
– Разве это важно? – Мишти представила, как уезжает на машине вместе с Майей, куда угодно и не за счет Парта. Но такого места не существовало.
– Ты же сама упомянула культурный шок.
– Я его упомянула, потому что ты хотел, чтобы я как-то аргументировала, почему мы должны съездить в Индию.
Мишти почувствовала, что ее сердце бьется быстрее, чем обычно. Она редко разговаривала в таком тоне, особенно с Партом. Он нахмурился, и у нее на лице появилось разочарование:
– Я просто не понимаю, зачем нам ехать. Мама с папой прилетят к нам следующим летом, так что Майя сможет с ними увидеться.
– А как же вторые бабушка с дедушкой? Когда мои родители ее увидят?
– Они же общаются по видеосвязи, разве нет?
Мишти на мгновение ощутила укол обиды на родителей. Ведь это они сделали так, что она сюда переехала. Теперь она заперта в чужой стране и зависима от мужчины, который подарил ей Майю.
Майя. Для ее дочери эта страна не была чужой. Это был ее дом. Мишти не могла уехать и оторвать дочь от единственного знакомого ей места на земле.
Мишти взяла банан и засунула большую его часть в рот. Щеки у нее надулись, как у хомяка. Только так она могла удержаться от того, чтобы не выплеснуть на мужа все, что она о нем думала. Если бы она все-таки это сделала, все стало бы еще хуже. Порезанный большой палец пульсировал, и она прижала его к столу, позволяя тупой боли распространиться по руке, бедру и ноге.
– Просто мне кажется, что было бы неплохо познакомить ее с корнями. Показать, откуда мы приехали, – с усилием проглотив кусок банана, объяснила она.
– Это пустая трата времени и денег. Ты же знаешь, сколько мы платим за ипотеку, сколько тратим в целом. Я деньги не печатаю. Тебе надо было выйти замуж за адвоката или бизнесмена, если хочешь вести такой образ жизни.
Мишти опустила голову. Он обвинял ее в жадности и эгоизме, снова напоминая, что их деньги ей не принадлежали и что всю оставшуюся жизнь ей надо будет спрашивать его разрешения, если она захочет что-то купить. В детстве абсолютно такая же ситуация была с отцом.
– Мне не нравится раз за разом тебе это объяснять, – добавил он. Она никогда раньше не поднимала эту тему. Мишти не нравилось обсуждать деньги, потому что именно таких споров она избегала. – Нам приходится чем-то жертвовать, чтобы жить в этом доме. Чтобы жить так, как живем, в этой стране, – продолжал Парт.
Мишти хотелось позволить себе заплакать прямо при нем, но она знала, что это лишь еще больше его подстегнет.
– Хочешь еще что-то сказать? – спросил он уже спокойнее. Она помотала головой и встала. Ее ждали тарелки, которые нужно помыть, белье, которое нужно сложить, простыни, которые нужно сменить. – Сделаешь мне еще чашечку кофе, пока ты здесь, ладно? Этот уже остыл.
Он остановил ее на полпути, когда она уже была готова ускользнуть. Мишти не стала резко брать кружку со стола и даже не топнула ногой, когда пошла ставить чайник. Он внимательно следил за ней в поисках хоть каких-нибудь признаков агрессии и намеков на бунтарство.
Но у него не было поводов для беспокойства. Мишти этого просто не умела.
В тот день она прощупала почву с Сиарой. Они шли к игровой площадке, где должны были встретиться с другими мамочками из чата. За годы их дружбы Мишти редко говорила о своем браке: ей казалось, что в этом нет нужды. Это было одной из вещей, которые она больше всего ценила в Сиаре – она никогда не задавала неудобных вопросов. В особенности тех, на которые и так знала ответ.
– Ты завариваешь мужу вторую чашку кофе, когда предыдущая остыла? – спросила Мишти еще до того, как Сиара закончила говорить. Та бросила на нее непонимающий взгляд.
