Сырую мрачную башню замка Кардоу, заваленную сломанной мебелью и разным хламом, прислуга уже давно обходила стороной. Северная же башня, смотревшая через залив на Уэльс, – совсем другое дело. На ее верхнем этаже даже сохранилось кое-какое ценное имущество Кардоу – возможно, потому, что слуги и жители деревни верили, что в замке обитают привидения.
Заключавшиеся в Кардоу браки имели обыкновение заканчиваться трагически. Так, в начале XVII века жена третьего графа бросилась из окна пятого этажа и разбилась. С тех пор немало слуг, которые с вытаращенными глазами нетвердой походкой поднимались на холм после вечера, проведенного в «Королевской гавани», видели призрак леди Уолрейфен, прогуливавшейся по парапету.
Осторожно открыв дверь, Обри высоко подняла фонарь и осветила чердак. Свет отразился от огромной круглой каменной рамы и немного ярче – от зеркального окна, вставленного в нее, но призраков видно не было.
– О-о боже! – прошептала Бетси, когда пламя неровно задрожало. – Как вы думаете, здесь есть летучие мыши, миссис Монтфорд?
– Ничего удивительного, если не только летучие, но и обычные мыши и пауки.
– Но самое страшное – летучие мыши, мэм!.. – дрожащим голосом проговорила Бетси. – Говорят, они высасывают из человека кровь.
– Ничего подобного: летучие мыши не пьют кровь, – храбро объявила Обри, хотя таковой себя не чувствовала и уже начала жалеть, что не осталась внизу, где им ничто не угрожало. – Мне нужны эти портреты, если они здесь, наверху, Бетси. Сколько их, вы сказали?
– Полагаю, не меньше полудюжины, мэм, – ответила служанка, отодвинув прочь старую детскую коляску и спугнув этим в темноте мышь, отчего та запищала. – Но мы их не унесем: они все очень большие.
Веником, который принесла с собой, Обри смахнула завесу паутины, и словно по волшебству появился огромный портрет – по высоте больше ее роста.
– Святые небеса! Не хотите взглянуть? – шепотом обратилась она к Бетси.
– О, благодарю! – тоже прошептала та. – Думаете, это та, что бросилась из окна?
Нет, это была другая леди: в свободном платье, какие носили всего каких-нибудь сто лет назад.
– Скорее всего, это прабабушка майора. – Обри повесила фонарь на гвоздь, торчавший из каменной кладки. – Помогите мне отодвинуть его в сторону.
Они вдвоем с трудом отодвинули портрет, а за ним оказался другой, еще больше и величественнее, но время его создания, к сожалению, определить не удавалось, так как молодая леди, изображенная на нем, была в маскарадном костюме – в греческой тоге и с венком на голове.
– Вот эту я знаю, – уверенно сказала Бетси. – Это ее сиятельство, которая прыгнула с галереи и сломала себе шею. Портрет висел в холле, когда я нанялась сюда посудомойкой.
– Прыгнула? – ужаснулась Обри.
– Ну, кто что говорит, – пожала плечами Бетси, – то ли прыгнула, то ли упала. Это мать нынешнего лорда – он тогда был еще подростком. С ним творилось что-то ужасное, и все эти разговоры о самоубийстве… А церковь подняла страшный шум, так что старому лорду пришлось, чтобы успокоить святош, построить новый дом для приходского священника.
– Какой кошмар!
– На этой семье лежит черная печать. Люди говорят, замок Кардоу проклят, и ни одна молодая жена никогда не будет здесь счастлива.
– Что ж, несчастная леди должна вернуться к своему прежнему сиянию в холле, – судорожно вздохнув, сказала Обри. – Давайте отодвинем портрет, чтобы лакеи унесли его отсюда.
– А что, мэм, если его сиятельство не захочет, чтобы эти картины снова повесили? – явно не желая перенапрягаться, проворчала Бетси. – Ведь кто-то же отнес их сюда зачем-то. Кроме того, эти голубые с золотом гобелены лет сто провисели в большом зале.
