Юг Тихого Океана.
Побережье Чили,
Вблизи порта Икике.
21 марта 1879 года.
Струя из брезентового рукава, направляемого руками смуглолицего матроса, окатила палубу. Вода расплёскивалась по сторонам прозрачными искрящимися брызгами, но ручейки, стекающие в шпигаты, были мутными, розовые от смытой с тиковых досок крови. Порядок на военном корабле – прежде всего, даже если огромные стволы ещё тёплые от недавних выстрелов, если броня башни и каземата испещрена следами попаданий, а краска, предмет особой заботы всякого боцмана, ободрана осколками и щепками от разбитого вражескими снарядами рангоута. Кровавые лужицы пятнали изуродованную палубу, скапливаясь в трещинах и выщерблинах тиковых досок – там, где по ним прошлись очереди картечницы.
Когда бомба, пущенная с дистанции в полтора кабельтовых из башенного орудия, разнесла один из котлов «Эсмеральды» и перебила всех, находящихся в кочегарках, корвет потерял ход. Правда, попытка ударить тараном перуанцам не удалась, но картечный залп из пары десятидюймовок (бой к тому моменту вёлся уже не на пистолетной – на "ножевой" дистанции) прошёлся по вражеской палубе метлой смерти. Командир корвета, капитан Артуро Пратт, подгоняемый то ли безумной храбростью, то ли осознанием неизбежного конца, перепрыгнул на возвышенный бак монитора, размахивая саблей и револьвером. Увы, команда не поддержала его порыва, и за Праттом последовал только один человек, сержант морской пехоты. Оба храбреца немедленно были застрелены, «Уаскар» же дал задний ход, отошёл на половину кабельтова и снова ринулся на таран. Тогда-то остатки команды несчастной «Эсмеральды» и кинулись в отчаянии на абордаж – и могли бы добиться успеха, если бы не «Гатлинг», встретивший осатаневших после героической, но совершенно бессмысленной гибели Пратта чилийских матросов. Тяжёлые пули прошивали человеческие тела, раскалывали тщательно выскобленные тиковые доски и бессильно отскакивали от броневой палубы. Дюжина человек были сметены в считанные секунды – это их кровь смывали сейчас в шпигаты бурлящие струи воды.
– Поздравляю вас, сеньор адмирал! – голос вахтенного офицера прерывался от восторга. – Это грандиозная победа! Теперь чилийцы сто раз подумают, прежде чем выйти в океан!
Мигель Грау досадливо поморщился – ему отчего-то сделалось неловко за мальчишку. Ещё один такой наивный энтузиаст лежит сейчас с маленькой дыркой посреди лба в судовом лазарете – единственная жертва этого боя.
Впрочем – единственная ли?
– Прислушайтесь, мичман… – он указал сложенной подзорной трубой на зюйдовую сторону горизонта, откуда то и дело доносился глухой гул. – Что скажете?
Юноша с недоумением воззрился на начальство.
– Орудийная канонада, сеньор адмирал. Думаю, это, «Индепенденсия» добивает «Конадонгу».
«Индепенденсия», броненосный фрегат британской постройки под командой капитана первого ранга Хуан Гильермо Мур, сопровождал «Уаскар» в этом рейде. В самом начале боя, когда монитор сцепился с незадачливой «Эсмеральдой», адмирал передал Муру приказ: преследовать второй чилийский корабль, канонерку «Конадонга», пытающуюся уйти, прижимаясь к прибрежному мелководью.
– У наших преимущество в ходе почти в два узла. – продолжал тем временем мичман. – Так что чилийцам от них не…
Адмиральский указующий перст, обтянутый белым шёлком, взлетел к небесам.
– По-вашему, мы слышим главный калибр «Индепенденсии»?
Мичман прислушался – и недоумённо нахмурился.
– Пожалуй, вы правы, сеньор. Для семи дюймов звук несколько… жидковат.
– А я о чём? Чилийская же канонерка несёт семидесятифунтовки, и я готов поклясться мощами Санта-Розы де Лима, что это – их нежный голосок. А теперь спросите себя: почему молчат пушки фрегата?
И, дождавшись, когда лицо сопляка нальётся краской смущения, добавил:
– То-то, мичман. Боюсь, мы выиграли всего лишь первое, и далеко не самое крупное сражение тяжёлой войны. Командуйте штурвальным поворот. Идём на помощь Муру – что-то у меня дурные предчувствия…
– Вижу дымы! – заорал сигнальщик. – Мачты вижу! Два судна на зюйд-зюйд-тень-ост! Дистанция…
Адмирал, не дожидаясь, пока унтер, закончит возиться с микрометром Люжоля, раздвинул свою подзорную трубу – новомодных апризматических биноклей он не признавал. Подкрутил резкость вгляделся и нахмурился. Увиденное ему решительно не понравилось.
На горизонте ясно различались в оптических стёклах два комплекта мачт. Один принадлежал гафельной шхуне – «Конадонга», чилийская канонерка! И второй: куцые, укороченные перед боем по самые бочкообразные боевые марсы, мачты «Индепенденсии», красы и гордости флота Республики Перу! Но… почему эти мачты так нелепо перекошены?
Предчувствия не обманули адмирала. Преследуя «Конадонгу» и конвоируемый ею пароход «Ламар», командир броненосного фрегата допустил роковую ошибку. Не добившись успеха в стрельбе из погонного орудия (единственная попавшая в цель бомба пронизала, не разорвавшись, деревянный корпус канонерки) он утратил хладнокровие и попытался завершить схватку таранным ударом. Но не тут-то было: командир «Конадонги», тридцатишестилетний капитан первого ранга Карлос Конделл умело маневрировал на мелководье вблизи берега, раз за разом уворачиваясь от смертоносного бивня. И – удача любит храбрецов! Когда «Индепенденсия» приблизилась на один кабельтов и уже готова была поразить хрупкое судёнышко своим носорожьим бивнем, пуля, пушенная со шканцев, насмерть поразила рулевого. Продолжая начатый поворот, бронированный утюг на полном ходу вломился на каменистую банку – и замер с сильным креном на правый борт.
На этом сражение закончилось, началось избиение. Могучий главный калибр броненосца сразу стал бесполезен – на огонь «Конадонги» отвечала единственная картечница Гатлинга. А Конделл, не торопясь, зашёл на «Индепенденсию» с кормы и принялся громить её продольными залпами. И, пока не возникла на горизонте единственная мачта «Уаскара» – успел всадить в броненосец дюжину разрывных бомб. После чего помахал перуанцам ручкой и отправился догонять «Ламар». А Мигель Грау, провозившись до ночи с попытками стащить искалеченный броненосец с мели, плюнул и приказал Муру сжечь «Индепенденсию», предварительно сняв с неё пушки. И даже из этого мало что получилось – матросы, измотанные долгим боем, переправили на берег лишь две бесценные (с современной артиллерией у перуанцев дела обстояли неважно) армстронговские семидюймовки.
Так что адмирал в итоге оказался прав: это была лишь первая победа. К тому же, как выяснилось, Пиррова – ведь даже такому неисправимому энтузиасту, как вахтенный мичман «Уаскара», не достало бы оптимизма назвать равноценным размен броненосного фрегата, самой мощной боевой единицы перуанского флота, на старый деревянный корвет.