Своего рождения Рин не помнил, зато с физическим воплощением человеческих душ был знаком до мельчайших подробностей. Люди появлялись на свет маленькими и беспомощными. Их тела были хрупкими, а разум блуждающим (у многих он оставался таким до самой смерти).
Задачей Рина было хранить и направлять вверенные ему души. И хотя все они находились в разных временах и обстоятельствах, объединяло одно – никто не помнил, для обретения каких навыков они родились на свет. Некоторых это беспокоило, и они искали ответ, другим было все-равно, они просто жили, ни о чем не задумываясь. Если такая жизнь уводила слишком далеко от заложенной цели, Рин подталкивал их в нужном направлении. Не понимали – подталкивал сильнее, зная, что в противном случае их пребывание в физическом мире закончится по причине полной бессмысленности. Затем они родятся вновь, чтобы еще раз пройти урок, но в более суровом виде, и так до результата.
Становились ли такие души более сообразительными в последующих воплощениях, Рин не знал, он никогда не отслеживал дальнейшую судьбу своих подопечных. Любопытство, как и другие эмоции, было ему чуждо.
Первой эмоцией, которую он почувствовал, была злость: его подопечный, сын помпейского торговца, имея жизненную цель научиться умеренности, в очередной раз просадил папашины деньги за игрой в кости. С трудом поборов желание устроить ему несчастный случай, Рин поведал о своем сбое Создателю, будучи уверен, что его отстранят, поскольку первая заповедь ангела-хранителя – беспристрастность. После чего испытал еще одну новую эмоцию – удивление: его похвалили. «Беспристрастность – это не отсутствие эмоций, а умение их контролировать», – был ответ. Вскоре бедняга-подопечный, вместе с земляками, которые также немало досаждали своим хранителям, оказался погребен под толщей вулканической лавы, а Рину достался более сложный и значимый объект.
Эмоции – злость и удивление – продолжали его преследовать, и постепенно он научился их контролировать. Да, люди были странными и постоянно совершали глупости, но если принять эти особенности за норму, то беспристрастности больше ни что не будет угрожать.
Рин вновь стал идеальным хранителем, надеясь таковым и остаться. Множество подопечных сменилось перед его недремлющим оком. И вот однажды он ощутил странное чувство, природу которого долго не мог понять. А когда понял, оказалось поздно – события закрутились слишком быстро, чтобы на них повлиять. Причиной случившегося стал парнишка по имени Тони, за которым Рин в тот момент приглядывал.
Забот с этим смертным с самого начала было хоть отбавляй. Первым делом пришлось прояснять мозг нетрезвой повитухе – будущий подопечный долго не мог родиться. Затем все время быть на чеку, чтобы не дать младенцу свернуть себе шею – малютка Тони то и дело норовил брякнуться с родительской кровати, потому что денег на детскую кроватку в семье не оказалось. Когда папаша подопечного покинул бренный мир, с деньгами в семействе стало совсем туго, чтобы мальчишка с матерью не умерли с голоду, Рин часто направлял Тони к потерянным на улице монетам, а когда тот немного повзрослел, устроил в помощники к пекарю. Старичок-пекарь имел доброе сердце, а Тони был очень ответственным мальчиком, и очень скоро дело пошло на лад. Тони оказался на редкость восприимчив, мгновенно читая знаки, которые посылал ему Рин. На памяти Рина (а память у него была отменная) никто из подопечных не обладал такой понятливостью.
Впрочем, Тони был особенным не только в этом. Рина бесконечно удивляла его способность всегда сохранять внутренний свет. Даже когда умерла мать, он по-прежнему оставался самим собой. На кладбище, стоя за спиной плачущего мальчишки, Рин видел, как сквозь черную пелену горя пробивается золотое свечение его души. Хотелось убрать эту черноту, но вмешиваться было нельзя – душа должна получить опыт, за которым пришла в мир. Тони родился для того, чтобы научиться принимать потери, и Рин не имел права ему мешать, просто стоял за спиной, невидимый и неощутимый, удивляясь тому, что впервые действительно хочет вмешаться. Он мог бы легко забрать страдания, подарив мальчишке покой, а вместо этого стоял и ничего не делал. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, презрев правила, он осторожно положил руку Тони на плечо. Прикосновение ангела неощутимо для людей, но на секунду Рину показалось, что мальчишка его почувствовал. Замер, вытер рукавом мокрые глаза и вздохнул, тяжело, со всхлипом. Ненавистная чернота замерла, прислушиваясь словно змея, и Рин нехотя убрал руку.