– А что, кто-то сказал, что не желает их видеть? – с некоторым раздражением вскинув брови, спросила Обри.
– Мне кажется, я от кого-то слышала, мэм, но не припомню, от кого именно, – пожала плечами Бетси, отряхивая руки от пыли.
– Пусть так, но эти гобелены в ужасном состоянии: их все равно нужно привести в порядок, – настаивала на своем Обри. – Не можем же мы смотреть на голые каменные стены.
Бетси это, по-видимому, не очень волновало, но внезапно, когда они отодвинули в сторону картину, ее лицо осветилось радостью. В глубине прятался еще один портрет, на котором была изображена юная леди с почти такими же рыжими волосами, как у миссис Монтфорд.
– О-о, мэм, взгляните! Это последняя леди Уолрейфен!
Обри взглянула на портрет, и у нее от удивления отвисла челюсть. Это был совершенно современный портрет хорошенькой женщины с круглым лицом и изумительными голубыми глазами, которые, казалось, смеялись, глядя на художника. Дама была пышнотелой, если не сказать полной, в вышедшем из моды платье с высокой талией.
– Хм, не представляла себе… – почему-то чувствуя непонятное замешательство, заговорила Обри. – Я хочу сказать, никто никогда не говорил, что его сиятельство женат… или был женат.
– Нет, мэм, не нынешний лорд Уолрейфен, – рассмеялась Бетси. – Это его бывшая мачеха, леди Сесилия Маркем-Сандс. Портрет написан в Лондоне незадолго до того, как они обвенчались со старшим братом майора Лоримера.
– Святые небеса! Сколько же лет ему было? – изумилась Обри.
– О, вероятно, пятьдесят, – прищурившись, ответила Бетси. – Но она, видимо, была по-настоящему влюблена в него. Брак был удачным: она оказалась единственной леди Уолрейфен, которая не умерла в Кардоу.
– А г-где она умерла?
– О боже, мэм, она жива и здорова! – расхохоталась Бетси. – Она была замужем недолго: граф умер вроде бы вскоре после свадьбы, – а потом вышла замуж во второй раз и стала леди Делакорт. Теперь вроде бы занимается благотворительностью: устраивает балы и тому подобные светские развлечения, сборы от которых идут беднякам.
За те два года, что она прожила в Кардоу, Обри ничего подобного не слышала, и определенно эта леди не оставила в доме никаких следов своего пребывания.
– У них… у них не было детей?
– Я не думаю, что это было возможно, – после некоторого колебания, понизив голос, сообщила Бетси. – Вы помните Мэдди, которая работала здесь старшей прачкой? Она говорила, что старый лорд не пропускал ни одной юбки. Однажды, перед тем как снова жениться, он зажал Мэдди в прачечной, но у него ничего не получилось… если вы понимаете, о чем я.
– Попридержите язык, Бетси! – прикрикнула Обри, чувствуя, как лицо ее заливает краска.
– Во всяком случае, – лишь на мгновение опустив голову, добавила Бетси, – эта леди Уолрейфен приезжала сюда всего раза три-четыре. Но, мэм, она была само очарование, причем ничего из себя не строила, если вы понимаете, что я имею в виду. Однажды на Рождество она привезла нам всем подарки и помогла миссис Дженкс собрать корзины с угощением для арендаторов. А вот старый граф мало интересовался Кардоу.
– И его сын, очевидно, тоже, – заметила Обри, все еще сердитая на лорда Уолрейфена за то, что игнорировал ее письма о разрушающемся замке.
– Давайте отнесем его вниз, мэм. – Бетси просительно посмотрела на Обри. – Леди такая красивая! А кроме того, портрет раньше висел в большом зале, над южным камином. А тот большой старый щит с отвратительной вороной можно перевесить в галерею.
