Был себе́ дед да ба́ба, у них бы́ло три сы́на: два разу́мных, а тре́тий ду́рень. Пе́рвых ба́ба люби́ла, чи́сто одева́ла; а после́дний завсегда́ был оде́т ху́до – в чёрной соро́чке ходи́л. Послы́шали они́, что пришла́ от царя́ бума́га: «кто состро́ит тако́й кора́бль, что́бы мог лета́ть, за того́ вы́даст за́муж царе́вну». Ста́ршие бра́тья реши́лись идти́ про́бовать сча́стья и попроси́ли у старико́в благослове́ния; мать снаряди́ла их в доро́гу, надава́ла им бе́лых паляни́ц[1], ра́зного мясно́го и фля́жку горе́лки и вы́проводила в путь-доро́гу. Уви́дя то, ду́рень на́чал и себе́ проси́ться, что́бы и его́ отпусти́ли. Мать ста́ла его́ угова́ривать, чтоб не ходи́л: «Куда́ тебе́, ду́рню; тебя́ во́лки съедя́т!» Но ду́рень зала́дил одно́: пойду́ да пойду́! Ба́ба ви́дит, что с ним не сла́дишь, дала́ ему́ на доро́гу чёрных паляни́ц и фля́жку воды́ и вы́проводила из до́му.
Ду́рень шёл-шёл и повстреча́л старика́. Поздоро́вались. Стари́к спра́шивает ду́рня: «Куда́ идёшь?» – «Да царь обеща́л отда́ть свою́ до́чку за того́, кто сде́лает лету́чий кора́бль». – «Ра́зве ты мо́жешь сде́лать тако́й кора́бль?» – «Нет, не суме́ю!» – «Так заче́м же ты идёшь?» – «А бог его́ зна́ет!» – «Ну, е́сли так, – сказа́л стари́к, – то сади́сь здесь; отдохнём вме́сте и заку́сим; вынима́й, что у тебя́ есть в то́рбе». – «Да тут тако́е, что и показа́ть сты́дно лю́дям!» – «Ничего́, вынима́й; что бог дал – то и посне́даем!» Ду́рень развяза́л то́рбу – и глаза́м свои́м не ве́рит: вме́сто чёрных паляни́ц лежа́т бе́лые бу́лки и ра́зные припра́вы; по́дал старику́. «Ви́дишь, – сказа́л ему́ стари́к, – как бог ду́рней жа́лует! Хоть родна́я мать тебя́ и не лю́бит, а вот и ты не обделён… Дава́й же вы́пьем наперёд горе́лки». Во фля́жке наме́сто воды́ очути́лась горе́лка; вы́пили, перекуси́ли, и говори́т стари́к ду́рню: «Слу́шай же – ступа́й в лес, подойди́ к пе́рвому де́реву, перекрести́сь три ра́за и уда́рь в де́рево топоро́м, а сам упади́ на́земь ничко́м и жди, пока́ тебя́ не разбу́дят. Тогда́ уви́дишь пе́ред собо́ю гото́вый кора́бль, сади́сь в него́ и лети́, куда́ на́добно; да по доро́ге забира́й к себе́ вся́кого встре́чного». Ду́рень поблагодари́л старика́, распроща́лся с ним и пошёл к ле́су. Подошёл к пе́рвому де́реву, сде́лал всё так, как ему́ ве́лено: три ра́за перекрести́лся, тю́кнул по де́реву секи́рою, упа́л на зе́млю ничко́м и засну́л. Спустя́ не́сколько вре́мени на́чал кто́-то буди́ть его́. Ду́рень просну́лся и ви́дит гото́вый кора́бль; не стал до́лго ду́мать, сел в него́ – и кора́бль полете́л по во́здуху.
Лете́л-лете́л, глядь – лежи́т внизу́ на доро́ге челове́к, у́хом к сыро́й земле́ припа́л. «Здоро́в, дя́дьку!» – «Здоро́в, небо́же». – «Что ты де́лаешь?» – «Слу́шаю, что на том све́те де́лается». – «Сади́сь со мно́ю на кора́бль». Тот не захоте́л отгова́риваться, сел на кора́бль, и полете́ли они́ да́льше. Лете́ли-лете́ли, глядь – идёт челове́к на одно́й ноге́, а друга́я до у́ха привя́зана. «Здоро́в, дя́дьку! Что ты на одно́й ноге́ ска́чешь?» – «Да ко́ли б я другу́ю отвяза́л, так за оди́н бы шаг весь свет перешагну́л!» – «Сади́сь с на́ми!» Тот сел, и опя́ть полете́ли. Лете́ли-лете́ли, глядь – стои́т челове́к с ружьём, прице́ливается, а во что – неве́домо. «Здоро́в, дя́дьку! Куда́ ты ме́тишь? Ни одно́й пти́цы не ви́дно». – «Как же, ста́ну я стреля́ть бли́зко! Мне бы застрели́ть зве́ря и́ли пти́цу вёрст за ты́сячу отсю́да: то по мне стрельба́!» – «Сади́сь же с на́ми!» Сел и э́тот, и полете́ли они́ да́льше.
Лете́ли-лете́ли, глядь – несёт челове́к за спино́ю по́лон мех хле́ба. «Здоро́в, дя́дьку! Куда́ идёшь?» – «Иду́, – говори́т, – добыва́ть хле́ба на обе́д». – «Да у тебя́ и так по́лон мешо́к за спино́ю». – «Что тут! Для меня́ э́того хле́ба и на оди́н раз укуси́ть не́чего». – «Сади́сь-ка с на́ми!» Объеда́ло сел на кора́бль, и полете́ли да́льше. Лете́ли-лете́ли, глядь – хо́дит челове́к вокру́г о́зера. «Здоро́в, дя́дьку! Чего́ и́щешь?» – «Пить хо́чется, да воды́ не найду́». – «Да пе́ред тобо́й це́лое о́зеро; что ж ты не пьёшь?» – «Э́ка! Э́той воды́ на оди́н глото́к мне не ста́нет». – «Так сади́сь с на́ми!»