Мишти посмотрела на Финна, который спал в коляске. Майя и Белла шагали впереди, танцуя вокруг деревьев, заглядывая в лужи и держась за руки. Прыгая рядом, они выглядели настолько разными, что у Мишти от радости и волнения прихватило живот. Темные волосы и светлые кудряшки, похожие на пружинки, и прямые локоны Беллы, похожие на сухие спагетти. Маленькие округлые руки Майи, сжатые светлыми тонкими пальчиками. Немного кривые ножки ее дочери и угловатая фигурка Беллы. У девочек были одинаковые рюкзаки, расшитые пайетками, а на ногах – кроссовки с подсветкой.
– Я вообще не помню, когда в последний раз заваривала Джерри кофе, – ответила Сиара, глядя прямо перед собой. – А ты делаешь? Он этого от тебя ждет?
Когда их взгляды встретились, Мишти ощутила дрожь где-то глубоко внутри, словно Сиара могла видеть ее насквозь. Ей было неловко. Столько всего ставило их на абсолютно разные ступени.
– Мишти, он что, ждет, что ты будешь ему прислуживать? Я надеялась, он оставил подобные ожидания в Индии.
Мишти уже пожалела, что задала Сиаре этот вопрос. Она не знала, с чего начать, чтобы объяснить ей все тонкости социальных конструктов и норм, которые сопровождали ее брак.
Сиара взяла ее за плечо, и они остановились.
– Ты меня слушаешь? Неправильно, если он обращается с тобой, как с прислугой.
У Мишти в животе забурлило от голода, и она судорожно потянулась в сумку за протеиновым батончиком, лишь бы не смотреть на Сиару.
– Нет, он от меня этого не ждет. Я иногда сама так делаю. Тут кофе так быстро остывает, в Индии у нас нет такой проблемы. – Мишти натужно захихикала, и даже ей самой звук собственного смеха показался каким-то металлическим. Горячие слезы начали покалывать ее веки изнутри.
Но Сиара не уходила от темы:
– Просто подогрей в микроволновке. А лучше скажу мужу, чтобы он сам подогрел. – Мишти снова начала хихикать, как будто совет был нелепым. Она не могла перестать дрожать от холода и холода. Сиара похлопала ее по плечу, словно зная, что это ее успокоит. – Просто не делай ему вторую чашку кофе, Мишти.
Голос Сиары звучал уверенно. Это было не советом, а приказом.
– Да ничего, я не против. Все нормально. Просто стало любопытно.
Сиара продолжала в упор на нее смотреть, хотя они уже почти пришли. Девочки уже забежали на площадку. Боковым зрением Мишти увидела группу женщин, бодро идущих к ним.
– Не сомневаюсь. Парт не похож на человека, который о таком попросит, – со вздохом ответила Сиара, наконец сдавшись.
Мишти спасли остальные женщины, подоспевшие как раз вовремя. Они чуть не разорвали Сиару на кусочки, как только Мишти сделала шаг в сторону. На короткий момент ей стало страшно, что она расскажет Сиаре обо всем. О том, как ненавидит спать в одной комнате с Партом. О том, что никогда не видела, сколько денег у них на счету. О том, как каждую ночь идет на кухню, чтобы доесть то, что осталось в холодильнике.
Она знала, что Сиара отнеслась бы к этому с пониманием, ведь ее отец тоже не любил маму.
Проведя определенное время на игровой площадке, дети стали плохо себя вести, как обычно и происходило, когда они собирались вместе в таком количестве. Люди, у которых не было собственных малышей, а еще те, кто бодро шагал или бегал трусцой по дорожке, окружавшей парк, качали головами и бросали на непосед недовольные взгляды. Если у них и были дети, то явно постарше, и, похоже, они уже забыли, каково это.
Матери разбивались на пары и по очереди присматривали за детьми, пока остальные болтали и пили кофе. Количество скамеек для родителей не соответствовало тому, сколько детей помещалось на площадке. Большинство мамочек сбились в кучу возле ворот, рядом с горой велосипедов и самокатов.
