Ему пришлось два часа ждать приговора в больничном коридоре. Позже он подумал, что пара часов – это все равно меньше, чем длилось бы любое судилище. Так что ему, можно сказать, повезло. Несколько раз он вставал и ходил туда-обратно, разминая ноги, читал развешанные на стенах плакаты, не вникая в смысл. В его положении были определенные преимущества – он уже не нуждался в советах врачей.
Поначалу Лазаря раздражал больничный запах. Потом он привык, как привыкал ко всему, и к запаху, и к надутым от сознания собственной важности медсестрам, и к унылому виду за окнами. Он представлял себе минуту, когда придется услышать кое-что важное и окончательное о своей жизни. Прикидывал, сколько раз подобная ситуация использовалась для достижения драматического эффекта, а значит, в конечном итоге для развлечения. Два-три фильма, несколько книг – это только по его личному счету. И черта лысого он научился хоть чему-нибудь или хотя бы почувствовал нечто подобное тому, что испытывал сейчас. Выходит, просто потерял время.
За два часа по коридору прошло немало людей. У некоторых из них почти наверняка был тот же диагноз, что и у Лазаря. Он не имел ни малейшего желания общаться с собратьями по несчастью. Говорят, вычислить помеченных смертью легко, но, может быть, они научились скрывать свои истинные чувства так же хорошо, как здоровые или мнящие себя здоровыми. В любом случае это означало неизбежно фальшивую игру, даже если выглядело «естественно». Однако до определенного момента все продолжали ломать комедию. И он тоже.
Пока он ждал, к нему обратились дважды. В первый раз уборщица, мывшая полы, попросила его пересесть. В другой раз вопрос застал его на пути от стены к стене, и звучал он так:
– Ты меня не узнаешь?
Лазарь медленно обернулся и увидел перед собой женщину средних лет. Дорогой костюм, тонкий парфюм, настоящий жемчуг и слезящиеся глаза. Признаки старения были умело замаскированы макияжем, но химиотерапия сделала свое дело.
С большим трудом он вспомнил бывшую одноклассницу. Понадобилось время, чтобы сопоставить лица, даты, имена – все-таки четверть века прошло. Ему казалось, что сам он внешне изменился не слишком сильно. Все скопившееся за эти годы дерьмо было, как он надеялся, спрятано достаточно глубоко. А тут перед ним возникло живое (пока еще) свидетельство того, что позади не просто большая и лучшая часть жизни, – позади уже почти все. Пожалуй, это было излишне. Вдруг он почувствовал: она могла принести и ему последнюю беду. Или отдать свою.
– Нет, – сказал он. – В первый раз вижу.
Женщина ухмыльнулась, пытаясь вложить в ухмылку сарказм или презрение, но получилась только жалкая гримаска. Ему было все равно. То, что он видел сейчас, и то, что хранилось в памяти, отличалось разительно. Кажется, он даже хотел когда-то – не ее, конечно, – ту девушку. Трудно представить. С некоторых пор желания покинули его, хотя физически он еще не окончательно потерял форму.
Лазарь отвернулся и двинулся дальше размеренным шагом человека, которому некуда спешить. Линолеум мерзко попискивал под ногами. За окнами начинало темнеть и падал дождь. Хороший вечер, чтобы напиться. Наверное, он так и сделает… вне зависимости от того, что скажет ему эскулап. Повод у него уже есть – не важно, какой именно.
Доктор Гринберг выглядел в точности так, как должен выглядеть пресс-секретарь стервы судьбы. Солидный, уверенный в себе, с умным лицом и красивой сединой. Вызывающий доверие. Не бросающий слов на ветер. Знающий себе цену и пару языков в придачу. Правда, с прозвищем ему немного не повезло (хотя – как посмотреть). За глаза его называли Доктор Смерть.
Поскольку сообщать плохие новости было его профессиональной обязанностью, он научился делать это с абсолютно нейтральным видом, словно включал диктофон на воспроизведение. Надо отдать ему должное, столь же отстраненно он сообщал хорошие новости. Правда, такое случалось не часто. Не настолько часто, чтобы привыкнуть.
Поскольку до последней секунды пациент не знал, каков будет результат (или обманывал себя, думая, что не знает), это превращалось в нечто похожее на ритуал предсказания – только вместо безмозглой птички или сомнительной гадалки перед ним находился непогрешимый человекоподобный автомат Доктор Смерть. Говорят, даже азарт какой-то появлялся – впрочем, ненадолго.
Сколько Лазарь себя помнил, ему ни разу и ни в чем не удалось стать счастливым исключением. Завидев доктора Гринберга в конце коридора, он ничего не почувствовал. Вообще ничего. Может быть, слишком долго готовился к худшему. Во всяком случае, частота его пульса в преддверии решающего момента не изменилась ни на один удар.
Доктор прошел в свой кабинет, кивнув в знак приветствия, но даже не подумав извиниться за опоздание. А ведь Лазарь находился в таком положении, когда месяцы не стоят ничего, но минуты стоят дорого. Некоторые поистине бесценны… Он толкнул дверь из толстого матового стекла и сразу направился к стулу для посетителей. Уселся, всем своим видом говоря: давайте поскорее закончим с этим.
Доктор Гринберг прекрасно понял его без слов. Он не стал тянуть резину и жевать сопли. Вытащил из лежавшей на столе небольшой стопки бумаг медицинскую карту, из которой торчало несколько рентгеновских снимков. То, что ему предстояло озвучить, было всесторонне и исчерпывающим образом аргументировано. Он никогда не позволил бы себе ничего другого. Его незапятнанная репутация могла служить гарантией: окончательный диагноз столь же верен, как то, что записано под диктовку Господа Бога.
Выслушав короткое сообщение – информация в чистом виде, лишенная интонационных завитушек, – Лазарь задал только один вопрос:
– Сколько?
Доктор Смерть и тут не изменил своим правилам. Без ложного сочувствия он всегда называл минимальный срок. Лазарь был заранее благодарен ему за тактичность.
– Четыре месяца. Я позвоню директору хосписа.
– Спасибо, но это лишнее, – сказал Лазарь, вставая, и направился к выходу.
Доктор Смерть смотрел ему вслед до тех пор, пока не закрылась дверь и не исчез темный силуэт за матовым стеклом. После этого он снял трубку элегантного аппарата цвета «шампань» и набрал номер, который не имел никакого отношения к хоспису.
Когда произошло соединение, Доктор Смерть, не называя себя, произнес несколько слов.