Лекарь - читать онлайн

PS Автор выражает глубокую благодарность кандидату медицинских наук, доктору Владимиру Васильевичу Ключникову за оказанную помощь в написании книги.

За окном раздался резкий свист. Дарья Семеновна, мать Филиппа, выглянула в окно. За оградой, почесывая босой, черной не то от загара, не то от плохого мытья, ногой другую, стоял малец лет двенадцати – тринадцати. На нем были рваные, засученные до колен, штаны и рубашонка, давно потерявшая свой природный цвет. Она узнала Сеньку, сына Прибытковых, живущих от них через два дома.

– Тебе чего? – спросила Дарья Семеновна.

– Мне бы … Филю, – отчего-то замявшись, проговорил он.

– А зачем? – продолжает допытываться она.

– Да … у Пеньковых дед хочет утопить кота. Ему кто-то перебил ногу, тот и орет, а дед грозиться бросить его в Шуру.

– Ну, а причем тут Филька? – спросила она.

– Да он …, вон Ботовым спас кошку, тоже нога была перебита. Да и у ….

– Ладно, поест и придет к тебе твой Филя.

Сенька, дождавшись Филю, вышедшему к нему с сумкой в руках, пошел впереди.

Кота они нашли во дворе, забравшегося в пустую собачью конуру. А помог им это сделать его , похожему на завывание, истошный вопль. Услышав голоса, тон кота сменился. Он стал каким-то грозным, словно предупреждая: «Не подходите ко мне, всех задеру». Филя уселся верхом на конуру и заглянул, согнувшись, в нее. В темноте глаза кота горели, как два уголька. Увидев лицо, он махнул здоровой лапой, словно отражая удар.

– Миленький мой, славненький, – заговорил Филя нежным голосом, – и кто же тебя ударил.

Услышав такой тон, кот и сам изменил свой, он стал каким-то жалобным. Надев кожаную перчатку, Филя засунул руку в конуру и почувствовал, как цепкие когти кота впились в его перчатку.

– Ну … не надо так, миленький. Я пришел тебя лечить, а ты ….

В это время Филя удачно схватил кота за загривок и вытащил его из конуры. Он стал извиваться, не обращая внимания на свою болтающуюся ногу.

– Да …, здорово тебя…! – удивился Филя и, показывая глазами на сумку, сказал, – Сенька, вытащи оттуда марлю. Спеленаем его.

– Эта? – держа кусок материи, спросил тот.

Филя кивнул и сказал:

– Возьми кота, а я его спеленаю.

– Да я боюсь, – сознался паренек.

– Не бойся. Ты хочешь спасти кота?

Тот кивнул головой.

– Тогда держи! Бери осторожно, – предупредил Филя, освобождая постепенно свои руки.

Наконец, кот оказался в руках Сеньки.

– Держи крепче! – предупредил Филя, развернув материал.

Кот зачем – то согнул передние ноги, и Филя ловко перевязал их. Потом набросил на кота намордник и сказал:

– Теперь пошли ко мне, будем лечить ногу.

Его «здравпункт» оказался на чердаке дома. Поднявшись туда, он нашел еще дощечку, которую представил к спине кота и еще раз обмотал его. После этого положил его на столик у окна и взялся за ногу. Обстриг вокруг култышек, обильно смазал эти места самогоном. Потом, достав иглу с ниткой и обмокнув их в тот же самогон, сложил кости и перевязал их, стянув лопнувшую кожу. Затем чистой тряпочкой обмотал перелом. Выстрогав тонкие короткие дощечки, обложил ими перелом и крепко их обмотал дратвой. И вздохнул:

– Все! Развязывай лапы.

Но развязывать его они решили, спустившись на землю.

Почувствовав себя свободным, кот мяукнул в знак благодарности и рванул было к воротам. Но боль остановила его. Это выразилось и в его пронзительном мяуканье. Потом, насколько можно, поджал больную ногу и заковылял к воротам.

– Пойдет в поле искать свою траву, – авторитетно пояснил Филя.

– А зачем?

– Звери знают, чем надо лечиться, – ответил Филя.

Недели через три у ворот дома Фили объявился пришелец. Увидев его перевязанную ногу, Дарья Семеновна поняла, кто пришел.

– Филька, – позвала мать, – иди встречай своего клиента.

– Кого, кого – спросил тот, не поняв мать.

– Да кота своего, которого лечил, – ответила она, а в голосе улавливался легкий смешок.

Филя вышел к воротам, открыл их и увидел кота. Тот сидел, вытянув вперед перевязанную ногу.

– Ну что, прошло? – спросил он и добавил, – Сейчас посмотрим.

Пока он развязывал лапу, кот терпеливо молчал. Ощупав место перелома, Филипп убедился, что нога срослась. А кот, почувствовав полную свободу, рванул прочь. Филя посмотрел ему вслед, а сердце радостно билось:

– Получилось!

И почему-то на ум пришла мысль: «Сейчас будут звать меня, как бабку Анисью, лекарь.

Да, она была лекаршей на всю округу. К ней ехали не только из дальних деревень, но и из разных областей. Не скрывая, больше всех она любила Филиппку. Тот с детства интересовался ее делами. У него была крепкая память, и он иногда подсказывал ей, что, мол, прошлый раз она, леча подобную болезнь, пользовалась не этим настоем, а другим. Это ей Филипп обязан, что он остался с рукой.

Отчего, никто не знал, его правая рука вдруг стала синеть. Мать, заметив эту синеву, аж затряслась от испуга, поняв всю опасность, грозившая Филиппу. Она подхватила сынишку и ринулась в больницу. За ней, услышав ее вопль, увязалась и Анисья. Тем более, речь шла об ее любимце. Там врач, осмотрев руку, сказал, что требуется срочная операция.

– У него гангрена, – заявил он, – придется удалить часть руки.

– Чтооо! – взревела Анисья, оттолкнув мать. Ты сам гангрена. Удалить …. Себе удаляй. Пошли, Филиппок. Удалять!

Мать попробовала было запротестовать. Бабка махнула на нее рукой.

– Да … пошла ты! – буркнула она.

Из больницы она зашла домой, взяла зачем-то какие-то тряпки, еще кой-чего и, взяв Филиппка за руку, повела за собой. Привыкнув как-то во всем ей подчиняться, у Дарьи не хватило настойчивости остановить ее. Бабка и внук пришли в лес. Старуха выбрала муравьиную кучу и сказала Филиппу:

– Филиппок, ты слышал, что сказал врач. Выбирай, или сейчас тебе будет очень больно, но муравьи спасут твою руку, или … вернемся к врачу и ….

– Ладно…, буду терпеть, – поняв всю опасность, согласился он.

Тогда старуха достала баночку с медом, тонко помазала им его руку, выше локтя перевязала ее и сказала:

– Вставай на колени и ложь руку на муравейник. Не бойся!

В одно мгновение рука стала почти черной от муравьев. Мальчик взревел от боли.

– Кричи, кричи! – говорила старуха, – руку не убирай.

Он докричался до того, что потерял сознание. Бабка ударила его по щекам, брызнула на лицо воду и внук пришел в себя.

– Больно? – спросила она.

Тот неопределенно пожал плечами. Она забрала его руку из муравейника, отряхнула ее от муравьев и внимательно и внимательно осмотрела, не потерявших зоркость, старческими глазами. Та синева, которая была до этого и так их напугала, явно поблекла

– Еще потерпишь или завтра придем? – спросила она, держа его руку.

– Потерплю, – буркнул он.

Прошло три дня и от синевы не осталось и следа. Филя, забыв о больной руке, бойко играл в городки, когда к нему пришел врач. Целью его прихода было убедить родителей мальчика сделать ему операцию пока не поздно. Увидев Филиппа, размахивающего лаптой для броска, он подскочил к нему.

– Подожди, мальчик! Что у тебя с рукой? Тебе нельзя …!

Филя опустил лапту и показал доктору руку. Синевы не было, рука выглядела здоровой. Это удивило его так, что он только смог сказать: «Ну и ну …, никогда бы не поверил». И ушел, забыв спросить, чем старуха вылечила руку внука.

А через пару лет из Владивостока, где жил ее сын, пришло письмо, в котором он приглашал приехать к нему мать и погостить у него, а заодно подлечить внучку. «Я слышал, – писал он, – что ты славишься своим лечением, так приезжай и поглядишь внучку, а то врачи лечат, лечат, но вылечить до конца не могут». После такого письма бабка Анисья не находила себе места. Родные, видя такое дело, посоветовали ей ехать, спасать внучку. Собралась Анисья и к сыну во Владивосток и поехала. Провожал ее почти весь Егоровск, ибо почти каждый был обязан бабке Анисье своим здоровьем.

Не прошло и трех месяцев после ее отъезда, как, сильно простыв на охоте, попал в больницу старший брат Филиппа, Иван. Районный центр Егоровск славился грибами, ягодами, орехами, рыбой и охотой. Зверья было много, как нигде. Их консервы расходились по всему миру и находили спрос. И надо же было так случиться, что в разгар охоты слег Иван. А получилось по дурному. Он и напарник проходили через какую-то речушку. Природа позаботилась о проходе, бросив через нее дерево, сучья которого кто-то давно пообломал. Утром прошел небольшой осенний дождик, смочивший этот мосток. Иван на нем подскользнулся и полетел в воду. Пока он с помощью товарища выбирался из воды, промок до нитки. Пока раздевался, отжимался, разводили костер, сушился, он изрядно продрог. Вот и подхватил, как потом оказалось, воспаление легких.

Дарья Семеновна попробовала его лечить старым дедовским способом, когда он вернулся в Егоровск. Не помогла баня, медвежье сало, выпитый самогон. К утру он метался по кровати весь потный, поднялась, видимо, высокая температура. Мать, видя такое состояние сыны, вызвала скорую помощь. Врач, замерив температуру, а она оказалась 39,9 градусов, срочно забрал больного с собой и отвез его в больницу. Но это не успокоило Дарью Семеновну. Ждать мужа, ушедшего с соседом в тайгу, не приходилось. Там они могли пробродить несколько дней, как часто это бывало. А тут хозяйство: коровы, свиньи, куры, утки …. Все не бросишь. Быстро убравшись, все же сбегала в больницу. Там только пожали плечами, мол, рано пришла и посоветовали кого-то прислать, чтобы следить за больным, пояснив, что в больнице в это время всегда пусто. Весь медперсонал разбегается на заготовки. Если раньше, еще при советах, держалась дисциплина, то сейчас все бросились запасать продукцию на зиму и на продажу. Как бешено стали расти цены, и без помощи продажи зимой запасенных грибов, ягод, орех, не прожить. Врач еще раз попросил постараться и прислать кого-нибудь к больному. А что стараться. Хозяйство не бросишь, одна надежда на Филиппа. Мать долго думала, как сказать сыну об этом. Тот, видя, что мать пытается что-то ему сказать, но почему-то сдерживается, сам спросил ее об этом. Та, горестно глядя на сына, сказала ему о просьбе врача, ожидая его возмущения. Но, к ее радости, сын сразу согласился, сказав: «Я брата в беде не брошу».

Дарью Семеновну встретил заведующий отделением.

– Вы Воротова? – спросил он.

– Да, – ответила та, теряясь в догадках, как тот догадался.

– Как Иван? – тревожно спросила Дарья Семеновна.

Заведующий отделением, худощавый, небритый, что делало его еще более старым, а был он далеко не молод, смахнув с глаз седой волос, проговорил старческим голосом:

– У него, не скрою, довольно сильное нарушение функции внешнего дыхания. За ним требуется внимательный уход.

– И какой? – спросила она.

– Да … дело несложное. Когда будет задыхаться, подключить к кислородной подушке, ну …, при удалении естественных потребностей подставить посудину. Как видите, сложного ничего нет, но у нас … нет людей. Время видите какое! Шли девяностые годы.

– Да, понимаю, – сказала Дарья Семеновна. – Многие бросились запасаться грибами, ягодами.

– Вы совершенно правы. С нашей-то зарплатой без этого не проживешь. Вон, кто убежал в отпуск, кто просто рассчитался.

– Да мы тоже … вдвоем с сыном остались. Муж с соседом в тайгу ушли. Когда вернутся, бог знает. Мне-то, – она тяжело вздохнула, – нельзя. Не бросишь же хозяйство на четырнадцатилетнего сына. А можно ему? А?