– Мне нравится твой шарф, – сказала Лорен, садясь на лавочку, где Мишти сидела в одиночестве, в стороне от группы мамочек, молча слушая их. – Индийский?
Мишти покраснела, потому что никогда не знала, как реагировать на комплимент. От этих слов она начала нервничать и робеть.
– Да, я купила его в Индии, – кивнула Мишти. – Точнее, не купила, а мне подарили. Моя сестра. Вообще, она не родная моя сестра, а двоюродная, но для меня она как родная. Она мне его подарила перед отъездом.
Мишти понимала, что выдает слишком много подробностей, и надеялась, что Лорен все равно. Но, к сожалению, она выглядела заинтересованной и постоянно кивала.
Взглянув через плечо Лорен, Мишти заметила наблюдающую за ними Сиару. Она стояла с группой мамочек. От пристального взгляда Сиары Мишти почувствовала себя неловко.
– Выглядит, словно он ручной работы. Очень красивый, – продолжила Лорен.
– Да.
– И цвета такие яркие!
– Да.
Теперь Лорен улыбалась, теребя собственный клетчатый льняной шарф. Мишти было нечего добавить. Там, вдалеке, Сиара наконец переключила внимание на кого-то еще. Она над чем-то громко засмеялась.
– В городе, где я росла, раньше был магазинчик, и его владелица продавала очень красивые шарфы и сумки. Она привозила их из Индии, и еще много что. Но такого я никогда не видела.
– Угу. – Мишти не знала, что ответить, так что уставилась на ободранный зеленый лак на обгрызенных ногтях Лорен. Сейчас она впервые заметила, что руки у нее были похожи на мужские, с большими кулаками и квадратными, широкими запястьями. Пористая зеленая вена бежала вверх по ее правому предплечью, исчезая под коротким рукавом ее выцветшей пестрой футболки.
– Мне бы очень хотелось побывать в Индии. Она – в первой пятерке стран, куда я мечтаю съездить. Может, когда-нибудь получится.
Мишти продолжала смотреть на Сиару, которая теперь отделилась от группы женщин, одетых практически одинаково: в безразмерные толстовки или стеганые жилеты и лайкровые легинсы. Сиара решительно направилась к Мишти. Все остальные с тоской провожали ее взглядом.
– Кажется, теперь наша очередь следить за детьми, Мишти, – сказала Сиара. Голос ее звучал мягко, но в нем слышалась нотка раздражения. – Надо дать Ашлин и Норе передышку. А то они скоро волосы на себе рвать начнут. – Сиара на секунду улыбнулась Лорен, а затем снова переключилась на Мишти.
– Да, надо бы. – Мишти встала.
– Сиара, я могу пойти с Мишти, если ты хочешь допить кофе, – предложила Лорен, и Мишти вздрогнула. Она не понимала, испытывала ли Лорен Сиару на прочность или просто была глупой.
Сиара внимательно посмотрела Мишти в глаза. Ее длинные ресницы дважды опустились на бледные щеки, словно она била в барабан. Она невыносимо долго поворачивалась к Лорен, а затем посмотрела на нее сверху вниз, словно не услышала.
– Мне передышки от детей не нужно, – проговорила Сиара. Мишти услышала, что она улыбается, хотя и не видела ее лица. Казалось, кожа на лбу Лорен натянулась, отчего глаза стали выглядеть влажными и большими. На какую-то секунду Мишти показалось, что она готова расплакаться.
Сиара взглянула в сторону детей. Малыши Лорен были самыми шумными: они неистово гонялись друг за другом, визжали и бросались на упругую поверхность детской площадки. Гарри, похоже, где-то потерял штанишки.
– Может, тебе надо прогуляться, подышать свежим воздухом. Ничего страшного, мы за ним последим, – продолжила Сиара. Лорен продолжала смотреть на детей. Несколько секунд назад ее глаза были полны слез, но теперь у нее было каменное лицо.
