Последняя неделя года почти не отпечаталась в памяти Эрики, словно была окутана туманом. Как-то незаметно на девушку навалилось все: неудавшийся поход в Лес, холодность ее спасителя, необходимость сменить место жительства и сидеть без дела. Уверенности в завтрашнем дне не было, несмотря на то, что именно сейчас она должна была появиться. У нее был покровитель, который обязан был ее содержать ближайшие три года, но что будет потом?
Эрика чувствовала себя как в плену, и каждый новый день казался ей чуть хуже предыдущего. Чуть ли не впервые в жизни она поняла, что не испытывает желания что-то менять. Точнее, она просто не ощущала в себе достаточно сил для того, чтобы что-то изменить.
От одной попытки представить себе будущее становилось невероятно грустно. Это чувство было пронизывающим, как зимний ветер, и задевало, казалось, каждую клеточку тела. Однажды оно уже появлялось в ее жизни. А за год до этого она впервые испытала то, описания чего от нее так добивался теперь Альберт.
В то время еще не были запрещены абсолютно все развлечения, и некоторые наименее подверженные д-болезни люди решались выйти на улицу, чтобы поразить прохожих своим талантом и заработать кусок хлеба или пару картофелин. Кто-то танцевал, кто-то показывал фокусы, а он – пел.
Эрика на всю жизнь запомнила этот голос, от которого внутри все сжималось и хотелось плакать – и от радости, и от печали одновременно. Он пел грустные песни, которые сочинял сам, но каждый из тех, кто его слушал, узнавал в этих песнях себя. В этом была какая-то магия – именно эти до боли грустные песни поддерживали в людях силы и желание жить.
Невысокого роста и очень худой, он казался неуверенным подростком, но подойдя ближе, можно было заметить в его глазах отпечаток не одного десятка лет. Он выбрал для своих выступлений одну из улиц, по которой Эрика каждый день ходила в школу. Каждый раз она останавливалась, чтобы послушать хотя бы одну песню. Иногда она настолько заслушивалась, что опаздывала на уроки. Несмотря на то, что достатка в семье никогда не было, она старалась каждый раз принести уличному певцу какой-нибудь еды.
Он скоро запомнил Эрику и даже посвятил ей одну песню. Когда он пел ее, у девушки по щекам текли ручьи слез. В этой песне отражалась вся жизнь в Д-Республике, страхи и опасения, боль от потери близких и слабый огонек надежды:
Воспоминания выбивают землю из-под ног.
Я был слеп или просто увидеть не мог?
Мог ли помочь, а не слепо винить?
Видно, не все нам дано сохранить.
Все, что мы есть, – только миг,
Мелькнул – и исчез.
Еще одна звезда гаснет,
падая в Лес.
Никто не заплачет,
глядя ей вслед.
Никто, нет.
Кроме меня…
Только спустя несколько лет Эрика поняла, в чем состоит главное отличие тех песен от газетных статей, на которых долгое время строилось ее мироздание. В Газете надежда всегда использовалась как маленькая неприметная точка, с помощью которой можно было отметить несуществующее место на карте страдания. В песнях уличного певца отчаяние и безысходность порой накрывали все, словно цунами, но потом волна отступала и на опустошенном берегу распускались цветы надежды.
Пожалуй, тогда она действительно испытала что-то вроде влюбленности. Но счастливого конца у этой истории не было и не могло быть. Однажды по дороге в школу Эрика не встретила его на привычном месте. Не было его и на следующий день, и через неделю, и через две. Только потом она узнала из короткого и сухого некролога в Газете, что ее любимый певец ушел в Лес. Конечно, таких, как он, каждый год было очень много. Но именно его уход стал таким неожиданным и страшным! Когда Эрика пыталась представить его в Лесу, висящим на одном из деревьев, ей казалось, что ее сердце медленно разрезают скальпелем. В ушах звучали его песни, вокруг все напоминало о нем. Жить стало невыносимо больно.
Тогда у нее впервые появилась мысль уйти в Лес. Тогда она окончательно убедилась в том, что в жизни действуют те же законы, что и в газетных статьях.
Надежда, вера, любовь – это крылья, которые поднимают тебя вверх над землей только с одной целью: чтобы было больнее падать.
С тех пор ей казалось, что все чувства внутри умерли. Так было намного легче жить. Но, к счастью, с тех пор жизнь и не подкидывала ей подобных сюрпризов. Она шла ровно и размеренно, но лишь до тех пор, пока не пришла пора совершеннолетия. Вот тогда Эрика поняла – дороги назад в детство нет, а впереди – лишь полный мрак и ужас взрослой жизни. Это жизнь верблюда, на которого навьючили столько груза, что у него подкашиваются ноги, но упасть он боится, потому что внизу под ногами все усеяно острыми и длинными шипами.
Воспоминания нахлынули на Эрику разом, словно кто-то махнул перед ними стартовым флажком, и они наперегонки ринулись к своей цели. На сердце было тяжело. Альберт продолжал ее игнорировать и почти не выходил из своей комнаты. Семья осталась на другом конце города, добраться туда было нелегко. Впрочем, и смысла в этом не было. По закону теперь они были чужими людьми. Она не имела права больше появляться в своем старом доме, иначе и ее, и семью ждали огромные штрафы.
Погода была отвратительно серой и мокрой. Постоянно накрапывал мелкий дождик. Облака спустились так низко, что казалось, еще чуть-чуть – и они опустятся на лица людей.