– Думаю, это ворон, а не ворона, – мягко поправила девушку Обри. – И могу сказать, что не вижу ничего плохого в том…
Страшный грохот не дал ей закончить фразу. Раздался низкий нечеловеческий вой, как будто у них под ногами разверзлась твердь земная, плиты пола задрожали, пламя фонаря дико заплясало. Боже правый! Что это – землетрясение? Лавина? В Сомерсете?
Снизу раздавались крики:
– Бегите! Спасайтесь! Скорее!
Бетси вопила так, что можно было оглохнуть. Внезапно Обри все поняла, и уже в следующее мгновение стремглав неслась сквозь темноту, позабыв о привидениях и фонарях. На лестничной площадке она вслепую ухватилась за веревочный поручень, изо всех сил стараясь удержаться и не полететь кувырком, пока ноги несли ее вниз по полукруглым крутым ступенькам.
– О Иисус, Мария и Иосиф! – молилась Бетси, следуя за ней. – Должно быть, кто-то умер!
Сдерживая крик, Обри продолжала бежать; через два пролета перед ней оказалась толстая дубовая дверь, ведущая на подвесную галерею, и Обри в отчаянии схватилась за засов.
– О господи, господи! – бубнила Бетси, пытаясь ей помочь.
Вой затих, слышался лишь плач ребенка и крик кого-то из лакеев. Ржавый засов поддался, прищемив Обри большой палец, и, оказавшись снаружи, она, позабыв обо всем, устремилась вдоль ограждения и увидела груду камней, рассыпавшихся по крепостной стене, и покачивающуюся половину западной башни, похожую на кровавую рану, – разрушение уничтожило тридцать футов парапета. Через двор бежали мужчины, и Обри с Бетси тоже побежали.
– Назад, миссис Монтфорд, назад! – закричал Певзнер, когда они как раз достигли разрушенного парапета. – Она вся сейчас рухнет!
Как раз в этот момент Обри заглянула за край ограждения и от ужаса прижала ладонь ко рту, увидев среди обломков, усыпавших цветник, клочок белой ткани, разбросанные школьные учебники и маленькую ручонку. Из горла вырвался жуткий вопль.
– Айан!
Обри почувствовала, как кто-то обхватил ее за талию и тянет назад от края, и на мгновение замерла, потом, инстинктивно оттолкнув Бетси – это она попыталась удержать ее, – побежала обратно к северной башне с единственной мыслью: «Скорее вниз, там Айан!..»
Что было потом, Обри помнила плохо, но каким-то образом они сумели пробежать по стене и спуститься в парк. Обри помнила, как бежала к цветнику, как хлестали по лицу ветви деревьев, как потом в слезах стояла на коленях у камней, а два садовника, которые оказались там раньше, разбирали завал.
Певзнер охрип от крика, призывая их уходить: остатки башни могли в любое мгновение обвалиться, но Обри не обращала на него внимания. Садовники продолжали отодвигать камни, наконец, добрались до маленького тельца, и Дженкс, просунув руку под грудь ребенка, воскликнул:
– Он дышит!
Когда мальчика извлекли из-под обломков, второй садовник схватил Обри за руку и крикнул:
– Скорее! Здесь опасно.
Как раз в этот момент с парапета скатился очередной огромный камень, но из страха за Айана Обри не могла пошевелиться, и Бетси оттолкнула ее в сторону, хлопнув по спине. В ту же секунду опять раздался гул: обломки камней, бревна и доски – все, что оставалось от западной башни, обрушилось за ними. Айана отнесли в дом, и Бетси отправила мальчика-посыльного за доктором Креншоу.
Мальчика положили на кровать, и, чуть приоткрыв глаза, он едва слышно прошептал:
– Мама, майор… гулял, потом посыпались камни.
Обри заплакала и нежно приложила руку к чумазому личику ребенка, успокаивая. Стоявший по другую сторону узкой кровати Дженкс, старший садовник, поймал ее встревоженный взгляд и покачал головой.
– Нет-нет, он мертвецки пьян, но жив. Фелпс успел оттащить его. Майор если и пострадал, то так, пара синяков.
