Наоборот
Антон Олейников
Юншэн рисует. В подполе тесно, а крошки света едва просачиваются между рассохшихся половиц. Хочется забиться в угол и заплакать. И конфету. Но для конфеты ещё рано, а отец говорит, что страх не должен побеждать, поэтому Юншэн дрожит и рисует монстра.
У монстров синие шуршащие ботинки, штаны того же цвета и длинный белый плащ. Отец называет их врачами. На самом деле Бо ему не отец. Бо думает, что Юншэн забыл, но он помнит, как врачи забрали его первых родителей. Юншэн тогда оказался совсем один в самом логове монстров. Он долго плакал, потом уснул, а проснулся уже в доме Бо. Так новый отец спас его в первый раз.
Юншэн потерял красный карандаш, и руки врача он рисует оранжевым, а потом закрашивает розовым. У его врача длинные острые когти. Если честно, когти он никогда не видел, но у монстров они должны быть. В доказательство Юншэн трогает шрам у себя на боку – чем ещё можно такой оставить?
У Юншэна есть ещё шрамы. На боку и животе – старые, уже не болят, но тот, что посередине груди, совсем свежий – всё время жжёт и чешется.
Сейчас бы конфету…
Юншэн вытирает дурацкую слезу и рисует монстру глаза: два чёрных и ещё один – светящийся – на лбу. Такой есть не у всех врачей, а только у самых главных. Юншэн почти не помнит их лиц, будто видел во сне, но ни рта, ни носа у них нет, а только глаза и этот свет…
Юншэн дважды попадал к врачам, а потом долго лежал в их логове, и ему было очень плохо. Он молился, чтобы отец поскорее нашёл его и спас, и отец спасал. В третий раз Бо успел ещё до того, как врачи навредили Юншэну, и тому не пришлось лежать в их логове. Только грудь теперь болит.
Половицы скрипят прямо над головой, и свет пропадает. Юншэн забывает, как дышать.
Бо говорит, врачи не сами находят своих жертв, за них это делают легавые. Наверное, раньше легавые приходили ночью, потому что Юншэн их не видел, но сегодня они явились посреди дня, и пришлось прятаться. Легавые не слишком умные, но могут тебя учуять или услышать. Юншэн может не двигаться и не дышать, но как ему не пахнуть?
Горло сводит судорогой, грудь горит огнём, слёзы растекаются липкими дорожками по лицу, капают на тетрадь, портят рисунок. Юншэн не хочет к врачам…
Свет возвращается, скрип половиц уходит всё дальше, хлопает дверь. Снова можно дышать.
Бо открывает подпол и зовёт Юншэна. Потом берёт его на руки, вытирает слёзы.
– Ну-ну, перестань. Всё хорошо, тебя никто не заберёт. Вот, держи.
Бо протягивает конфету – жёлтую, со звёздочкой.
– Можно?
– Конечно! Ты молодец! Отлично прятался.
Юншэн спешит проглотить конфету.
– Они больше не придут?
– Кто, легавые? Конечно, придут. Врачам очень нужно твоё сердечко.
– Моё… – Юншэн трогает шрам на груди. – Сердечко… Зачем?
– Ну, у одного маленького… врача оно больное. Четвертинка сердца работает неправильно, поэтому он хочет забрать твоё. И, если заберёт, даже я не смогу тебя спасти, понимаешь?
Юншэн не понимает. Ему нужно верить, что отец всегда придёт на помощь.
– Но ты ведь уже спасал…
– Это только потому, что твоё сердце приглянулось ещё одному и он предложил больше.
– Чего больше?
Бо хмурится. Ему не нравится вопрос, а Юншэн не понимает почему. Но он не хочет, чтобы отец сердился, ведь больше у него никого нет.
– Не придирайся, малыш. Понравилась конфета?
Юншэн кивает. Страх прошёл, плакать больше не хочется. Даже шрам уже не болит.
– Тогда беги, поиграй. Пока там торгуются, неделька у тебя есть.
И Юншэн бежит. Он счастлив.