Все в мире вдруг потеряло последние остатки смысла. Всю неделю Эрика провалялась в постели, не выходя из дома, Альберт лишь искоса поглядывал на нее, проходя мимо, чтобы закинуть дрова в печку или приготовить еды. Он не говорил ни слова, и Эрику это даже устраивало – больше всего ей хотелось прямо сейчас, не вставая со своей постели, тихо умереть во сне от какой-нибудь тяжелой болезни. Но дни продолжали тянуться, а жизнь не спешила покидать тело.
В один из таких одинаково серых дней Эрика лежала и смотрела в потолок, отметая от себя любые мысли. По стенам карабкались и падали вниз тени, рождаемые пламенем свечи. Эрика так увлеклась наблюдением за тенями, что даже не заметила, как мимо нее промелькнула мужская фигура и скрылась в дальнем кабинете. А у самой ее подушки появилась плитка шоколада – неслыханное лакомство!
Эрика слышала, что производство и ввоз шоколада в Д-Республике запретили еще до ее рождения. Официальной причиной была слишком высокая стоимость. Но среди простых людей ходили слухи, что правительство Д-Республики специально запретило шоколад, так как в нем содержится некое вещество, которое повышает настроение и помогает бороться с д-болезнью. Несмотря на то, что официально Д-Республика провозглашала своей главной задачей борьбу с д-болезнью, некоторые люди начинали догадываться, что полное излечение властям не так уж и нужно. Гораздо выгоднее было поддерживать в людях это состояние и заставлять принимать подавляющие волю препараты.
Несмотря на всеобщие запреты, в страну шоколад время от времени удавалось завезти контрабандой. И однажды в детстве Эрике посчастливилось его попробовать. Заветную плитку принес домой отец, который, рискуя своей свободой, купил ее у каких-то уличных торговцев, чтобы порадовать детей.
Но тогда Эрике достался очень маленький кусочек – как старшая сестра, она отдала большую часть младшим. А сейчас у ее подушки лежала целая шоколадная плитка, от которой исходил невероятно вкусный и манящий аромат. Она приподнялась на локте и нащупала стоящую на полу свечу. Подошла к печке и зажгла свечу специально приготовленным прутиком. С этим блеклым источником света она пошла в комнату, за которой скрылась тень. Открыв дверь, Эрика окончательно убедилась, что тенью был Альберт.
– Я не разрешал тебе заходить в мой кабинет, – не глядя на нее и продолжая разбирать бумаги на столе, сказал Альберт.
– Я была уверена, что в дом вошел кто-то посторонний, – соврала Эрика. – Какая-то непонятная тень, которая оставила мне вот это, – и она положила на стол перед Альбертом плитку шоколада.
– Не волнуйся, посторонних в доме нет. А это убери – не хочу, чтобы на моих бумагах появились следы растаявшего шоколада.
Эрика послушно взяла в руки плитку и откусила маленький кусочек. Это оказалось настолько вкусно, что она чуть не застонала от удовольствия. В тот момент она абсолютно точно осознала, почему власти запретили производство и продажу шоколада – у них действительно были на то причины. Он действовал намного круче любых д-препаратов.
Альберт отвлекся от своих дел и с некоторым любопытством наблюдал за реакцией девушки на шоколад.
– Даже не думал, что шоколад может производить такой эффект.
– Да ты сам попробуй!
– Спасибо, но я сегодня уже съел половину такой плитки, мне хватит, – покачал головой Альберт.
– Где ты его достал? Это же незаконно!
– Хватит повторять это слово, – нахмурился Альберт. – Ты уже большая девочка и должна понимать существенную разницу между законом с маленькой буквы и Законом с большой буквы. Шоколад или, например, самогон – это так, ерунда. На это власти готовы закрывать глаза, особенно в обмен на эти самые продукты. А вот все, что в Законе связано с жизнью и ее материальной стороной, необходимо соблюдать досконально. Так что… Просто ешь и не думай ни о чем. В конце концов, такими темпами еще несколько минут – и эта плитка просто исчезнет.
Эрика тем временем действительно увлеклась и съела уже половину плитки.
– Ой! Вообще я хотела сказать тебе спасибо. Это самое приятное, что происходило со мной за… – она задумалась, – за всю мою жизнь.
Альберт хмыкнул:
– Можешь считать, что я – прожженный консерватор, приверженец старых традиций и таким образом поздравил тебя с Новым годом. Надеюсь, теперь ты вылезешь из своего одинокого кокона и начнешь рассказывать то, о чем мы договорились. И, кстати, послезавтра можешь приступать к работе.
– Правда? – Эрике на миг показалось, что мир вокруг окрасился яркими цветами, хотя еще секунду назад все было черно-белым и блеклым. – Я так… рада!
Последнее слово Эрика произнесла неожиданно для самой себя и шепотом, словно опасаясь, что кто-то услышит.
– А вот с такими словами действительно стоит быть осторожнее, – приложил палец ко рту Альберт. – Доедай свой шоколад и ложись спать, завтра с утра приступим к работе. Постарайся уже сейчас подумать, в кого ты была влюблена, в чем это выражалось и что влияло тогда на твое эмоциональное состояние.
– Ладно, – растерянно и чуть испуганно кивнула Эрика. Ей вдруг стало страшно, что она не сможет рассказать Альберту ничего интересного, и он вновь начнет ее игнорировать, а потом сделает так, чтобы ее не взяли на работу. Надо было срочно что-то придумать. Впрочем, впереди была еще целая ночь, а шоколад, по слухам, еще и помогал быстро соображать.
– Покойной ночи и спасибо еще раз, – сказала Эрика и быстро выскользнула из комнаты через полуоткрытую дверь.
– Давай-давай, – рассеянно сказал Альберт, снова склоняясь над своими бумагами.