Культурное пространство «Киммерия Максимилиана Волошина». Вып. 1 - читать онлайн

Genius Loci киммерийского топоса

Коктебель Максимилиана Волошина – это поэтичная Киммерия, в образе которой поэт соединил фантастический пейзаж, бурное вулканическое прошлое Крыма, его геологические напластования – россыпи, насыщенные историко-культурным наследием великих эпох и знания мировой истории, философии, культуры, религий, эзотерики и мистики, творчески переплавленные в коктебельском уединении.

«Коктебель не сразу вошел в мою душу: я постепенно осознал его как истинную родину моего духа. И мне понадобилось много лет блужданий по берегам Средиземного моря, чтобы понять его красоту и единственность», – писал Волошин много позже в одном из вариантов автобиографии.

В 1913 году на берегу коктебельской бухты Максимилиан Волошин завершил постройку своего дома, которому суждено было стать известным в Европе культурным центром, войдя в историю под именем Дом Поэта.

Коктебель (по теории профессора лингвистики В.И.Филоненко – «край голубых холмов»: kök – серо-голубой, töbe – холм, el – край, страна (тюрк.) – курорт, поселок городского типа с населением около 3000 чел. (по переписи населения 2002 года). Расположен в юго-восточной части крымского полуострова на самом берегу живописной бухты Черного моря, окруженной тонкими абрисами киммерийский холмов – с северо-востока и фантастическими нагромождениями скал вулкана юрского периода Кара-Даг – с юго-запада. Коктебельская долина находится на стыке степи, моря и начала крымских гор. Здесь уникален климат, своеобразны наземная и морская флора и фауна, сохранившие древнейшие эндемики, ряд которых занесен в Международную Красную книгу. Причудливы очертания скал Карадага – вулкана, извергавшегося около 150 миллионов лет назад. В 1921 году здесь была зафиксирована магнитная аномалия – одна из немногих на земле. Для охраны природного богатства на базе Карадагской научной станции, основанной в 1907 году Т. И. Вяземским, в 1979 году был создан государственный Карадагский природный заповедник. Он занимает 28,742 кв. километра, включая 8,091 кв. километр акватории Черного моря.

Удобная и красивая гавань всегда привлекала внимание переселенцев. История освоения коктебельской долины в полной мере отражает этническое многообразие и бурный процесс заселения Крыма. «Сложный конгломерат расовых сплавов и гибридных форм – своего рода человеческая «Аскания Нова», все время находящаяся под напряженным действием очень сильных и выдержанных культурных токов», – писал М. А. Волошин.

Первые поселения человека в районе Коктебеля датируются эпохой неолита. Об этом свидетельствуют находки со стоянки, обнаруженной у ручья Куру-Еланчик в четырех километрах от Коктебеля и каменные орудия, найденные на Кара-Даге. Известно также, что с конца II – начала I тысячелетия до нашей эры на территорию Крыма приходят киммерийцы, почти не оставившие свидетельств о себе, но подарившие юго-восточному Крыму своё имя – Киммерия. Сохранившееся в древних географических названиях и впервые упомянутое Геродотом в V в. до н.э., опоэтизированное Максимилианом Волошиным, а вслед за ним и многими литераторами, оно прочно и широко вошло в современность. В начале VII в. до н.э. в Крыму появились скифы, за ними пришли сарматы, а в начале III в. н.э. – готы, подпавшие под влияние Византии. В окрестностях Коктебеля известно несколько поселений античного периода. Предположительно одно из них – уже заброшенный порт скифо-тавров Афинеона – упоминает в начале II в. н.э. античный историк Псевдо-Арриан. Вероятно также, что путь Андрея Первозванного пролегал по побережью полуострова и через городище на плато Тепсень под Кара-Дагом (многослойный раскоп) – при раскопках там было обнаружено раннехристианское поселение, найдены нательные крестики. В коктебельской долине археологами локализовано более десятка поселений, образовавшихся при ослаблении хазарского каганата, очевидно византийско-христианской культуры. Наибольшее, возможно – монастырь, существовало на Тепсене до конца IX в., когда было стерто печенегами. В начале XIII в. побережье попадает в руки татар, но после 1200 г. в Причерноморье активизируют колонизацию итальянцы. Они приобретают у татар земли и в XIV в. в округе Коктебеля значилось четыре фактории, в том числе – гавани Поссидима и Калитра, одно из них оставило свой след на дне коктебельского залива – средневековый мол, обнаруженный археологами в начале ХХ в. Тогда же в долине поселяются армяне, руины армянской церкви под Сююрю-Кая были уничтожены уже нашими современниками. Конец XV в. отмечен завоеванием Крыма Османской империей, укрепляется Крымское ханство, переселенцы из Турции селятся и в окрестностях Коктебеля, но к XVIII в. поселения опустевают. Весьма подробные изыскания по истории коктебельской округи отражены в книге «Старый добрый Коктебель»1.

После присоединения Крыма к России началось его исследование и постепенное освоение. Академик П. С. Паллас, путешествуя по полуострову в 1793–1794 гг. описал развалины деревушки под Кара-Дагом – «прежде здесь находилась татарская деревня с мечетью и прекрасным фонтаном…». В 1837 г. у дороги на Судак возник первый болгарский постоялый двор Стамовых, а к началу ХХ в. болгарское село насчитывало более 1000 жителей. В это же время на побережье Коктебельской долины благодаря владельцу этих земель врачу-окулисту академику Э. Ф. Юнге, скупившему её у местных, формируется дачный поселок. В путеводителе «Крым» 1914 года читаем «дачный поселок… занимает большую часть прибрежной полосы (есть дачи и выше шоссе) и почти соединился с болгарской деревней». Из него же узнаем, что в Коктебеле есть гостиницы, столовые, кафе, продуктовые лавки, почта и даже земское училище с библиотекой-читальней. На дачах сдаются меблированные комнаты и есть теплые морские ванны. Также здесь «одно из лучших в Крыму купаний». В путеводителе описываются прогулочные маршруты – пешеходные и морские, по окрестностям Коктебеля и Карадагу, и самые примечательные для дачников занятия: «Море, спокойное, мелкое у самого берега, представляет прекрасное купанье для взрослых и детей. Коктебельский пляж славится, кроме того, обилием красивых разноцветных камешков, между которыми попадаются сердолики, халцедоны, яшмы. Собирание камешков составляет любимое занятие не только детей, но и взрослых дачников. В этой отрасли давно уже существуют профессионалы, собирающие коллекции камней, редкие по своей красоте, и отправляющие их в Ялту и Феодосию для продажи».

В 1893 году в Коктебель приехала Е. О. Кириенко-Волошина с сыном Максимилианом. Волошин записал в своем дневнике 17 марта: «Сегодня великий день. Сегодня решилось, что мы едем в Крым, в Феодосию и будем там жить… Прощай, Москва! Теперь на юг! На юг!… Господи! Как хорошо! Я не был никогда так счастлив, как сегодня».

Много позже, 12 сентября 1903 г. Елена Оттобальдовна совершает у нотариуса в Феодосии «акт купчей крепости» на участок земли в Коктебеле в 1302 кв. сажени – на самом берегу красивейшей из черноморских бухт. В том же году по своему проекту Максимилиан Александрович строит колыбный дом, к которому в 1912–1913 годах пристраивает из дикого камня высоким эркером двусветную Мастерскую. Дом, с разными ритмами архитектурных объемов и окон, опоясанный светло-голубыми террасами-палубами, с вышкой-мостиком получился удивительно гармоничным, составляющим единое целое с неповторимым коктебельским ландшафтом. Современники называли его Дом Поэта – как высший символ признания Слова – действенного и спасающего.

В 1908 году на этом же участке Елена Оттобальдовна построила новый дом с флигелем, которые составили единую усадьбу с домом и флигелем М. А. Волошина. «Постройка второго дома на твоей земле мне стоила 7000 р.», – писала Е. О. Кириенко-Волошина сыну в письме от 29 октября 1915 года.

В самые тяжелые годы оба дома были наполнены гостями, до шестисот человек за лето останавливалось у гостеприимных хозяев. Бесплатный приют для ученых, литераторов, художников, артистов, авиаторов… Отдых, наполненный впечатлениями киммерийской природы, серьезными научными и культурными дискуссиями, юмористическими розыгрышами и общением с Волошиным вдохновлял творчество гостей. Несмотря на постоянные хлопоты, связанные с непростыми отношениями с властями, содержанием усадьбы и хозяйством, в двадцатые годы Волошин открыл большой и серьезный этап своего поэтического творчества, написал большое количество прекрасных киммерийских акварелей.