Когда Тони вернулся в свою опустевшую комнату, глаза его были сухими, змея, казалось, спала. Но стоило мальчишке увидеть материн гребень, лежащий на подоконнике, как черные змеиные кольца вновь стали сжиматься. Вновь нарушив правила, Рин подошел к нему и обнял, укрыв крыльями, чувствуя, как отступает тьма.
Мальчишка вздохнул, закрыл глаза, и Рин вдруг понял, что не хочет выпускать его из объятий. Возможно, из-за удивительного ощущения тепла, которое он прежде никогда не испытывал. До конца разобраться в причине он не успел.
– Ты ведь ангел, да? – внезапно спросил Тони.
Если до этого Рин считал, что умеет удивляться, то понял, что ошибался. Люди не чувствуют и не видят ангелов, и уж точно с ними не разговаривают. Поэтому он счел за лучшее промолчать.
– Ты пришел забрать меня, как маму?
Надежда в голосе мальчишки Рину не понравилась. Если смотреть на дальнейшую судьбу, вариант был не так уж плох, но Тони должен пройти свой путь до конца. Рин отпустил его и сделал шаг назад. Тот сразу погрустнел, открыл глаза и… уставился на Рина.
– Я тебя вижу!
– Ты не можешь меня видеть, – произнес Рин, осознавая глупость своих слов.
– У тебя такие красивые крылья! А можно потрогать?
Тони протянул руку.
– Нет! – воскликнул Рин, и исчез.
В конце концов, наблюдать за подопечным можно и на расстоянии.
Рин так и не понял, почему мальчишка его видит. Подобного на его памяти не случалось ни разу, а спрашивать у Создателя почему-то не хотелось. Всю эту ситуацию Рину вообще хотелось скрыть, насколько возможно, от зорких глаз наставника. Он искренне надеялся, что Создатель не будет тратить много времени на то, чтобы неусыпно контролировать его, Рина, служение. Позже он понял, что надежда – опасное чувство.
Как было решено, Рин наблюдал за Тони с безопасного расстояния. Увиденное не радовало: мальчишка страдал, ничего не ел, по ночам просыпаясь от кошмаров. Иногда Рин давал ему передышку – отгонял страшные сны, сидя у изголовья кровати. Спокойных ночей выдавалось мало, и подопечный сделался ужасно рассеянным, живя словно в полусне. Просыпался, умывался, шел в пекарню, работал до вечера и снова возвращался домой.
Днем за мальчишкой приглядывал старичок-пекарь, а утром и вечером Тони был предоставлен сам себе, и в это время был особенно уязвим. Рину пришлось изрядно потрудиться, чтобы, не попадаясь мальчишке на глаза, уберегать его от падающих с крыши камней, выплескивающихся из окон помоев и норовящих уйти из-под ног лестничных ступеней. Вскоре выяснилось, что настоящая опасность ждала его впереди.
Повозка с обезумевшей лошадью неслась прямо на мальчишку, который, как обычно, переходил улицу, не видя ничего вокруг. Мгновенно оказавшись рядом, Рин притянул Тони к себе, закрывая крыльями. Ударившись о невидимый барьер, повозка по безумной траектории ушла в сторону, влетела в стену дома и перевернулась. Грохот падения, надсадное лошадиное ржание, крики людей… Место происшествия мгновенно облепили зеваки.