Прикрыв глаза, Обри подумала, что несчастье произошло из-за хозяина поместья, его пренебрежения ко всему и вопиющей безответственности. Как можно быть таким равнодушным! Она привезла сюда Айана в надежде обеспечить ему безопасность, а из-за одного бездушного человека ребенок чуть не погиб!
Открыв глаза, Обри прошептала, глядя на Дженкса:
– Бог свидетель, я этого так не оставлю: на сей раз он ответит за все.
Доктор Креншоу закончил свою работу уже при свечах. У Айана было сломано два ребра и палец, вывихнута левая лодыжка, а на голове обнаружилась такая глубокая рана, что пришлось наложить шесть швов. Обри с трудом воспринимала происходящее, пребывая словно в тумане. Сквозь шум в ушах до нее доносились лишь отдельные слова: «травма», «контузия», «сотрясение»…
По словам садовников, Айан бежал вверх по холму, возвращаясь из деревенской школы, когда увидел Лоримера, который нетвердой походкой шел через парк. Возле западной башни майор то ли споткнулся, то ли из-за того, что был пьян, упал, вниз посыпались камни, сначала всего несколько. Садовники в ужасе увидели, что мальчик оказался как раз на их пути. Слава богу, опорные столбы парапета приняли на себя мощь обвала, но Айан все-таки пострадал.
Когда доктор уложил свои инструменты, а Бетси села возле камина скрутить оставшиеся бинты, Обри взяла ребенка за здоровую ручку и почувствовала, слава богу, теперь тепло. Свечи на ночном столике отбрасывали мрачные тени на лицо доктора, когда он склонился над маленьким пациентом проверить, все ли в порядке, прежде чем уйти.
– Нам повезло, миссис Монтфорд, что треснутые ребра не проткнули легкое, – сказал доктор Креншоу, закрыв кожаный саквояж. – Однако боль весьма ощутимая, дышать глубоко мальчик не сможет, поэтому двигаться ему не следует. Дайте ему настойку опия, чтобы поспал, да и болеть будет меньше.
– А это необходимо?
– Несколько капель вреда не принесут. – Слегка коснувшись руки Обри, доктор обнадеживающе улыбнулся. – Что касается контузии, то она меньше всего беспокоит меня. Другое дело – астма. Как давно ребенок болен?
– С рождения, – ответила Обри. – Но приступов сейчас нет – морской воздух помогает.
– Возможно, с возрастом симптомы исчезнут, – с надеждой сказал Креншоу, – но пока следите за питанием, не забывайте про влажную уборку. Мальчику пока будет трудно есть, поэтому попросите миссис Дженкс приготовить мясной бульон, а больше ничего не давайте. И кормите очень осторожно. На днях я зайду сделать перевязку.
Обри встала, чтобы проводить доктора, а Бетси подошла к спинке кровати:
– Бедный малютка, теперь он пропустит осеннюю ярмарку. Дженкс твердо пообещал взять его с собой, и он так обрадовался.
– А ярмарка через две недели? – Уже взявшись за ручку двери, обернулся Креншоу.
– В следующую субботу, – ответила со вздохом Бетси.
– Ну, бег в мешках я бы не рекомендовал, – с некоторым сожалением улыбнулся Креншоу. – Давайте на некоторое время будем придерживаться строгого постельного режима, а потом, уверен, его тело само подскажет, что ему можно и чего нельзя. Организм молодой, справится.
Бетси усмехнулась, а Обри поблагодарила доктора и проводила до лестницы. С залива опять натянуло тучи, шел дождь, и экипаж Креншоу дожидался прямо у входа.
Лакей бросился открывать ему дверь, и только тогда Обри вспомнила о другом пациенте.
– Подождите, доктор! Скажите, а как там майор?
– Ах, боюсь, как всегда, – плотнее запахнув пальто от сырости, ответил Креншоу. – Если не считать пары синяков, с ним все в порядке, так что навещать его нет смысла. Миссис Дженкс приставила к нему смазливую девицу на ночь.