В 1923 году М. А. Волошин создал в усадьбе «Коктебельскую художественную научно-эксперементальную студию». В ноябре 1924 года он писал Л. Б. Каменеву: «Двери моего дома раскрыты всем и без всякой рекомендации – в первую голову писателям, художникам, ученым и их семьям, а если остается место, – всякому, нуждающемуся в солнце и отдыхе, кому курортные цены не по средствам. Ставится одно условие: каждого вновь прибывающего принимать как своего личного гостя. Поэтому емкость моих 25-ти комнат среди лета достигает иногда ста человек. Срок пребывания не ограничен. Налажено коллективное питание для экономии. Летом сюда приезжают отдыхать, весною и осенью работать. <…> Я думаю, что Коктебельская Художественная Колония является для Республики организацией полезной и желательной, а для искусства органически необходимой. Вы сами знаете, как тяжело сейчас экономическое положение писателей, поэтов, художников, как переутомлен каждый и службой, и напряженностью городской жизни, и как важен при этом для одних возрождающий летний отдых, для других возможность уединиться для личной творческой работы…».

«Те, кто знали Волошина в эпоху гражданской войны, смены правительств, длившейся в Крыму три с лишним года, верно, запомнили, как чужд он был метанья, перепуга, кратковременных политических восторгов. На свой лад, но так же упорно, как Лев Толстой противостоял он вихрям истории, бившим о порог его дома…», – вспоминала Евгения Герцык. А Валерий Брюсов в 1924 году уподобил волошинский Коктебель Ясной Поляне.

Европейски образованный, М. А. Волошин много лет прожил в Париже, оставив там обширный круг общения. Среди иностранных друзей и знакомых – поэты Р. Гиль, Э. Верхарн, писатели О. Мирабо, Р.де Гурмон, Р. Роллан, драматург М. Метерлинк, основатель антропософии Р. Штайнер, теософ А. Минцлова; художники О. Редон, Ф. Леже, А. Модильяни, П. Пикассо, Д. Ривера, танцовщица Айседора Дункан и другие творческие личности. Парижу оставил он и свой портрет – образ Поэта, выполненный польским скульптором Эдвардом Виттигом и в 1909 году установленный мэрией Парижа на бульваре Эксельман, вилла 66, где стоит и теперь. Авторская копия этого бюста была приобретена Волошиным у скульптора и находится в Доме-музее. Целых сто лет это был единственный в мире памятник Максимилиану Волошину.

С самого своего возникновения Дом Поэта стал известен как центр мысли европейского уровня, куда стремились для общения с хозяином. В разное время в усадьбе Максимилиана Волошина работали и отдыхали известнейшие литераторы, художники, музыканты, философы, авиаторы, деятели культуры и науки: В. Брюсов, Н. Гумилев, В. Ходасевич, О. Мандельштам, М. и А. Цветаевы, С. Соловьев, Г. Шенгели, К. Чуковский, И. Эренбург, А. Толстой, М. Булгаков, М. Горький, В. Вересаев, Н. Замятин, Л. Леонов, М. Пришвин, К. Паустовский, К. Тренев, А. Твардовский, П. Воронько, П. Тычина, И. Бродский, В. Некрасов, В. Аксенов, М. Шагинян, А. Габричевский, Э. Голлербах, А. Сидоров, А. Бенуа, А. Лентулов, А. Остроумова-Лебедева, К. Петров-Водкин, Б. Кустодиев, В. Поленов, Р. Фальк, П. Кончаловский, Е. Лансере, Г. Нейгауз, Св. Рихтер, Н. Обухова, С. Королев, К. Арцеулов, О. Антонов, С. Лебедев и многие другие.

В 1931 году М. А. Волошин передал дом матери и первый этаж своего дома Всероссийскому союзу советских писателей для устройства дома творчества, дом М. А. Волошина стал корпусом № 1, а дом Е. О. Волошиной – корпусом № 2 Дома творчества ВССП, дав начало существующему по сей день Дому творчества «Коктебель». Эти два здания – единственные, волею судеб оставшиеся целыми от дачного поселка Коктебель, выросшего в конце ХIХ – начале ХХ века.

В своей усадьбе М. А. Волошин сумел создать неповторимый стиль жизни и общения, высокой культуры и творчества. «Коктебель – это Волошин, в том смысле, что покойный поэт увидел как бы самую идею местности и дал её в многообразии модификаций… В поэзии Волошина, в его изумительной кисти, рождающей идею им открытого Коктебеля, во всем быте жизни начиная с очерка дома, с расположения комнат, веранд, лестниц до пейзажей художника, его картин, коллекций камушков, окаменелостей и своеобразного подбора книг его библиотеки встает нам творчески пережитый и потому впервые к жизни культуры рожденный Коктебель. Сорок лет творческой жизни и дум в Коктебеле, дум о Коктебеле и есть культура раскрытого Коктебеля, приобщенная к вершинам западноевропейской культуры…», – в 1933 году – год спустя после смерти Максимилиана Волошина – писал известный литератор и культуролог Андрей Белый. В том же году Центральный исполнительный комитет Крым АССР постановил: «Участок земли со всеми находящимися на нем постройками быв[шего] владения умершего поэта Волошина М. А. в поселке Коктебель Старокрымского района, закрепить за Оргкомитетом Союза Советских писателей с целью организации в нем дома отдыха писателей» (Выписка из Протокола № 5 заседания Президиума Центрального Исполнительного Комитета Крым АССР от 20 марта 1933 года. ДМВ, НВ 23656).

После смерти Максимилиана Волошина, традиции Дома Поэта поддерживала его супруга Мария Степановна – до самой своей смерти в 1976 году проживавшая на втором-третьем этажах дома и сохранившая мемориальную обстановку комнат.

В 1945 году Коктебель не избежал участи многих населенных пунктов в Крыму, имевших тюркские названия. Он был переименован в Планёрное, которое быстро превратилось в Планерское. Его новое название отражало целую эпоху развития авиации. Собственно, отечественная авиация и зародилась здесь, на горе Узун-Сырт (в переводе с тюркского – «Длинный хребет», второе и официальное название – гора Клементьева), что расположена севернее поселка. Ещё в 1921 году М. А. Волошин и К. К. Арцеулов – замечательный художник и летчик-испытатель обратили внимание на образование вдоль горы восходящих воздушных потоков, необходимых для полетов. Вскоре здесь образовался знаменитый центр отечественного планеризма, откуда начали свой путь покорения воздушного пространства С. П. Королев, С. В. Ильюшин, О. К. Антонов, А. С. Яковлев, А. Б. Юмашев, С. Н. Анохин и другие известные авиаконструкторы и летчики. 1 ноября 1923 года на горе прошли Первые Всесоюзные планерные испытания. Этот день вошел в историю как день рождения советского планеризма. В 1929 году на Узун-Сырте открылась Центральная планерная школа, реорганизованная в 1931 году в Высшую летно-планерную школу Осоавиахима, где обучались и зарубежные планеристы. С 1977 года здесь работала Научно-исследовательская база Центрального авиагидродинамического института (ЦАГИ), реорганизованная в 1992 году в Центр планерного спорта «Коктебель». Ежегодно на Узун-сырте проводятся сборы и соревнования планеристов, авиамоделистов, дельтапланеристов и парапланеристов.

Благодаря культурно-историческим традициям поселка обаяние ауры прежнего названия пересилило, в 1991 году ему было официально возвращено имя Коктебель.

Надо сказать, что ценность Дома Поэта как национального памятника истории и культуры была зафиксирована официально Решением Крымского ОИК от 05.09.69 г. № 595, учетная № 441. Национальным памятником являлась и могила М. А. Волошина на горе Кучук-Енишар, охранная зона могилы (радиусом 10 м вокруг могилы) была утверждена позже – решением Крымского ОИК от 15.01.80 г. № 16. По многочисленным просьбам М. С.Волошиной, переживавшей за судьбу Дома Поэта, в 1975 году были начаты работы по созданию музея, в соответствии с Приказом Министерства культуры УССР № 313 от 7 мая 1975 года он стал литературно-художественным отделом Феодосийской картинной галереи имени И. К. Айвазовского.