Он сел, и опя́ть полете́ли. Лете́ли-лете́ли, глядь – идёт челове́к в лес, а за плеча́ми вяза́нка дров. «Здоро́в, дя́дьку! Заче́м в лес дрова́ несёшь?» – «Да э́то не просты́е дрова́». – «А каки́е же?» – «Да таки́е: ко́ли разбро́сить их, так вдруг це́лое во́йско я́вится». – «Сади́сь с на́ми!» Сел он к ним, и полете́ли да́льше. Лете́ли-лете́ли, глядь – челове́к несёт куль соло́мы. «Здоро́в, дя́дьку! Куда́ несёшь соло́му?» – «В село́». – «Ра́зве в селе́-то ма́ло соло́мы?» – «Да э́то така́я соло́ма, что как ни будь жа́рко ле́то, а ко́ли разброса́ешь её – так зара́з хо́лодно сде́лается: снег да моро́з!» – «Сади́сь и ты с на́ми!» – «Пожа́луй!» Э́то была́ после́дняя встре́ча; ско́ро прилете́ли они́ до ца́рского двора́.
Царь на ту по́ру за обе́дом сиде́л: увида́л лету́чий кора́бль, удиви́лся и посла́л своего́ слугу́ спроси́ть: кто на том корабле́ прилете́л? Слуга́ подошёл к кораблю́, ви́дит, что на нём всё мужики́, не стал и спра́шивать, а, воротя́сь наза́д в поко́и, донёс царю́, что на корабле́ нет ни одного́ па́на, а всё чёрные лю́ди. Царь рассуди́л, что отдава́ть свою́ дочь за просто́го мужика́ не прихо́дится, и стал ду́мать, как бы от тако́го зя́тя изба́виться. Вот и приду́мал: «Ста́ну я ему́ задава́ть ра́зные тру́дные зада́чи». То́тчас посыла́ет к ду́рню с прика́зом, что́бы он доста́л ему́, пока́ ца́рский обе́д поко́нчится, целю́щей и живу́щей воды́.
В то вре́мя как царь отдава́л э́тот прика́з своему́ слуге́, пе́рвый встре́чный (тот са́мый, кото́рый слу́шал, что на том све́те де́лается) услыха́л ца́рские ре́чи и рассказа́л ду́рню. «Что же я тепе́рь де́лать бу́ду? Да я и за год, а мо́жет быть, и весь свой век не найду́ тако́й воды́!» – «Не бо́йся, – сказа́л ему́ скорохо́д, – я за тебя́ спра́влюсь». Пришёл слуга́ и объяви́л ца́рский прика́з. «Скажи́: принесу́!» – отозва́лся ду́рень; а това́рищ его́ отвяза́л свою́ но́гу от у́ха, побежа́л и ми́гом набра́л целю́щей и живу́щей воды́: «Успе́ю, – ду́мает, – вороти́ться!» – присе́л под ме́льницей отдохну́ть и засну́л. Ца́рский обе́д к концу́ подхо́дит, а его́ нет как нет; засуети́лись все на корабле́. Пе́рвый встре́чный прини́к к сыро́й земле́, прислу́шался и сказа́л: «Э́кий! Спит себе́ под ме́льницей». Стрело́к схвати́л своё ружьё, вы́стрелил в ме́льницу и тем вы́стрелом разбуди́л скорохо́да; скорохо́д побежа́л и в одну́ мину́ту принёс во́ду; царь ещё из-за стола́ не встал, а прика́з его́ вы́полнен как нельзя́ верне́е.
Не́чего де́лать, на́до задава́ть другу́ю зада́чу. Царь веле́л сказа́ть ду́рню: «Ну, ко́ли ты тако́й хи́трый, так покажи́ своё удальство́: съешь со свои́ми това́рищами за оди́н раз двена́дцать быко́в жа́реных да двена́дцать куле́й печёного хле́ба». Пе́рвый товари́щ услыха́л и объяви́л про то ду́рню. Ду́рень испуга́лся и говори́т: «Да я и одного́ хле́ба за оди́н раз не съем!» – «Не бо́йся, – отвеча́ет Объеда́ло, – мне ещё ма́ло бу́дет!» Пришёл слуга́, яви́л ца́рский ука́з. «Хорошо́, – сказа́л ду́рень, – дава́йте, бу́дем есть». Принесли́ двена́дцать быко́в жа́реных да двена́дцать ку́лей хле́ба печёного; Объеда́ло оди́н всё пое́л. «Эх, – говори́т, – ма́ло! Ещё б хоть немно́жко да́ли…» Царь веле́л сказа́ть ду́рню, что́бы вы́пито бы́ло со́рок бо́чек вина́, ка́ждая бо́чка в со́рок вёдер. Пе́рвый това́рищ ду́рня подслу́шал те ца́рские ре́чи и пе́редал ему́ по-пре́жнему; тот испуга́лся: «Да я и одного́ ведра́ не в си́лах за раз вы́пить». – «Не бо́йся, – говори́т Опива́ло, – я оди́н за всех вы́пью; ещё ма́ло бу́дет!» Нали́ли вино́м со́рок бо́чек; Опива́ло пришёл и без ро́здыху вы́пил все до одно́й; вы́пил и говори́т: «Эх, малова́то! Ещё б вы́пить».