Значит, майор опять напился до бесчувствия. Теперь это происходило с ним с пугающей регулярностью, и его стычки с Обри давали повод для обсуждения и в замке, и в деревне. Слуги считали, что она сошла с ума, если осмеливается противоречить ему, и все равно она постоянно спорила с ним.
С некоторой грустью она проводила взглядом экипаж доктора, едва различимый во мраке. Ей так хотелось поговорить с доктором, рассказать, каким когда-то был майор Лоример, объяснить, почему она считает, что с ним надо спорить, в то время как остальные его боятся.
Майор был самым близким другом ее отца, бесстрашным воином и прекрасным стратегом. Так случилось, что ее отец вытащил раненого Лоримера с поля боя под Ватерлоо, а сам погиб. Обри не могла смириться с тем, что майор остался в живых, а ее отец – нет, и ее возмущало, что теперь Лоример безрассудно тратил остаток своей жизни, невыносимо было думать, что ее отец впустую пожертвовал собой ради него.
Все ее просьбы прекратить пить были бесполезны, и она начинала бояться, что ничто не остановит Лоримера от медленного самоубийства, а слуги по-прежнему тайком будут смеяться над ее усилиями и строить предположения, почему их благопристойная экономка возится с опустившимся пьяницей, который ее ни во что не ставит и костерит на чем свет стоит.
Когда экипаж Креншоу исчез из виду и привратник стал опускать решетку, металлический скрежет вернул Обри к действительности: она медленно вернулась в дом, убеждая себя прекратить бесполезные попытки заботиться о Лоримере, что она всего лишь экономка.
Прошло десять дней. К счастью, состояние Айана значительно улучшилось. Синяки почти сошли, хромота уменьшилась, признаки астмы, которая долгое время мучила ребенка, особенно в осеннюю пору, вообще исчезли, и таким образом, в день открытия осенней ярмарки Обри все-таки отважилась пустить туда Айана.
Начало дня было теплым и ясным, как любое погожее осеннее утро в Сомерсете, и к половине одиннадцатого солнце уже согревало каменные плиты в нижнем дворе замка. Кухонные служанки упаковывали корзины с продуктами, в замке стояла необычная суета, все были как-то особенно возбуждены, и Обри наблюдала за приготовлениями с некоторым беспокойством.
Помня о характере майора, Обри поднялась, чтобы утихомирить слуг, чья болтовня во дворе замка громким эхом отражалась от каменных стен, и открыла дверь как раз в тот момент, когда из буфетной показались служанки Летти и Ида, которые несли кувшины с сидром. Девушки тревожно переглянулись, присели в реверансе и поспешили было уйти, но Обри, вместо того чтобы отчитать их за смех и излишне громкий разговор, непроизвольно окликнула одну из девушек:
– Летти, постойте!
Обе служанки резко остановились у двери буфетной.
– Да, миссис Монтфорд?
– Отнесите еще один бочонок для эля в пивной погреб. Дженкс вам поможет его наполнить.
Девушки улыбнулись и умчались со своими кувшинами. Посещение осенней ярмарки и пикник на деревенском лугу были для них целым событием. В этот единственный день в году Обри оставалась одна в доме, чему была очень рада. Слуги усердно трудились, чтобы превратить замок Кардоу в приличное место, удобное и комфортное, и ежегодная ярмарка не такая уж большая награда за их нелегкий труд.
А Айан? Ну что ж, ему уже почти восемь: не вечно же Обри нянчиться с ним. Мистер Дженкс, старший садовник, и его жена, повариха, любили его как внука. Мальчику очень нужно в жизни мужское влияние, а кроме того, убеждала себя Обри, он вполне выздоровел, чтобы отправиться на ярмарку, да и доктор был не против.
Когда в коридор упала чья-то тень, Обри подняла голову и увидела мистера Брустера, которого прислали из фирмы «Симпсон и Верней» проследить за сносом развалин западной башни. Молодой человек был при параде и держал в руке шляпу.
