Краеугольный камень судьбы - читать онлайн

Воздается по вере.

Краеугольный камень судьбы.

Книга первая.

Глава 1. Начало начал.

Удивительное явление в людской жизни это детская память. Она выхватывает и сохраняет события прошлого, на первый взгляд, совершенно спонтанно. Только со временем, перелистывая страницы собственной судьбы, понимаем, что именно эти яркие вспышки, состоящие, казалось бы, из мелочей и формируют достоверную картину прошлого. Мы помним детские вкус, запах, состояние и понимание. Все в том времени было иначе, совсем не как сегодня. То время у большинства вызывает ностальгию.

Маша родилась в самой обычной молодой семье. Мама и папа встретились в самом начале самостоятельной жизни. Судьба их во многом схожа. Главное – оба приехали из крупных городов в небольшой городишко поступать в энергетический техникум. Вряд ли они в четырнадцать лет спали и видели себя во сне специалистами в области энергетики. Скорее всего, каждый, вырываясь в свободное плаванье, старался отгрести, как можно дальше от родных берегов. Тем самым пытался надежнее затеряться в людском водовороте, ослабить контроль вездесущих предков.

Она – черноволосая, стройная красавица Галина из Зареченска, что в семидесяти километрах от Красногорска. Он – высокий, голубоглазый блондин, как принято говорить, арийской наружности. В последствии Галина имела возможность удостовериться в немецком происхождении своего возлюбленного из семейной истории мужа. Вадим долго ухаживал за Галиной, причем делал это по-детски наивно и совсем не понятно. Он приходил вечером в комнату девушки, где она проживала с тремя соседками, выпивал у них стакан чаю, рассказывал пару веселых историй или анекдотов и с чувством выполненного долга, пожелав спокойной ночи, отбывал в соседнее общежитие, к месту своего проживания.

Девчонки сомали голову, рассуждая, к кому же на самом деле, ходит этот красавец? Каждая ловила взгляды парня и приписывала себе пальму первенства. Галина, скромная, тихая девушка даже представить не могла, что паренек обивает пороги, исключительно из-за нее. Всякий раз приводит с собой кого-нибудь из ребят. Как тут понять кто его сердцу мил? Тайна вскрылась на втором курсе, на новогоднем вечере. Вадим прибежал к девчонкам в комнату, когда вечер уже начался. Все кроме Лидии уже отбыли к месту веселья. Та прокопалась и теперь открыла дверь на требовательный стук. На пороге стоял Вадим, с трудом переводя дыхание, прижимал небольшой кулек из серой плотной бумаги к груди. Девушка приоткрыла комнату и высунула голову в щель:

– Что надо? – буркнула она раздраженно.

Вадим, ни грамма не смутившись, расплылся в улыбке от уха до уха:

– Пришел с праздником поздравить и позвать девчат на вечер.

– Тоже мне, вспомнил. Они уже умчались. Танцую во всю, – торопливо закрыла дверь Лида и продолжила прихорашиваться у зеркала.

Вадим, словно спортсмен, рванул со старта сначала по коридору, потом вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Одной рукой придерживаясь за перила, другой, крепко прижимая к себе шоколадные конфеты, купленные на последние деньги. Уже там, у новогодней елки, неловко оттаптывая ноги своей партнерше, преподнес ей серый кулек с конфетами. Галина, ни о чем не подозревая, принесла угощение в комнату. Поскольку злосчастный кулек Лида видела у Вадима, дама сердца была раскрыта. Впрочем, влюбленных это разоблачение уже совсем не заботило. Ведь девушка тоже тайно симпатизировала голубоглазому блондину.

Вадим и Галина поженились на последнем курсе, как раз, в самый канун нового года. Может быть, они поженились бы раньше, но по восемнадцать лет им стукнуло только что. Да и потом, соседкам по комнате окончательно надоел Галинин гость, который пропадал у них все вечера. На развлечения денег нет, а на улице холодно. Вот и балагурил Вадим у девчонок часами напролет. Сердце рвется к любимой, пусть даже в коллективе, лишь бы рядом. Видеть, слышать, дышать одним воздухом.

В очередной раз, после ухода Вадима, девчата взбунтовались. В самом деле, ни переодеться, ни к занятиям подготовиться, ни в порядок себя не привести. Сидит и сидит парень в комнате. Галина в очередной раз передала возмущение. Вадим нервно выслушал и решительно предложил:

– А давай поженимся! Снимем угол у какой-нибудь старушки, будем жить вместе.

Галина к такому повороту событий не была готова. Она, конечно, понимала, что вопрос о женитьбе рано или поздно встанет, но надеялась – не так рано. После окончания техникума Вадим призовется в армию, как минимум на три года. Только после демобилизации они встретятся и поженятся. Она же, пока любимый служит, подкопит денег на торжество. Рассчитывать на родителей не приходилось. Росла она с матерью, отчимом, двумя сестрами и неродной бабушкой – матерью отчима.

После войны времена тяжелые. Спасибо, отчиму – воспитал и выучил. Какая уж тут свадьба? У Вадима тоже не просто. Семья многодетная, кроме родителей шесть ртов. Участвовать и помогать некому. Но Галина любила Вадима трепетно и нежно, готова была за любимым не то, чтобы в чужой угол, хоть на чердак или в подвал, лишь бы рядом. Подали заявление в ЗАГС. Потихоньку отметили женитьбу с друзьями и подругами в общаге, и пошли восвояси в чужой угол, но не к старушке, а к доброжелательному вдовцу.

Через девять месяцев у молодой семьи родилась дочка. Правда, семья эта только числилась семьей. Галина работала на фабрике. Вадим служил в армии. После родов маленькую Машку временно, до возвращения сына из армии, взяла к себе на воспитание семья Вадима. Сидеть с ребенком у матери не было возможностей, в ясли кроху отдавать жалко. Пришлось отдать в родственные руки. В самое трудное время родители мужа поддержали Галину, за что она всю свою жизнь благодарила этих замечательных, добрых людей. Перед самой демобилизацией, молодая мама получила комнату в коммунальной квартире.

Каждый ребенок помнит себя с определенного возраста, с определенных событий произошедших либо с ним самим, либо с его семьей, близкими и дорогими людьми. Маша помнила себя уже лет с трех. Мама и папа предстают в ее памяти вполне осязаемыми объектами, но вот внешности их девочка не помнила. Размытое очертание цветастого платья у мамы и светлой рубашки у папы. Причем, это потом родится брат Женька и составит ей огромную конкуренцию в борьбе за любовь родителей. Фактически станет главным, непримиримым врагом на протяжении всего малолетнего детства.