Доктор подумал и сказал:

– Можно-то можно …, но боюсь, быстро сбежит.

– Нет, мой не такой. Лекарить он любит.

– Что делать …, в годы войны такие пацаны у станков стояли …, пусть приходит. Мы поглядим.

– Простите, а как ваше имя, отчество? А то говорим, говорим, а ….

– Да Григорий Васильевич я.

– Хорошо, Григорий Васильевич, я поговорю с сыном.

Филипп, в ожидании матери, был весь в тревоге.

– Ну …? – послышался нетерпеливый тревожный голос, когда только та появилась на пороге.

– Да, Филиппок, … плохо. Врач сказал, что за ним требуется уход. А мне нельзя. Сам понимаешь.

– Так, о чем речь, мам. А я на что? Да для брата я все сделаю.

– Вот и хорошо. Найдешь в больнице Григория Васильевича. Он тебе все и расскажет.

Филипп не стал откладывать и немедленно стал собираться.

Филипп в больнице никогда не был. Она представляла собой одноэтажное длинное приземистое здание. Первая дверь, которая встретилась ему на пути, была расположена под вывеской «Приемное отделение». Слово «приемное» он расценил, как здесь принимают больных и, стукнув пару раз, вошел. Переступив порог, перед ним предстал длинный, плохо освещенный коридор, заваленный у стен поломанными кроватями, столами и прочим медицинским материалом. Он помялся у входа и негромко произнес: «Эй!». Ответа не последовало. «Что делать?» – завертелось у него в голове. Выручили чьи-то шаркающие шаги. И он увидел человека в выцветшем халате, в старых тапочках на босу ногу.

– Тебе кого? – хрипловато спросил он.

– Мне …, да …, – тут он вспомнил слова матери, что надо спросить Григория Васильевича, – Григория Васильевича.

Больной оглянулся назад, что-то посчитал и сказал:

– Направо, третья дверь.

Войдя, он увидел перед собой спину в белом халате. Человек явно спал, навалившись на стол и положа голову на руки. Опять перед ним вопрос: «Что делать? Будить или подождать?». У дверей стоял стул, и Филипп сел на него. Сколько бы он так сидел, неизвестно. Но в кабинет шумно вошла немолодая женщина, довольно грузная, в белом медицинском халате. Увидев мальчика, уставилась на него.

– Ты кто? – спросила она.

– Филипп Воротов, – встав, ответил он.

– А … уж не к Ивану ли Воротову?

– К нему. Мама сказала, чтоб я ему помогал.

– Помощничек. Это хорошо! А не сбежишь? Тут надо и судно выносить.

– Не сбегу, – уверенно ответил Филипп.

– Двое суток на ногах, – сказала женщина, кивнув на спавшего, – будить жалко, но у Шустова опять кровь пошла. Эй, Григорий Васильевич, Григорий Васильевич, – женщина начала трепать его за плечо. Наконец, он поднял голову.

– А …, который час? Что …?

– Да у Шустова опять пошла кровь.

Он тяжело поднялся, потер щеки и уши.

– Пошли, – бросил доктор, направляясь к двери.

Но, увидев Филиппа, остановился.

– Ты кто? – спросил он, глядя на Филиппа.

– Я? … Воротов, – ответил мальчик.

– А! Молодец! Катюша, – и повернулся к сестре, – принимай подмогу.

– Подмога – это хорошо! Но молодой, сбежит. Точно сбежит, Григорий Васильевич.

– Не сбегу, – обидчиво ответил Филипп.

– Поглядим, поглядим! – сказала она и подхватила старого врача под руку, – а ты тут подожди, – было брошено Филиппу.

И они пошли к больному. Вернулась она одна. Филипп сидел на старом месте.

– Пошли! – кивнула она.

По дороге сказала:

– Зови меня тетя Катя. Я тут и старшая, и младшая сестра. Одна на всех. Люди совесть теряют.

С этими словами они вошли в палату. Нужно сказать, что запах, особенно для новичка, был такой, хоть нос затыкай.

– А что тут так? – с кислым лицом Филипп поглядел на тетю Катю.

– Хмм! Привыкай, малый. Тут, брат, половина лежачих. У них нарушены двигательные функции. Так что их кормить и поить надобно. Убирать из-под них. Аль назад …?

– Нее, – мотнул он головой, – сказал, что не сбегу и не сбегу! А, где Иван? – спросил Филипп, еле сдерживаясь, чтобы не сжать нос.

– Вон, – кивнула она кровать, стоявшую в углу, – его сейчас не тронь. Ему доктор дал лекарство и поставил успокоительный укол. Вот пока он спит, мы с тобой и наведем порядок. А дальше будешь сам без меня заниматься уборкой. Ну, начнем.

Она достала из-под одного больного переполненную утку и подала ее Филиппу.

– Налево, вторая дверь. Там туалет, утку опростаешь и помоешь.

Так началось его знакомство с медицинской жизнью. Около часа работы и, проветрив помещение, в палате стал царствовать совсем другой дух.

– Молодец! – похвалила его тетя Катя. – Я пойду в другие палаты, можешь мне помочь?

Отказаться Филипп не мог. Природная стыдливость не позволяла. Так они провозились до обеда.

– Обед! – оповестила тетя Катя Филиппа, забравшегося с тряпкой под кровать, и слегка шлепнула его по заду.

Он вылез оттуда, потный, рукавом вытирая лоб.

– Ступай в свою палату, там у входа стоит каталка, бери ее и ко мне, на ней привезешь обед, потом покормишь больных. Думаю, это ты сумеешь и без моей помощи.

Он сумел. Кто-то отворачивался. Но Филипп ласковым голосом говорил:

– Ну еще ложечку! Вот молодец!

Через пару дней тетя Катя заглянула в палату. Подойдя к первой кровати, щупая лоб больного, спросила:

– Как обслуга?

– А кто он? – спросил больной.

– Он? – она поглядела на Филиппа, – наш новый медбрат.

– Да? Такой молодец! Хоть и молодой.

– А ты что, с бородой хотел – смеется она.

Этого больного поддержала вся палата. Об этом было донесено заведующему отделением. Больные других палат спрашивали старого врача:

– А почему молодой медбрат нас не обслуживает? Говорят, с больными он очень обходительный, отзывчивый, старательный.

Слыша это, Григорий Васильевич только довольно ухмылялся.

Быстро летит время. Поправился Иван, да и у Филиппа подошло время идти в школу. Григорий Васильевич через тетю Катю пригласил Филиппа в свой кабинет.

– А зачем? – спросил он.

– Ну, дурашка, да понравился ты ему!

– Понравился? – удивился Филипп. – Он ведь меня и видел – то один раз.

– Ты что, думаешь, только видеть надо? Нет, братец, тут видеть, слышать надо! Вот так-то.

– Хорошо, я пошел, – ответил Филипп.

Тетя Катя почему-то осенила крестом его спину.

– Можно? – спросил он, приоткрыв дверь.

– А, Филипп! Входи, входи! Садись, – и, перегнувшись через стол, пододвинул ему стул, – Что, медбрат, – голос шутливый, доброжелательный, – как работа в больнице? Понравилась? – глаза заведующего отделением уставились на юношу.

Тот засмущался. Григорий Васильевич решил помочь.

– Больные больно хорошо о тебе отзываются. Лучше, говорят, любой медсестры. Вот так-то. Боюсь тебя перехвалить, но хочу сказать, что в медицине я давно, но вот подобного тебе, не встречал. Всем больным, говорят, можешь угодить. А это многого стоит. А еще, говорят, руки у тебя особенные. Они словно лечат.

– Не знаю …, руки, как руки, – смутился Филипп.

– Нет, бра, руки, как и люди разные бывают. Вот твои заметили. Настрой-то какой дальше? В медицинский институт?

– Не знаю …, не думал. Матери надо помогать. Она одна, бедная, замучилась с хозяйством. Отец-то часто в отъездах бывает. Деньги-то нужны!

– А …, деньги! Вот что, мы тебе за твое дежурство заплатим.

– Нет, нет, – замахал тот руками.

– Что нет, нет. У нас каждый труд должен оплачиваться. А хороший – хорошо. Но о своем будущем подумай. Ты можешь ко мне заходить. А, если будешь не против, по субботам и воскресеньям можешь у нас подрабатывать. Главный не возражает. Дойдет дело, и на операцию брать тебя буду.

– Правда? – сорвалось у Филиппа с губ.

Григорий Васильевич улыбнулся:

– Ну что … договорились? А сейчас …, – он взял трубку и кому-то позвонил, – Давид Яковлевич?

– Да, да, – слышится в ответ.

– Давид Яковлевич, я тебе рассказывал про нашего медбрата. Сейчас ему надо уходить, он еще школьник. Нельзя ли …. Готово? Спасибо!

Что было готово, Филипп скоро узнал. Вошла секретарша и подала Григорию Васильевичу конверт. Тот заглянул в него и сказал:

– Пойдет! – и протянул его Филиппу.

Потом достал из стола коробку конфет и отдал ее Филиппу.

– Ну … учись, и, как договорились, мы тебя ждем.

В конверте были деньги, и сумма, по тем временам, немалая. Родители даже удивились:

– Смотри, Филиппка, без малого на пару недель нам хватит. Молодец!

– А мне Григорий Васильевич сказал, что я могу в свободное время приходить к ним и дежурить.

Отец было возразил, да мать, перебив его, махнула рукой:

– Пускай ходит! Чем собак гонять.

Неделя пробежала быстро. Утром Филипп встал пораньше и начал куда – то собираться.

– Ты куда? – удивилась мать, вернувшаяся с дойки.

– Как куда, в больницу! – ответил Филипп.

– Сынок, ты поешь на дорожку. Да я тебе с собой соберу, чтоб ты другим в рот не глядел.

– Да там накормят, мама.

– Это все не то, не домашнее.

Она налила кружку парного молока и положила ломать домашнего хлеба на стол. Быстро все это проглотив и сунув узелок за пазуху, он чмокнул мать в щеку и … его только видели.

И вот он перед дверью Григория Васильевича. И знакомый, какой-то родной голос:

– Входите! Входите!

Увидев вошедшего Филиппа, он обрадованно воскликнул:

– А, Филипп! Ну, молодец! А я было не поверил, что придешь. Возьми халат, – и показал висевший на вешалке халат, – и ступай к тете Кате. Она определит, чем тебе заниматься. У нас, вон, уколы некому ставить. Она научит тебя.

Идя к ней, он обдумывал слова, сказанные Григорием Васильевичем: «Ставить уколы». Додумать все до конца, ему не удалось. Вот и ее дверь. Постучав и услышав ее голос: «Входи», он как-то робко вошел.

– А … помощничек! – голос ее звучит приветливо, – входи, входи. Сейчас будем с тобой разносить лекарства.

Услышав эти слова, Филипп напугался:

– Да я же ….

– Ничего тут сложного нет, – она поняла паренька, – подойди ко мне.

Перед ней на столе лежал небольшой фанерный лист, на котором стояли ящички с лекарствами, а сбоку каждого ящичка номера палаты и кровати. Это для его шустрых ног было минутным делом.

– Тетя Катя, все, – чуть запыхавшись, объявил он.

– А сейчас пойдем ставить уколы. Тогда у них в больнице разовых шприцов не было. После каждого укола иголку протирали спиртом. Некоторые мужики шутили: «Лучше бы во внутрь принимать». После каждого она глядела на Филиппа и говорила:

– Вот и все. Ничего хитрого нет.

И раз дала ему попробовать поставить укол. И … получилось! Больной даже не ойкнул. На что тетя Катя заметила:

– Не зря говорят больные, что у тебя легкая рука.

Потом она показала, где стоит какое лекарств, прописанное врачом для уколов. Латынь он освоил быстро.

Незаметно подкатились, зимние каникулы. С работой в их городе было совсем плохо. Да и в областном центре все замерло. И поэтому работа Филиппа в больнице в дни зимних каникул в семье было воспринята как должное.

– А, помощничек! – воскликнул Григорий Васильевич, увидев вошедшего к нему Филиппа, – с прибытием. Мой руки, переодевайся и пойдешь со мной на обход.

Сердце у Филиппа забилось от радости: «Обход с заведующем отделением! Надо же!». А тут подвернулся еще один случай. Вечером привезли больного, которому потребовалась срочная операция. Дежурить в эти сутки Григорий Васильевич практически остался один, отпустив сестру к заболевшему ее ребенку.