Мишти резко встала, словно в ожидании взрыва.
– Спасибо, Сиара, это так мило! Я стараюсь не торчать все время возле моих детей и направлять каждое их движение. Так у меня остается больше времени на себя, – неожиданно улыбнувшись, ответила Лорен.
Она бросила взгляд на группу женщин, наблюдавших за ними с расстояния и отчаянно желавших узнать, о чем же шел разговор, а потом встала и ушла, сев на одни из свободных качелей.
Сиара глубоко вздохнула. Ее грудь поднялась и опустилась так, словно она изо всех сил пыталась сдержаться.
– Как же я ее ненавижу!
На дворе было начало осени. Между листьями на деревьях появились просветы, и сквозь них просачивался свет. Голубые глаза Сиары сияли на солнце.
Мишти была рада, что не оказалась на месте Лорен. Каким-то чудом Сиара выбрала ее, хотя легко могла тоже превратить ее в изгоя. И кем бы она тогда стала? Без Сиары у Мишти бы ничего не было. Она не чувствовала привязанности ни к одной из женщин из поселка, и кроме Майи ей не с кем было поговорить. Не с кем выпить чашечку чая. Некому написать или съездить вместе в город пообедать. Даже если бы Мишти захотела заступиться за Лорен, она знала, что этого делать нельзя. Она выбрала сторону, когда пустила Сиару в свой дом.
– Я заметила, что тебе стало неловко, поэтому пришла на помощь, – пояснила Сиара. – Что она тебе говорила?
– Ей нравится мой шарф. Сказала, что хочет съездить в Индию.
Сиара закатила глаза и вместе с Мишти направилась к Ашлин и Норе.
– Ну серьезно, неужели ей не о чем больше с тобой поговорить, кроме Индии? Ты же теперь практически ирландка.
Они несколько минут разговаривали с Норой и Ашлин, пока наконец снова не остались вдвоем. Мишти сосредоточилась на детях, которые все еще были полны энергии. Многие толпились возле подъема на горки, а некоторые из них висели на перекладинах. Правил безопасности для них сейчас не существовало, и она начала нервничать.
Мишти смотрела на Майю, сидевшую с двумя девочками. Они играли в ладушки и пели незнакомую ей мелодию. Мишти росла с другими песенками.
– Только посмотри на ее детей, они даже не умеют играть с другими. Чему она их вообще учит? – Сиара выдернула Мишти из задумчивости. – И она еще хвастается, что не следит за ними.
Как и их мама, Фрея, Гарри и Уиллоу обычно играли друг с другом и держались в стороне от других детей. К счастью, малыши пока не замечали, что уже превращались в изгоев.
Они направлялись домой. Хотя до их домов, стоявших рядом, было совсем недалеко, дорога была узкой и извилистой, к тому же нужно было присматривать за девочками. Автомобили, притормозившие перед ехавшим впереди раскрасневшимся велосипедистом, медленно двигались рядом с ними. Вдоль тротуара, на большом расстоянии друг от друга, стояло несколько домов. А по другую сторону дороги было море – чистое и бурное, испещренное плавающими в нем оранжевыми буйками и кружащимися чайками.
– И речь не обязательно о сахаре. Это распространенное заблуждение. Именно кофеин, который содержится в шоколаде, делает детей перевозбужденными, – говорила Сиара, пока они шли.
Майя и Белла скакали позади них, а Финн молча сидел в коляске, которую Сиара толкала перед собой. Он был спокойным малышом и редко капризничал или требовал маминого внимания. В его возрасте Майя отказывалась сидеть пристегнутой.
– Ого, я никогда об этом не задумывалась, – отреагировала Мишти.
– Ага, вот-вот. Большинство людей этого не знают. Ну, я не говорю, что переизбыток сахара – лучше. – Блестящий хвостик Сиары покачивался во время ходьбы. На ее кроссовках не было ни капли грязи. – Я не даю Белле никаких вкусняшек после трех. Это крайний срок, и она об этом знает. Поэтому даже не просит ни сладкого, ни снеков после трех. С детьми надо устанавливать границы, не правда ли?