Главным он станет не потому, что вокруг Машки собралась тьма тьмущая разного рода недоброжелателей. А потому, что своим появлением младенец перетянет одеяло любви самых близких людей на себя. Тем самым, лишив старшую сестру львиной доли родительского участия и заботы. Маленькой Машке останется по-детски печалиться и страдать от внезапной потери всех ранее существовавших приоритетов. Теперь на ее «хочу» появилось «нет возможностей», в ответ на просьбу «дайте мне» слышалось «Жене нужно». Как тут не взгрустнуть, не поплакать. Теперь ее, маленькую симпатичную куколку, в одно мгновение бесцеремонно отодвинули на второй план, а иногда вообще, задвигали подальше, не реагируя на «хотелки». Все внимание родителей незаслуженно принадлежало, как ей тогда казалось, постоянно орущему брату.

Маша совсем не интересовалась маленьким братиком. Не подходила ни к кроватке, ни к коляске. Такое отношение у девочки сложилось не из мести, связанной с обидами. Просто он был ей не интересен. Ни о каком материнском инстинкте речи не шло и женских начал в ней не проснулось. Сестра жила относительно брата в параллельном измерении, сохранив собственные привычки и наклонности.

Из времен, когда Женьки еще не было, в памяти у Марии сохранились два случая. Почему именно эти два? Наверно, в связи с экстремальностью.

На момент происходящих событий Маше исполнилось не больше трех лет. Она помнила тот самый, огромный, бледно-бежевый дом, в котором жила вместе с мамой и папой. Темный, всегда вонючий подъезд с широкими каменными лестницами, обшарпанными стенами и дверями. На каждой двери по нескольку кнопок от звонков и непременные таблички рядом с этими кнопками. Никакого Женьки в помине не было. Сама коммунальная квартира представляла собой три комнаты разные по площади. У молодой семьи самая маленькая комнатушка. Туалет и ванна совмещенные, небольшая кухня с тремя, непонятно каким образом, втиснутыми столами. Пожалуй, абсолютным достоинством общественной жилплощади, во всяком случае, согласно мнению самого молодого жильца квартиры, являлись два широких, совершенно свободных коридора, по которым можно было носиться сломя голову.

Самую большую комнату в квартире занимала бездетная семья, состоящая из мужа и жены. Комната вызывала у Машки необыкновенный восторг. Она была хороша в любое время года и в любое время суток. Высокие потолки наполняли ее воздухом, два огромных окна заливали помещение ярким, праздничным светом. Девочка очень любила ходить в гости к доброжелательной супружеской паре. Готова была играть у них часами, представляя себя принцессой в сказочном дворце. В отличие от этой просторной, светлой комнаты, их комнатушка воспринималась неким длинным, узким чуланчиком с окном в торце. Окно выходило на соседнее здание, выстроенное почти впритык к дому. Поэтому солнечные лучи никогда не навещали их окно, отчего в «чуланчике» постоянно царили серые сумерки.

У обладателей дворцовых покоев не было своих детей, хотя оба супруга прибывали уже в довольно зрелом возрасте. Вероятно, по этому они с превеликим удовольствием принимали у себя сообразительную, шуструю соседскую девочку. Она уморительно рассуждала вслух о превратностях судьбы, поучала женщину, как вести домашнее хозяйство, а мужчину – правильным манерам. Все детские импровизации веселили супругов, тем самым, скрашивая их одиночество. Соседский ребенок – совершенно универсальный предмет для развлечения, который в любой момент можно выставить за дверь и начать готовиться ко сну.

Соседи вели необременительный образ жизни, исключая условности и обязательства. Каждые выходные их непременно навещали бесчисленные родственники и друзья. Частые веселые застолья, тем не менее, укладывались в рамки требований к общественному порядку и правил коммунального общежития. Никогда никаких ссор или, того хуже, скандалов на территории квартиры не происходило. Легкие в общении, коммуникабельные, доброжелательные, супруги умели найти общий язык со всеми соседями независимо от возраста и социального положения.

Как-то в выходной день Вадим и Галина решили сходить в кино на дневной сеанс. Машку брать с собой не хотелось. Фильм взрослый, для ребенка совершенно непонятный. Всякий раз в подобных случаях, даже при условии предварительной договоренности, что дочь не будет капризничать в темном зале во время демонстрации фильма, Мария устраивала настоящий громогласный бунт. Минут десять после начала сеанса девочка терпеливо смотрела на экран, потом ей эта муть надоедала и тогда начиналось светопреставление. Она шныряла по проходу между рядами, бесцеремонно оттаптывая зрителям нарядную обувь. Шуршала шторами, закрывающими двери на вход и выход из зрительного зала. Прыгала под экраном, настойчиво пытаясь за него ухватиться. Понятно, что зрителям выходки не нравились и компанию с позором выпроваживали вон.

Дабы избежать неприятностей и вместе с тем получить удовольствие от просмотра фильма, молодая чета договорилась с приветливыми соседями о том, что ребенок пару-тройку часов останется под их неусыпным присмотром. Супруги с удовольствием согласились, заверив родителей в том, те могут спокойно не только посмотреть кино, но и погулять в парке. Девочка будет в полном порядке. Довольные Вадим и Галина радостно выпорхнули из квартиры, ощущение абсолютной свободы поднимало настроение.

Между тем, в квартире события развивались по давно отработанному сценарию. К веселой супружеской паре, как всегда в выходной, нагрянули гости. Быстренько, без каких-либо проблем, собрали на стол. Сели в залитой солнечным светом комнате. Машка не обращала внимания на снующих по коридорам нарядных женщин с тарелками в руках. Дымящих прямо в комнате, у раскрытого окна мужчин. Она старательно укладывала спать куклу, мишку и собачку, сидя на роскошном мягком диване с небольшими расшитыми подушками.

Когда гости уже расселись за столом, хозяйка вдруг вспомнила о притихшей на диване девочке. Под одобрительные шум и разговоры, быстренько принесли детский высокий стул и приобщили маленькую соседку к взрослой компании. В самом начале застолья за Марией еще присматривали, подкладывая ей в тарелку закуски то с одной, то с другой стороны, подливая из хрустального кувшина компот из сухофруктов. Потом под действием горячительных напитков, внимание взрослых переключилось на более важные для них темы. Про маленькую девочку на высоком стуле просто-напросто забыли.

Любопытная Машка, при полном отсутствии контроля, тихой сапой начала сама доставать приглянувшуюся ей закуску. В ход пошли кусочки сала и селедки, картошка и соленые огурцы. Надкусанная еда потребовала дополнительной жидкости. Раз никому из дядей и тетей до гостьи нет дела, а пить хочется, то она потянулась к высокой граненой рюмке на короткой ножке с темно-вишневым, переливающимся под солнечными лучами, вином. Содержимое рюмки ей не понравилось. Однако пить хотелось. С горем пополам ребенок сделал несколько глотков и подался восвояси к дивану.

Вадим и Галина заглянули к соседям, когда вернулись из кино. Им хотелось поскорее забрать дочку домой. После упреждения стуком они открыли дверь в комнату с разгулявшейся компанией. Перед их взором предстала совершенно потрясающая картина. Взрослые люди кружили по комнате парами, хохотали и подтрунивали друг над другом. Никто не обращал внимания на трехлетнюю девочку, которая, качаясь и падая, пыталась залезть на диван. Она безуспешно закидывала свою ножку на поверхность дивана, но та предательски скатывалась, ребенок падал на пол. При этом девочка во все горло, как пьяный матрос, пела: «Села птичка на окошко! Погоди, не улетай! Улетела птичка, ай!»

