После того, как Семенов аккуратно выщипал несколько пучков травы прямо перед собой, расчистив сектор обстрела, оставалось только ждать. Место он выбрал лучшее из возможных: ровный кустарничек, в котором он залег, не давал возможности сразу отметить ближайший ориентир, значит, стрелять по нему будут вразнобой, каждый сам по себе, а это куда лучше, чем пальба залпом по команде унтера или кто там у них старший. Прогалина просеки давала возможность начать огонь метров с четырехсот, что для пулемета было в самый раз, а вот винтовкам или, тем более, немецким автоматам нечего было делать на таком расстоянии.
Поляна, на краю которой устроился Семенов, не дала бы незаметно вылезти сбоку, то есть, в общем, место было хорошим. Теперь только ждать. Спокойно, привычно. Собака лаяла редко, нетерпеливо и давала таким образом прикидывать, где сейчас прут преследователи. По лаю получалось – отсюда еще километра два, минут пятнадцать – двадцать точно есть.
Конечно, с Лёхой на пару было бы веселее, но что случилось, то случилось. Семенов остался один и точно знал: рассчитывать больше не на кого, только на себя самого. Угрызения совести Семенова не мучили: что вышло – то вышло, а такое дело, как война, любое чувство вины притупляет, некогда тут переживать по поводу того, что остался один. Вот избавляться от хвоста надо было, по возможности – самому не сдохнуть и тех, кто сейчас поспешал по лесу, уходя от наседавшей погони и уволакивая носилки с раненым, прикрыть достойно.
Да и все равно Лёха городской, суетливый, ждать спокойно и неподвижно не смог бы – вон как его от комаров местных крючило. Не, толку бы не было от Лёхи в засаде. Семенов тихо сдул с носа особенно наглое насекомое, еще раз прикинул, как и куда будет отходить. Вроде все в порядке: есть и куда, и как. Только вот преследователи идут как по нитке, собачонка у них грамотная, и даже высыпанным табаком (ох, как жалко сыпать было, до слез и щипания в носу – последний ведь) не то что остановить, а даже задержать ее не вышло. Пропал табак зря. Значит, собачку с поводырем надо первой к Духонину в штаб пускать, как говаривал папаша Семенова.
Вот еще бы знать, сколько там немцев будет, с собакой-то в компании. Верно, с десяток, не меньше. Значит, надо их частью хотя бы окалечить, чтобы вместо погони пришлось бы уцелевшим своих раненых обратно волочь. И это все, конечно, верно и правильно, и даже машина подходящая есть для этого – трофейный тяжеленный черный ручной пулемет с воткнутым сверху плоским коробчатым магазином и громким названием «Хателлераульт Мле», как не без труда прочел надпись на нем самый грамотный среди окруженцев.
Только беда в том, что в вставленном магазине 25 патронов, да во втором – еще 8. И все, больше нету, и патроны такие заковыристые, что ничего из бывшего у окруженцев в наличии совсем не подходило – ни немецкие патроны, ни наши. Вот, значит, на все про все получалось 33 патрона. Очень негусто, можно прямо сказать. Потому надо перед тем, как что-то сделать – не семь раз отмерить, а поболе – раз с десяток. Ведь без патронов этот злобного вида пулемет, сторожко стоящий на сошках, становился вычурным куском железа, бесполезным в хозяйстве. А на тяжеленный парабеллум, которым Семенов так удачно разжился, рассчитывать было и совсем глупо – с теми тремя патронами, что в нем были, только застрелиться можно. Не боле.
Если бы не приближающееся редкое взлаивание – совсем бы картинка была хороша: кустики давали тенек, солнце не пекло, и поляна была замечательная. Покос бы тут был в самый раз, коровы такую траву любят, и сено получается стоящее. Тут Семенов одернул себя – расслабляться было не время. Мало ли что – может, эти гансы – ребята сообразительные и выпустили боковые дозоры вперед, чтоб собаку прикрыть. Сам Семенов так и сделал бы, если б гнался за кем.
Потому он и слушал, и смотрел, как мог, внимательнее. Просека тут проходила по невысокому холму, и Семенов при отходе постарался пройти так, чтобы преследователи, идя по его следу, хорошо и удобно встали бы под очередь.