– А вы поедете на ярмарку, миссис Монтфорд?
– Нет, мистер Брустер, – улыбнулась ему Обри. – Ведь кто-то же должен остаться в доме.
– Но почему вы? – удивился Брустер. – Такой чудесный день сегодня.
– Надо приготовить кофе для майора, – неуверенно сказала Обри, хотя это и не было причиной: просто она не хотела оставлять замок без присмотра. – И потом, вдруг он позвонит.
– Помилуй бог, миссис Монтфорд! – рассмеялся Брустер. – За ту неделю, что я здесь, этот колокольчик не звякнул ни разу.
– И все же я не могу поехать, – покраснев, повторила Обри, – а вы поезжайте. Знаете, я дала всем работникам выходной, так что никто не растащит ваши камни.
– Очень жаль, мадам. – Брустер с улыбкой водрузил шляпу на голову и, чуть пригнувшись, чтобы не удариться о широкую дубовую притолоку, вышел во двор, где уже загружался экипаж.
Обри, немного приуныв, вернулась в свою гостиную.
К этому молодому человеку она относилась как к равному. В Кардоу они оба считались служащими самого высокого ранга, и остальные обращались с ними иначе, чем, например, с Певзнером, который до приезда Обри управлял распущенным штатом прислуги и допускал фамильярные отношения.
– Мама, я готов, – донесся до Обри тоненький голосок.
Она обернулась и, присев в волнах черного бомбазина, прижала к себе Айана.
– О, какой ты красивый! Будь хорошим мальчиком, слушайся мистера Дженкса и не…
– Я знаю, – перебил ее Айан, – «не переутомляйся».
– Да, милый, именно так: не переутомляйся.
Обри по привычке пригладила мальчику волосы и заглянула в глаза – в такие же, как у ее отца и сестры Мюриел, синие глаза Фаркварсонов, которые она видела на вставленных в рамы старинных портретах, висевших в галерее Крагуэлл-Корта. Строгие, суровые шотландские лица – Обри никогда не думала, что будет скучать по ним, – но теперь ей их очень недоставало. Обри подавила минутную тоску по дому, но Айан все же заметил печаль в ее взгляде:
– Я, правда, чувствую себя хорошо! Честно-честно!
Обри коснулась губами его лба и подумала: «Боже милостивый, он все еще пахнет как младенец». А мальчик, чмокнув ее в щеку, чуть прихрамывая, поспешил на залитый солнцем двор, где мистер Дженкс грузил эль.
Вскоре экипаж со слугами и тележка со всем необходимым для пикника скрылись за воротами, и последний лакей, закрыв их, исчез на дорожке, ведущей в деревню. Обри закрыла двери на засов и отправилась на кухню. Было ровно одиннадцать часов – время подавать майору кофе, и сегодня (Господи, помоги) эта честь достанется ей.
От кухни до комнаты майора, которая находилась на четвертом этаже южной башни, путь был неблизкий, и к тому времени, как добралась до его двери, Обри запыхалась, ноги дрожали. Ей не хотелось входить в клетку льва, но делать нечего – придется! Предварительно постучав, она вошла, поставила поднос у кровати и пересекла комнату, чтобы раздвинуть плотные бархатные шторы.
Тут же из-за полога кровати послышалось недовольное ворчание. Лоримеру не нравился распорядок, на котором настаивала Обри, но тем не менее каждое утро теперь она заставляла его пить кофе с тостами: ему необходимо было есть.
– Доброе утро, майор, – поздоровалась она приветливо. – Ваш кофе. Прошу вас, сядьте и выпейте его, пока горячий.
– Хм, это опять вы? – процедил Лоример сквозь зубы после очередной порции ругани, сопровождаемой икотой и натужным кашлем. – Снова пришли мучить меня?
– К сожалению, сэр, потому что остальные сегодня на осенней ярмарке. Разве вы не помните?
Обри очень надеялась, что он забыл про грубую стычку, которая произошла между ними накануне вечером.