– Ну, Филиппчик, придется тебе со мной идти в операционную за операционную сестру. Не страшно?

– Нет, – ответил тот.

– Молодец! – похвалил его врач. – А я буду еще и за анестезиолога.

И Филиппу пришлось пройти все то священнодействие, которое так завораживало его. Конечно, все делалось под строгим руководством Григория Васильевича. Уже после операции, устало стащив халат, глядя на Филиппа, проговорил:

– А ты, не скрою, просто молодец! Признаюсь, я побаивался. А … зря. Ты все исполнял так, точно этим занимался всю жизнь. Поразительно! Но не разочаровала тебя наша врачебная сущность?

– Да … нет. Мне … интересно.

А утром к ним зашел главврач. Григорий Васильевич и Филипп завтракали, уничтожая принесенные Филиппом продукты.

– К нашему столу, – пригласил главврача заведующий отделением.

– Спасибо, дома перекусил. Слышал я, что вы, – он поочередно посмотрел на Григория Васильевича и Филиппа, – ночью срочно оперировали.

– Ну и ну! – откладывая кусок домашней колбасы, произнес Григорий Васильевич. – И кто это тебе, Давид Яковлевич, успел доложить?

– Да кто у нас знает все? – хитро прищуриваясь, спросил главврач.

– Милантия! Ну и старуха! Ну и сторожиха! – рассмеялся Григорий Васильевич. – Вот с ним, – он кивнул на Филиппа, – оперировали. Филипп – природный врач. Я не шучу! Если что, Давид Яковлевич, смело берите его. Катерина успела всему обучить юношу. Укол поставить, кровь из вены или пальца взять, давление замерить. Вот так-то! – закончил свою речь Григорий Васильевич.

– Ты, Григорий, совсем из него молодца сделал, – посмеиваясь, произнес главврач.

– Что есть, то есть! – ответил тот. – Понимаешь, в нем тяга к этому есть. Не потушить бы ее.

– Да …, ты, Гриша, прав. Постараемся сберечь эту тягу. Как, хочешь быть врачом? – спросил главврач, глядя на Филиппа.

Тот пожал плечами.

– В институт ведь надо поступить, а я экзамены не сдам. У родителей нет денег нанять репетиторов, как другие делают. А у моих …, – он развел руками.

– Мы поможем, правда, Григорий Васильевич?

Тот кивает, но добавил:

– Но, Филипп, на нас особенно не надейся. Сам старайся заниматься.

До окончания каникул Филипп еще ни раз участвовал в операционном процессе, когда проводил его Григорий Васильевич. Но теперь присутствовала операционная сестра. Филипп, имея замечательную память, все запоминал до мелочей: как та вела себя, что подавала, убирала.

Но, любое начало имеет конец. Каникулы для Филиппа пролетели незаметно. Ему опять вручили конверт, поблагодарили. И вот он вновь дома. Матушку нашел в стайке, где она доила корову. Увидев вошедшего Филиппа, мать бросила дойку.

– Сынок, – она обняла его, – бедный ты мой. Может, хватит? Смотри, твои сверстники голыши гоняют. Я как на них посмотрю, у меня сердце кровью обливается. Слава богу, что хоть старый год вместе проводим. Иди в избу. Я сейчас приду, тебя накормлю.

Мать пришла быстро. Процедив молоко, налила Филиппу большую кружку, положила перед ним ломтями наломанный душистый домашний хлеб. Такой Филипп очень любил.

– Что же ты, сынок, даже носа домой не покажешь. Я тут одна бьюсь, как рыба об лед.

–А батя с Иваном где? – жуя кусок хлеба и запивая молоком, спросил он.

– Да где. В городе. Кабана добыли, вот и повезли мясо на рынок. А иначе как? Работы-то нет. Все куда-то делось.

– Мам, чуть не забыл. Мне хорошо заплатили за мою работу.

М он из кармана пальто вытащил конверт. Мать как-то горестно, тяжело вздыхая, приняла эти деньги.

– Жизнь, думаю, наладится. Отец с Иваном найдут работу. А я тебя на работу больше не пущу. Учись. Может ты один из всех нас умным станешь. Сын от этих слов матери рассмеялся:

– Да я и сейчас не дурак. Ты знаешь, как меня Григорий Васильевич хвалит главврачу. Ты бы слышала.

– Им что. Нашли безотказного парнишку, народа-то нет. Все разбежались.

– Нет, мам, кое-кто вернулся.

– Ну и хорошо. Хоть старый год все вместе проводим.

Приближение нового года главврач ожидал с дрожью в сердце. И, как предчувствовал, новогоднюю ночь Давид Яковлевич провел в своей больнице. После дежурства, дома, он выслушал

от жены длинную обидную тираду о том, что в какой раз ей приходится праздники проводить дома в одиночестве.

– И когда это кончится?! – со слезами на глазах спрашивала она.

– Дорогая, успокойся. Даю слово, что на старый новый год я никуда из дома не выйду. Собирай гостей! Надеюсь, что к этому времени вернется Григорий Васильевич.

– Обрадовал! Отпуск, когда у него отпуск кончается? – спросила она.

– Да …., первого февраля.

– Ну, вот! Нет, Давит, пообещал …, выполняй. Я гостей приглашаю. Учти, к нам напрашивается вице- губернатор Копытов. Я его решила пригласить. Или …?

– Приглашай, – скрепя сердцем, произнес муж.

Накануне старого нового года старшая медсестра Екатерина Робертовна, зайдя к главврачу, поняла по его грустному лицу, что его гложет какое-то обстоятельство. Работая давно с ним, а эта давность незаметно стерла линию разграничения, она, не выдержав, спросила:

– Яковлевич, что это с тобой?

– Да, Катерина, … не говори. Дома скандал. Жена ругается, что ни одного праздника не провожу дома. И она права. Если Григорий не приедет, не знаю, что и делать.

– Я бы подежурила, да вы мне отпуск подписали. Я уже билет взяла. К дочке поеду, сколько лет съездить не могу.

– Нет, Катюша, ты езжай, езжай. Что-нибудь придумаем.

Теперь уже стали страдать два человека. Екатерина думала, что же сделать, чтобы в больнице остался кто-то надежный. Чего боялся главврач, она знала. Сколько было разборов по больницам, где дежурная пропьянствовала. Благо, ничего не случилось! А, если бы? Оба думали, но ничего разумного не находили.

После работы Екатерина зашла в магазин, чтобы купить внучатам подарки. А Дарья Семеновна послала Филиппа в тот же магазин, другие позакрывали, купить бутылку уксуса. Сергей Федорович Воротов любил пельмени с уксусом. На крыльце магазина Филипп встретился с Екатериной. Они поздоровались. Филипп нырнул было в дверь, но тетя Катя неожиданно его окликнула.

– Филипп, – мягким голоском произнесла она его имя, – не выручишь ли Давида Яковлевича?

– А как я могу его выручить? – спросил Филипп, которому пришлось вернуться.

– Понимаешь, Григорий Васильевич к старому новому году не вернется, как знаешь, у него отпуск до первого февраля. А в новый год дежурил Давид Яковлевич. Откровенно сказать, у них в семье разлад начался. Жена в обиде, что каждый праздник его нет дома. Не смог бы ты подежурить? А?

– Я? Да кто меня будет слушать!

– Будут. Они все же будут бояться, что ты все расскажешь главному. Но я думаю, что ничего и не произойдет. Я, да и Давид Яковлевич, мы на тебя надеемся.

Как после таких слов мог отказаться Филипп. Согласился. А утром у него в семье своя беда случилась. Мать с вечера была здорова, а утром еле подоила корову. Он застал ее, сидящую за

столом, одетую, с потухшими глазами. По ее щекам, как слезы, катился пот. Кроме Филиппа в доме никого не было. Увидев ее такую, он бросился к ней со словами:

– Мам, что с тобой?

– Что-то, Филиппок, мне плохо.

Пощупав лоб, он сказал:

– Да у тебя высокая температура! Я вызову скорую.

– Не надо, Филипп, не надо. В сундуке у бабки Анисьи лежит старая книга. Достань ее, там прочитай, что в таких случаях делать надо.

– Мам, зачем ее искать. Я книгу эту читал и все помню. Сейчас надо сделать отвар из мать-мачехи, душицы, ромашки и выпить. Скоро все пройдет.

– А ты в сундуке все травы найдешь? – слабым голосом поинтересовалась она.

– Да что не найти. У ней все травы подписаны.

Знания и труд Филиппа сделали свое дело. На другой день, когда вернулись отец и брат, мать уже пекла любимые отцом беляши. А салаты, сало, колбаса, настойка уже возвышались на столе.

– А где Филиппка? – спросил отец. – Я его давно не видел.

– Тетя Катя попросила, чтобы он подежурил в больничке, – ответила мать.

Тетю Катю из больницы знали все. В городке не было человека, который не знал бы рук этой медсестры.

– Ну … и Филипп. Смотри-ка! Пацан, а просят подежурить в больнице, – промолвил отец, наливая в стакан настойку.

Отец пьяницей не был. По обычным дням и рот спиртного не брал. Но … в праздник считал, что грех не выпить.

Филипп подошел к больнице. Первого, кого он увидел, был сторож по кличке Хвост.

– Что, хочешь войти? – спросил он.

– Хочу, – ответил Филипп.

Хвост что-то долго не мог справиться с замком. Потом открыл окно, которое было рядом с дверью, и оказалось не закрытым. Чуть покачиваясь, икнув, махнул рукой:

– Лезь, там …, – не договорив, нетрезвой походкой пошел прочь.

Филипп закрыл за собой окно и проверил дверь.

Место, где обычно сидела дежурная медсестра, было пусто. Филипп постоял, подумал, снял верхнюю одежду, надел халат и пошел по палатам. Там в основном лежали старые люди. Увидев человека в халате, они чуть не в один голос завопили, что им на ночь не дали лекарства. Филипп пошел в кабинет тети Кати. Там нашел на столе список, где отмечалось, кому, что полагается на ночь. Раздав лекарства, поздравив больных с наступающим по старому календарю новым годом, он пошел в ординаторскую, которая пустовала. Вскоре туда заглянула медсестра. Глаза ее неестественно блестели.

– Филипп! – воскликнула она, – ты молодец, раздал лекарства. А то я забыла. Ха, ха! – махнула она рукой и удалилась.

Оглядевшись, он увидел на полке, покрытой небольшим слоем пыли, стопку медицинских журналов. От нечего делать он достал их, стал читать. И увлекся. Неожиданно к нему вошел мужчина, заметно пошатываясь и держа рюмки в руках, наполнены спиртом. Это был врач анестезиолог. За пьянку его выгнали из какой-то больницы. Но … без рыбы и рак …. Давид Яковлевич, строго предупредив, подписал его заявление.

– Бери! С праздником поздравляю!

– Я не пью, – отрезал Филипп.

– Ну и молодец, – и, опрокинув поочередно в рот содержимое в рюмках, вышел.

Филипп с облегчением вздохнул, ища в журнале страницу, на которой он остановился. А гул, доносившийся из столовой, только нарастал.

Раздался звонок. Давид Яковлевич поспешил к телефону. Подняв трубку и приставив ее к уху, он ничего не услышал. Сколько не бил по торчащим штырям, телефон молчал. А сердце екнуло: «Как там …?». Мелькнула мысль завести машину и рвануть в больницу, но вошел заместитель губернатора, слегка покачиваясь, сказал:

– Брось, Давид, руководить. Надо людям доверять. Пошли …, нас ждут.

И Давид с камнем на сердце побрел за своим гостем.

А в больнице шум, пение, пляски, игры, легкое заигрывание с дамами продолжалось до четырех часов утра. Потом уставшая кампания потихоньку стала разбредаться по углам. А в это время скорая помощь привезла в больницу пациента с острым приступом аппендицита. К удивлению врача скорой помощи, двери приемной были надежно закрыты.

– Да что там! – возмутилась врачиха.

– Что заперлись? – кричит шофер из кабины. – Праздник, видать, отмечают.

Начали стучать вдвоем в дверь. Наконец стук услышала медсестра, как-то отбившаяся от кампании, и открыла дверь. Врачиха спросила:

– А где врач? Больного надо срочно оперировать. Несем его в операционную, – приказала шоферу.