С 1976 по 1984 год здание находилось на реставрации, также были подведены коммуникации, сделана система отопления, т.е. все необходимое для открытия в здании музея. Автором первого тематико-экспозиционного плана был Владимир Петрович Купченко, литературовед, биограф М. Волошина и, на тот момент, заведующий Домом-музеем. Проектировалась и создавалась экспозиция в художественно-производственном комбинате имени Е. В. Вучетича.

Только 1 августа 1984 года открылся для посетителей Дом-музей М. А. Волошина, едва ли не единственный в мире, сохранивший тайну и обаяние эпохи Серебряного века в атмосфере жизнетворчества своего создателя, Максимилиана Александровича Волошина – замечательного поэта, оригинального переводчика, тонкого художника, блестящего мыслителя, критика, философа, гениального жизнестроителя и творца. Сегодня это один из уникальнейших музеев мира, с аутентичной коллекцией в более, чем 55 тысяч музейных предметов в мемориальном здании. Почти вся мебель в Доме сделана руками хозяина и представляет собой произведения искусства. Дом наполнен предметами, книгами и раритетами – свидетелями событий первой трети ХХ столетия.

Позже, в связи со значимостью Дома-музея М. А. Волошина и его коллекции, 1 января 1988 года произошло его выделение из ФКГА в самостоятельный музей с подчинением Судакскому отделу культуры райисполкома. В 1991 г. музей был передан из Судака в Феодосийский отдел культуры. После распада СССР и разделения государственного имущества по территориальному признаку музей перешел в собственность Коктебельского поселкового совета. С трудом переживая середину 90-х годов, коллектив музея и культурная общественность отстаивали статус музея и окружающей территории в новой стране. Большая культурно-просветительная и научная работа и многочисленные обращения возымели своё действие – в связи с особой значимостью памятника Постановлением Совета министров Автономной Республики Крым от 27.01.98 г. «О Доме-музее М. А. Волошина» ДМВ был передан в управление Министерства культуры Автономной Республики Крым. (Приказ Министерства культуры АРК от 12.02.1998 г. № 23). А на рубеже тысячелетий в соответствии с Постановлением Верховной Рады Автономной Республики Крым от 18.10.2000 г. № 1476-2 и Приказом Министерства культуры Автономной Республики Крым от 04.12.2000 г. № 209 на базе Дома-музея М. А. Волошина в Коктебеле был создан Коктебельский эколого-историко-культурный заповедник «Киммерия М. А. Волошина», который после был переименован в ГБУ Республики Крым «Историко-культурный, мемориальный музей-заповедник «Киммерия М. А. Волошина» в соответствии с распоряжением Совета Министров Республики Крым от 22 октября 2014 года № 1095-р.

Сотрудниками музея проводятся многочисленные выставки, научные конференции, семинары, коллоквиумы и симпозиумы, издаются книги, публикуются научные статьи, продолжаются творческие встречи, ставшие традиционными еще при жизни поэта. В музее работают литературно-биографическая и мемориальная экспозиции. Широкую известность во многих странах получили ежегодные международные события – научная конференция «Волошинские Чтения», Литературный Волошинский конкурс, Литературный фестиваль имени Максимилиана Волошина, художественный пленэр «Коктебель», Международная Волошинская Премия, научно-культурологическая конференция «Киммерийский топос: мифы и реальность», проводимые в рамках крупнейшего комплексного гуманитарного проекта – Международный научно-творческий симпозиум «Волошинский сентябрь».

В настоящее время в Коктебеле к услугам приезжающих на отдых гостей имеются пансионаты, кемпинги, базы отдыха, комфортабельные гостиницы с бассейнами, теннисными кортами, саунами и тренажерными залами, в Коктебеле находится самый большой в Крыму аквапарк, есть дельфинарий и динотерий. Традиционно сдаются меблированные комнаты. Предлагается большой спектр экскурсий: музейные, морские, пешеходные, автобусные, конные, полеты над Коктебелем и дайвинг. Широко известен коктебельский международный джазовый фестиваль.

Однако главная притягательная сила Коктебеля – Дом Поэта и потухший вулкан юрского периода Карадаг. Миллионы лет смотрит в море изваянный природой в скалах Карадага гигантский профиль гения места – Максимилиана Волошина. По другую сторону бухты десятки лет вьётся тропа на вершину самого высокого холма окрестностей – Кучук-Енишары, где по своему завещанию покоится поэт. А между ними, на самом берегу коктебельского залива легким корабликом плывет бело-голубой трехэтажный дом, хранящий память не только об эпохе русской культуры Серебряного века, но и о нескольких поколениях литераторов разных национальностей, составляющих славу отечественной культуры ХХ столетия.

Дом Поэта как историко-культурный объект и место памяти, включает в себя не только здание с непосредственной музейной территорией, творческое наследие, но и обстоятельства жизни М. Волошина, круг его общения и интересов, исторические реалии эпохи, окружающие строения и пейзаж. Именно этот целостный объект, включающий, кроме мемориальной усадьбы Максимилиана Волошина, созданный по инициативе поэта Дом творчества писателей «Коктебель» и культурно-исторические ландшафты окрестностей поселка, является культурным наследием, вполне реализующемся в понятии «достопримечательное место», как его трактуют Рекомендации по охране культурного и природного наследия на национальном уровне и Конвенция об охране всемирного культурного и природного наследия Свода нормативных актов ЮНЕСКО, а также – Резолюция Комитета Министров Совета Европы от 14 апреля 1976 г. № 76 «Об адаптации законодательства и нормативных правовых актов к требованиям комплексного сохранения архитектурного наследия» и Конвенция об охране архитектурного наследия Европы (г. Гранада, 3 октября 1985 г., ETS № 121). Музей-заповедник «Киммерия М. А. Волошина» непременно должен включать в себя окружающую среду Дома Поэта и коктебельские ландшафты с тем, чтобы сохранить для мирового туризма и просвещённой культурной общественности уникальность этого «достопримечательного места» планеты Земля.

Семья Юнге – основатели дачного Коктебеля

Э. А. Юнге. 1870-е гг.

Историю возникновения дачного, а впоследствии курортного посёлка Коктебель, по праву, связывают с фамилией Юнге.

Глава семьи – Эдуард Андреевич Юнге (18312–1898) – профессор, действительный тайный советник, член Совета министра Государственных имуществ, директор Петровской земледельческой и лесной академии в Москве (ныне – Тимирязевская Академия), выдающийся учёный-офтальмолог с европейским именем. Наиболее известным и даже легендарным стало путешествие Эдуарда Андреевича в Северную Африку. В этот период он начал оперировать катаракту и исцелил множество людей.

В дневнике 1932 года Мария Степановна Волошина записывает со слов Максимилиана Александровича Волошина: «Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе зарождение Коктебеля? Я помню вот такой рассказ, слышанный мной от старика Юнге. Это было в эпоху, когда он поселился здесь, в Коктебеле, и собирался развернуть здесь большое хозяйство»3, возлагая на него большие надежды.

В конце 70-х годов XIX века Э. А. Юнге скупает значительную часть Коктебельской долины, прилегающей к морю. В его планы входило развитие земледелия (производство пшеницы) и скотоводства. Он видел необходимость создания искусственного водохранилища для орошения всей Коктебельской долины4, строительства жилья для дачников и дороги, связывающей Коктебель с Феодосией. В 1879 году Эдуардом Андреевичем были осуществлены ряд ирригационных мероприятий, заложены основы «товарного виноградарства и промышленного виноделия». Это событие по праву считается начальной точкой отсчёта в летописи коктебельского виноделия – в посёлке Коктебель зарождаются винодельческие традиции, а также формируются классические каноны виноделия.

Е. Ф. Юнге (ДМВ. Инв. № Б-3644)

Личных средств на воплощение задуманного оказалось недостаточно и с 1893 года Э. А. Юнге начинает распродажу земли отдельными небольшими участками. Первыми покупателями становятся Павел Павлович фон Теш и Елена Оттобальдовна Кириенко-Волошина. Шестнадцатилетний Максимилиан Волошин записывает в своём дневнике 18 марта 1893 года: «Вчера я ещё не написал собственно о земле. Эту землю, 20 десятин, Павел Павлович покупает пополам с мамой у профессора Юнга»5.