Когда вдали на взгорбке просеки показались темные малюсенькие фигурки, Семенов с облегчением вздохнул. Впереди поспешали четыре фигурки, одна явно на четырех ногах, черноватая какая-то – та самая собаченция. Когда они приблизились, с отрывом метров в сто за ними гуськом стали показываться еще фигурки, разномастные какие-то.
Собаку уже можно было разглядеть: черно-коричневая, узкомордая. Семенов видал такую у НКВДшника одного в соседнем райотделе милиции. Порода еще называлась странно: доберман-пинчер. А пес был злющий, ничего доброго, его хозяин все время на поводке водил. Хозяин-то был ничего, следователем работал и очень любил рассказывать про своего пса всякие анекдоты. Юмора этого Семенов не понимал, потому, наверное, и запомнил дурацкие анекдоты накрепко и никак из головы эту ерунду было не вытряхнуть. Вот и сейчас, поглядывая на собаку, идущую уверенно по его следу, совершенно неуместно вспомнилось, как встречаются во дворе два пса, и один горделиво представляется: «Я – доберман-пинчер!» А другой пристыженно признается: «А я – просто пописать…»
Мысленно Семенов плюнул и присмотрелся повнимательнее к целям – сейчас вся эта публика была для него не более чем мишенями. Впереди шла собака – носом в землю, почти скрываясь в густой траве; следом поспешал странновато одетый вожатый: что-то в его форме было не так, хотя явно же немецкая. Но цвет непривычен. Не видел такого раньше. Тут же – явно охраняя поводыря с собакой, шли уступом еще двое. И один из них крайне не понравился Семенову. Другой-то так, долговязый фундель городской, ясно видно, а вот этот кряжистый мужичок в кепи с длинным козырьком двигался неприятно – мягко, быстро и уверенно. Не особо и глядя под ноги. Но не запинаясь при этом. Словно по паркету скользил – видел Семенов на экскурсии во дворце, какая гладкая вещь этот паркет.
И цепко мужичок в кепи оглядывался по сторонам – это тоже не понравилось Семенову. Опытный гад, матерый, наплачешься с таким. Хваткий сукин сын. Вот те, что уже вытянулись вереницей и спускаются по склону гуськом – те отличная групповая мишень, и сейчас будут аккурат на дистанции 400 метров – как только можно будет различить шагающие ноги, так значит, можно стрелять. Грех по такой куче идиотов не отстреляться!
Приклад у Хателлераульта Мле был не очень удобен, но теперь Семенов крепко вжал его в плечо, приладился, старательно прицелился, еще раз попробовал пальцами спусковые крючки, чтобы не ошибиться. В пулемете этом дурацком было их два, как на охотничьих двустволках, только первый давал одиночную стрельбу, а второй – автоматическую.
Вот на втором, заднем, сейчас палец и устроился поудобнее. Вздох, выверка прицела и, сказав мысленно по привычке: «Господи благослови!», Семенов потянул спуск, выдав длинную очередь на полмагазина. Приклад заколотил в плечо, но Семенов был к этому готов, и все прошло как при стрельбе с «дегтяря», тем более что на этом Хателлераульте Мле была удобная пистолетная рукоятка, помогавшая гасить отдачу.
Холодком секанула мысль, что промазал, но тут же накатила радость – даже не глядя на рассыпавшихся по взгорке преследователей, только по дикому визгу ясно: зацепил. Да еще хорошо зацепил – то ли в живот, то ли в таз. Так сержант Парамонов выл, когда ему попала очередь в низ живота. Значит, и этот раненый теперь не вояка, а если его приятели не последняя сволочь – тянуть его придется четверым, самое малое. Но, похоже, не одного удалось зацепить – по тому, как они там кинулись в траву, видно было, что не одного. Явно была видна еще фигурка, оставшаяся стоять, хотя все залегли, а потом косо завалившаяся, как срубленное дерево.
На всякий случай Семенов добавил туда еще пару коротких очередей и переключил все внимание на группку с собакой. Сама собака от выстрелов заплясала на дыбках, ее вожатый растерянно стоял столбом, а рядом с ним, встав на колено, принялся стрелять горожанин. А вот коренастый мужичок исчез, и это больше всего Семенову не понравилось. Пора было сматываться. Перекинул палец на передний спуск и с третьего выстрела свалил собаковода, так и стоявшего нелепым столбиком, на прыгающую собаку потратил еще четыре, в ответ получил с десяток свистнувших по кустам пуль из винтовок, потом кто-то умный затеял лупить со взгорка из автомата – ага, на такой дистанции он бы и в амбар не попал. Стрельба разгоралась, но рядом в опасной близости ширкнула только одна пулька.