– Да, да, черт бы вас побрал! – прогремел он, здоровой рукой отдергивая в сторону полог кровати. – Я пьяница, а не идиот.
Майор с трудом сел на кровати и с подозрением оглядел Обри. Прошлым вечером он был в стельку пьян и сегодня выглядел не лучшим образом: в ночном белье, с отекшим бледным лицом и огромным животом, хотя все тело высохло до костей. А переругались они из-за того, что он опять не съел ни кусочка за обедом.
– Прошу вас, выпейте кофе и съешьте тост. – Обри сложила руки перед грудью, не собираясь отступать. – Я настаиваю.
– Ах-ах-ах! – закатив глаза, фальцетом жеманно передразнил он Обри. – Миссис Монтфорд, я должен вам напомнить, что в этом доме распоряжаюсь я, а не вы! Я буду есть, черт побери, то, что мне хочется, и, черт побери, когда мне хочется. И смените позу благочестия на что-нибудь более приемлемое для женщины.
– Майор, – опустив руки, строго проговорила Обри, – нельзя столько пить и отказываться есть. Вы совсем не думаете о своем здоровье.
Ее слова были встречены такой отборной бранью, пусть и произнесенной шепотом, что она покраснела до корней волос.
– Майор Лоример, следите за своим языком! – в ярости выкрикнула Обри.
– Следить за языком! Есть эти мерзкие тосты! Боже, до чего скучно жить! – прорычал Лоример возмущенно и смахнул поднос на пол.
Обри едва успела отскочить. Кофейник перевернулся, и по ковру растеклось темно-коричневое пятно; тосты, джем, масло – все превратилось в отвратительное месиво.
– Ах какая неприятность, миссис Монтфорд, – ехидно заметил Лоример. – Пропал мой завтрак.
– Ничего подобного! – огрызнулась Обри и принялась собирать посуду и столовые приборы. – Сейчас я спущусь и приготовлю другой поднос. И на этот раз вам придется есть вареные яйца.
– Терпеть не могу эту дрянь!
– Тем не менее вам придется это съесть. – Обри бросила на него мрачный взгляд и выпалила: – А если вы этого не сделаете, то, клянусь богом, я вылью все ваше виски из погреба в ров и сама приготовлю вам на ужин баранью ногу – уж ее-то вы съедите!
Это была пустая угроза, но ничего лучшего придумать Обри не могла. Подняв поднос и выпрямившись, она увидела, что лицо майора аж побагровело от негодования.
– Вы не посмеете! – рявкнул Лоример. – Вы не прикоснетесь к моему виски, или я, ей-богу, выгоню вас ко всем чертям без рекомендации!
Но ничего подобного он не сделает, и они оба это знали. Он к ней привык, она значительно упростила ему жизнь. Несмотря на отвратительный характер майора, они даже подружились, и Обри могла позволить себе такое, за что любой другой был бы тут же уволен.
– Пожалуйста, сэр, давайте не будем ссориться, – как можно доброжелательнее сказала Обри, коснувшись его руки. – Это очень расстраивает слуг. Вчера вечером они испугались, как бы мы не поубивали друг друга.
– Но ведь сейчас здесь слуг нет, так? – сказал сварливо майор. – Они все ушли в деревню.
– Если вы будете так сквернословить, нас услышат и из деревни, – парировала Обри.
Лоример неожиданно успокоился: перестал ворчать и вытер рот морщинистой рукой, покрытой россыпью пятен, – потом проворчал:
– Ладно, несите эти мерзкие яйца: так и быть, попробую.
– Спасибо, сэр. И еще принесу мягкое масло, как вы любите.
Она собралась уйти, но он неожиданно схватил ее за руку и хрипло спросил:
– Обри, где мальчик?
Уже не в первый раз он назвал ее просто по имени, но каждый раз при этом его взгляд становился каким-то стеклянным и немного смущенным, что было очень странно.
– Прошу прощения, майор, о ком именно вы спрашиваете?