Жена Эдуарда Андреевича – Екатерина Фёдоровна Юнге (1843–1913) – дочь известного художника и скульптора, вице-президента Академии художеств, тайного советника графа Фёдора Петровича Толстого, двоюродная сестра поэта Алексея Константиновича Толстого, троюродная – писателя Льва Николаевича Толстого.

Е. Ф. Юнге и сама была человеком незаурядного ума, профессиональная художница и педагог, мемуаристка и переводчица6.

В предисловии к её воспоминаниям, изданным после смерти, Алексей Петрович Новицкий, искусствовед и друг художницы, сообщает о том, что её усилиями в Киеве была открыта «женская рисовальная школа», которой она и руководила до 1887 года. В Москве занималась преподавательской деятельностью, в том числе и в Строгановском училище7. В Коктебеле много работала и, по сути, стала первым его живописателем, запечатлевшим «портрет» Коктебеля конца XIX века, который для нас приобрёл уникальный исторический смысл. По времени она опередила Богаевского и Волошина, самых истовых его певцов, пришедших вслед8. В 1983 году в фонды Дома-музея М. А. Волошина (ДМВ) было закуплено ряд крымских этюдов Е. Ф. Юнге (ДМВ. Инв. № Ж-202-207).

Ф. Э. Юнге. Коктебель. 1910 г. (ДМВ. Инв № 13257)

«Живопись, – писал М. А. Волошин в статье «Екатерина Фёдоровна Юнге», – была не единственным искусством, в котором она выражала себя. Она писала и стихи, и рассказы; она переводила «Фауста», который был её настольной книгой; она писала статьи по искусству.… Именно от неё я услыхал впервые имена Ницше и Рёскина»9. А ещё в своём юношеском дневнике он замечает: «Право, самый живой, самый молодой, интересный человек…, с кем я встретился, была madam Юнге»10.

Екатерина Фёдоровна была дружна с четой Достоевских и вела переписку с Фёдором Михайловичем, была знакома с украинским поэтом Тарасом Григорьевичем Шевченко, историком – Николаем Ивановичем Костомаровым, который был однажды в Коктебеле. О них она оставила свои воспоминания11.

М. А. Волошин, узнав о смерти Е.Ф. Юнге, написал некролог для газеты «Утро России»: «Екатерина Фёдоровна Юнге была одним из последних обломков далёкой от нас эпохи русской жизни. С её смертью многое, что казалось только вчерашним, становится уже историческим»12.

Дети Э. А. и Е. Ф. Юнге – Владимир (1864–1902), Фёдор (1866–1927), Александр (1872–1921), Сергей (1879-1902).

Фёдор Эдуардович Юнге – инженер-механик и Александр Эдуардович Юнге – агроном, винодел, ботаник, гласный земского собрания Феодосии с 1907 по 1915 год, продолжили в Коктебеле дело отца и положили начало курортному посёлку русской интеллигенции.

Фёдор Эдуардович вёл в Коктебеле работы по возведению плотины водохранилища для орошения. С 1912 года помогал брату – Александру Эдуардовичу в строительстве нового дома13, который со многими изменениями сохранился до наших дней. Дом предназначался для семьи Александра Эдуардовича, а Фёдор Эдуардович с женой и детьми должен был переехать из арендованной квартиры в доме Е. О. Волошиной (ныне корпус 2 Дома творчества «Коктебель» по адресу6 ул.Ленина, 110) в старый дом, построенный отцом. Но на вилле «Киммерия», как планировали назвать новый дом, так никто из семьи Юнге и не жил. После гражданской войны вилла была конфискована под пионерский лагерь, Фёдор Юнге до конца жизни снимал квартиру в доме Волошиных, а старый дом был разграблен и сожжён 11 февраля 1932 года14.

А. Э. Юнге. 1900-е гг.

Александр Эдуардович на основе небольшого виноградника и винодельни, в основном для домашнего употребления, созданной отцом, переориентировал всё хозяйство на производство вин. Он инвестировал в разбивку больших виноградников, строительство большой винодельни (ныне столовая пионерлагеря) и подвалов. В подвале нового дома и сейчас можно увидеть остатки винного дегустационного зала15.

Именно А. Э. Юнге постепенно создал в Коктебеле модернизированное винодельческое хозяйство и наладил производство высококачественных вин типа алиготе, каберне, мускатов и других16. Книга «Старый добрый Коктебель»17 сообщает: «Александр Эдуардович запомнился коктебельским болгарам как рачительный хозяин, хорошо знающий виноделие, «слуга царю, отец крестьянам». В трудные времена он давал взаймы крестьянам деньги, посевное зерно и не брал процентов. Зажиточные болгары выкупали у помещика земельные участки на склонах Кара-Дага и разводили там виноградники и сады. Многие односельчане работали сезонно на виноградниках Юнге, давили виноград, изготавливали вино под технологическим руководством Александра Юнге. Александр Стефанович Перонко, прадед автора А. Шапошникова, всю зиму хлопотал в винном подвале Юнге, переливал вина, удалял осадок, складировал бутылки, а также окуривал бочки к новому урожаю. В те благословенные времена качество вин, изготовленных в поместье Юнге, было очень высоким, их выставляли на Всероссийских и Европейских выставках-ярмарках, награждали медалями.

Дом Юнге. Рис. Н. Жемчугова

Занимаясь флорой Крыма, в 1916 году А. Э. Юнге открывает в Коктебеле новый, ранее неизвестный вид тюльпана, который по названию местности обнаружения получил название Koktebelika, то есть «коктебельский». Сегодня собранные им гербарии хранятся в крупных ботанических садах, институтах, университетах – в Ялте, Киеве, Петербурге, Москве18. В бухте Енишар, за Хамелеоном, он собирался создать курорт для больных детей, видя именно здесь идеальные условия для этого: песчаный пляж, мелкое море, защищённость бухты от холодных ветров19.

Фамильный склеп Юнге. 1938 г. (ДМВ. Инв. № НВ-22236)

Замыслы Э. А. Юнге и его сыновей были осуществлены гораздо позже. В советский период в доме Юнге отдыхали и оздоравливались дети, рядом с домом работал винзавод, а земли от Щебетовки до Коктебеля принадлежали одному из лучших виноградарских хозяйств.

В фондах ДМВ сохранилась незначительная часть архива семьи Юнге, преимущественно «хозяйственного» плана. Это амбарные книги, счета, деловая переписка, проекты, чертежи, расчёты, планы участков, отведённых для продажи и др. (ДМВ. Инв. № А-728, 1303; НВ-20282-20411, 23359-23536). Эти документы свидетельствуют о значительности и серьёзности экономии Юнге и его обитателей.

Присутствие данных документов в архиве ДМВ объясняется, вероятно, тем, что в начале января 1918 года, во время «социализации» имения Юнге, М. А. Волошин оказал огромную помощь в спасении как имущества и ценностей имения (библиотеки, научной и художественной коллекций), так и жизни Александра и Фёдора Юнге. События 12 января М. А. Волошин описывает в письмах к М. В. Сабашниковой (ДМВ. Инв. № А-449), А. М. Петровой (ДМВ. Инв. № А-451) и Ю. Ф. Львовой (ДМВ. Инв. № А-454). А в письме в Феодосийский Военно-революционный Комитет благодарит за «своевременные и энергичные меры для предотвращения окончательного разгрома имения Юнге, где рисковали погибнуть библиотека, научная и художественная коллекции, представляющие общенациональную ценность» и обращается с просьбой о защите и охране: «Кроме того полезно было бы владельцев и заведующих библиотеками и коллекциями общегосударственной ценности вроде вышеуказанных снабдить охранными свидетельствами, дозволяющими им в случае опасности самовольного раздела обратиться к содействию центральных органов власти»20.