Когда документы были подписаны, врачиха сказала медсестре:

– Ищи врачей или звони главному. Смотри …, не тяни, – с этими словами она удалилась.

Бедная медсестра со слезами на глазах бросилась в кабинет главного. Он был обширным с мягкой мебелью. Там она увидела, что дежурный врач и анестезиолог спали. Как она их не теребила, все было бесполезным. Шум услышал Филипп. Бросив чтение, он поспешил в кабинет главврача и увидел плачущую медсестру и эти бесчувственные тела.

– Филипп, ты видишь …, а там больной с острым аппендицитом. Умрет же …, что делать? Их-то не разбудить!

– Делать …, а что …, давай оперировать сами.

– Сами!? Да ты что! Зарежешь и под суд всех подведешь.

– Не зарежу. Притащим Рыжова, если что, подскажет.

Они вдвоем притащили врача, но он продолжал спать и никакие усилия его разбудить результата не дали. Тогда его посадили на стул около стола.

– Резать мне Григорий Васильевич давал и все показывал, – сказал Филипп.

Не то аргумент, сказанный Филиппом, не то обстоятельства, но та сквозь согласилась.

Филипп видел, как готовился к операции Григорий Васильевич. Так же надел халат, помыл тщательно руки и, приподняв их, попросил:

– Перчатки.

Когда все было готово, Филипп спокойно подошел к операционному столу.

– Делаем анестезию, – проговорил он.

И медсестра подала ему шприц. Эта процедура была ему знакома. Григорий Васильевич часто ее делал сам, когда не было анестезиолога. Дав время, которое давал Григорий Васильевич, Филипп проговорил:

– Скальпель!

И, уверенно, сделал надрез …, потом потребовал зажимы, тампон ….

– Все! – выдохнул Филипп и медленно опустился на, подставленный медсестрой, стул.

Некоторое время со он сидел не двигаясь, с упавшей на грудь головой. Потом, точно что-то вспомнил, вскочил со словами: «Как больной?». Тот дышал, и его дыхание было ровным, спокойным. О больном в таком состоянии Григорий Васильевич говорил: «Будет жить!». И Филипп помнил эти слова. На душе полегчало.

– Слушай, а мы не поставили капельницы. Знаешь какие? – вдруг он вспомнил, глядя на медсестру.

Та удовлетворительно кивнула.

– Давай, неси!

Капельницы поставили на обе руки, и медсестра отчего-то неожиданно поцеловала Филиппа в щеку.

– Нуу! – отмахнулся тот. – Иди на пост, а я посмотрю, – и кивнул на больного.

Телефон заработал после шести часов. Дежурная медсестра, измотавшись за ночь, не сразу услышала звонок.

– Да, – подняла она трубку.

– Спишь? – услышала она голос главного.

– Нет. Я от больного. Ночью опери …, – она вдруг замолчала.

– Алло, алло! – слышится в трубке, – куда ты делась?

– Я, я здесь.

– Кого и кто оперировал? – спрашивает главный.

Слышится треск в трубке.

– Говори, говори.

– Фи …, Филипп, – и она от чего-то разрыдалась.

Минут через сорок Давид Яковлевич, громко топая, торопливо шагая прямо в операционную. А в голове билось: «Если …, мне тюрьма. Если … , мне …. Влетев в операционную, он увидел, как сладко посапывая, спал на стуле Филипп. Главврач бросился к больному и услышал спокойное дыхание. А это был главный признак удачной операции. И с главврача слетела непонятная тяжесть. «Больной жив, жив!» – так и хотелось ему крикнуть. Да он был жив и чувствовал себя превосходно. Открыв глаза и увидев перед собой мужика со стриженной бородкой, больной промолвил:

– Мне бы чего-нибудь поесть.

– Все будет, все будет, дорогой, потерпи малость, – и он крикнул, – сестра!

От этого крика проснулся Филипп, врач спал. А в комнату просто влетела медсестра.

– Слушаю, Яков Давидович!

– Давид Яковлевич, – поправил он ее. – Беги на кухню, сообрази что-нибудь больному поесть.

На кухне оказалась только что пришедшая повариха, и они вдвоем быстро сообразили для больного завтрак. Пока готовили завтрак, Давид Яковлевич отвел в сторону Филиппа и спросил:

– А ты зачем его, – он кивает на спящего врача, – сюда приволок?

– Чтобы подсказал, если что, боялся вас подвести, но разбудить его не смогли.

– Однако …ты просто умница! Быть тебе врачом. Причем классным. Как, учишься? – зачем-то спросил он.

– Да … на трояки. Математику я … не очень. Да и дома … много работы.

– Неет, Филипп, неет. Тебе надо налечь на учение. Из тебя будет не классный, нет, а … непревзойденный хирург. Хирург от Бога. А богом данное, губить грех.

– Да, – махнул рукой Филипп, – у нас много таких. Я, например, хочу стать, как мой батя, механизатором. Буду на тракторе землю пахать.

– Эх, земля ты, русская землица! Землю пахать! А кто-то с деньгой пройдет в доктора и будет незаметно губить русские души. Нет, – махает пальцем Давид Яковлевич, – открывать таких людей, как ты, надо с детства, с юности. И не дать им землю пахать. Жизнь надо двигать вперед. Но не все на это способны. Вот так-то Филипп. Землю пахать не мудрено. Мудрено ее на хорошем тракторе пахать да правильно. А для этого нужна го-ло-ва! Ладно, что-то я разговорился. А врачом ты будешь! Будешь меня спасать, когда время настанет. Поговорю я с директором школы …. Кстати, сам ты хочешь врачом быть?

– Не хотел бы, к вам бы не ходил, – выдавил из себя Филипп свое признание.

– Ну что. Я официально принимаю тебя временным работником с вольным посещением места работы и достойным окладом. Пусть меня потом ругают, но пропасть я тебе не дам.

– А как это – вольное посещение?

– Ты же в школе учишься, по дому помогаешь, а поэтому время позволяет, приходишь. Но помни: учиться получше надо. Надо! И язык учить надо!

Вопросительно глядя на главврача, Филипп спросил:

– А какой язык? Я татарский знаю. Дружу с Маратом. Он меня и научил.

– Татарский-то хорошо. Но вот многие научные книги, в том числе и по медицине, печатают на английском.

– Так у нас в школе англичанка давно рассчиталась. Так что …, – Филипп развел руками.

– Ничего. У меня дома есть самоучитель по английскому. Я его тебе принесу, и чтобы каждый день, хоть луна на землю падает, а ты пять слов должен выучить. На это много времени не надо.

Давид Яковлевич на следующий день заехал к Филиппу домой. Познакомился с родителями, рассказал о их сыне много такого, что они не знали, вручил самоучитель. После этого несколько раз брал его с собой на операцию, как это делал Григорий Васильевич. К этому времени он вернулся из отпуска и узнал о поступке Филиппа, чем даже гордился. Но вскоре случилось непредвиденное. За хорошие лечебные показатели главврача Давида Яковлевича назначили начальником областного медуправления. Уезжая из Егоровска, он попросил нового главврача Григория Васильевича поддерживать Филиппа, ибо это будущий доктор, о котором будут говорить, что он от бога. И Филиппа по-прежнему принимали все очень приветливо. Особенно ценили за тот случай и что он нигде никому не похвастался.

С приходом Давида Яковлевича в областное управление многое сдвинулось с места, не смотря на суровую жизнь в стране. И его забирают в Москву, предложив должность первого заместителя министра здравоохранения. Утром, едва Дарья Семеновна отправила скотину в поле и принялась на кухне за стряпню, как напротив ее окна остановилась черная машина. В райцентре все знали Давида Яковлевича и жалели об его уходе, о он тут вдруг оказался сам, чем немало удивил хозяйку. Она торопливо вышла ему навстречу:

– Никак Давид Яковлевич! – воскликнула она.

– Никак Дарья Семеновна?

– Она сама, – ответила хозяйка.

– А мне бы еще и Сергея Федоровича, – сказал доктор.

– Да он еще с рассвета с Ванькой на реку подались, – и уже шепотом, – сети проверить, – и виновато улыбнулась.

– Ничего. Нынче жизнь такая, кто как может прокормиться. Тогда я с вами хочу решить один вопрос.

– Так прошу в избу, – предложила хозяйка, – и широко раскрыла входную дверь.

–Спасибо, – промолвил он и, шагая через две ступени, оказался в сенях.

– Сюда, – хозяйка открыла вторую дверь.

Она провела гостя в зал и захлопотала чего-то на кухне.

– Дарья Семеновна, да я на минутку ….

– Эээ …, нет, – сказала хозяйка, входя в комнату с подносом, где громоздились пироги, ватрушки, куски какой-то дичи, чайник и кружки.

Наливая гостю в кружку чай, она пояснила:

– Наш чай особый. Здесь и зверобой, и тысячелистник, и мята, и ….

– Дарья Семеновна, да куда вы, – увидев, что она, отставив чайник, вновь устремилась на кухню.

Вернулась с бутылкой шампанского.

– А это уж лишнее, – сказал гость, отставляя бутылку.

– Давид Яковлевич, а это не шампанское, это березовый сок. Попробуйте.

– Даа …, – протянул он, – впервые попробую! Но сначала чаек с пирожком.

– Берите. Этот с капустой, этот с мясом.

– Ну и хозяйка!

Отпив чаю, съев пару пирожков, особенно похвалил пирожок с капустой, он заговорил, поворачиваясь к хозяйке:

– Я, Дарья Семеновна, к вам пришел по поводу вашего сына Филиппа.

– А что он натворил? – испуганно спросила она.

– Да ничего не натворил. Он у вас, Дарья Семеновна, очень талантливый сынок. Сейчас Филипп в какой класс пойдет, в десятый?

– В десятый, – с какой-то непонятной жалостью произнесла она, – хотели послать его учиться на механизатора, да все позакрывали. Никто о народе, прости господи, у нас не думает. Вот куда парню пойти учиться, куда?

– Дарья Семеновна, вот с этим я к вам и пришел. Ваш сын – великий талант. Он, если выучится на врача, станет, как говорят, врачом от бога. И губить такой талант – просто смертный грех.

– Ну что мы сделаем. Вы же, Давид Яковлевич, какая сейчас пошла жизнь. У кого карман полон, нанимают этих …, тьфу забыла.

– Репетиторов, – подсказал Давид Яковлевич.

– Вот …, их самых. Но им платить надобно. А где их взять. Наш район, видите, гибнет. Раньше он славился грибами, ягодами, рыбами. Сколько было заводиков! А сейчас? Вот и сели мы в галошу. Раньше, бывало, в это время Сергей не на реку шастал, а землю пахал. А нынче все зарастает. Мы в прошлом году зарезали по холоду пару поросят, нетель – и в город. Думали продадим, деньжат и на одежонку хватит, да и кой какой продукт купить можно было. А что получилось! Встретили моего Сергея да меня, бабенку, человек шесть здоровенных парней. Остановили нас, спросили, куда мы едем. Мы ответили, что едем в город на рынок. Они сказали, что все купят у нас здесь и подали тонкую пачку деньжат. Там едва тысяча наберется. Сергей возмутился и отказал им. Не успел Сергей договорить, как оказался на земле, и те давай его избивать. Я на них. Так мне так поддали, что я свалилась рядом с Сергеем. Очнулись, сани пустые. Хорошо, коня не забрали. Вот так. А без рынка, где деньгу взять?

– Да. Безобразий стало много. Но, думаю, жизнь наладится, к ней надо готовиться. Вот и таланту Филиппа нельзя дать погибнуть.

– А что мы сделаем?

– Решение есть. В области я договорился, чтобы его поместить в интернат.

– Но за него платить надо, а денег у нас нет. Мы не воруем.

Давид Яковлевич засмеялся.

– Да и сейчас не все воруют, а за свой ум хорошие деньги получают. Вот и Филипп за свой талант будет миллионы получать.

– Ну уж вы скажите …, миллионы. Да кто из вас, из докторов, столько получает?

– Я … не получаю. Но знаю людей, которые получают. Но вернемся к нашему делу. Конечно, здесь, в Егоровске, где нет учителей, или они меняются, хороших знаний не получить. Но в областном центре получишь. А платить вы за Филиппа ничего не будете. Он там, как и здесь будет устроен братом милосердия, и работать, как и сейчас, по свободному графику. За его проживание будет платить государство. Я добился для него такого разрешения.