Мишти даже не хотелось представлять, что Сиара скажет об их с Майей ночных поеданиях йогурта с джаггери.
– Ты права. Идет постоянная борьба за власть.
– Точно, и нужно, чтобы они всегда были в курсе, кто тут главный. Ну ладно, – вздохнула Сиара, – сегодня все вроде бы прошло хорошо, да?
– Да, детям было весело.
– Ага, а мамочки отдохнули. Как же жили в прошлом? С тремя, четырьмя, пятью детьми, прилипшими к сиськам и повисшими на ногах.
– Понятия не имею. Грустно даже думать об этом. – Мишти представила, как ее мама готовит на кухне, и пот стекает у нее по лбу, пока она помешивает сразу несколько кастрюль. Другие женщины в доме присматривали за детьми и стирали белье. Ни минуты покоя, но всегда кто-то приходил на помощь. Мишти не могла решить, кто же жил лучше – ее мать или она.
– И мужья им тоже никогда не помогали.
Мишти покраснела. Она не видела большой разницы между Партом и собственным отцом. Майя так же нервничала в его присутствии, как она – рядом со своим папой.
– А теперь вся информация у нас под рукой. Можно самим решать, что с ней делать. Ну правда, сейчас уже нет оправдания, чтобы принимать неправильные решения в воспитании детей.
– А вы с Джерри всегда во всем сходитесь? – спросила Мишти.
– Он мне доверяет. Я тщательно изучаю всю информацию.
Когда они подошли к дому Мишти, Парт выходил из автомобиля, припаркованного на подъездной дорожке.
– А вот и он! – воскликнула Сиара, когда они подошли достаточно близко, чтобы он их услышал.
Парт повернулся к ним с ухмылкой.
– Сиара, как дела?
– Сама не знаю. Мы провели последние два часа с толпой детей и их мамочек, поэтому накачались сахаром и кофеином.
– Я вам сочувствую.
Мишти сделала шаг в сторону, отчетливо понимая, что является лишней в этом диалоге.
Сиара и Парт стояли очень близко друг к другу, и между ними чувствовалась непринужденность. Мишти могла видеть лишь широкую улыбку Сиары и как взгляд Парта блуждает по ее бедрам. Он посмотрел в сторону, когда мимо проехала машина, и поднял руку, чтобы помахать соседу, с которым, насколько знала Мишти, раньше не общался.
– Был рад увидеть тебя, Сиара. – Он улыбнулся, а потом пошел в дом.
Засияв и раскрасневшись, Сиара обернулась к Мишти.
– Давайте как-нибудь вместе поужинаем. Двумя семьями. Будет весело.
Мишти улыбнулась и кивнула, стараясь не винить Сиару в том, что она сейчас чувствовала. Это все Парт. Если бы он так взглянул на Мишти, она бы тоже залилась краской.
Сиара не испытывала чувства вины, думая о Парте Гуха, пока накрывала на стол перед ужином. Она имела право фантазировать о чем и о ком угодно.
Белла опять прилипла к экрану, а Финн сидел на коврике гостиной, окруженный игрушками, которые редко его интересовали. Парти представлял собой прекрасный пример иммигрантской мечты. Он был образованным, очаровательным, успешным, настоящим украшением своего сообщества. Как только семья Гуха переехала в соседний дом, Сиара сразу решила, что возьмет их под свою опеку.
Она знала, что у них был брак по договоренности, хотя Мишти и редко рассказывала о муже. Казалось, у них натянутые отношения и что с Партом трудно жить, но разве не у всех так? Если бы у Сиары была возможность, она бы поставила его на место.
Она редко видела их вместе, поэтому сложно было представить их себе как пару. Мишти была ее подругой, главным доверенным лицом. Парт был симпатичным соседом. В ее голове они существовали отдельно друг от друга.