М. А. Розанова-Юнге крайняя справа. 1938 г. Памятники над могилами Владимира и Сергея Юнге

Эдуард Андреевич Юнге был похоронен в склепе, который был сооружён недалеко от дома у самого берега моря на холме. На верхней площадке кургана, на восток от склепа в 1902 году были похоронены его сыновья – Владимир и Сергей. В 1921 году и Александр захоронен между могилами братьев21, а 1922 году его малолетний сын Кирилл погребён рядом с отцом. Склеп был создан в греческом стиле – вариация на тему мегарона микенской эпохи. Вход представлял собой портик с двумя колоннами в дорическом стиле, обращённый в сторону моря. Единственным, но центральным в композиции украшением и напоминанием о христианстве служил крест, вырезанный на фронтоне портика. Сейчас, к сожалению, только название холма, на котором находился склеп – «холм Юнге» и недавно установленная скромная табличка напоминают нам об основателях Коктебеля. В 1960-х годах прах Александра Эдуардовича был перезахоронен на коктебельском кладбище, где покоился и Фёдор Эдуардович. На «холме Юнге», на могилах его сыновей – Владимира и Сергея, теперь находятся лишь остатки мемориальных строений и небольшой фрагмент ниши со стороны моря, некогда служивший входом в усыпальницу. К слову, в фондах ДМВ сохранился чертёж памятника над могилами Владимира и Сергея Юнге исполненный их братом – Александром Эдуардовичем.

Вход в башню нового дома Юнге. 1910-е гг. (ДМВ. Инв. № НВ-22299)

На сегодняшний день объекты «Холм Юнге» и «Дача Юнге» не внесены в реестр памятников культурного и исторического наследия Республики Крым. В связи с этим крымским руководителям и муниципальным властям постоянно поступают обращения о рассмотрении возможности взятия на Государственный учет и включения в реестр памятников культурного наследия Республики Крым объектов «Холм Юнге» (находится на территории муниципального образования городской округ Феодосия Республики Крым) и «Дача Юнге» (находится на территории военного городка № 102 г.Феодосии пгт. Коктебель, Распоряжением Совета министров Республики Крым от 24.02.2015 г. имущество военного городка № 102 г.Феодосия пгт. Коктебель передано в безвозмездное пользование Федеральному казенному учреждению «Объединенное стратегическое командование Южного военного округа») – в целях сохранения исторического, природного, ландшафтного и эстетического облика посёлка Коктебель с землеотводом и определением границы охранной зоны, для последующей музеефикации и передачи в оперативное управление Музея-заповедника «Киммерия М. А. Волошина».

Дом пра. История дома Елены Оттобальдовны Кириенко-Волошиной в Коктебеле

Десятого октября 1928 года группа бедноты Коктебельского сельсовета постановила ходатайствовать о выселении из Коктебеля бывших помещиц Дарьи и Ольги Юнге и национализации их дачи, которая находится в усадьбе Максимилиана Александровича Волошина, но принадлежит, будто бы, им.22 Обращение Волошина к властям в Москве привело к постановлению Крым-ЦИК (в конце ноября), пресекшего этот наскок. Однако пересуды о Волошине, «эксплуататоре чужой дачи», продолжались. Это отчасти и послужило толчком к передаче упомянутого дома Союзу писателей.

Нынче, как ни странно, слухи об изначальной принадлежности каменного флигеля по соседству с Домом-музеем М. Волошина семье Юнге возродились снова. Думается, полезно будет проследить историю возникновения этого здания и причину появления второго его имени: «Дом Юнге».

Начну с того, что дом этот был уже вторым, построенным Еленой Оттобальдовной Кириенко-Волошиной в Коктебеле. Первый – называвшийся ею «домик» – был сооружен в 1901 году.

Первого мая Елена Оттобальдовна за 500 рублей купила у Н. В. Миловской, второй жены Эдуарда Юнге, треть десятины земли на берегу моря. 16 мая был заложен фундамент, а 16 августа, ровно через три месяца, она справила новоселье.

В письмах к сыну в Париж Волошина подробно рассказывает, как шла постройка23. Строился дом «подрядом», но «по-домашнему» (письмо от 21 апреля 1901 г.): никакого письменного договора или расписок не сохранилось. В письме от 2 июля приведен план домика, нарисованный самой Еленой Оттобальдовной. Руководил постройкой ее знакомый феодосиец Григорий Пинский – и, по ее оценке, скверно (письмо от 4 августа). Вся постройка обошлась в 4000 рублей с небольшим.

Домик был построен из калыба (самодельных кирпичей из глины и навоза, высушенных на солнце) и состоял из шести комнат с тремя террасами, кухней, кладовой, погребом. Здесь же был выстроен такой же калыбный «домишко» в три комнаты с одной террасой, который предназначался для проживания хозяев. «Домик» же планировалось сдавать курортникам. Вскоре у него появилось звучное имя: «Макселена», вокруг стали высаживаться деревья24, выкопан колодец, разведен огород…

Постройкой этого дома был окончательно решен вопрос о поселении Волошиных в Коктебеле: Максимилиан Александрович почти всю зиму, с октября 1900-го по январь 1901 года, сопротивлялся намерениям матери обосноваться там, предлагая купить землю в окрестностях Батума или даже Неаполя: безводная, полынная долина Коктебеля его отнюдь не прельщала25!

Однако в 1903 году и он делает выбор, купив участок земли в Коктебеле, неподалеку от «домика» матери, через речку. В мае того же года началось строительство, а 11 июля Волошин записал: «Постройка моей дачи близится к концу»26. Дом был в два этажа, по три комнаты в каждом, с чердаком-мансардой и длинной одноэтажной пристройкой из калыба (в 7 комнаток), получившей название «хвост», с несколькими террасами и наружной лестницей.

В 1912 году к нему была пристроена двусветная мастерская с летним кабинетом и площадкой-вышкой наверху. (Неизвестно, когда была сооружена двухэтажная калыбная пристройка с севера в 6 комнат, позднее получившая название «Палуба», – также с наружной лестницей.)

По рассказам Марии Степановны Волошиной, дом строился по проекту самого Максимилиана Александровича (сохранился эскиз проекта27) – но, видимо, снова «по-домашнему»: никаких документов об этом не сохранилось. Строка из «Венка сонетов» художницы Юлии Оболенской о доме, «построенном Михайлой наспех»28, дает основание предполагать подрядчиком работ Михаила Сергеевича Синикова – в том же 1912 году строившего дом искусствоведу Алексею Петровичу Новицкому (договор об этом сохранился в архиве Новицкого в Киеве)29. Есть сведения, что Волошин пользовался также советами городского архитектора Феодосии Г. Л. Кейля.

Дом получил гордое название «вилла Пелеата» (происхождение которого мне неясно), но оно не прижилось так же, как «Макселена»…

…Загадочным является здесь одно обстоятельство: сохранилась купчая на покупку земли – по-видимому, под этот дом Волошина. Купчая была совершена Еленой Оттобальдовной лишь 12 сентября 1903 года, примерно через месяц после завершения постройки! За 1303 кв. сажени она заплатила 1085 рублей. Предположение, что земля была куплена по соседству с участком сына – для второго ее дома – отпадает: названы все соседи ее – и М. А. Волошина среди них нет.

Решение Елены Оттобальдовны построить новый дом было вызвано, очевидно, желанием жить поближе к сыну: ручей, разделявший их владения, порой разливался так, что делал сообщение невозможным. Кроме того, «домик» становился тесен для всё увеличивавшегося количества приезжавших на отдых в Коктебель.

И снова этапы постройки мы можем проследить лишь по письмам Елены Оттобальдовны30 (благо, Волошин снова находился в Париже): никаких договоров и расписок! 30 апреля 1908 года Елена Оттобальдовна просит прислать ей план и смету двухэтажного дома в шесть комнат (неизвестно, составил ли их Волошин); 30 мая посылает свой вариант плана. На этот раз дом строился из камня, который начали завозить в середине июня (письмо от 19 июня 1908 г.).

Шестого июля она пишет: «Место для домика выбрано и сама постройка начнется завтра под наблюдением Констан<тина> Ив<ановича>31. Думаю, что вся постройка обойдется мне около 5000 р., т. к. камень, лес, рабочие, все гораздо дороже, чем 5 лет тому назад; а кроме того, т. к. у меня будет 3-й полуэтаж вместо чердака, то всю постройку придется класть не на глине, а на извести; кроме того, все стены из камня, только внутр<енние> перегородки калыбные».

Двадцать четвертого июля Волошина пишет: «Домик очень быстро растет вверх», но 14 августа сообщает о заминке: «Нельзя ставить третьего полуэтажа с такой крышей, как предполагалось». Здесь же названа фамилия подрядчика: Арфанов32.