Не размыкая объятий, Рин перенес Тони домой и неожиданно обнаружил, что странный мальчишка вцепился в его хитон обеими руками, поправ очередное правило – «ангелы неосязаемы». Его голова упиралась в грудь Рина, глаза были закрыты, а теплое дыхание вызывало очень странные чувства, описать которые Рин не мог. Впрочем, одно знакомое чувство все-таки обнаружилось – глупого мальчишку не хотелось отпускать.
Когда Тони наконец открыл глаза, на лице его появилась робкая улыбка.
– Ты снова пришел, – произнес он, не разжимая рук, словно боялся, что Рин опять исчезнет.
– Я и не уходил.
– А почему я тебя не видел?
– А почему ты вообще меня видишь? И даже умудрился дотронуться.
– Ой, извини, – покраснел Тони, убирая руки. – Наверное, я не должен был…
– Скорее, не мог. Того, что ты сделал – не бывает. Как у тебя получается?
– Не знаю, – пожал плечами Тони, и, спохватившись, торопливо спросил: – Ты можешь больше не уходить?
– Я всегда рядом.
– Да., но… Пожалуйста! Можно мне тебя видеть?
– Зачем? – удивился Рин.
– Не знаю, просто… с тобой спокойней, – ответил Тони, опуская взгляд.
Рин понимал, что мальчишке не стоит привыкать к его обществу, но впереди у Тони ожидалось столько потерь, что он понял – передышка не помешает.
Дав согласие, Рин знал, что сам себя обманывает.
Первое, что спросил Тони, когда Рин, наконец-то перестал прятаться, это имя.
– Зачем тебе? – насторожился Рин. Истинное имя имело великую силу, мальчишка конечно же этого не знал, но бдительность проявить стоило.
Истолковав вопрос по-своему, Тони смутился.
– Прости, наверное, тебе не положено говорить. Но как мне к тебе обращаться?
Рин задумался. До нынешнего момента смертные к нему не обращались никак, они вообще не догадывались о его существовании. Глядя на ожидающего ответа Тони, закрыв глаза на собственные сомнения, Рин назвал ему свое имя. Прямого запрета на это действие все-равно не было.
– Красиво, – улыбнулся Тони, и тихонько повторил: – Рин…
Это было странное чувство, еще ни один смертный не называл его по имени.
Новое ощущение Рину понравилось.
Мальчишке, видимо, тоже, поскольку произносить его имя тот стал довольно часто. Как оказалось, в спокойном расположении духа Тони был большим любителем поболтать, а Рядом с Рином ему действительно было спокойно. Мальчишка наконец-то вышел из вечно полусонного состояния, став нормальным подростком, не особо отличающимся от сверстников. Разве что более задумчивым и немного странным, поскольку, по мнению окружающих, он слишком часто разговаривал сам с собой.
У него даже появилась подружка – девчонка по имени Лючия, еще одна помощница пекаря, которая запросто мирилась со странностями Тони, а точнее вовсе их не замечала. Жила она на окраине, в грязном, опасном и отвратительном квартале, и Тони, конечно же, взялся ее провожать. Следуя за парочкой, Рин был всегда настороже, отвлекая пытающихся пристать то блеснувшей в грязи монеткой, а то и просто камнем под ноги. Одному особо упорному пришлось уронить на голову карниз.
Подружкой дело не кончилось, прошло немного времени и Тони притащил домой собаку. Точнее, больного щенка, которого нашел в канаве. Щенок был не жилец, мальчишка этого не знал. Впрочем, если бы и знал, все равно не прошел бы мимо, в этом Рин был уверен. Глядя, как Тони пытается выходить беднягу, уже стоящую на том свете всеми четырьмя лапами, Рин сжалился и, незаметно для мальчишки, вернул щенка к жизни. Радости Тони не было предела. Пожалуй, впервые Рин видел подопечного таким счастливым.
Радость самого Рина омрачала мысль, что он снова поступил неправильно, поскольку счастье взрослению духа не способствует; ведь не обретению счастья его подопечный пришел учиться в этот мир, а совсем наоборот. Он даже ждал кары за такое самоуправство, но Создатель молчал, подтверждая догадку, что за хранителями высшего ранга действительно приглядывают не так уж тщательно.