Только когда на пороге появились родители девочки, хозяева, наконец, вспомнили о своих обязательствах. Вновь прибывшим предложили присоединиться к веселью. Беззаботная компания ничего плохого не усмотрела в том, что маленький ребенок ведет себя неадекватно. Не задалась вопросом, почему девочка еле стоит на ногах? Родители не сразу поняли, что дочка наглоталась вина и прибывает в самом настоящем алкогольном опьянении. Только после того, как открылась рвота и мгновенно подскочила температура, вызвали скорую помощь. Вот здесь и выяснилась настоящая причина отравления. К счастью все обошлось. Ребенка спасли. Для родителей эта печальная история послужила хорошим уроком на всю жизнь. Больше они уже никогда не оставляли дочку с добродушными, общительными соседями.

Сама Мария из всей истории запомнила не спасших ей жизнь, врачей, ни страх и переживания родителей, ни перепуганных до смерти соседей. В ее детской памяти сохранилась та самая красивая, граненая рюмка с темно-вишневым напитком и купающимся в этом напитке солнечным лучом, делающим напиток искрящимся и переливающимся. И та самая песня о пугливой птичке, которая внезапно улетела.

Второе событие, оставившее неизгладимый след в памяти маленькой Маши, как ни странно, связано с другими соседями, проживающими в той же квартире. Скорее всего, девочка не обратила бы внимания, не отзовись прожитая ситуация, психическим потрясением. Это как раз тот случай, когда в памяти сохраняются на многие годы не только образы людей, связанных с происшествием, но даже чувства, ощущения, словом, весь эмоциональный окрас.

Комнату немногим побольше, чем у молодой семьи Родовых, занимала мать с десятилетней дочерью. Отца в их чисто женском тандеме не было. Нужно отметить, что ни один мужчина никогда в эту комнату не являлся. Мать – женщина средних лет, худенькая до прозрачности, невысокого роста с замотанным на затылке пучком пепельно-серых волос. При описании подобного образа женщины, говорят – «никакая», без особенностей во внешности. Пройдет – не заметишь. Держалась всегда особняком, отличалась болезненной скромностью, молчаливостью. Выходила из комнаты исключительно по необходимости, на кухне готовила скоренько. Питались они с дочкой у себя в комнате. О том, где работает соседка, чем занимается, никто не знал. Скорее всего, в каком-нибудь архиве или библиотеке. Уж очень от нее пахло замшелостью и пылью.

Дочка – мать в детстве, точная копия, такая же тонкая, звонкая, с такими же пепельно-серыми жиденькими косичками. Единственное различие между родственницами – чуть длинноватый нос у дочери, видимо, заслуга отца. Серенькую мышку звали Люсей. Она неуловимо напоминала этого пугливого зверька не только внешностью, ее довольно необычные перебежки по общим местам квартиры соответствовали поведению мышки, попавшей в неблагоприятные условия. Люся, как и мама, чаще всего сидела в своей норке. С Машей не дружила, может быть в силу, большой разницы в возрасте и потому разных интересов, может быть, просто по собственной нелюдимости. Во двор выходила крайне редко, гуляла всегда сама с собой. Замкнутая, словно обиженная на весь белый свет, дурнушка.

Маша, наоборот, была девочкой общительной, легко находила общий язык с подружками года на два-три старше себя. Родители покупали ей игрушки, которые та успешно таскала на улицу и делилась со всеми. Отец настойчиво внушал дочери, что своим нужно делиться и не жадничать, а вот чужое лучше не брать. Только в доме появлялась чужая вещь, якобы данная хозяином поиграть, папа ругал Машу и требовал немедленно вернуть игрушку. Девочка ревела от несправедливости, но несла отдавать.

Детей разных возрастов во дворе гуляло много. Родители не боялись отпускать своих отпрысков на улицу. Никто никого не крал. Если и дрались, то как-то незлобно, без агрессии и садизма. Большим преимуществом двора было наличие высокого каменного забора по периметру, побеленного белой известью. С улицы во двор вела только калитка, поэтому никаких машин не разъезжало. За детьми следили из окна, между делом. Украшали территорию многочисленные кусты сирени и шиповника, порой, переходящие в самые настоящие заросли.

В этих зарослях, прямо у забора, девчонки строили самые настоящие домики. В строительстве использовали кирпичи с соседней стройки. За ними ходили стайками, через узкий лаз в заборе, брали по одному и, приседая, прячась, тащили во двор, к забору. Взрослее дядьки не обращали внимания на безобидных девчонок. Те близко к объекту не подходили, крутились за поддонами с кирпичом, что на самом конце строительной площадки. Родители то же особенно не вникали в занятия детей. Главное – со двора не ходят. А что шуршат там себе в кустах, так на то они и дети.

Кирпичи просто ставили друг на друга, сооружая стены, крышей служили куски бросовых досок все с той же стройки. Неважно, что из досок торчат гвозди и они необработанны. Занозы в пальцах – дело обычное. В каждом домике помещалось только два человека, и влезать в него можно было исключительно на четвереньках. Сидели, подобрав под себя ноги и понятно, не облокачиваясь о стену. Дышали тоже через раз, поскольку конструкция была чрезвычайно хлипкой. Но все эти неудобства не могли повлиять на чувство гордости за обладание собственным жильем.

Счастливые обладательницы собственных домов, тащили из своих квартир кукол, детскую посуду, всевозможные тряпки. В кустах у забора, в «новостройках» закипала игрушечная семейная жизнь. Играли в основном в дочки-матери. В силу того, что девчонки сами строились, сами приносили необходимые вещи, то и участвовали в игре сами. Мальчишки же на стадии строительства, как правило, занимались своими делами. Только обустроенные дома принимали своих жильцов, на пороге появлялись «захватчики».

Начинались столкновения между защитниками и нападающими. Целью защитников было – во что бы то ни стало сохранить кровью и потом отстроенное сооружение. Нападающие стремились любой ценой разорить и уничтожить объект нападения. События всегда развивались по отработанному сценарию. Сначала ребята просились по-хорошему допустить их к недвижимости, чтобы они, так из любопытства, посмотрели. На жесткий отказ переходили к желчным оскорблениям. Потом незаметно дело доходило до камней и палок. Нужно отдать должное, девчонки горой стояли за свои хоромы, героически отражали атаки разорителей. Бой заканчивался чьими-то женскими слезами, что заставляло нападавших ретироваться врассыпную.

Летним, непривычно жарким днем, когда полдень уже медленно, но верно перекатывался из бурно проходящего обеда в послеобеденную, ленивую дремоту, Маша после долгих уговоров мамы, вышла в полупустой двор. Непривычная для данных широт полуденная жара разогнала по квартирам не только молоденьких мам с малышами в колясках, даже вездесущих, отчаянно стойких к любым непогодам, старушек у подъезда. В тени сирени, за деревянным столом, старики вяло «забивали козла», дородная женщина из соседнего подъезда развешивала мокрое постельное белье, на веревку, натянутую между двумя деревянными столбами и подпертую посередине длинной широкой палкой. Подростки на углу разложились со своими собрано-разобранными велосипедами.