Двадцать первого сентября Елена Оттобальдовна сокрушалась: «У меня к концу постройки, кроме долгов, ничего не будет» (уточняя, что ей предстоит расплатиться с Арфановым и заплатить И. С. Крыму за строительный лес). Всё это время она живет в «Пелеате», доме Волошина; первый же ее «домик» был сдан в аренду Е. П. Паскиной (дочери П. П. фон Теша, второго, гражданского ее мужа) и «битком набит людьми».

К концу октября дом был закончен. 29 октября Елена Оттобальдовна писала: «Новый дом совсем не вышел так, как я хотела <…>. В нижнем этаже я нагородила 5 комнат, во втором только 3 больших; на чердаке 3 комнаты <…>. Вид с балкона в три колонны очень хорош. Справа маленький калыбный домик в две комнаты с кухней и двумя террасами». 2 ноября 1908 г. подводится итог: «Расплатившись на днях со штукатуром и маляром, я осталась с 60 рублями в кармане». Позднее, в письме к сыну от 29 октября 1915 года, Елена Оттобальдовна вспоминала: «Первая дача в Коктебеле мне стоила 4000 р., продана была за 6000 р. Постройка второго дома на твоей земле обошлась в 7000 р.»33

Летом 1909 года в одной из комнаток третьего «полуэтажа» жил Николай Гумилев, написавший здесь поэму «Капитаны»: уже в советские годы Волошин прикрепил над дверью этой комнаты бумажку «Комната Гумилева».

А с осени 1909 года дом был снят у Елены Оттобальдовны Федором Юнге и его женой, точнее – «второй этаж дома с чердачным помещением и кухней», за 1440 рублей в год, «с временным добавлением комнат в нижнем этаже за отдельную плату». (Эти уточнения взяты из специального разъяснения, составленного Ольгой Юнге 24 июля 1929 г., когда в этом возникла необходимость).

Сохранилась записка Кириенко-Волошиной к О. А. Юнге от 13 декабря 1911 года с просьбой внести долг «за квартиру» в сумме 400 рублей, за трехмесячный наем комнат 60 рублей и за 4-месячное пользование кухней 20 рублей. В эти годы и привилось название «дом Юнге» (6 мая 1916 г. Юлия Оболенская, жившая в нем в 1913 г., упоминала его как «флигель Юнге»)34.

После смерти Елены Оттобальдовны в январе 1923 года ее дом вошел в создававшуюся Волошиным в то время «Коктебельскую художественную научно-экспериментальную студию» (Кохунэкс). В нем, в частности, жили Валерий Брюсов, Всеволод Рождественский, летчики, приезжавшие на ежегодные планерные состязания…

Из страхового листка 1926 года мы узнаем, что кубатура «флигеля в 2 этажа» составляла, поэтажно, 10 на 13 на 3 метра, а страховая оценка его – 9360 рублей (главный дом усадьбы был оценен в 10645 р.). В письмах к Наталье Габричевской от 12–17 апреля 1926 года Волошин сообщал о ремонте флигеля: «переделывают весь юнговский верхний балкон», «реставрировали верхнюю террасу Юнговского дома» (планируя устроить там «сестервятник» – общежитие одиноких женщин). Землетрясение 1927 г. потребовало нового ремонта: им были снесены трубы и часть черепицы (письмо Марии Степановны Волошиной к Софье Андреевне Толстой от 20 сентября 1927 г.)35

Отбив попытку местных властей отнять у него дом матери, Волошин решает передать его Всероссийскому союзу советских писателей, для устройства в нем Дома отдыха. Видимо, осенью 1930 года была написана (без даты) «Дарственная запись» о передаче ВССП для устройства Дома отдыха для писателей под именем «Дом поэта» каменного флигеля. В августе-сентябре 1931 года (письмо без даты) Волошин писал об этом Леониду Леонову, а 26 сентября 1931 года, как о свершившемся факте, повторил это в письме секретарю Союза писателей Ивану Васильевичу Евдокимову: «мной был принесен в дар ВССП каменный флигель моей дачи в 11 комнат».

В том же 1931 году Дом творчества писателей принял первых отдыхающих, а после смерти Волошина спальным корпусом стал и Дом Поэта (где второй и третий этажи основного здания, с мастерской, остались мемориальными, бережно и порой героически охранявшиеся М. С. Волошиной). В 1979 году дом стал музеем официально – в качестве отдела Феодосийской картинной галереи им. И. К. Айвазовского.

Тогда же был поднят вопрос о включении в мемориальный комплекс дома Е. О. Кириенко-Волошиной («дома Пра», как часто называют его, вспоминая домашнее прозвище Елены Оттобальдовны: от «Праматерь»). Но положительно вопрос так и не был решен…

Между тем, в исследовательском и историко-мемориальном отношениях – на очереди также выявление волошинских гостей, которые жили именно в этом здании. Среди них ведь, помимо уже названных, были сестры Марина и Анастасия Цветаевы. И это тоже еще одна страница истории дома.

Одна из граней места памяти «Дом Поэта»: к взаимоотношению М. Волошина и М. Цветаевой

Коктебель – сгусток мифологии, тайнописи природы и истории, фантастических пейзажей, неограниченной свободы и душевных откровений для многих оказывался важной жизненной вехой. А для Марины Цветаевой стал судьбоносным.

Получив приглашение Волошина в Коктебель, 5 мая 1911 года Марина Ивановна впервые ступила на киммерийскую землю. До этой поездки Цветаева знала лишь южный Крым. В 1905 году с мамой и сестрой Анастасией, после трехлетнего лечения Марии Александровны в Европе, приехали они в Севастополь, а вскоре перебрались в Ялту, где в 1905–1906 годах жили на даче писателя, врача, а в это время и активного социалиста-революционера С. Я. Елпатьевского. Те же места посетила Марина и в 1909 году. А в марте 1911 прежде Коктебеля она отправилась в Гурзуф. И вот, теперь: «…после целого дня певучей арбы по дебрям восточного Крыма я впервые ступила на Коктебельскую землю, перед самым Максиным домом, из которого уже огромными прыжками, по белой внешней лестнице, несся мне навстречу – совершенно новый, неузнаваемый Макс. Макс легенды, а чаще сплетни (злостной!), Макс в кавычках «хитона», то есть попросту длинной полотняной рубашки, макс сандалий…Макс полынного веночка и цветной подпояски, Макс широченной улыбки гостеприимства, Макс – Коктебеля» (М. Цветаева «Живое о живом»). Вскоре в Коктебель прибыла и шестнадцатилетняя Анастасия и сразу попала в уже сложившуюся атмосферу мистификаций и дружеских розыгрышей, творческой энергии, волошинской щедрости души.

А в центре происходящего всегда была Марина. Здесь она научилась открытости и доверию, здесь поверила в себя – поэта, здесь нашла свою любовь и семью. Через десять лет, 27 февраля 1921 года она писала мужу: «… Ведь было же 5-ое мая 1911 г. – солнечный день – когда я впервые на скамейке у моря увидела Вас. Вы сидели рядом с Лилей, в белой рубашке. Я, взглянув, обмерла: «– Ну, можно ли быть таким прекрасным? Когда взглянешь на такого – стыдно ходить по земле!»…

– Серёженька, умру ли я завтра или до 70 л<ет> проживу – всё равно – я знаю, как знала уже тогда, в первую минуту: – Навек. – Никакого другого.

– Я столько людей перевидала, во стольких судьбах перегостила, – нет на земле второго Вас, это для меня роковое…».

Продираясь сквозь сложные и запутанные истории личных отношений и перипетий своей страны, Марина Ивановна всегда несла в сердце свет этих коктебельских дней и таинственную искру найденного Сережей на берегу сердолика. Как писала её дочь Ариадна Эфрон: «тот Крым она искала везде и всюду – всю жизнь…».

Именно в это лето образовался особый стиль взаимоотношений в Доме Поэта – когда серьезные разговоры о литературе, культуре, истории, обсуждения только что созданных произведений и само создание их, бесконечно перемежались розыгрышами, мистификациями, милыми шутками и юмором, сопровождавшимися маскарадными переодеваниями, шумными трапезами и закреплявшими за обитателями волошинского дома симпатичные прозвища. В общем, это было первое лето «обормотов» – к коим причислялись все обитатели, включая хозяев, которые, впрочем, были вдохновителями львиной доли нескучных событий. В мае этого года Волошиным был написан своего рода гимн этой весёлой компании и цикл шуточных сонетов о Коктебеле, как теперь принято говорить – основанных на реальных событиях. Рукопись сонетов хранится в Доме-музее М. А. Волошина.