Рин понял, что ошибся в этой догадке, когда в один чудесный вечер, глядя, как Тони дурачится со щенком, услышал прозвучавший в голове голос:
– Молодец, Рин, очень дальновидно. Теперь ему есть, что терять. Я верно поступил, назначив тебя его хранителем.
Той же ночью, когда Тони уснул, Рин забрал жизнь собаки, оставив маленькое тельце тихо остывать на коврике у порога.
На следующий день, глядя, как, вытирая рукавом слезы, Тони закапывает мертвого друга на пустыре, Рин утешался тем, что большее время вместе с собакой принесло бы ему еще большую боль. К тому же теперь хоть на какое-то время мальчишку должны оставить в покое.
Тем же вечером выяснилось, что и в этом Рин тоже ошибся. Когда двое пьяных бродяг возле дома Лючии бросились на ребят с ножами, Рину приказали не вмешиваться.
Все произошло в считанные мгновенья: оказавшись между жертвами и нападающими, Рин хотел поставить защиту, но остановился, услышав приказ, и медленно опустил руки. Нападающие атаковали одновременно. Ни секунды не колеблясь, Тони бросился вперед и… заслонив собой Рина, напоролся на нож.
Истошный крик девушки, смешался с топотом удаляющихся шагов… Недоумение в угасающем взгляде Тони медленно сменилось облегчением.
– Рин… он тебя не тронул… – прошептал он, осторожно улыбнувшись. Из уголка губ скользнула по щеке алая струйка крови.
На крик Лючии уже сбегались люди.
– Зачем ты это сделал? Меня невозможно убить! – в отчаянье произнес Рин. – Кроме тебя меня никто не видел!
– Не тронул… – прошептал Тони, и сознание его стало гаснуть.
Рядом кричала Лючия, металась, пытаясь дотронутся. Но Рин не позволил, отгородив себя и Тони невидимой стеной. Прочь! Все прочь!
Мальчишку все еще можно было спасти, несмотря на кровь, растекающуюся по грязным булыжникам мостовой. Рин протянул руку, чтобы это сделать и услышал голос Создателя:
– Не вмешивайся.
– Он умрет!
– Да.
Долгое, бесконечно долгое ожидание, и рядом с лежащим телом появился еще один Тони – растерянный полупрозрачный, невидимый никому из смертных. Он с удивлением посмотрел на лежащего на земле двойника, затем перевел взгляд на Рина. Открыл рот, чтобы что-то спросить, но в этот момент Рин услышал новый приказ:
– Забирай, его жизнь кончена.
И сумрак физического мира сменился хорошо знакомым ослепительным светом.
Это место Рин называл комнатой ожидания. Все души, за которыми он приглядывал, заканчивали свой путь здесь, в извечной белизне. Здесь они вспоминали себя, цель своего рождения и размышляли о том, удалось ли к ней приблизиться. Здесь они выбирали дальнейший путь – место будущего рождения и новую цель.
Объяснить это своему подопечному Рин не успел, едва они оказались здесь, ему было приказано явиться пред светлые очи Создателя.
– Я скоро вернусь, жди, – велел он Тони. Уходить не хотелось, и держало его не столько чувство долга, сколько растерянный взгляд мальчишки.
– Ты правда вернешься?
– Обязательно, – к нежеланию уходить добавилась еще и тревога, но ослушаться приказа Рин не мог. – Жди, я быстро, – он еще секунду помедлил, а затем притянул Тони к себе, укрывая крыльями. – Не волнуйся, все будет хорошо.
Дежурные расспросы усилили беспокойство.
– Мы можем договорить позже? – решился перебить Создателя Рин, чего с ним никогда ранее не случалось. – Я не закончил со своим подопечным.
– Закончил. Ты больше его не увидишь. Он отправлен в новое воплощение.
– Но как… Почему так быстро? Он не успел ничего вспомнить.