Люди входили в калитку двора и, не задерживаясь, исчезали за дверями своих подъездов. Те, кто выходил на улицу из дома, спешно покидали двор и за калиткой исчезали в городской суете. Мария немного задержалась на крыльце подъезда, покрутила головой по сторонам и, оценив ситуацию, направилась в кусты, к забору, где вчера завершилось очередное побоище. Она решила воспользоваться отсутствием народа и навести порядок в домике, построенном вместе с Анькой.

Спрыгнув со второй ступеньки крыльца на раскаленный асфальт, услышала, как у нее за спиной скрипнули ржавые пружины, дверь открылась. Девочка обернулась, из-за двери медленно показалась заспанная Люся. Аккуратно заплетенные косички послушно свешивались на плечи, поверх летнего сарафана наброшена легкая кофточка, в руке безжизненно болталась пустая плетеная авоська. Маша моментально заинтересовалась маршрутом соседки. В самом деле, к кирпичам она всегда успеет.

– Люсь, ты куда?

Люся, видимо, еще не совсем проснулась, не обращая внимания на любопытную девчонку, неопределенно махнула авоськой в сторону калитки. Мария в два прыжка вернулась на крыльцо. Подобострастно заглядывая в опущенные глаза соседки, уточнила:

– Туда? На улицу? Да?

Это там, на городской улице, где по рельсам ходили звеняще-гремящие трамваи, раскатывали автомобили и автобусы, ходила, ехала, бежала настоящая, интересная жизнь. А у них во дворе все тихо, мирно. Одни и те же люди, одни и те же события. Ой, как хочется окунуться в эту толкотню.

Люся нехотя буркнула:

– В булочную пойду. Мама отправила.

Машке сегодня определенно везло. Она сразу представила булочную с ее опьяняющим запахом свежевыпеченного хлеба, ромовыми бабами, коржиками и множеством разных булочек и пирожков. Пока Люська стоит в очереди, она полюбуется на всю эту красоту, надышится запахом ванили и корицы. По дороге к булочной они пройдут мимо большого универмага с огромными витринами, заставленными манекенами в красивой яркой одежде. Они с соседкой непременно задержатся у витрин, потом она обязательно уговорит Люську пройти дальше и поглазеть на людей, машины, магазины.

– Люсь, возьми меня с собой, – умоляюще попросила Машка, для надежности заверила. – Честное слово, я тебя слушаться буду.

Соседка потихоньку, молча направилась к калитке. Девочка отчаянно схватила ее за руку и, что есть силы, уперлась ногами в землю, тем самым не давая двинуться с места. Она не разозлилась, не выдернула руку. Спокойно, равнодушно заявила:

– Без разрешения нельзя. Твоя мама потом пожалуется моей, что я увела тебя со двора. Мне влетит. Нет.

Машка отпустила руку, забежала перед девочкой и, распахнув свои ручонки, преградила дорогу.

– Люсь, а Люсь, ты не уходи без меня. Я сейчас быстренько сбегаю, отпрошусь у мамы, – умоляюще взвыла малышка.

Не дожидаясь реакции все такой же безразличной соседки, кинулась в подъезд. Люся побрела в сторону калитки, но не вышла за нее, а остановилась рядом, в тени куста сирени. Мария появилась буквально через три минуты. Она вихрем вылетела из-за двери подъезда и замерла на крыльце в полной растерянности. Люськи не было на месте.

Она покрутила головой, взглядом отыскивая предавшую ожидания соседку. Той нигде не было. Уголки губ поползли вниз, личико напряглось, из глаз хлынули потоки слез, по двору раскатилось полное боли и обиды, завывание. Опешившая от такого поворота событий, Люська выпрыгнула из кустов и метнулась к безутешной Машке. Та не сразу поняла, кто теребит ее плечо. Процесс страданий целиком и полностью захватил ребенка.

– Маш, Маш, ты чего ревешь? – пыталась достучаться испуганная Люська. – Я же тебя ждала . . . слышишь, ждала . . .

Маша, не прекращая рыдать, выговаривала свои претензии:

– Да-а-а . . . где-е-е? Я смотре-е-е-ла. Ты-ы ушла-а-а одна-а-а.

– Никуда я не ушла. Спряталась под сиренью. Вот и все. Чего на солнце торчать? Жарко же.

Машка прекратила реветь. Краем коротенького платьица в красный мелкий горошек, вытерла нос и глаза. Разжала кулачок. На ладони лежала мелочь.

– Мама дала на буханку пшеничного – торжественно объявила девочка.

–Ты положишь мою буханку в свою авоську? – примирительно поинтересовалась Машка, направляясь в сторону большого мира улицы.

Люся неопределенно хмыкнула и поспешила за шустрой девчонкой.

Людмила не любила «телячьих нежностей», потому не брала свою партнершу за руку. Они шли рядом и одновременно каждая сама по себе. Когда девочки рассматривали витрины универмага, старшая, уголком глаза, наблюдала за маленькой. Они переходили от витрины к витрине набираясь впечатлений от увиденного. Каждая молча переваривала эти впечатления. Здание универмага закончилось вместе с красочными витринами. Обескураженная Мария остановилась на углу. Булочная уже рядом, виден козырек над входом, тогда Мария очень трогательно, со слезами в голосе, робко предложила:

– Люсь, давай пройдем туда, – она махнула рукой в сторону продолжения улицы. – Пройдем совсем немножко, еще посмотрим красоту. Там ведь тоже есть магазины. Мы быстренько. Совсем недолго. А, Люсь?

Маша уговаривала так искренне, так доверительно – доброжелательно, что Людмила сдалась, фактически, без боя. « В самом деле, пройдем еще чуть-чуть, вон до того угла и назад», – подумалось жалостливой девочке.

– Ладно. Только с одним условием, – Мария напряглась, – Ты ничего никому не расскажешь».

Младшая от радости мгновенно закивала головой. Вопрос с путешествием был решен.

Девочки вместе с толпой народа перешли проезжую часть и отправились вдоль домов, беспрестанно крутя головой по сторонам. Где? В какой момент старшая девочка упустила из виду маленькую? Трудно сказать. Но это случилось.

Маша, подхваченная людским потоком, совсем забыла про соседку. Она шла себе от магазина к магазину, от лотка с мороженым к лотку с газированной водой. Разглядывала спешащих прохожих, проезжающие мимо машины. Ей все было интересно. Она не заметила, как свернула сначала на одну улицу, потом на другую. С каждым поворотом людей в потоке становилось все меньше. Ее внимание переключалось с черно-белой кошки в окне первого этажа с розовыми ажурными шторами на маленького пуделя, семенящего на поводке рядом с милой дамочкой. С красивой, убранной цветами и разноцветными лентами, проезжающей машины жениха и невесты на красную, ревущую пожарную машину.