– Если так …, но захочет ли он уезжать от семьи. Он у нас тут, как девчонка: мамка, папка ….

Давид Яковлевич улыбнулся.

– Видите, какой он человек! Но я с ним еще переговорю. Где он?

Переговоры, вернее уговоры, состоялись. И нехотя Филипп все же согласился переехать.

– Тогда собирайся. Через час я за тобой заеду.

Филипп вместе с матерью ждали Давида Яковлевича на лавочке у ворот. Из вещей, взявших с собой, у Филиппа были: мешок с лямками да сумка с продуктами. Дарья Семеновна потихоньку плакала, вытирая поминутно слезы. Подъехавший Давид Яковлевич, быстро выйдя из машины, подошел к матери Филиппа.

– Вы что, Дарья Семеновна, волнуетесь? Ведь не на войну вы его провожаете.

– Так он мне сыночек. Как там будет один.

– Да, Дарья Семеновна, вся наша жизнь – это встречи да расставания. Он же там будет не один. Там такие же ребята как он. А по его виду, думаю, мало кто решиться его обидеть. Скорее у него заступу искать будут.

– Ладно, Езжай. Сыночек, Давид Яковлевич хороший человек. Я ему верю. Дай я тебя поцелую.

Сын из машины махал матери пока их дом не скрылся за поворотом. Проезжая мимо больницы, Филипп неожиданно сказал:

– Проститься бы …, Давид Яковлевич.

– Это можно.

Прощание было коротким, но эмоциональным. Три часа пути, и показались первые постройки областного града.

И началась для Филиппа непривычная, порой тягостная, жизнь в областном городе. Поселили его в общежитии интерната, в комнату, где проживали пять человек. Для поселения шестого всем пришлось сильно потесниться. Староста комнаты с возмущением даже бегал жаловаться к коменданту на предмет того, что им будет трудно не только заниматься, но и пройти к дверям. Комендант пришел к ним в комнату и, осуждающе посмотрев на старост, заметил:

– Нехорошо таким быть. И о товарищах надо думать. Он из глубинки, а там учителя разбежались. Но … хватит об этом. Готовьте ему место.

Увидев появившегося на пороге новичка, комендант сказал ему:

– Пошли кровать дам.

За ней пришлось идти в другой конец общежития. Комендант открыл коморку. Она была завалена мебелью. Они выбрали односпальную с металлической сеткой.

– Помочь? – спросил комендант.

– Сам унесу, – ответил Филипп и, прижав спинку кровати к груди, легко понес ее в свою комнату.

– Эй, подожди! – крикнул ему вслед комендант, – а постель.

В комнате ему уже приготовили место. Оно оказалось у самой двери. Жильцы комнаты, увидев, как тот спокойно принес кровать, поняли, что бог силой его не обидел. И, если у некоторых появилось было желание, как-то подшутить над новичком, то оно быстро угасло. Поставив и застелив кровать, он сел и назвал себя:

– Филипп.

В ответ каждый прокричал и себя:

– Колька, Витька, Петька.

После знакомства Филипп оглядел комнату. Стола и того не было.

– А как тут заниматься? – спросил он.

– Заниматься? – раздался голос Петра, – А можно ходить в читалку. Она направо, последняя дверь.

Вдруг раздался резкий, визгливый звонок. От неожиданности Филипп даже вздрогнул.

– Что это? – спросил он.

– Это хороший звонок. На ужин зовут. Столовая внизу, – пояснил Петр.

Ребята поднялись и дружно двинулись по коридору, сливаясь с общей массой. Молодость есть молодость. Кто-то хохотнул:

– Филипп к девчонке прилип.

Филипп, чуть вразвалку, подошел к остряку и взял его за плечо так, что тот присел.

– Я с девчонками не яшкаюсь! – повернулся и пошел.

Проходя мимо Петра, он ему кивнул:

– Идешь?

– Иду! – быстро ответил тот, покосившись на других.

Когда вошли в столовую, Петр сказал Филиппу, показывая на молодую женщину в халате:

– Старшая. Иди к ней и скажи, кто ты. Попроси сесть за седьмой стол, там девятое место свободно. Будем сидеть рядом, если не возражаешь, – и добавил, – ее зовут Клавдия Алексеевна.

Хорошо, – сказал Филипп и направился к ней.

Не успел он открыть и рта, как та выпалила:

– Новенький? Воротов?

– Да …, а что?

– Ничего. Иди и садись ….

– Седьмой стол, девятое место, – опередил он.

Та улыбнулась:

– Друга нашел? Это хорошо. А то все его обижают.

– Не обидят, – ответил Филипп и пошел искать седьмой стол.

Старшая посмотрела ему вслед. Он явно был выше всех здешних учеников. Широкоплеч. Причем, отлично сложен. Его словно кто-то от плеч обтесал, чтобы сделать талию почти девичьей. И уверенная поступь. «Ну, брат, – подумала она, – девчата такого вряд ли оставят в покое».

Ужин был слабеньким. На блюдечке – салат из кислой капусты и моченного яблока. На второе каша с сосиской. Каша была сухой. Сверху кто-то чайной ложечкой капнул какой-то подлив, а сбоку лежала сосиска. Ее Филипп никогда не ел. И стакан жидкого компота. Филипп вилкой капнул капусту. Она чуть не вся на ней поместилась.

– Мдаа, – произнес он, посылая ее в рот.

И чуть не выплюнул. Он привык к своей, бочковой, которая была всегда с сластинкой, похрустывала. Но, прожевав через силу, проглотил. Петя заметил и сказал:

– Это не дома. Привыкай, Филипп.

Сосиску покатал туда – сюда. Как ее едят, не знал. Посылая его в город, мать всегда снабжала своей провизией. Смотреть, как с ней расправляются другие, он не стал. Гордость не позволила. Он взял ее, целиком, вместе с целлофановой оболочкой, засунул в рот и запил жидким компотом.

По дороге Петя шепнул:

– Филипп, будешь в следующий раз есть сосиску или колбасу какую, целлофан снимай. Понял?

Тот кивнул. Потом сказал:

– А ты знаешь, Петь, я не наелся. Сейчас вас домашним угощу.

Никто из ребят и не думал, что суровый Филипп такой, свой парень. Выложенная им на стол запеченное мясо, котлеты, пироги, те смахнули в один миг. Эта доброта Филиппа сблизила их. Вскоре комната стала самой дружной, где все за одного и один за всех. А вот с учебой у Филиппа шло не все гладко. Был первый урок английского языка.

– Будем вспоминать, что у вас за лето не выветрилось из головы. В классе у нас есть новенький, вот узнаем, как его учили.

Она заглядывает в журнал:

– Воротов к доске.

Тот вышел к доске и, опустив голову, сказал:

– А я английский не учил. Не было учителя.

– Как …. Совсем не было? – удивилась та.

– Была одна …, в пятом классе. Два дня поучила и уехала. Говорили, вышла взамуж.

– Не взамуж, а вышла замуж. Понял?

– Понял.

– Скажи своим родителям, чтобы наняли репетитора. Он поможет догнать.

– Я этого не могу им сказать. В Егоровске нет работы, а у нас семья большая. Так я пойду ….

– Куда пойдешь! Так и быть, я буду после уроков с тобой заниматься. Желание-то есть?

Ей почему-то жалко стало этого застенчивого парня с добрым, открытым лицом и благородным взглядом его карих глаз.

– Желание-то есть, но у вас же семья.

– Филипп, – она скосила глаза в журнал, чтобы узнать его имя, – а ты оказывается просто молодцом. Не о себе подумал …. Так от этого у меня еще больше появилось желания помочь тебе.

Филипп оказался учеником не только прилежным, ответственным, но и толковым. Английский язык прямо лез в его голову. За полгода занятий он не только догнал класс, но и обогнал. Она часто приводила лодырям в пример Филиппа. И вот их последний урок. Она уходила в декретный отпуск.

– Филипп, ты молодец. Твой мозг, как губка вобрал все, что я тебе преподнесла. Но на этом не останавливайся. Язык быстро забывается.

– Анастасия Николаевна, даю вам слово, чтобы не случилось, каждый день я буду им заниматься, -сказав, он на мгновение замолчал, а потом продолжил, – А сейчас прошу вас выйти во двор. Только оденьтесь. Там еще холодно.

– Ну и Воротов …, – что она хотела этим сказать, он не понял.

А во дворе она увидела запряженную в сани лошадь, около которой, поправляя на ней накидку, ходил высокий мужик в мохнатой шапке, в шубе до земли. В руках у него был кнут. И, когда он не поправлял на коне попону, кнутовищем стучал себе по руке. Филипп и Анастасия Николаевна подошли к этому мужику.

– Батя, – сказал Филипп, – вот Анастасия Николаевна, она помогла мне выучить английский язык.

– Понятно. Сергей Федорович Воротов, – представился он и продолжил, – Анастасия Николаевна, я очень благодарен вам, что вы, отрывая время от семьи, учили моего сына. Простите меня, крестьянина, но … примите от чистого сердца мой подарок, – и сбросил с саней тушу свиньи, барана, с десяток общипанных кур, – возьмите, не побрезгуйте.

– Да куда мне столько! – воскликнула она. – У меня семья небольшая – я, муж и двое детей.

– Ээ … до тепла еще далеко. Сделайте колбасу, я вас научу. Ее и летом можно будет есть. Так что, где ваш дом и скажите, чтоб двери открыли. Балкон-то есть?

– Да, есть, – смущенно ответила та.

– Вот и хорошо. Я туда сложу, потом сами разберетесь, что, куда.

Данное слово Анастасии Николаевне Филипп ни единого раза не нарушил. Забегая вперед, можно сказать, что, оканчивая школу, Филипп владел английским почти в совершенстве. Сельская жизнь невольно приучает человека быть системным. Эта черта закрепилась и за Филиппом. Утром он занимался пробежкой, благо стадион был рядом, турником, отработкой боксерских приемов, потом душ, завтрак, школа. После окончания занятий – обед и часовая ходьба по улицам города. После возвращения – читальный зал, ужин и занятия английским. И вновь читальный зал. Из него уходил он всегда последним. Его почему-то не тянуло, как многих, увлечение театром, кинотеатром. Но одно природное явление коснулось и Филиппа. Случилось это через несколько дней после зимних каникул. О том, что природа может «лягаться» и довольно больно, ни у кого в памяти почему-то не сохраняется. Скорее всего из-за того, что резкое изменение ее, мы довольно редко наблюдаем. А зря! Никто вначале не обратил внимания, что в легкий морозный день как-то незаметно начал подниматься ветер, таща за собой черно-белую тучу, вскоре заволокшую все небо. С неба посыпался легкий снежок. Но сила его нарастала, и вскоре день почти превратился в ночь. А он все валил и валил под грозное завывание ветра. К утру все дороги были завалены снегом. Мобилизовав всю технику на уборку снега, но она еле справлялась, ибо силы были неравные. Если люди выдыхались, техника ломалась, то природа, казалась, помолодевшей. Снег все усиливался и усиливался. К ночи закрыли аэродромы. На улицах прекратилось всякое движение. А снег валил и валил. Люди попрятались, а ветер вдруг завыл с невероятной силой. Его напор был настолько силен, что он в соседней комнате с шумом открыл форточку. И сейчас же комната начала наполняться вихрастым снежным потоком.

– Руслан, – раздался голос, – форточку закрой. Ты рядом.

Руслану пришлось вылазить из-под одеяла, под которым он спрятался с головой.

Форточка не закрывалась: мешал штырь окна. Руслан не успел его опустить, как словно кто-то с наружи ударил невидимой кувалдой по окну с такой силой, что его вырвало, сбив с ног Руслана. А вылетевшее стекло пронзило тонкий рукав рубашки, перебив артерию. Кровь брызнула ключом. Напуганные отчаянным криком, ребята соскочили со своих кроватей. Кто-то схватил рубаху и перевязал ей рану Руслана. Но кровь быстро пропитав материю, струйкой потекла на пол. Кто-то побежал к дежурной медсестре. Она оказалась девчонкой, только что окончившая медицинское училище, и вид обилия крови напугал и ее. Она от растерянности не знала, что делать. Шум, доносившийся из соседней комнаты, услышали в Филипповой комнате. Первым ринулся туда Филипп. Заскочив к соседям и увидев пострадавшего и беспомощно топчась рядом с ним медсестру, Филипп подскочил к ней:

– Сестра, что у тебя есть в медкабинете из инструментов?