Немного позже, из Усень-Ивановского завода, куда Марина Цветаева с Сережей Эфроном отправятся сразу же после Коктебеля – лечить его от туберкулеза, отголоски «обормотского» лета постоянно появляются в её письмах к Волошину:

«Дорогой Макс, Если бы ты знал, как я хорошо к тебе отношусь! Ты такой удивительно-милый, ласковый, осторожный, внимательный. Я так любовалась тобой на вечере в Старом Крыму, – твоим участием к Олимпиаде Никитичне, твоей вечной готовностью помогать людям. Не принимай все это за комплименты, – я вовсе не считаю тебя какой-нибудь ходячей добродетелью из общества взаимопомощи, – ты просто Макс, чудный, сказочный Медведюшка. Я тебе страшно благодарна за Коктебель, – pays de redemption36, как называет его Аделаида Казимировна, и вообще за все, что ты мне дал. Чем я тебе отплачу? Знай одно, Максинька: если тебе когда-нибудь понадобится соучастник в какой-нибудь мистификации, позови меня… Скажи Елене Оттобальдовне, что я очень, очень ее люблю, Сережа тоже». (26.07.11).

«Мы сейчас шли с Сережей по деревне и представили себе, к<а>к бы ты вышел нам навстречу из-за угла, в своем балахоне, с палкой в руках и начал бы меня бодать. А я бы сказала: – “Ма-акс! Ма-акс! Я не люблю, когда бодаются!” Теперь я ценю тебя целиком, даже твое боданье. Но т<а>к к<а>к это письмо слишком похоже на объяснение в любви, – прекращаю» (04.08.11).

«Спасибо за Гайдана, 4 pattes [4 лапы (фр.).] и затылок. А когда ты в меня мячиком попал, я тебе прощаю» (11.08.11).

А 30 августа в письме к Елене Оттобальдовне прорывается сокровенное: «Коктебель 1911 г. – счастливейший год моей жизни, никаким российским заревам не затмить того сияния».

Письма Волошина к участникам коктебельского сообщества тоже пестрят напоминаниями: «Привет обормотикам» (В. Эфрон от 15.09.11), «…вижу быстрое мелькание обормотов по твоей комнате: Маню с непривинченной головой, Бэлу с англо-фарфоровой улыбкой, Факира, … Марину с патлами (но увы! уже не собачьими), самственную Асю, кваканье ученого лягушенка» (Е. Эфрон, 18.09.11). «Сегодня получил [письмо] из Москвы от Копы. Она страдает по обормотчине, по Коктебелю» (В. Эфрон, 23.09.11).

Впрочем, сразу же после отъезда – 8 июля, ещё из Феодосии, Марина Цветаева написала Волошину: «Дорогой Макс, Ты такой трогательный, такой хороший, такой медведюшка, что я никогда не буду ничьей приемной дочерью, кроме твоей. <…> Это лето было лучшим из всех моих взрослых лет, и им я обязана тебе».

В этот же день они с Сережей пишут трогательное письмо Елене Оттобальдовне:

А ведь только в апреле Марина писала Волошину из Гурзуфа: «Виноваты книги и еще мое глубокое недоверие к настоящей, реальной жизни» (18.04.11).

В это лето Максимилиан Александрович успел познакомить сестер Цветаевых и семью Эфронов не только с Коктебелем и его окрестностями. Они вместе ездили в Старый Крым и Феодосию, побывав в гостях у многих друзей Волошина. Гораздо позже в своих «Воспоминаниях» Анастасия Цветаева описала их восприятие приморского города: «Когда мы увидели феодосийские улицы, Итальянскую улицу с арками по бокам, за которыми лавочки с восточными товарами, бусами, сладостями, когда сверкнул атлас, рекой разливающийся по прилавку, и его пересек солнечный луч, золотой воздушной чадрой протянулся под арку – и когда из-под арки вышли два мусульманина, унося плохо завернутый шелк, и брызнула нам в глаза синева с плывущими розами, – бороды черней ночи показались нам со страницы Шехерезады, ветер с моря полетел на нас из Стамбула! – и мы поняли – Марина и я, – что Феодосия – волшебный город и что мы полюбили его навсегда». Абсолютно схожее признание читаем в записной книжке Марины Ивановны: «Как чудно в Феодосии! Сколько солнца и зелени! Сколько праздника!» (датировано 11 мая 1914 года).

Не случайно, именно Волошина хочет видеть шафером на своей свадьбе Марина, о чем пишет ему 3 ноября:

Несмотря на очевидную размолвку по поводу свадьбы, Марина не собирается терять столь дорогой её сердцу дружбы: «Вот Сережа и Марина, люби их вместе или по отдельности, только непременно люби и непременно обоих», – пишет она на посылаемой фотографии месяц спустя. И хотя Волошин на свадьбе не присутствовал, в феврале 1912 года они встречаются в Москве, где Цветаева дарит ему свою книгу «Волшебный фонарь», а Эфрон надписывает сборник рассказов «Детство»: «Максу Сережа. До свидания Макс! Москва 28 февр<аля> 12 г. Вечер перед отъездом». Интересно, что в библиотеке Дома Поэта имеется этот второй стихотворный сборник Марины Цветаевой, но – корректурный экземпляр, с её автографом: «По тщательному исправлению слов и знаков разрешаю печатать в количестве 500 экземпляров. Марина Цветаева». Хранится в личной библиотеке Волошина и первый поэтический сборник Марины Ивановны «Вечерний альбом», ставший причиной их знакомства и многолетней – всей жизни – дружбы. Именно от Волошина получила Цветаева всемерную поддержку, давшую ей уверенность в своем творчестве, которая ещё более окрепла в Коктебеле. Позже, уже всё зная о себе и многое – о других, Марина Ивановна резюмировала: «М.Волошину я обязана первым самосознанием себя как поэта…»37.

В декабре 1912 года Волошин снова приехал в Москву, а вскоре разгорелись события, о которых сообщали чуть ли не все газеты: «16 января, в 12 часу дня, в Третьяковской галерее, по Лаврушинскому переулку, имел место следующий небывалый случай: была изрезана известная картина Репина – «Убийство Иоанном Грозным своего сына». Безусловно, само событие было ошеломляющим и вызвало большой резонанс в культурном мире. Однако точка зрения Максимилиана Волошина на природу этого трагического события явно отличалась от возобладавшего негодующего мнения. Его статья «О смысле катастрофы, постигшей картину Репина», напечатанная буквально через три дня после происшествия в газете «Утро России»38, была явно замечена и в кругах художественной критики даже в чем-то одобрена. По крайней мере, как имеющая право на субъективную версию происшедшего. Но нелепое обвинение Репиным в причастности к акту вандализма бубнововалетцев, в частности, Бурлюка, заставили Волошина пойти на публичный диспут. Кто-то должен был все же размежевать теоретические изыскания нового искусства от репинского обвинения в том, что «может быть, здесь сказались начала новых теоретиков. Может, это первый сигнал у настоящему художественному погрому». Волошин «счел моральной обязанностью отвечать Репину под знаком «Бубнового валета», которым и был устроен публичный диспут в Политехническом музее в Москве 12 февраля 1913 года. Волошин читал лекцию «О художественной ценности пострадавшей картины Репина». В тот февральский день зал Политехнического института был полон слушателей. Присутствовала на этом диспуте и Марина Ивановна Цветаева.

Вскоре на Волошина обрушилась настоящая травля с оскорблениями, не прекращавшаяся, несмотря на ряд разъясняющих статей и лекций Максимилиана Александровича. Стремясь помочь другу в этой неравной по оружию схватке идей, она предложила напечатать материалы. Брошюра «О Репине» вышла в самом конце февраля или начале марта 1913 года в домашнем книгоиздательстве «Оле-Лукойе», созданном Мариной Цветаевой и Сергеем Эфроном за год до этого нашумевшего события, но это мало повлияло на сложившиеся обстоятельства. Выступление на диспуте оказалось важным событием, оказавшим воздействие на несколько лет жизни Волошина. Он упоминает о нем практически в каждой автобиографии: «В 1913 году моя публичная лекция о Репине вызывает против меня такую газетную травлю, что все редакции для меня закрываются, а книжные магазины объявляют бойкот моим книгам»39. 7 апреля он с мамой выезжает из Москвы в Крым.