«Познание окружающего мира» вдруг неожиданно прервала старушка, возникшая ниоткуда прямо перед Марией. Она выглядела совсем не злобно, и только палка в руках напомнила Бабу-Ягу из детской сказки, которую совсем недавно читала мама. Маша от неожиданности непроизвольно сделала шаг назад. Старушка, моментально отреагировав на действие, схватила девочку за руку.

– Ты, чья? Где твои родители? – требовательно поинтересовалась пожилая женщина, переступая с ноги на ногу.

Ничего не понимающая девочка дернулась, старушка крепко вцепилась в пленницу.

– Слышишь меня, девочка? Где твои родители? Почему одна на улице?– не унималась дознавательница, одновременно озираясь по сторонам в поиске близких людей маленькой путешественницы.

Маша, медленно приходя в себя, тоже закрутила головой по сторонам. Она с ужасом обнаружила, что вокруг незнакомые дома, незнакомая улица. Место, где ее остановила незнакомка совершенно чужое и не имеет никакого отношения к месту обитания семьи. Самое страшное – нигде рядом нет соседской Люськи и теперь некому указать дорогу домой. Сама же она не знала ни дороги назад, ни адреса проживания. Понимание того, что она осталась одна в целом мире, нет никакой надежды на изменение действительности, повергло в отчаяние. Машка раз-другой шумно всхлипнула и вдруг разревелась во весь голос на глазах у настырной бабушки и спешащих прохожих.

Старушка тоже, в свою очередь, не ожидавшая такой громкой реакции девочки, откровенно растерялась. Люди стали оглядываться на голосящего ребенка, бабушка виновато пожимать плечами. Не отпуская руки плачущего ребенка, она металась между людьми с единственным вопросом – как пройти к ближайшему отделению милиции. Сама она была из другого района города, сюда приехала навестить давнюю приятельницу и вот, возвращаясь назад, встретила ребенка без взрослого сопровождения.

Наконец, гражданин в серой фетровой шляпе и в таком же сером легком костюме, детально пояснил дорогу к отделению милиции. Пока он рассказывал, одинокая путешественница несколько успокоилась и, хотя продолжала отчаянно всхлипывать, делала это как-то наигранно. Уразумев маршрут, пожилая женщина двинулась на поиски столь необходимого учреждения, не выпуская руку девочки. Та уже не сопротивлялась. Тихо, молча брела за своей «надеждой» на возвращение в родные пенаты.

Ближайшее отделение милиции оказалось рядом, во дворе соседнего дома. Там бабушка благополучно сдала испуганную потерявшуюся девочку дежурному милиционеру и с чувством выполненного долга, отбыла по своим делам. Милиционер отвел зареванную Машу в соседнюю комнату. Там оказалось много игрушек, книжки, альбомы для рисования и карандаши. Усадив за стол, налил ребенку чаю, придвинул блюдечко с сушками и осторожно, ненавязчиво приступил к расспросу.

– Как же тебя зовут? – с доброжелательной улыбкой, обратился к девочке мужчина.

Беглянка с удовольствием грызла сушку, запивая ее теплым чаем.

– Маша – ответ прозвучал односложно.

Не меняя выражения лица и тона, милиционер продолжал задавать вопросы.

– Машенька, ты уже большая девочка, конечно, знаешь свою фамилию?

Маша утвердительно кивнула.

– Маша Ледава.

– Ледова? – на всякий случай переспросил сержант.

– Нет. Я же говорю – Ле-да-ва, – настаивала девочка.

Улыбка слетела с лица блюстителя правопорядка. Он задумался.

– Машенька, а ты буквы знаешь?

– Мама буквы знает. Она мне сказки читает.

Мужчина зашел с другой стороны.

– Маша, ты все буквы правильно говоришь?

Девочка отодвинула пустой стакан, слезла со стула и руками стряхнула с платья крошки от сушек.

– Заместа лыба, говолю лы-ба.

Милиционер опять просиял. Он был горд своим педагогическим талантом. Вот как здорово придумал определить фамилию потерявшейся девочки.

– Понятно. Значит ты Маша Родова. Правильно?

Та уже направилась к стеллажу с игрушками, по дороге опять утвердительно кивнула. Около стеллажа остановилась и резко развернулась лицом к милиционеру.

– Дяденька, а когда мы пойдем домой? – по-деловому спросила Мария.

Милиционер замялся.

– Как найдем твоих родителей, тогда и пойдем.

–Ладно, – согласилась путешественница, – пока вы искаите, я поиграю.

– Нет. Машенька сначала мы с тобой поговорим. Ты расскажешь о себе, о папе, о маме, о том, где живешь. Тогда мы сможем найти твоих родителей.

Девочка обреченно развела руками.

– Я не знаю где мой дом.

– Хорошо. Какой у тебя дом? Большой или маленький? Какого цвета?

Девочка подошла к милиционеру и залезла на ранее оставленный стул . Сложила ручки на коленки. Припоминая внешний вид своего дома, принялась рассуждать:

– Дом у нас большой. Такой . . . немножко белый . . . забол воклуг больше белый. За заболом стлойка. Мы там блали килпичи для домиков.

– Так, так, уже хорошо. А рядом с домом есть какие-нибудь магазины, кинотеатры, красивые здания?

Маша подняла глаза на потолок, поковыряла в носу. Милиционер терпеливо ждал.

– Есть. Большой магазин с большими витлинами. Там тетеньки и дяденьки иглушечные стоят, а у них класивая одежда.

Сержант вернулся к разговору о родителях.

– Машенька, а как зовут твою маму?

– Мама Галя.

– А папу?

– Вадик.

– Машенька ты иди, поиграй игрушками. Я сейчас вернусь.

Он вышел из комнаты, оставив девочку одну. Мария ничуть не испугалась. Слезла со стула и в момент оказалась около стеллажа. Время от времени сержант заглядывал в комнату, где, как ни с чем не бывало, играла путешественница. После серии звонков, через сорок минут, в отделение милиции влетела обезумевшая от ужаса потери своего ребенка, мама Галя. Покончив с необходимой проверкой документов, милиционер вывел к матери ее маленькую дочь. Галина схватила малышку на руки, прижала к себе и, не сдержавшись, дала волю слезам.

Дома Машу отругали и даже поставили в угол, скорее не в качестве наказания, а так, для порядка. Люсе тоже изрядно досталось. Больше она никогда не брала соседку с собой со двора. Из прохладных отношений до происшествия, они превратились просто в ледяные. Впрочем, ни та, ни другая от этого особенно не страдали.

Глава 2. Первая любовь.

Привилегированное положение вседозволенности прекратилось с появлением в семье маленького Женьки. Во времена Машиного раннего детства, матери, родившие детей, находились со своими чадами только три месяца. По истечении времени каждая женщина должна была решать вопрос содержания и воспитания малыша сама. Выбор был небольшой. Если хочешь сама нянчить, пожалуйста, увольняйся и занимайся воспитанием. Можешь отдать бабушкам или ближайшим родственникам, чтобы те в твое отсутствие заботились о маленьком. Если таковых не находилось, подыскивай няню и плати ей. Галя с Вадимом остановились на няне.