– Да есть кое-что ….

– Бегом неси. Не видишь … бледнеет, – и обратился к ребятам, – снимайте с него рубаху и положите его на стол.

Запыхавшаяся медсестра с сумкой в руках вернулась, пострадавший уже лежал на столе.

– Сестра, наложи жгут выше раны.

Когда она это сделала, он поставил укол раствором новокаина до «лимонной корочки». Затем два крупных поврежденных сосуда взял на зажимы, перевязал и наложил швы на мягкие ткани и кожу. Но до конца затягивать не стал, как учил его Григорий Васильевич, так как раны, полученные в бытовых условиях, могут воспалиться. Сестра сняла жгут и увидела, что раны почти не кровоточат.

Она с благодарностью посмотрела на Филиппа. Теперь она наложила повязку с синтетичным раствором.

– Все? – глядя на Филиппа, спросила медсестра.

– Нет, – ответил он, – если есть раствор глюкозы, прокапайте ему пол-литра.

– Есть, – ответила та.

– Дайте теплого чая, и это будет все, – ответил он.

После такой ночи общежитие спало безмятежным сном. Было объявлено, что в связи с такой погодой школы не работают.

Метель, так бушевавшая с ночи, внезапно притихла, как набедокурившая собачонка и, поджав хвост, торопливо оставила место своей пляски. Зашумели трактора, и после обеда жизнь начала налаживаться. Но кто-то пожаловался губернатору, что, мол, в интернате чуть не умер ночью ученик. Скорая помощь не отвечала. Врач, обслуживавший общежитие, отказался идти. И в общежитие нагрянула целая команда проверяющих. Врачи бросились к пострадавшему. Нашли его в нормальном состоянии. Кто-то очень грамотно его рану обработал. Но кто, кроме медсестры, мог это сделать. Нашли ее, чтобы отблагодарить. Но та, совестливый человек, вдруг сказала, что ни она обработала рану пострадавшему, а старшеклассник Филипп остановил кровотечение, зашил рану, тем самым спас его от смерти. И пошло. Какой Филипп? Где он? Да как он мог!

Слух об этом докатился и до ушей Давида Яковлевича, еще не успевшего отбыть в Москву. Он примчался в интернат, чтобы разобраться, что там случилось. Вопрос не простой. Кто-то, не имеющий право, сделал операцию. Спас человеку жизнь. Все не так просто. В коридоре толпились

врачи, какое-то начальство. Когда Давид Яковлевич, наконец, пробился к больному, он увидел на кровати рядом с больным сидел Филипп, и все понял. Давид Яковлевич бросился обнимать Филиппа. Потом он представил его всем присутствующим:

– Филипп Сергеевич Воротов, добровольный мой ученик. Семен Петрович, – обратился он к главному врачу больницы, – вот этого парня я рекомендовал вам принять медбратом. В связи с тем, что он учится, прошу сделать ему свободный график посещения рабочего места и поддержать его.

– Что вам скажу, Давид Яковлевич, я этого парня вообще забрал бы к себе. А что, – он посмотрел на Филиппа и спросил, – согласен?

Тот кивнул. Это был приговор, который заставил всех замолчать.

– Давид Яковлевич, – сказал главврач, – хоть это и нарушение, но, думаю, такой метод и позволяет родиться великому хирургу. Врачу по призванию.

Директор школы не возражал и был согласен с таким решением.

– Но вот и хорошо! – промолвил Давид Яковлевич, подмигнув Филиппу. – А ваша больница, Семен Петрович, получает, надеюсь, добросовестного помощника, ты только …, – Давид Яковлевич выразительно посмотрел на главврача.

– Будьте спокойны, господин начальник, – шутливым голосом произнес Семен Петрович, – он свое получит.

Вскоре в областной газете вышла статья «Бесправный хирург». Эта статья получила большой резонанс. Надо же, ученик девятого класса обычной школы спас ученика от верной гибели, сделав ему операцию. В область примчался шустрый писака из Москвы. И пошло …. Но, став такой «звездой», это его не испортило. И, имея твердую волю, Филипп посещал и школу, и больницу. А также, помня свое обещание, один час в день занимался английским языком. На выходные дни он перестал ездить домой, а пропадал в больнице. Ему пришлось отказаться от разных развлечений, воспоминания о которых потом сопровождают жизнь. На зов, упреки и уговоры товарищей он отвечал твердым: «Не могу».

– Ну … смотри! Время безвозвратно уходит. Как бы ты потом не пожалел.

– Думаю …, со мной этого не случится, – отвечал он.

Где-то через полгода главврач сказал заведующему отделением, что на следующую операцию, которую проводил он сам, приглашаем Филиппа, добросовестного, требовательного к себе и к больным. Узнав об этом, Филипп был на седьмом небе от радости. В операционную он пришел раньше всех, чтобы наблюдать за каждым, что они будут делать перед операцией. Здесь и инструментов было побольше. Сестра, готовящая их, довольно любезно рассказала о каждом, когда тот потребуется и для чего. А с его хваткой памятью это легко запоминалось. Всю происходящую операцию он впитывал в себя. А уже после, идя к себе в общежитие, он прогонял ее через себя. К удивлению, находя моменты, на его взгляд, или лишними, или которые можно было выполнять по- другому. Потом Филипп попросился к главврачу на прием и дотошно расспрашивал, почему так, а не по-другому. Удивлению Петра Семеновича не было предела: так запомнить каждое движение, оценить его … и кто … , о господи! Каждую операцию, когда ее проводил Семен Петрович, Филипп старался не пропускать. Видя такое усердие, главврач приблизил Филиппа к себе. Теперь он мог следить за всеми действиями хирурга. И происходило это так. Хирург, вскрывая простату и обнаруживая на ней абсцесс, часто в виде надутого полушария, говорил:

– Видишь, Филипп, какой абсцесс. Вовремя обратился больной за нашей помощью. А то тут и до сепсиса недалеко.

Первый раз услышав это слово, подал голос Филипп:

– А может до флегмоны? – желая показать свои знания, спрашивает он.,

– Флегмона, брат, тоже гнойный нарыв, но он у тех, кто прикован к постели, то есть, у кого пролежни. Понял, будущий студент?

– Понял, – понуро ответил тот.

– Теперь смотри, как мы его удаляем.

После операции, снимая перчатки, он сказал Филе, стоявшему рядом:

– Филипп, через часок ко мне сможешь зайти?

Тот, на такой неожиданный вопрос, ответил не сразу. Видать, прикидывал, как ему поступить.

– Что-то я тебе ломаю? – понял Семен Петрович.

– Да … нет! – последнее слово он произнес быстро.

– Вот и хорошо. Я тебя жду!

В указанное время он постучал в дверь главврача. Такая точность понравилась ему.

– Заходи! – произнес главврач.

Когда тот вошел, он указал ему на кресло, стоявшее у столика, рядом с большим столом главврача.

Филипп сел. Семен Петрович заговорил:

– Скоро у тебя финиш школьного обучения, и куда ты думаешь поступать? – сказав, Семен Петрович внимательно смотрит на Филиппа.

– Да думаю в наш мед, – ответил он.

– Конечно, можно и в наш, но … звонил Давид Яковлевич и просил тебе передать, чтобы ты держал курс на Москву.

– На Москву! – воскликнул тот. – Так туда, чтобы поступить, отличником надо быть, а у меня и троечки проскакивают. Взять хотя бы эту математику.

– Да, – поднялся главврач из-за стола, – оценки, конечно, как-то характеризуют человека. Но …, чего греха таить, многие родители, имея возможность, тренируют свое чадо, нанимая хороших учителей. Поступают такие в мединститут. А дальше? Опять с поддержкой родителей закончат. Получат диплом. Кстати, есть случаи, когда диплом просто … покупают. И какие из них врачи? Вот и губят людей своими корочками. А вот для таких, как ты, душа которого зовет к белому халату, который потом станет светилом, к кому будут занимать очередь, останется за бортом жизни. Этого не хочу я, этого не хочет Давид Яковлевич. Он рекомендует, – говоря это слово, Семен Петрович произнес его повышенным тоном, – рекомендует, – повторил он, – тебе подавать документы в Московский медицинский институт. Ты понял это, Филипп?

– Понял, – понуро ответил тот.

– Ты не бойся. Давид Яковлевич знает, что он делает. Доверься ему.

– Хорошо, – подумав, ответил Филипп.

Но это «хорошо» прозвучало довольно уныло.

Семен Петрович уловил это.

– Что-то тебя смущает? – спросил он.

– Да …, – замялся Филипп, – что скажут родители. В Москве учиться – деньги нужны. А у нас в Егоровске, как закрыли завод, где трудились отец и мать, так забыли его вновь открыть. Сейчас я им помогаю. Деньги, которые получаю я, отдаю часть им. Хорошо, что хоть интернат сохранился. А то бы пошел в трактористы. Хотя и им сейчас делать нечего.

– Да …, тут ты прав. Но не отчаивайся. Мы пошлем тебя, будем понемногу помогать. Думаю, что-то придумает и Давид Яковлевич. Как никак, он первый заместитель министра здравоохранения. И тебя рекомендует. А сейчас, накануне экзаменов, мы даем тебе оплачиваемый отпуск. Ты уж, брат, постарайся.

Он постарался. В аттестате мелькали и пятерки, и четверки, и одна тройка. Аттестат посмотрел и Семен Петрович. С улыбкой взглянул на Филиппа:

– Эх, так не плох. Вот математика …, но ты ж не в технический вуз идешь. А тут не это важно. Мы дадим тебе рекомендацию. Вставим в письмо выписки из газет. Так что, смелее, Филипп. Вперед!

И вот школа позади. Филипп перед дальним отъездом приехал в Егоровск, где радостно был встречен родственниками. Это был первый из Воротовых, который окончил десять классов. Но все сникли, когда Филипп объявил, что едет учиться в Московский медицинский институт.

– Не поступишь, – сказал отец, – сейчас все там покупается. А у нас с деньгой, – он развел руки, – но не будем тебя разочаровывать. Пробуй поступить. Немного денег дадим, чтобы назад сумел вернуться, если не поступишь. Я слышал, у нас хотят открыть курсы механизаторов. Как раз вернешься. С такими мыслями проводили его из Егоровска.

И вот – Москва. Документы приняты, место в общежитии получено. Председателем госкомиссии был первый заместитель министра здравоохранения Давид Яковлевич. Очередь, решать судьбу быть или не быть студентом, дошла и до Филиппа. Результаты были такие: две пятерки, две четверки. Последние оценки явно были занижены: куда лапотник прет. Перед этим, надо же так, Давида Яковлевича пригласили к телефону. Звонил его шеф. Повел комиссию его заместитель Григорий Григорьевич, ректор института. Берет дело Филиппа Сергеевича Воротова. Назвав результаты экзаменов, сказал:

– Думаю, зря парень приехал. У нас пятерочников девать некуда.

– Григорий Григорьевич, – послышался чей-то голос, – тут ему дана хорошая рекомендация больницы. Газетные статьи ….

Но закончить тот не сумел. Его перебил Григорий Григорьевич.

– Что, вы не знаете, как это делается, – заявил Григорий Григорьевич, откладывая папку Воротова в стопку отказников.

В это время вернулся Давид Яковлевич. Его нечаянный взгляд остановился на папке Филиппа Сергеевича Воротова.

– Подождите, – раздался его голос, беря папку Филиппа, – вы что, отказали Воротову, Григорий Григорьевич?

– Да …, Давид Яковлевич, у нас пятерочников девать некуда, а тут ….

– Ээ …, пятерочники бывают разные. Скажите мне, вы читали рекомендацию тех, с кем он, учась в школе, успевал еще подрабатывать в больнице. А знаете вы, что он, будучи школьником, спас пациента, прооперировав его с острым приступом аппендицита или в интернате, когда из-за непогоды туда не могла добраться скорая помощь, а он прооперировал, получившего сильное ранение и истекающего кровью, ученика. Скажите, мой дорогой ректор, сколько ваших выпускников в первый день работы готов к самостоятельной операции.

Все повернули головы к ректору.

– Ну … смотря какую операцию ….

– Простую, Григорий Григорович, прооперировать тот же аппендицит.

– Ну …, – он замялся.