Сиара прикусила губу, нарезая лимон на дольки. Она любила эти моменты, когда могла поразмышлять в одиночестве.
Как только результат ей понравился, Сиара достала телефон, чтобы сфотографировать еду. Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы поместить камеру ровно над блюдами и сделать несколько попыток, чтобы остаться довольной углом и освещением. Ее подписчики такое любили – моменты из ее повседневной жизни. Она была точно такой же, как они, словно говорила эта фотография. Их более здоровой, сияющей и вдохновляющей версией. Немного недоступной.
– Мамочка, я хочу конфет, я очень голодная! – Белла зашла за кухню, ее ноздри раздувались. Она как будто не замечала, что ее мама практически висит в воздухе над столом.
– Тебе придется подождать ужина, если ты хочешь есть. – Сиара сделала еще несколько снимков, а потом немного подвинула тарелки для новых фото.
– Но я хочу есть.
– Иди посмотри, как там твой братик. – Она встала прямо и начала листать фотографии.
– А можно немного Haribo?[7]
– Нет, Белла. Уже почти время ужина.
– Но я сейчас хочу есть.
– Иди проверь Финна.
Сиара запостила один из снимков в истории Инстаграма, сопроводив его несколькими улыбающимися смайликами с глазами-сердечками. Еще до того, как она положила телефон, ей начали приходить ответы и реакции.
Белла сердито затопала ножками. Когда она уже была готова взорваться, вдруг открылась входная дверь, и она услышала, как заходит ее отец.
– Папа! – помчалась она к нему.
Джерри купался в лучах обожания дочки, потянувшись к Белле и подняв ее высоко над головой, а потом начал с ней кружиться. Они оба начали дурашливо хихикать. Сиара подумала было заснять этот момент, чтобы запостить его на своей странице, но отвернулась. Ей не хотелось, чтобы Джерри считал, что она поощряет их связь.
Вскоре они сели за обеденный стол. Белла пересказывала сюжет «Холодного сердца». Сиара и Джерри его уже знали, но у них не было выбора, кроме того, чтобы слушать. Финн сидел на своем высоком стульчике и мало интересовался едой. Он брал квадратные кусочки жареной курицы, один за одним, и бросал их на пол. Сиара сфотографировала малыша, положив его еду на поднос, чтобы не переживать о беспорядке, который он устроил.
– Я могу вытащить его из стульчика и подержать на руках, пока мы едим, – предложил Джерри.
– Ты обычно тут не бываешь, когда он ест. Он всегда такой. Подержишь один раз – он будет требовать этого постоянно. Я не могу позволить, чтобы это превратилось в привычку.
– Папочка, ты меня не слушаешь!
– Я слушаю, детка.
– Ему просто надо научиться самостоятельности. Не хочет есть в высоком стульчике – не будет есть вообще. – Джерри виновато посмотрел на сына, чем еще больше разозлил Сиару. – Ну, подержи, если хочешь.
– Не будем раздувать из этого историю.
– Ты уже начал.
– Папуля!
– Да, малышка, хорошо, давай, расскажи мне. Я слушаю.
Белла пересказала сюжет «Холодного сердца», словно говорила о своем личном опыте. Сиара воспользовалась этим моментом, чтобы снова погрузиться в теплые воспоминания о слишком долгом взгляде Парта. Она начала ерзать на стуле.
– Папочка, а можно мне десерт? – услышала Сиара и сердито взглянула на Джерри через стол.
– Не знаю, есть ли он у нас. – Джерри тянул время, надеясь, что жена вмешается в ситуацию. Она увидела, насколько он напряжен, и промолчала.
– Мамочка, дашь мне сладостей?
– Можно ли мне немного сладостей, – поправила ее Сиара. – И нет, у нас ничего нет.
Белла опустила вилку и оттолкнула тарелку.
– Я сегодня не ела ничего сладкого. Хочу шоколада.
– Белла, в такое позднее время ты ничего не получишь.