Таким образом, вопрос с уходом за Женькой решился. Оставлять дочь все с той же няней, не представлялось возможным. Уж очень дорого женщина запрашивала за заботу о двух детях. Марию отдали в детский сад на шестидневку. Теперь она появлялась в квартире вечером в субботу, в понедельник утром ее опять отводили в сад до следующей субботы. Пребывание с родными ограничивалось воскресеньем.

Маша привыкала к новым обстоятельствам в жизни тяжело. Девочка, которая привыкла к постоянной заботе и вниманию в одночасье потеряла все. В душе она винила во всем, в первую очередь, новорожденного Женьку. Именно он отнял у нее не только маму с папой, но целый мир под названием любовь и семья. Именно из-за него ее сослали из родного дома. Родителей девочка считала предателями. Взяли и променяли ее на маленького, орущего мальчишку. Не просто отодвинули в сторону, можно сказать, выселили из семьи. С такими мыслями и чувствами обиженная Маша пришла в круглосуточную группу детского сада.

Когда, папа радостно сообщил семейству, что ему выделили место для дочери в круглосуточной группе ведомственного детского сада, девочка еще не понимала, чему он так сильно радуется, почему мама от избытка чувств восторженно захлопала в ладоши. Она не осознавала, какое страшное словосочетание «круглосуточная группа», лишающее ребенка любви и заботы родителей. Чтобы попасть в детский сад, маме вместе с дочкой пришлось изрядно побегать по поликлинике. Хоть в этом помог маленький Женька. Поскольку ребенка оставить на время было не с кем, приходилось бегать по кабинетам вместе с ним на руках. Наконец, сдали все анализы, прошли осмотр у врачей и получили вожделенную справку о полном соответствии требованиям по здоровью.

В детский сад впервые Машу привел папа. Там ее осмотрела медицинская сестра, забрала представленные документы и отпустила вечно спешащего Вадима Андреевича. Отец сунул в руки дочери мешок, сшитый из самого обычного цветастого ситца со шнурками-завязками, в котором, согласно требованию детского учреждения, находились три смены нижнего белья, запасные чулки и теплые носки. Мария обняла свои пожитки и по команде медицинской сестры отправилась вслед за ней к новому месту жизни.

Группа, в которую определили новенькую, находилась на втором этаже здания. Они шли коридорами мимо закрытых дверей, встречая родителей с детьми. Медицинская сестра вежливо со всеми здоровалась, иногда делала замечания взрослым относительно состояния здоровья их детей, потом они следовали дальше. По учреждению разносился приятный запах вкусной еды.

Поднявшись на второй этаж, они остановились у одной из дверей наполовину из ребристого матового стекла. Женщина толкнула дверь, и они оказались в комнате, по периметру заставленной небольшими шкафчиками и двумя низкими светло-коричневыми лавками посередине.

– Садись, Маша, – указала пальцем женщина на лавочку. – Я сейчас приглашу воспитательницу.

Медичка пропала за другой дверью. Девочка осталась одна в незнакомом месте, без всякой помощи и поддержки, отчего ей стало невыносимо грустно. Из глаз потекли обжигающие кожу, слезы, засвербело в носу. Окончательно раскиснуть не позволила вернувшаяся сестра.

– Это что у нас такое случилось? – мягко обратилась она к расстроившейся новенько воспитаннице.

Присела на корточки рядом с девочкой. Заботливо вытерла кусочком марли слезы и сопли.

– Машенька, не надо плакать. У нас много деток, все хорошие, добрые. Много игрушек. Кормят у нас вкусно. Тебе здесь обязательно понравится, уговаривала она хлюпавшую носом Машу.

– Я хочу домой к маме, – умоляюще вещала девочка. – Не хочу жить здесь. Отведите меня домой.

В комнату вошла пожилая женщина в белом халате. Не обращая внимания на расстроенного ребенка, открыла сначала один шкафчик, потом другой, остановилась на третьем. Повернулась лицом к присутствующим и предложила:

– Давай, Мария Родова, будем размещаться. Ольга Александровна, вы идите уже. Мы сами тут управимся.

Ольга Александровна на прощанье погладила новенькую по голове и отправилась по своим делам.

– Мария, довольно сырость разводить. Иди сюда я тебе скажу, что и как делать. Только сначала сними пальто и положи на лавочку. Все равно ничего не изменишь. Давай лучше заниматься делом и привыкать.

Доброжелательный и в тоже время настойчивый тон, поднял воспитанницу с места. Она нехотя сняла пальто и подошла к женщине, предварительно рукавом теплой кофты вытерев предательские слезы.

Воспитательница Екатерина Матвеевна, невысокая, полноватая женщина с приятными, мягкими чертами лица и самой обычной прической – зачесанными назад русыми волосами, уложенными на затылке «ватрушкой», закрыла шкафчик перед самым носом новенькой. Указывая на картинку в виде симпатичной елочки, усыпанной снегом, пояснила:

– Видишь, Маша, эту елочку? Она обозначает, что шкафчик твой. . . .

– Я знаю. Я уже ходила в садик. Там у меня был домик, – сухо прервала разговор, Маша.

Екатерина Матвеевна, тем не менее, одобрительно улыбнулась:

– Вот видишь, ты уже многое знаешь, – она опять открыла шкафчик, который на данный момент был пустым.

– Видишь, здесь две полочки. На одной у тебя будет храниться запасное нижнее белье. А на другой полочке – верхняя одежда. Кофта, носки, шапка. Поняла?

Маша слушала внимательно, сохраняя полное молчание. Было непонятно, усвоила ли девочка объяснение воспитательницы.

– Ну, ладно, давай разберем твои вещи, разложим их правильно.

Девочка метнулась к своему мешку, давая понять, что со своими вещами она справиться сама. Не надо их трогать чужим людям. Воспитательница сделала вид, что не заметила волнения ребенка.

– Вытаскивай свой гардероб и раскладывай его прямо на лавочке.

Мария стояла в нерешительности. Ее смущало слово «гардероб», значения которого не знала. Екатерина Матвеевна отошла от шкафчиков и села на лавку.

– Вещи из мешка выкладывай на лавочку, – доброжелательно пояснила она.

Маша бережно вытаскивала одежку за одежкой и аккуратно раскладывала рядком. Когда мешок опустел, она вопросительно взглянула на воспитательницу.

– Теперь, Машенька, трусики, маячки, платьице и чулочки в две стопочки сложи на самой высокой полочке.

Девочка опять с непониманием уставилась на требовательную женщину.

– Как это в две стопочки? – переспросила она.

– В первую стопочку – трусики и маячки. Во втору – платьице и чулочки.

Маша в установленном порядке понесла свое добро в шкафчик.

– Носочки, шарфик, шапку и рукавички сложи на нижнюю полочку. Пальто повесь на один из крючочков.