– А этот Воротов, не окончив ваш вуз, прооперировал. Так кого будем выбирать?

Все притихли. С таким явлением они встречались впервые.

– И хорошо сделал? – спросил кто-то из членов комиссии.

– Отлично! Мы таких должны не отталкивать, а искать по стране и принимать их в наш институт. Так, какое будет решение, коллеги?

– Принять! – сказали почти все.

Промолчал только Григорий Григорьевич. Это срывало его планы по приему дочери одного богатея. Рушилась мечта получить марседесс.

– Я …, – как бы очнувшись, ответил Григорий Григорьевич, – конечно …за.

Не обошлось и без тяжелого вздоха и вопроса с местом в общежитии. Давид Яковлевич покосился на него.

– Вот мы даем общежитие таким студентам, которые в нем не живут, а имеют возможность снять себе квартиру. А общежитие у них так …, для экзотики. Даем? А вот тому, на ком будет держаться медицина, отшвыриваем. Как вас понять, Григорий Григорьевич?

– Простите, Давид Яковлевич, но не преувеличивайте с этим студентом. Трудно сказать, каким он будет еще врачом.

–А это, Григорий Григорьевич, будет уже зависеть и от вас. Как вы его будите учить. Давайте следующего, – этими словами заместитель министра закончил дебаты и положил дело Воротова в стопку принятых.

На другой день, явившись в институт, Филипп протолкался среди толпящихся вчерашних абитуриентов, которых пришли поддержать многие родители. Одет он был в поношенный спортивный костюм и не очень надеялся, что его примут, невольно услышав разные разговоры про взятки.

– Надо же, – невольно вырвалось у него , – приняли!

А внизу была приколота бумажка: «Студент Филипп Воротов зайдите в деканат». Молоденькая секретарша, полупрезрительно посмотрев на студента, сказала:

– Дуй в Склиф, там ждет тебя какая-то работа.

Проходя мимо стенда, он увидел, как навзрыд ревела какая-то разодетая девица, которую успокаивала родительница.

– Не плач, Грушенька, не плач! На следующий год поступишь обязательно. Я заставлю отца тебе помочь.

Увидев проходящего радостного Филиппа, бросила:

– Принимают разных обормотов. Да какой из него врач! Тьфу!

Филипп только обернулся и презрительно окинул мамашу взглядом. А стопы его направлялись в институт Склифасовского, куда его определил работать заместитель министра.

Врач, принимавший Филиппа, внимательно выслушал его. Был врач немолодой, о чем говорила его седеющая голова.

– Воротов, Воротов, – промолвил он, – я что-то слышал …, нет … забыл. Помню, что было написано или сказано о каком-то Воротове. Что-то он сделал такое? Вспомнил …, сделал, будучи школьником, операцию одному пациенту. Правильно! – ударил он по столу ладонью. Так это был …

– Я! – не без гордости ответил Филипп.

Врач еще раз посмотрел на его паспорт.

– Правильно! Вспомнил! Филипп! Довольно редкое имя. Так ты хочешь …?

– Я хочу работать у вас, – перебил он доктора. – Я поступил в институт.

– В медицинский?

– Да!

– Очень хорошо! Знаешь, Филипп, мест у нас нет. Но я беру тебя пока санитаром, но как быть с институтом?

– Тогда мне пошли навстречу и сделали свободный график.

– А что … это выход. Когда выходишь?

– Могу … сейчас.

– Ну … молодец. Но придется пару дней тебе отдохнуть. Все же надо увязать это с главврачом. Сам понимаешь. Так что выходи через два дня. Смена начинается в восемь утра. Да …, а почему так торопишься работать? Отдохнул бы, посмотрел Москву, а лучше бы поехал к родителям, побыл бы там до начала занятий.

– Да … они живут в Сибири. А до нее добираться … дорого.

– Понимаю. Ничего мы тебя будем поддерживать.

– Не надо. Этого мне обещала наша егоровская больница.

– Молодой человек! Это Москва. Тут деньги нужны. Так ты уж, пожалуйста, не отказывайся. А за честность твою я рад. Рад, что есть у нас еще такие люди!

Вернувшись к себе в общежитие, он не узнал его. Все там стояло вверх дном. Из многих комнат доносились веселые голоса, девичий писк. Это, наверно, обмывали свое поступление новоиспеченные студенты или прощались не поступившие.

– А что это? – спросил он у дежурной.

– Да, что обмывают поступление. А тебя что, не приняли в институт? – спросила она.

– Приняли.

– Так иди, обмывай.

– Я … не пью, – сказал он, повернулся и пошел назад.

Дойдя до Новослободского метро, спустился вниз и поехал по кругу. Выйдя из метро, он сел в автобус и поехал посмотреть Москву. На Киевской остановке вышел и спросил, где тут можно перекусить.

– Да … вон там блинная, – показал рукой мужик, у которого он спросил.

Для того, чтобы попасть в нее, требовалось пересечь площадь. Филипп пошел было прямо, но свисток милиционера заставил его обернуться. Тот своим жезлом показал, как надо идти. Блинная была небольшая, из нее доносился вкусный запах. Блины, как показалось Филиппу, были отменны и по его карману. После блинной по улице Горького он дошел до Красной площади. Подходил вечер, и он решил вернуться в общежитие. Оно оказалось закрытым. Еле достучавшись, заспанный страж объявил, что почти все студенты поразъехались, а кто остался, всех выселяют. Будут к новому учебному году делать ремонт.

– А как я? – вырвалось у него.

– Снимай квартиру, – зевнув, ответил тот.

– Ну, а эту ночь? – спросил Филипп.

– Эту? – страж смилостивился, сказав, – эту – ночуй. Но завтра … ни ногой!

Утром строители-ремонтники уже гремели инструментом, тачками. А по коридорам ходили люди, громко предупреждая, чтобы все освобождали комнаты и не закрывали их. Собрав свою котомку и перекинув ее через плечо, он отправился в неизвестность. Еще, проживая в общежитии, Филипп слышал от ребят, что им приходилось ночевать на Киевском вокзале. Вспомнив это, он доехал до Киевского вокзала, сходил в блинную и посчитал оставшиеся деньги в кошельке. Было не жирно. Но на посещения музеев хватало. Первый день был посвящен Третьяковке, второй – парку имени Горького. А третий день должен был стать уже рабочим. Но эта ночь прошла идиотски. Началось с проверки документов. Вероятно, искали какого-то бандита. Потом свое дело делали уборщики. Вроде все успокоилось. Но …, нет!

– Эй, – кто-то потрепал по голове Филиппа, заставив открыть глаза.

Перед ним стоял незнакомый человек в светлом костюме, так сочетающийся с седой его головой. Глаза пытливые, недоверчивые.

– Документы, – потребовал тот.

– Да … сколько раз можно проверять, – буркнул Филипп.

– Что …, нет? Так подымайся, пойдем в милицию, там разберемся.

– Зачем идти. Вот, – и Филипп достал паспорт из внутреннего кармана.

Тот, открыв паспорт, глянул на Филиппа. Понял – он.

– Держи, – сотрудник вернул документ.

Хотя было рано, но спать не хотелось, и Филипп решил ехать в Склиф.

Несмотря на ранний час двери института не успевали закрываться. Остановившись перед дверью, Филипп задумался: «У кого спросить, где находится кадровик. Ждать пришлось недолго. Вскоре показался мужик в грязном фартуке. «Этот отсюда», – решил Филипп и подошел к мужику. Прежде чем ответить на вопрос Филиппа, он оглядел его снизу вверх, потом спросил:

– Студент?

– Студент, – ответил Филипп.

– Так это тебе нужно к Кирееву Петру Васильевичу, он студентами занимается.

– А как его найти, – Филипп с надеждой глядит на мужика.

Тот объяснил, сказав:

– Ты, студент, рано пришел. Он придет через пару часов, ни раньше.

– Ничего, я подожду, – сказал Филипп и направился в указанное место.

Коридор был пустынен. Ни у одной двери не было ни стульев, ни кресел, даже простых лавок. И все же, где-то под лестницей он нашел полуразбитое кресло. Подремонтировав, принес его к дверям кабинета Киреева и, поудобнее усевшись, облокотился затылком о стену. Кошмарная ночь с ее проверками, уборкой, сделали свое дело. Филипп заснул мертвецким сном. Тем временем в институте стали появляться работники. В дверях столкнулись двое. Это был Киреев Петр Васильевич, тот, кто нужен был Филиппу, и Людмила Александровна Певня. За долгие годы службы в этом институте ее, сестру-хозяйку, стали называть покороче – хозяйка. Несмотря на свой возраст, а он был немал, она старательно молодилась, говоря, что для такого солидного института, как Склифасовский, старухи, с заплетающимися ногами, не нужны. У нее был железный характер. Вела строгий учет и порой могла поспорить с самим Михаилом Абрамовичем, главным врачом Склифа. Поэтому, ее все побаивались, а начальство понимало, что без ее требовательности хоть вызывай спецкоманду с ее ищейками, чтобы что-то нужное отыскать.

– Как спалось? – пропуская ее вперед, спросил Петр Васильевич.

– Да, – вздохнула она, – всяко.

– А вчера перед уходом мне звонил Михаил Абрамович.

– Поняла. Кого-то устроить надо, – она улыбнулась, – опять какого-нибудь сыночка или дочку?

– Не угадала, – таинственным голосом произнес Киреев, – на этот раз просили о простом студенте. Говорят, подает большие надежды.

– Так всегда говорят, – махнула она рукой, – когда надо пристроить чье-нибудь чадо.

– Нет, Людмила Александровна, на этот раз, похоже, что речь о таких не идет. Этот парень только поступил в институт. Но, что удивительно, еще школьником, а уже в своей жизни поработал в больнице, занимался уходом за больными и, представляешь, сделал самостоятельно операцию и спас человека. Вот так. А пожалуй, я тебя с ним сейчас и познакомлю. По-моему, вон он спит.

– Видать, устал, бедный, – сказала Людмила Александровна.

– Эй, молодой человек, – подойдя к Филиппу, Киреев дернул его за плечо.

И юношу точно подбросило на пружинах. Он вскочил и вытянулся перед двумя незнакомцами.

– Ты Филипп? – спросила женщина простуженным голосом.

– Я, – виноватым тоном ответил он и начал оправдываться, – простите, что заснул. Ночью на вокзале ночевал, а там какой сон.

– А что, общежитие не дали? – спросил Киреев.

– Дали, но там ремонт устроили, всех выселили.

– Так что, тебе и ночевать негде? – поинтересовалась женщина.

– Не где, – поникшим голосом ответил он.

– Бедненький. Ничего, я тебе что-нибудь найду. Пошли со мной. Петр Васильевич, – она кивнула на Киреева, – сказал мне о тебе. Так ты правда, еще школьником сделал операцию аппендицита?

– Правда, – не хотя ответил он.

Этот тон понравился Людмиле Александровне, понявшей, что перед ней не хвастун, а скромный парень. И она прониклась к нему уважением. Хозяйка долго вела его какими-то коридорами, пока не становились напротив обшарпанной двери. Зазвенели ключи. Замок со скрежетом и писком, что говорило о его редком пользовании, открылся. И они вошли в узкую, с высоким потолком, полутемную комнату. Вся она была забита полуразбитыми стульями, креслами, кроватями.

– Ну … вот что могу тебе предоставить, увы, лучшего нет. Ты тут устраивайся, как можешь, а я пойду. Дела ждут, да и тебя покормить надо. Поди голодный, как волк.

– Нет, – сказал он, – хуже, как бездомная собака.

Людмила Александровна улыбнулась, что редко можно видеть такое на ее лице.

– Немного потерпи, я скоро вернусь.

Когда она ушла, Филипп, стоя на пороге, что-то обдумывал. Потом, положив свою сумку, засучив рукава, принялся за дело. Он быстро вынес все в пустой коридор. Разыскал погнутое ведро без ручки, тряпку. В брошенном туалете нацедил воды и принялся за окно. Через полчаса комната имела уже совсем другой вид. Вымыв стены и пол, он аккуратно сложил мебель, которую выносил в коридор, оставив проход к окну, где поставил кровать более – менее подходящую, еще с целой пружиной. Нашел тут же матрас. Из двух худых подушек сделал одну. Комнату стало не узнать. Вскоре после окончания уборки, сидя на кровати, вытирая пот с лица, к нему, ногой открыв дверь, вошла Людмила Александровна, держа на подносе, обещанную еду. И … обомлела. Поставив еду, она оглядела комнату. Потом, как бы вырвались из ее груди слова:

– Сколько лет просила завхоза сделать это и …. А ты …, молодец. А знаешь, Филипп, переходи ко мне завхозом. Платят тут хорошо. Бросай свой институт. А я вижу, ты был бы хорошим хозяином и получал бы не меньше, чем тут врачи.