– Ты слишком эмоционален для ангела, – попенял ему Создатель, и в душе у Рина вспыхнула злость. – Он и не должен ничего вспомнить. У меня на эту душу свои планы, в которые я не собираюсь тебя посвящать. Ты не должен был к нему привязываться, для хранителя это недопустимо. И не должен был идти против моей воли. Так пусть произошедшее станет тебе уроком. О твоем, теперь уже бывшем подопечном я могу сказать тебе только одно: его душа воплотится в стабильной богатой стране, в любящей семье, в мирное время.
– Нет, только не это! – взмолился Рин.
Он слишком хорошо помнил, как набирался опыта на душах, пребывающих в таких вот «спокойных» воплощениях, делал самые безумные ошибки, и это ему прощалось, поскольку это был всего лишь испытательный полигон.
– Понимаю, – уловил его мысли Создатель. – Однако новым ангелам нужно на ком-то учиться. Да и за свои ошибки тоже нужно платить.
– Но это были мои ошибки, не его!
– Что совершенно не меняет дела.
Дальнейшее осталось в памяти Рина фрагментами: битва на краю пропасти, ведущей в мир смертных, вспышки ударов, крики, хруст ломающихся крыльев, долгие поиски среди миллиардов еще нерожденных душ, искрами мерцающих в темноте. Зато он хорошо запомнил отчаяние, захлестывающее разум при мысли, что никогда не найдет искомое…
А затем, совершенно неожиданно, он услышал звук своего имени. Тихий-тихий, едва различимый, он пробивался сквозь какофонию других голосов – Тони все еще помнил его и звал. Рин бросился на этот голос, как тонущий в шторм корабль на свет маяка. Знакомое золотое сияние показало, что он не ошибся.
Рин знал, как должен поступить. Он понимал, что встреча будет недолгой, но кое-что для Тони он сделать успеет.
– Поздравляю, Кристина, у вас будут двойняшки, – доктор оторвался от монитора и улыбнулся лежащей на кушетке молодой женщине. Та выглядела озадаченной, но вполне довольной. – Однако хочу предупредить: беременность будет сложной.
«Неужели люди стали проницательней?» – подумал Рин.
– О чем это он? – поинтересовался Тони.
– Не отвлекайся, у нас еще много дел.
Насчет двойняшек доктор поторопился – в итоге этой беременности у Кристины появится только один ребенок, Рин это знал. Ангелы не могут родиться в человеческом теле – для этого они слишком могущественны, ни к чему нарушать равновесие мира. Но до момента рождения было еще достаточно времени, и его Рин собирался использовать с максимальной пользой для Тони. А именно – передать как можно больше своих умений, чтобы после рождения, когда его не будет рядом, Тони мог себя защитить. На нового хранителя надежды не было.
Попутно Рину приходилось держать защиту от разгневанных коллег, которые жаждали заполучить изменника назад. Одним словом, беременность у Кристины действительно проходила сложно.
На границе физического мира время течет быстро. К счастью, Тони оказался способным учеником, и к моменту расставания Рин был за него спокоен – полученных навыков ему должно было хватить с избытком. Вот только Тони совсем не знал о предстоящей разлуке, поэтому правда, которую открыл ему Рин перед самым рождением, оказалась для него ударом.
– Я не хочу идти туда без тебя! – заявил он.
– Придется, – Рин подтолкнул его вперед и, видя, как он уходит, тихо добавил: – Прощай.
Когда Рин остался один, и пространство вокруг снова начало сжиматься, он подумал: «Ну вот и всё». Маленькое детское тельце, к которому девять месяцев была привязана его душа, устремилось на свет. Настало время уходить, возвращаясь туда, где ждала расплата за самоуправство.
И вдруг на самой границе тьмы Рин снова услышал свое имя, разобрав его в отчаянном младенческом крике. Тони звал его, вырывая из небытия. Этот крик разрывал душу. Слыша его, Рин не мог уйти.
И тогда он сделал единственное, что было в его силах.
Свет от вспыхнувших крыльев на миг озарил мироздание, и ангела не стало. Плачущий младенец замолк, распахнув глаза от взмаха огромных белых крыльев, невидимых никому, кроме него в палате.