Российский поэт, публицист, автор трех поэтических книг, участник антологий и сборников.
Все засыпано пеплом, будто совсем зима
или кончил сжигать письма, черновики
отношения с миром выяснены, не сходи с ума
лучше купи билет до станции Белый кит
Говорят, где-то такая есть, где-то на запасных
говорят, электрички и дети знают туда маршрут
вот, и езжай, пока не поймешь, что ты уже тут
поймешь до последнего знака после любых запятых
Спрыгнешь на гравий, если июль, и вот
оно: правильное ощущение лета после дождя
главное, совершенно не важно, кто здесь и как живет
главное, что не обидят и не навредят
Надпись с затертой буквой, привязанная коза
обязательный алкоголик в засаленном пиджаке
водокачка, полторы улицы, речка. Что тут еще сказать
не думаешь, проворачивая ключ в висячем замке
Все. Ставишь точку, смотришь, как утекает за лес вагон
и туда же, как с горки, скатываются облака
…комната, пепел, в пепельнице догоревший сон
но прямоугольник билета с открытой датой в руках
Жили-были, были-сплыли
накурили, напылили
телевизор досмотрели
две недели проболели
Были-жили, с кем-то спали
улыбались, убегали
стриглись коротко, седели
жили-были, пили-ели
Походя крестили деток
мерзли, спали, ждали лета
и на кардиомагниле
были-жили, жили, жили
Самой долгой ночью где-то
жгли плохие сигареты
ели горькие пилюли
пели: гули-гули-гули
Никого не забывали
отпивали, отпевали
в темном выстуженном доме
кроме пыли, пыли кроме
Шла машина темным лесом
за казенным интересом
и шептали в спальне дети
строки эти и не эти
Хоронили домового в печи
отпевала домового сова
сквозь потрескавшиеся кирпичи
прорастала пустая трава
Раскатали избу по бревну
потоптали иван-чай и ушли
из колодца вынули глубину
оборвали цепь, ведро унесли
Я ночую в бане сырой
я пишу по саже на потолке
сквозь осколки в небе – месяц дырой
и идёт-бредёт бычок по доске
Он качается, он спит на ходу
боковая верхняя до Читы
дом, в который я однажды приду
через двадцать лет придумаешь ты
Богоходики больше не тикают
ни звука за кукушкиной дверью
не качается маятник
тишина
твой силуэт
медленно поднимает руку
заслоняясь от осени
стелющейся из окна
То ли веток черное кружево
то ли дует насквозь
плащ на гвозде
вбитом туда же, где гвоздь
который я помню
интересно, помнишь ли ты
и если перетянуть цепь
сойдутся вместе мосты
Через память
и, если вымести сор
со стола рукой
застелить газету, выставить снедь
коробок и свечка за притолокой
лестница в крытый двор
скрипит, отгоняя
холод, беду и смерть
Будем жить в мезонине
пережидать мезозой
я починю кресло-качалку
отыщу ведро
впрок натаскаю воды
расспрошу соседа
про электричество
где достать на зиму дров
И пойду на берег
смотреть на прибой внизу
баюкая на ладони
последнюю этой осенью стрекозу
Ah! Çaira, çaira…
Чёрт с вами! Она плоская
И стоит на спинах слонов,
Признаю. Распишусь, где надо.
Готов нести.
А сумасшедшего Бруно сожгите.
Я спичку могу…
Сожжение завтра в шесть?
Ладно, буду без двадцати.
А ты чего смотришь, мальчик?
Дядя лучше знает, кто прав.
Не веришь, сходи в подвал,
Там тебе всё объяснят.
Всё равно не веришь? Эй, стража
Тут еще из этих, держите щенка!
Я без ужаса смотрю
На своего двойника.
Я ничем не лучше.
Костёр себе в судьбы
Не выберу. Яд не приму.
В мученики не пойду.
Не поверю даже,
Не ворохнется сердце,
Когда диссидентов ряды
Погонят плетьми по этапу,
По Римской дороге
в Надым.
Лучше уеду в Ялту.
Буду трендеть за баб,
Отращивать брюхо, бухать.
Ловить бычков, бренчать на банджо,
Жрать шашлык и салат.
Не задаваться вопросами:
«Что делать?», «Кто виноват?»
Чё ты вылупился, пацан!
Отвернись, кому говорю!
Баррикады теперь не метод,
А арт-объект.
Что? Папироску тебе?
Извини, не курю.
Минздрав предупредил,
Вот и не курю,
Так что папироски нет.
Этой ночью на площади
Вкапывали столбы, пилили дрова,
Колотили трибуны
Для бургомистра, чиновников,
Утром выставили посты.
В ратуше тренировали
Счастливых детей.
Всё-таки праздник.
Кажется, Покрова.
В комнате, где я спал,
Камнем высадили стекло,
Или это я сам? Помню же,
Было нечем дышать,
Вот встал и выбил.
Нужно сказать портье, чтоб вставили,
Вечером будет дымно… Алло!
Кто говорит? Алло!
Да, без двадцати,
Со своими спичками,
Понял, есть!
Радость причастности к великому
Так нова.
Надо репетировать речь:
«Господа, огромная честь…»
Чёрт, не запутаться бы в словах.
Мальчик, ты мне мерещишься!
Сгинь! Ну, сгинь же ты нах!..
На мне твоя кровь?
Не-ет, это тебе поделом!
Там сказано:
«Совесть запрещена,
Праздники обязательны,
Индульгенции за углом».
Записал в дневнике,
Что земля плоская
И покоится на спинах слонов.
Надеюсь, потомки оценят
политкорректность и такт.
Проверил спички в кармане,
Прочел перед зеркалом речь,
Вроде всё так.
Заходил куратор,
Хвалил.
Сказал, что с Ялтой всё решено.
Нехорошо покосился
На выбитое окно,
Предупредил, что родина бдит,
Так что ни-ни!
Попросил предъявить спички
И прикурил от них.
На площади студенты
Получали по ведомости
В переулках охранка
Метелила всех,
Кто отказывался прозреть.
Я думал о Бруно, о мальчике,
Не захотевшем взрослеть.
Спички бренчали в кармане.
Я знал, меня ждет успех.
Итак.
Сегодня на площади.
В шесть часов.
Под барабанный бой.
Я разожгу огонь.
Прометей бы гордился мной.