Когда работа была завершена, воспитательница взяла за руку новенькую и повела ее в группу. Она подвела девочку к большому вытертому в нескольких местах, ковру, где играли дети, по возрасту такие же, как Маша. Они рассыпались по ковру, выпали за его пределы, копошились смешно и странно, словно муравьи в муравейнике.

– Ребята, – громко и торжественно объявила Екатерина Матвеевна, – к нам пришла новенькая девочка. Зовут ее Маша. Она будет жить с нами на шестидневке. Не обижайте ее. Помогите поскорее освоиться.

Дети равнодушно посмотрели на вновь прибывшую, как только воспитательница отпустила руку девочки, продолжили каждый свою игру.

Нужно отметить, что не все дети в группе посещали садик в режиме круглосуточного пребывания. Одна часть ребят, приходила в садик, и оставалась только до вечера. За ними возвращались родители, забирали их домой, а утром приводили назад. Вторая часть ребят, в течение недели, оставалась в стенах учреждения на ночь. То есть пребывала здесь круглосуточно. Вторые, безусловно, завидовали первым. Кому же не хочется жить со своими родителями?

После того, как воспитательница отошла, Мария нерешительно направилась к окошку, чтобы в стороне внимательно посмотреть на тех, с кем ей теперь предстояло жить, оценить обстановку. Она обнаружила, что некоторые ребята играют сами с собой игрушками. Другие по два, а то и по три человека играют группами. С которыми из них ей захочется дружить, вопрос времени. Помявшись недолго у подоконника, осторожно, по стеночке, девочка направилась к шкафам с игрушками.

На полках было почти пусто. Все целые, действующие игрушки уже благополучно разобрали. Остались исключительно никем не востребованные. Одни из них окончательно сломанные, лежали кучкой, другие просто разбитые. Например, у зеленого грузовичка нет двух передних колес, у Буратино сломан нос и, вероятно, утерян колпачок вместе с волосами, поэтому он лежал лысый и без самого главного своего достоинства. Детская, игрушечная кроватка без спинки сиротливо жалась к алюминиевому чайнику и кастрюлькам без ручек. Словом, неликвид никого не интересовал.

Маша безнадежно подняла глаза на самую верхнюю полку. О, чудо! Там, наверху, красовался самый настоящий большой пупс. Так называли кукол в виде ребенка, без одежды. Такое, крупное, игрушечное подобие малыша. У них во дворе такой пупс был только у Нинки из соседнего подъезда. О такой игрушке грезили все знакомые девчонки со двора. И вот, редкая удача. Пупс сидит на самой верхней полке шкафа.

Мария стояла около шкафа в нерешительности, задрав голову вверх. Что-то останавливало ее, скорее всего необъяснимость ситуации. Почему розовощекую куклу никто не захотел взять? На первый взгляд, она абсолютно нормальная. Голова, руки, ноги, все на месте. Может быть, ее не разрешают брать? Сомнения не позволяли завладеть предметом мечты. Все встало на свои места благодаря незнакомому мальчишескому голосу, прозвучавшему неожиданно где-то за спиной.

– Она поломанная. У нее нога оторванная. Екатерина Матвеевна убрала ее повыше, чтобы не доломали. А ногу ей просто приложили. Отсюда не видно. Кажется хорошая.

Маша от неожиданности вздрогнула, резко повернулась на звук голоса. Прямо за ее спиной стоял черноволосый мальчик с темно-синими глазами. Цвет глаз был настолько необычным, что девочка словно провалилась в эти глаза цвета перезрелых слив. Волнистые волосы, видимо, давно не встречались с парикмахерскими ножницами. Черные бархатные ресницы обрамляли чуть удлиненный разрез глаз, не по детски густые брови, смуглая кожа и нос с легкой, но заметной горбинкой, выдавали в нем то ли цыганенка, то ли молдаванина, то ли грека. Впрочем, все эти народы, как правило, отличаются черным, в крайнем случае, карим цветом глаз. Припухшие губы придавали его лицу особого очарования.

– Поэтому ее никто не берет? – спросила Маша, «выбираясь» из этих глаз.

Мальчик утвердительно кивнул головой и тут же запросто представился:

– Меня зовут Игорь. Я тоже на шестидневке.

Это пояснение прозвучало, как признание того, что они одной крови, одной судьбы, одних проблем. Девочку такая позиция несколько покоробила. Она не хотела, чтобы ее жалели, тем более, незнакомый мальчик. От предательского поведения родителей было и без того больно, а тут еще лишнее напоминание об этом. Первым порывом было отчитать самозванца. Сказать, что она временно на шестидневке и к его проблемам не имеет никакого отношения. Но мальчишка смотрел на нее так преданно и верно своими красивыми глазами, что Маша приняла «родство крови» и решила не дерзить искреннему доброжелателю.

Пока новенькая воспитанница соображала, как поступить с только что прозвучавшей откровенностью, Игорь понял заминку, как согласие к сотрудничеству.

– Пошли, я тебе все покажу и расскажу, – бодро предложил будущий проводник.

Машу обеспокоили предыдущие слова мальчишки. Почему он сразу заговорил о шестидневке? Не обращая внимания на прозвучавшее предложение, она спросила:

– Я никогда не была на шестидневке. Это плохо?

Игорь задумался на пару секунд. Ответил совсем неожиданно:

– Сначала все обязательно плачут. Хочется домой. Это бывает с непривычки. Потом привыкают. Главное, чтобы рядом был друг. Тогда нормально. Даже скучаешь по нему, когда забирают. Ждешь поскорее понедельника.

Мария недоверчиво покосилась на Игоря. В ее голове не укладывалось, как можно скучать по кому-то, когда дома мамой с папой. Как может из дома тянуть в детский сад только потому, что там есть друг? Лучше дома ничего быть не может! Ближе родителей никого нет!

– А у тебя есть друг? – непроизвольно вырвалось у девочки.

От столь прямого вопроса Игорь поник:

– Был Юра. Теперь он не ходит. К нему приехала бабушка. Его забрали . . . насовсем забрали . . . из сада.

– Тебе плохо без него? – посочувствовала Мария.

Игорь стеснительно потупил в пол глаза, горько вздохнул. На какой-то момент, Маше даже показалась, что на его щеке блеснула маленькая слезинка.

– Плохо. Он настоящий пацан, – печально чеканил каждое слово, мальчишка.

Ей стало даже неудобно, что она своими бесцеремонными вопросами заставила паренька огорчиться.

– Пошли смотреть группу. Куда сначала пойдем? – нарочито весело предложила девочка.

Игорь повел новенькую сначала в умывальник, где вдоль прилегающей стены справа, к ее удивлению было сразу четыре раковины с горячей и холодной водой. Над каждой раковиной красовалось небольшое зеркало, совсем как у них в коммуналке. Раковины располагались так, что руки не надо было задирать наверх, раковины крепились согласно возрастным особенностям детей. Чтобы увидеть себя в зеркале, не нужно скакать перед ним. Умываясь, каждый видел свое отражение.