– О мальчике! Твоем мальчике! – ответил раздраженно он. – У нас ведь нет других мальчиков!
– Дженкс взял Айана с собой на ярмарку.
Майор никогда не заговаривал об Айане, поэтому Обри была весьма озадачена.
– А-а. – Майор сжал губы и сразу стал таким же, как обычно. – Да, Айан. Бетси говорила, что он что-то там себе сломал, когда рухнула башня.
– Да, сэр, ребра.
– Хм… – Майор снял ночной колпак и поскреб голову под сальными волосами. – Дайте-ка мне вон то портмоне. Да нет же, черт вас возьми, вот ту деревянную шкатулку на туалетном столе.
Когда Обри нашла наконец то, что нужно, и принесла к кровати, майор, открыв шкатулку, за золотую цепочку вытянул оттуда карманные часы и, положив их ей в руку, сказал грубее, чем обычно:
– Вот, отдайте это мальчику.
Обри в недоумении смотрела на лежавшие у нее на ладони тяжелые, как камень, часы, которые, несомненно, были из чистого золота.
– Но, майор, я не могу…
– Никаких «не могу»! – крикнул Лоример. – Отдайте их мальчику, черт побери!
Некоторое время Обри с состраданием смотрела на него. Белок его здорового глаза пожелтел, нос приобрел форму луковицы, испещренной синеватыми прожилками, кожа лица стала дряблой и болезненно-серой.
– Зачем, сэр?..
– Дженкс сказал, что мальчик пытался оттащить меня в сторону, когда посыпались камни, – буркнул майор, нахмурившись, – хотя в этом и не было необходимости. Он смелый. Эти часы подарил мне твой отец летом, после Тулузы. Мне они ни к чему, а вот мальчонке пригодятся.
– Я не могу взять такую вещь, сэр. Как вы сказали, я всего лишь служанка.
Обри попыталась вернуть часы, но он резко оттолкнул ее руку.
– Разве я отдал их вам? – фыркнул майор. – Это для мальчика. На корпусе этой штуки выгравировано название нашего полка. Я хочу, чтобы он знал, что дед его был героем.
– Хорошо, я возьму их, но при одном условии.
– И что вы надумали на сей раз?
– Вы должны позволить доктору Креншоу осмотреть вас. Ваше здоровье внушает мне опасения. Обещайте, что примете его и выполните все, что он назначит.
На мгновение челюсть майора задрожала, но Обри не могла сказать отчего: то ли от негодования, то ли от слабости.
– Ну что же… – бросил он наконец. – Приведите сюда этого негодяя, если думаете, что от него будет хоть какая-то польза. Завтрашний день меня вполне устроит. Давайте пригласим его к чаю! Быть может, потом мы сыграем с ним в роббер или в пикет. – И запрокинув голову, Лоример расхохотался, словно закудахтал.
Итак, сегодня ей удалось заключить две сделки, к своему удовлетворению подумала Обри, положив часы в карман.
– Благодарю вас, сэр. Сейчас я принесу вам яйцо, а потом отправлю записку Креншоу, – сказала она твердо.
– Непременно, миссис Монтфорд, – произнес он язвительно, и Обри уже взялась за ручку двери, когда голос майора остановил ее: – Погодите, Обри.
– Да, майор?
– Вы и мальчик… Никто не знает, что вы здесь?
– Никто, сэр.
– Отдайте часы мальчику, непременно.
– Да, майор, но чуть позже…
– Ах, позже? Но почему?
– Он еще слишком мал, сэр, чтобы уяснить суть подарка, – выдавила Обри, отводя взгляд в сторону. – Я отдам ему часы в день совершеннолетия, если вы не против.
Лоример что-то пробормотал, кивнув, и Обри восприняла это как согласие.
Уже закрывая за собой дверь, она подумала: «Совершеннолетие Айана. Боже мой, как же еще до этого далеко – и в то же время так близко». Пока шла по пустому коридору, она ощущала, как у нее в кармане тяжело покачиваются часы, и, казалось, слышала их тиканье.