– А почему нельзя съесть что-нибудь вкусненькое после ужина? – как бы между прочим спросил Джерри.
Сиара и Белла пристально смотрели друг на друга, а потом девочка слезла со стула.
– Пойду смотреть телевизор.
– Нет, ты не будешь смотреть телевизор. Есть еще куча всего, чем ты можешь заняться. Например, у тебя целый ящик пазлов.
Белла сделала вид, что не услышала маму, и ушла из кухни. Сиара положила вилку и нож, а Джерри сделал глоток воды в ожидании того, что будет дальше.
– Тебе надо перестать ее поощрять, – нахмурилась она.
– Как я ее поощряю?
– Ты говоришь, что ей вообще можно десерт.
– Сиара, об этом не было речи.
– У нее зависимость от сахара.
– Сиара…
– Ты же видишь то, что тут происходит в течение дня. И не знаешь, какая она, а я, значит, плохая из-за того, что ей препятствую. – Джерри, как всегда, молчал. Ей было даже не интересно, что было у него на уме. Не сегодня. – И это уже заметно.
– Заметно?
– Ее любовь к сладкому.
– Сиара, ты о чем?
– Окей, хочешь, чтобы я прямо сказала? Скажу. Не буду политкорректной, Джерри. Белла начала набирать вес. Если она не ест сладкое, то сидит перед телевизором. А большую часть времени она делает и то, и то. – Она не стала упоминать, что переживает, что подумают о ней другие мамочки, если ее дочь начнет страдать детским ожирением.
Джерри уставился на сына, и на секунду Сиаре показалось, что он бы сейчас выругался, если бы не присутствие Финна.
– Белла просто растет, она не толстая.
– Я и не говорю, что она толстая. Просто у нее развиваются нездоровые пищевые привычки.
– Ладно, ну, давай поговорим с ней.
– А что мы ей скажем?
Джерри надавил пальцами на виски и закрыл глаза.
– Не знаю, Сиара. Понятия не имею, что мы скажем. Но точно знаю, что лучше поговорить с ней, чем бороться с этим таким способом.
Сиара резко встала. Ее стул с шумом заскрежетал и чуть не упал.
– Ты пока посиди здесь и подумай, а я пойду оторву ее от телевизора. И опять я одна всем занимаюсь.
Выйдя из кухни, Сиара услышала, как Джерри отстегивает Финна от высокого стульчика. В гостиной Сиара начала отчитывать дочь:
– Белла, тебе же сказано, что сегодня вечером больше нельзя смотреть телевизор.
Девочка скривила лицо, пытаясь выдавить из себя слезы. Сиара приготовилась к тому, что это будет долгий вечер.
Сиара прикрепила к ноге радионяню, пока загружала посудомоечную машину. Белла с криками и истерикой наконец пошла спать. Сиара все еще слышала фантомный плач дочери, разлетавшийся по дому. Она обернулась и увидела, как Джерри откупоривает бутылку вина.
– Хочешь немного?
– Да.
Они редко выпивали вместе, во всяком случае вдвоем. Сиаре было любопытно, пришел ли он пораньше, чтобы поужинать с детьми, но она не стала задавать вопросы, потому что не хотела ничего слышать о том, как муж провел день или как напрягся, чтобы наконец проводить побольше времени с семьей.
– Кажется, Белла с трудом засыпает, – заметил Джерри, а затем подошел к Сиаре с бокалом вина в вытянутой руке.
Посудомоечная машина уже была набита под завязку, и на кухне больше нечего было делать. Теперь, когда дети ушли и родители были свободны, между Сиарой и Джерри в воздухе повисла неловкость.
– Она не любит, когда ей говорят, что делать.
– Извини, что я сегодня не очень помог, прости, если все сделал только хуже.
– Она проверяла мой авторитет в твоем присутствии.
– Да, хорошо, но я старался не принимать чью-то сторону.
– Ты должен уметь с ней бороться.
– Обязательно нужно бороться?