Значит, не поняли, откуда лупил, наобум святых пуляют, обормоты. Отполз в сторону, прислушиваясь напряженно, потом, пригнувшись, метнулся в лес, опять залег. Отщелкнул практически пустой магазин, глянул мельком – три латунных патрона еще оставались… Не глядя – все-таки насобачился уже, не зря тренировался – выщелкнул оставшиеся патроны, сунул пустой магазин за ремешок и так же наощупь впихнул патроны во второй магазин. Не получилось сразу примкнуть магазин, пришлось отвести взгляд на секунду, а когда поднял глаза – вздрогнул: коренастый в кепи, бесшумно возникший совсем рядом, саженях в десяти, отреагировал на тихий щелчок вставшего на место магазина моментально.
Он тут же выстрелил из винтовки, не целясь, и Семенову ожгло левое ухо, а потом сместился рывком в сторону и залег за земляным холмиком. Лязгнул затвор немецкой винтовки, но и Семенов был не пальцем делан, потому как сразу вдул в холмик очередь, так что комья земли полетели, и дернул вбок, влево: толковал еще на срочке сержант, что стрелку вправо винтовку поворачивать неудобнее, чем влево, и Семенов это накрепко запомнил. Еще не видя врага, он добавил до донца магазина туда, где мужик коренастый залег, сместился еще в сторону, бросив бесполезный уже пулемет и дергая из кобуры тяжелый парабеллум, но то, как странно дрыгал ногами лежащий немец, успокоило. Не повезло гансу – маловат был бугорок и не защитил от пуль, пробили они слой земли и достали лежащего. Времени у Семенова уже не было вовсе, но тикать просто так не хотелось.
Потому, перевернув еще шевелящегося, хрипящего и булькающего немца на спину, Семенов шустро расщелкнул тускло-серую пряжку «Готт мит унс» и рывком сдернул с лежащего всю сбрую с наплечными ремнями и навешенными разными штуковинами. Подхватил винтовку – странно коротенькую, легонькую после пулемета, закрыл открытый затвор, загнав медный патрон в ствол, и почувствовал себя куда лучше – снова с оружием. Что-то горячее текло по шее, саднило ухо, тронул рукой – мокро и липко, ухо какое-то неправильное стало, и больно. Вот незадача, так не ко времени, а перевязываться и нечем, и некогда! Но так бежать, роняя капли крови, совсем не умно.
Суетливо осмотрелся, потом дернул с шеи немца шелковый платочек (пионер, мля!), подхватил валявшееся кверху донцем кепи, прижал платочек в пораненному уху и придавил все это кепкой – чуток маловата, зато теперь кровь капать точно не будет. Прислушался: стрельба усилилась. Но щелчков пуль рядом не было. Быстро подобрал валяющийся пулемет и спешно, но сторожко двинул прочь от поля сражения. Черт их знает – может, таких спецов, как коренастый, у них несколько, глупо погибать вот так. Свою задачу Семенов уверенно посчитал выполненной: собаку он искалечил, а может и убил, самое малое трое раненых у гансов, все тяжелые, так что преследовать им теперь некем. А лес большой, ищи-свищи. По дороге остановился на несколько секунд, пихнув в груду валежника отслуживший свое Хателлераульт Мле и испытав короткую жалость, что приходится бросать неплохо поработавшее сегодня оружие.
Для Семенова теперь, после удачного дела, это было уже существо с душой, а не просто тупая железяка. Но без патронов таскать его было бесполезно, разве что место запомнить – вдруг придется вернуться. Накинул немецкую сбрую, приладил поудобнее, вытянул тяжелую алюминиевую флягу, свинтил крышку, понюхал, потом приложился.
Нет, не ошибся: опытным воякой был подстреленный ганс – подкисленная водичка была во фляжке, самое то было глотнуть пересохшим ртом. Послушал лес, все еще слышную нелепую и бесполезную пальбу и двинул дальше, периодически путая следы, по дороге внимательно поглядывая по сторонам и проверив, сколько патронов в винтовке. Оказалось – четыре. Сносно, тем паче в подсумках оказалось еще с десяток обойм.