– Ээ …, нет, институт я не брошу.

– И правильно сделаешь. Это я сдуру сказала. Ладно, ешь, а я пойду и поищу тебе одеяло, простынь, кое – что из посуды. Так что жить будешь неплохо. А я определю тебя к лучшему врачу, это Костя

Решетов. У него тебе будет чему поучиться. Он – золотой человек. Сам трудолюбив и таких же уважает.

Подкрепившись, и, не придавая словам Людмилы Александровны, что она о нем побеспокоиться, привыкнув решать все свои проблемы самому, он решил идти к Кирееву, узнать, куда ему выходить на работу. Подходя к его кабинету, он вдруг увидел, что соседние двери хлопают, а врачи в белых халатах куда-то несутся. Выскочил и Петр Васильевич. Увидев Филиппа, крикнул ему:

– Надевай халат и за мной!

«Не иначе что-то случилось!» – мелькнуло в голове Филиппа. Уже в халате, догоняя Киреева, на бегу Филипп узнал от него, что в метро произошел взрыв и сейчас к ним везут раненных. Вскоре он услышал рев сирени скорых помощей, привозивших девятками раненных. И, что называется, с корабля на бал попал Филипп, включаясь в работу. Тут судьба ему улыбнулась: он попал в команду врача Константина Решетова. Но об этом он узнал позже. А пока …. Стоны, крики перемешивались. У Филиппа принимать пострадавших получалось довольно хорошо, сказывалась работа в больнице. Да и голос его обладал какой-то волшебной, успокаивающей силой. Раненные у него кричали, казалось, меньше. А делал он свое дело быстро и неплохо. Кто везет, на того и …. И ему подсовывали раненных, да столько, что он не мог даже разогнуть спину. Вот очередь дошла до какой-то девушки. Врач скорой помощи оповестил Филиппа:

– Эта, скорее всего, готова. Сердце.

Но Филипп знал, что приговор сделают врачи, к которым он повезет эту пострадавшую. Переложив ее на каталку, он бегом, с криком: «Посторонитесь», в коридоре невесть откуда толпился какой-то народ, доставил ее в операционную. Быстрый осмотр.

– Скорее всего – готова, – сказал один из врачей.

– Надо попробовать! – возразил другой, коротко бросив, – массаж!

Он был как бы старшим. Коллеги обращались к нему запросто: Костя. И сам начал его делать. Он вспотел, его сменил другой врач. Но массаж ничего не дал. Тогда Константин потребовал последнее средство: дефибрилатор. Несколько проб, а результат нулевой. А тем временем в операционную вкатили нового пострадавшего, истекающего кровью. Вытирая машинально рукой вспотевший лоб, врач взглядом окинул ту, над которой так старался и сказал со вздохом:

– Жаль! Такая красавица.

Стон раненного подстегнул. Он оглянулся на Филиппа:

– Забирай! И к Богдановичу.

Кто такой Богданович Филипп успел узнать. Он раздвинул, стоящих около девушки, врачей, подсунул под нее руки. Кто-то хотел помочь, но он так огрызнулся: «Я -сам», что тот махнул рукой, мол, тащи …. Перенося ее со стола на каталку, Филипп не ощутил знакомую ему холодность мертвого тела. Это его удивило, и он даже хотел сказать об этом Константину, но что-то сдержало его и вместо этого он спросил:

– А где этот Богданович?

– А ты не знаешь? – послышался глуповатый вопрос.

– Нет.

– Доктор Ильин, Ильин.

Тот отвлекся разговором с коллегой.

– Я, я, – после повтора ответил он.

– Покажи молодому дарованию путь к Богдановичу.

– Ладно, – недовольно буркнул тот и двинулся следом за Филипом.

Когда они оказались в коридоре, на них чуть не налетел заместитель главного врача по лечебной части.

– Что, Ильин, груз двести? – спросил он как бы мимоходом.

– Да, – ответил тот.

А в ответ:

– Даа!

Этим он как бы выразил, что таких «грузов» довольно много и добавил:

– А я к Бурову. У него какой-то непонятный затор, – и заторопился оставить их.

Ильин проводил его взглядом, потом, повернувшись к Филиппу, сказал:

– Вези до лифта. На нем спустись на нулевой.

– Какую нулевую? – не понял Филипп.

– Ну … нулевой этаж. А там, прямо по коридору, и воткнешься в морг, – сказав это, он вернулся в операционную.

Оставшись один, Филипп никак не мог избавиться от своего ощущения. И ничего лучшего не нашел, как сбросить покров, снял медицинскую перчатку, чтобы голой рукой пощупать ее тело. То чувство его не обмануло. Оно было теплым. Тогда он стал делать закрытый массаж сердца. И, когда ему показалось, что все бесполезно, он с жалостью поглядел на ее лицо, и вдруг заметил, что дернулась одна из ее бровей. В него влились какие-то силы, и он вновь принялся за ее спасение. Но на этот раз не качать грудь, а, открыв ее рот, принялся, как утопленнику, дуть в него. Вскоре Филипп увидел, что брови ее задрожали, и он услышал легкий, едва заметный вздох. За ним последовал второй, третий …. И на его глазах девушка начала оживать. Боясь, что это может быть временным явлением и надо что-то делать, чтобы закрепить этот успех. Он повернул назад и помчался, чуть не сбив какого-то доктора, ворвался в операционную.

– Ты что? – заорал тот.

– Она жива, жива! – закричал Филипп, показывая на девушку.

– Не может быть! – воскликнул главный, но попросил посторониться одному из докторов, загородившего каталку, чтобы взглянуть на девушку.

Не поверив глазам, он прислонил ухо к ее груди и услышал биение сердца.

– Ты? – подняв голову, спросил он, глядя на Филиппа.

– Я, – еле слышно ответил тот.

– Друзья, – выпрямившись, произнес Константин, – перед нами, поверьте мне, будущее светило! Спасибо! – и он потряс Филиппу руку. – А нам надо сбавить торопливый темп и лучше осматривать поступающих.

Но тут вмешался Филипп:

– А мне ее куда? – обратился он к старшему врачу.

– Кати ее в реанимацию. Это будет не лишним, – ответил тот.

– А где она? – вновь спрашивает Филипп.

– Доктор Ильин, помогите. – принимая привезенного пациента, проговорил Константин.

– Опять доктор Ильин, – пробурчал он.

Выйдя в коридор, Ильин сказал:

– Кати направо, четвертая дверь.

И опять на них наткнулся возвращающийся заместитель главного врача.

– Что толчетесь? – спросил он.

– Да оживилась, – ответил Ильин.

– Да! – только произнес тот и пошел дальше.

В это время в коридоре раздался шум. Целой толпой, прорвав стражу, в больницу ввалились какие-то люди. Как оказалось, это был Борис Натанович Сухаревич, с женой, в сопровождении охранников. Сухоревича Москва знала. Это был известный миллиардер, владелец земель, заводов, пароходов.

– Где, где моя дочь – взревел он, увидев стоявшего врача.

Ильин узнал непрошенного посетителя. Отказать ему было невозможно. Ни один миллион жертвовал Борис Натанович этой больнице, поддерживал ее в тяжелые дни испытаний.

– Борис Натанович, мы тут не проверяем документы. Да и не наше это дело. Вы считаете, что она у нас? – спросил не успевший вернуться Ильин.

– А где ей быть? Ведь к вам везут всех пострадавших.

– Но откуда вы узнали?

– Из милиции мне позвонили. Там, на месте происшествия, нашли ее сумочку с документами. И надо же! Первый раз в жизни с подругами спустилась в метро, чтобы попасть в такой переплет. О, Господи! Спаси и помилуй мою единственную дочь!

– Да, мы только что спасли жизнь какой-то девушки. Вон, – он показал рукой, – догоните того парня, он везет ее в реанимацию, посмотрите.

Отец ринулся догонять парня.

– Стой! – услышал Филипп повелительный голос.

Филипп оглянулся.

– Вы меня? Но мне надо срочно в реанимацию.

– Подожди!

Подскочив к изголовью и узнав дочь, он упал на колени, прижав руки к груди:

– Иланочка, милая! Ты жива! Жива! Слава те, Господи! Жива!

Он поднялся и хотел было обнять ее. Но преградил эту попытку Филипп.

– Простите. Но ей срочно надо в реанимацию. Сейчас врачи вашей дочери сделают необходимые уколы, поставят капельницу.

– Хорошо! Бога ради! Везите!

Подбежавшую жену и охрану Борис Натанович встретил радостными словами:

– Она жива!

Они крадучись последовали за Филиппом, который вскоре исчез за дверью реанимации.

У вернувшегося в операционную Ильина, Константин, не отрываясь от дела, спросил:

– Что за шум был в коридоре?

– Да ты знаешь, Костя, оказывается, мы спасли дочь самого Бориса Натановича Сухаревича.

– Не мы, а Филипп. Мы же чуть ее не угробили, – проговорил Костя.

Скрипнула дверь, и в операционную ввезли очередного пострадавшего.

– Осмотри, – послышался голос Кости.

Ильин понял, что тот обратился к нему.

Но любое начало имеет конец. Был конец и по взрывному происшествию. Даже не верится, что только что в этой операционной стоял «дым коромыслом» и … тишина, но не радостная, какая-то гнетущая, словно кого-то потеряли.

– Ну что, коллеги, – Константин Решетов оглядел своих помощников, – на сегодня все?!

– Все! – с радостным неверием ответили они.

– А где наш главный герой? – спросил Решетов.

«Главный герой» расположился в углу, подставив под сидение палаточную урну.

– Да … вон … в углу, – подсказал кто-то из присутствующих.

Константин посмотрел на Филиппа.

– Я тебя что-то никогда не видел. Новенький?

Филипп кивнул головой.

– И кем?

Тот только пожал плечами.

– Так, – произнес Решетов, – по морде, извини, молодой, по делам – знаток. Так, кто ты?

– Я – студент первого курса. До этого лет пять подрабатывал в больнице.

– Интересно! Ничего не кончал?

– Нет. Так смотрю, как другие делают.

– А хорошо высмотрел. Хочешь, я тебя возьму к себе. сюда подработку. Понимаю студент. Есть время бежишь сюда. Согласен?

– Согласен!

– Я переговорю с Певной, чтобы она тебе угол определила.

Что Певня – это Людмила Александровна, Филипп не знал.

На другой день Людмила Александровна, выбрав время, зашла к Решетову просить

его за Филиппа. Тот рассмеялся и все про него рассказал Людмиле Александровне.

– Он спас дочь Сухаревича? – переспросила она Константина, но без удивления, услышав про этот случай.

– Мы не определили, а он определил, что она жива. А так бы ходили ее родители каждый день на могилу. И ты понимаешь, девица никогда не была в метро. Первый раз с девчонками, они сманили ее, и попасть под взрыв. Вот как бывает.

– Ладно, – вздохнула Певня, – вы уж его не обижайте.

– Ээ, Александровна, думаю, такого обидеть трудновато.

– Ладно. Все хорошо, что хорошо кончается. Дается, он будет наш «сын полка», – и засмеялась.

А через пару дней после того, когда Склиф перестал принимать пострадавших и вздохнул с облегчением, в приемной главврача раздался звонок. Секретарша подняла трубку:

– Да!

– Звонят вам из офиса господина Бориса Натановича.

– Слушаю! – секретарша вся подтянулась.

– Борис Натанович хотел бы отблагодарить врача, спавшего жизнь его дочери. Он хотел бы знать, когда это можно сделать.

– Сейчас Михаила Абрамовича на месте нет, когда он вернется, я узнаю у него и сообщу вам.

– Хорошо. Мы будем ждать.

Секретарша не успела положить трубку, как вошел Михаил Абрамович.

– Ах, – вздохнула секретарша, – звонили от Бориса Абрамовича.

– И что хотели? – спросил он, держась за ручку двери своего кабинета.

– Да, Борис Натанович хочет