А в конце апреля в благословенную Киммерию приезжают с маленькой Алей супруги Марина и Сережа, поселяются в усадьбе Кириенко-Волошиных и сразу же получают в подарок от Макса пейзаж, выполненный гуашью с надписью «Милой Марине в протянутую руку» (датирован 26 апреля 1913г.). По какой-то причине он остался в Коктебеле, хотя работы Волошина Марина Ивановна ценила и им радовалась. «Над моей постелью все твои картинки», – читаем мы в её письме к поэту от 3 ноября 1911 года.

В Коктебеле тринадцатого года утверждается уверенность Марины Цветаевой – жизненная и творческая, и подтверждается – нахлынувшей поэзией:

В 30-е годы она скажет об этих строках: «Формула – наперед – всей моей писательской (и человеческой) судьбы».

В фондовой коллекции Дома-музея М. А. Волошина хранится несколько фотографий Марины Цветаевой тех лет. Многие из снимков сделаны Максимилианом Александровичем. Редчайший кадр – открыто улыбающаяся Марина, рядом – любимые – Сережа, Пра, Макс, собака Гайдан.

В сентябре, после смерти отца Ивана Владимировича, обе сестры Цветаевы решают на зиму переехать в Феодосию. В ноябре 1913 года М. А. Волошин писал Ю. Л. Оболенской: «В Феодосии поселились Марина и Серёжа. Устроились они на горе у дяди и тётки Рогозинского. Те их уплемяннили. Их точно под крыло курице вместо её яиц подложили. И об них там заботятся трогательно». Они растят Алю, которой очень гордятся, участвуют в культурной жизни Феодосии, частенько общаются с Волошиным: «Последние дни мы по утрам гуляем с Максом – Ася и я» (письмо к Л. и В. Эфрон из Феодосии от 28.02.1914), приезжают к нему в Коктебель. О встрече в Доме Поэта Нового 1914 года подробно написано в цветаевском эссе «Живое о живом». С 1 июня Марина Цветаева с Алей – в Коктебеле, а 12 июня 1914 года она написала в записной книжке: «… Сегодня мы с ней (Алей – Н. М.) и няней дошли до «Змеиного Грота». Шли мимо высоких песчаных гор, сначала мягкой, ровной дорогой, потом узенькой тропинкой, бегущей то вниз, то вверх. Море – буйное, вдали – зеленое, у берега – грязное – катило к берегу громадные пенистые волны. У рыбацкой хижины мы сели в лодку, наклоненную к самой воде. Аля сидела на самом конце и бросала в воду камни. Волны с грохотом разбивались о нашу лодку. Казалось – мы плыли. Аля сидела в одной рубашечке. В Змеиный грот нельзя было войти, мы спустились в крошечную, ни откуда не видную бухточку. Алюшка сидела на камнях, мы с няней в море. Волны швыряли нас с невероятной силой. Это было чудное купанье. Интересно – что сказали бы какие-н<и>б<удь> очень мирные люди, глядя к<а>к мы карабкаемся с Алей по крутым, местами опасным тропинкам?! Мать в шароварах, тонкая, к<а>к девочка – дочка в рубашечке – синее небо – грохот моря – высокие жёлтые горы. Это могло быть 100, 200, 300 лет назад! Ни турецкие узоры на шароварах, ни Алина рубашечка не выдавали ХХ века! Прелестная и незабвенная прогулка! Алина первая большая – около 8-ми вёрст!.. Море этого дня – 12-го июня! – шуми вечно! Вечно стой у этого моря рыбацкий баркас! Тонкая, лёгкая я в голубых шароварах, не старься! Не старьтесь и Вы, загорелая, круглолицая, большеглазая няня! Но, Алюшка, – расти!».

Не то – молитва, не то – заклинание…

Так же чувствует коктебельскую ауру и Сергей Эфрон. В 1915 году попав в Коктебель после того, как он с весны медбратом нес службу на фронтовом санитарном поезде, он ощутил эту непреходящую магию: «Коктебель прекрасен! Он мне дал всё, что я от него хотел. Только здесь я почувствовал со всею силою, что именно он мне был необходим». Несмотря на то, что в 1915 и 1916 годах Волошин отсутствовал в своем доме – он находился в Европе, Коктебель по-прежнему продолжал восхищать и дарить целительную радость семье Цветаевых-Эфрон.

Последний раз судьба забросила Марину Цветаеву и Сергея Эфрона в Коктебель в ноябре 1917 года. Радость встречи с Максом и Пра, ощущение родственности, безмерного стремления помочь… Как за осколок счастливых лет пыталась зацепиться Марина за киммерийский берег – чтобы выжить. Она сняла в Феодосии квартиру – зимовать, и помчалась за детьми в революционную Москву, которая – увы! – уже не отпустила её. Марине оставалась только надежда на встречу и долгое ожидание. Она никогда не вернулась в Крым, но соприкасалась с ним через Сережу и Асю, через редкую переписку с хозяевами и гостями Дома Поэта. Как не вспомнить её строки из письма далекого лета 1911 года к Елизавете Эфрон: «Когда начинается тоска по Коктебелю, роемся в узле с камешками». Наверное, не раз вспоминала Марина Ивановна об этих камешках, воплощающих чудесное время жизни, – и в жуткой голодной Москве, и в заграничных скитаниях.

О смерти М. А. Волошина М. И. Цветаева узнала в Кламаре, куда переехала весной 1932 г. из другого пригорода Парижа – Медона. Почти сразу взялась за воспоминания: « … о поэте М. Волошине, моем и всех нас большом и давнем друге… Писала, как всегда, одна против всех, к счастью, на этот раз только против всей эмигрантской прессы, не могшей простить М. Волошину его отсутствия ненависти к Советской России».40

Впервые текст «Живое о живом» был напечатан в «Современных записках», 1933, №№ 52, 53 в сильно урезанном редактором виде, что вызвало протест М. Цветаевой. В 1932 году Цветаева написала и поэтический цикл, посвященный памяти Волошина: «Ici – haut»41, опубликованный лишь через два года. В нем она словно вновь путешествует по коктебельским окрестностям, поднимается по лестницам Дома Поэта и дает удивительный портрет Максимилиана Волошина – личности соизмеримой планете.

В Доме Поэта десятки лет бережно берегли память о Марине Цветаевой. Сегодня это, быть может, единственное место, где на тех же полках стоят книги, которые она читала в Коктебеле, на своих местах мебель и разные предметы, которыми она пользовалась. Удивительно, но и в Феодосии сохранились дома по адресам, где жили Цветаевы, сохранились различные предметы и мебель с дачи Редлихов, где в 1913–1914 годах жила счастливая семья – Марина, Сережа и Аля. Эти реалии и коктебельские экспонаты стали основой фондовой коллекции феодосийского Музея Марины и Анастасии Цветаевых – отдела Дома-музея М. А. Волошина, который гостеприимно распахнул свои двери посетителям в июле 2009 года.

В Коктебеле в ноябре 1988 года в последний раз поднялась по лестнице в Мастерскую Дома Поэта Анастасия Цветаева – спустя почти полстолетия после гибели Марины Цветаевой здесь снимал о ней фильм режиссёр Дмитрий Демин. В обстановке, так знакомой ей с начала ХХ столетия, Анастасия Ивановна рассказывала о своей сестре и вспоминала прошлое их жизни в Коктебеле. В 2004 году был снят фильм «Страсти по Марине» знаменитого киноцикла «Легенды Серебряного века» сценариста Одельши Агишева и режиссера Андрея Осипова – лауреатов многих международных кинофестивалей и обладателей кинопремий. Их творческий кинематографический союз принес много прекрасных часов и эмоций для зрителей, а в 2015 году они стали лауреатами Международной Волошинской Премии. В 2013 году в Коктебеле режиссер Марина Мигунова сняла первый историко-биографический игровой фильм о Марине Цветаевой «Зеркала».

Так место памяти отечественной истории и культуры «Коктебель» продолжает блистать своими гранями в отражениях наших талантливых современников – поэзии и прозе, графике и живописи, документально-публицистическом и игровом кино, в любом проявлении творчества, так ценимом в удивительном и легендарном Доме Поэта.