Около смесителя каждой раковины с одной стороны стояла голубая мыльница с розовым мылом в ней. Это мыло называлось «Земляничное», приятно пахло и напоминало такое же в их квартире. С другой стороны от смесителя стояла круглая, картонная коробочка с зубным порошком, который назывался «Мятный». На крышечке коробки нарисованы зелененькие листочки той самой мяты, вкус и запах которой имел порошок. Мама с папой тоже покупали такой порошок в магазине.

Вдоль другой стены прямо на полу стояли три широких, глубоких поддона. Над каждым из них висел удлиненный кран-клюв. С холодной и горячей водой. Рядом с поддонами лежали черные резиновые коврики и стояли детские стульчики. Маша с недоумением спросила Игоря, ткнув пальцем в ближайший поддон:

– Это что?

Пока мальчишка соображал, что конкретно хочет знать подруга, подруга предположила сама:

– Наверно, вместо тазиков? Наверно, в них моются?

Игорь безобидно рассмеялся:

– Нет. Здесь не моются. Здесь моют только ноги.

Мария недоумевала:

– Зачем? Можно ведь в раковине помыть. Раковины низкие, задери ногу и мой сколько хочешь.

– Задирать ногу в раковину неудобно, можно не устоять на одной ноге, упасть и сильно удариться. Поэтому сделали специальные «раковины» прямо на полу. Нужно сесть на стул, снять сандалии и носки, помыть ноги.

Новенькая подозрительно спросила:

– Ноги моют, как руки, перед едой? Здесь такой порядок?

Игорь опять хохотнул:

– Нет. Ноги моют только перед сном. Днем, перед тихим часом не моют. Только вечером, когда ложатся на ночь.

Маша облегченно вздохнула. Ей совсем не хотелось по нескольку раз в день снимать чулки и мыть ноги.

– А там что? – девочка указала пальцем на большой металлический ящик цвета молодой зелени, виде шкафчика с дверцами. Подвешен ящик так, чтобы воспитанники самостоятельно не могли до него дотянуться.

– Там в банках стоят зубные щетки, аптечка, мочалки для ног и другая ерунда.

– Много?

– Что много? – не понял Игорь

– Щеток много? – теперь уже с раздражением спросила Маша, удивляясь непонятливости проводника.

– Каждому по одной.

– Всем?

– Только тем, кто на шестидневке.

Ответ явно понравился девочке. Хоть в этом есть преимущество перед теми, кто уходит вечером домой.

– Можно брать, которую хочешь? – допытывалась она настойчиво.

По-хозяйски поправляя резиновые коврики, мальчик продолжал объяснять существующие порядки.

– Нет. Тебе специально выдадут одну. У нее на ручке будет маленький рисуночек. У кого-то звездочка, у кого-то снежинка, у кого-то яблоко . . . .

– А у тебя что нарисовано? – перебила любопытная новенькая.

– Солнышко.

Закончив с ковриками и просветив воспитанницу относительно зубных щеток, смышленый паренек перешел к стене увешанной полотенцами. Маша обратила внимание на то, что вешалки под полотенца представляли собой простенькую литую металлическую конструкцию из двух рожков. Над вешалками-рожками расположены такие же картинки, как на шкафчиках, где она оставила свою одежду. Она глазами отыскала свою заснеженную елочку. К нескрываемому удовлетворению обнаружила, что вешалка-рожок пуста. Озадачило другое – на одних вешалках висело по одному полотенцу, а на других по два. Опять нестыковка!

Экскурсовод подошел к одной из вешалок, заботливо расправил на ней два полотенца.

– Это мои полотенца. Верхнее полотенце для лица и рук. Нижнее – для ног.

– А почему не у всех по два?

– По два только у тех, кто на шестидневке.

И опять бальзам на душу – у них, у тех, кто ночует в саду, полотенец больше, чем у преходяще-уходящих.

– Мне тоже дадут два?

– Ага! – обнадежил мальчишка. – Когда пойдем умываться, сама подойди к Екатерине Матвеевне и попроси. Не жди, когда она спохватится. Нас много, а их с тетей Зиной всего двое на целую группу.

– Тетя Зина, она кто?

– Это наша нянечка. Она любит, когда мы ее зовем просто тетя Зина. Она добрая и хорошая. Знаешь, ты, вообще, никогда не жди к себе особенного внимания. Здесь не дома. Здесь нужно самому о себе позаботиться. Поняла?

Маша кивнула, хотя еще совсем не представляла, каким образом нужно о себе заботиться. Хорошо одно – есть Игорь, значит – есть, у кого спросить.

Игорь и Маша, не скрываясь и не прячась, вышли из умывальника. Воспитанники все также возились на ковре. На них совершенно не обращали никакого внимания. В комнате стоял детский гомон. Трудно было разобрать слова на расстоянии. Две девочки по переменке бренчали на детском пианино, при этом старательно исполняли только им известную песню. Пианино, скорее, не издавало музыкальные звуки, оно просто звонко дребезжало. Девочки пели самозабвенно, совершенно не обращая внимания на аккомпанемент.

Рядом группа мальчишек игрушечными удочками, состоящими из длинной палочки – удилища, к концу которой прикреплена тонкая веревочка с небольшим магнитиком виде крючка, ловили рыбу, разбросанную здесь же. Рыбаки громко спорили и толкались. Каждый старался наловить как можно больше рыбы, выхватывая «из воды» крупную.

Прямо у них за спинами девочки вели семейный образ жизни. Маленькие мамы укладывали спать своих кукольных детей. Гремели посудой, готовя обед для подопечных. Чуть в сторонке от них развернулся целый магазин. Здесь на игрушечных весах завешивались игрушечные овощи и фрукты, а на игрушечных счетах обсчитывалась сумма покупки. На детской железной дороге гудел локомотив, по полу носились грузовые и легковые автомобили. Жизнь в группе продолжалась.

Екатерина Матвеевна вместе с тетей Зиной стояли в сторонке, у окна. Они весело о чем-то болтали, при этом, не забывая своих прямых обязанностей, бросали контролирующие взгляды на пеструю, голосящую компанию. Дети не баловались, не дрались, были заняты своими, очень важными, делами. Екатерина Матвеевна сама попросила Игорька показать новенькой девочке их группу, ознакомить с существующими правилами бытия. Она рассудила совершенно верно – кто как ни сами дети смогут доходчиво объяснить друг другу условия и порядок общего проживания. Возьмись она за это, девочка расценила экскурсию, как требования, назидания. В данном случае имеет место быть некая своеобразная игра.

В качестве экскурсовода Игорь был выбран неслучайно. Мальчик близко дружил с Юрой. Именно о таких взаимоотношениях говорят – не разлей водой. Они все делали вместе. Даже их судьбы выполнены, словно, под копирку. Но случилось так, что Юру забрали к семье, Игорек остался один. Его радостью и отдушиной был Юра многие месяцы, они сроднились, жили как братья. Теперь брата нет. Мальчик поник, отстранился от детей, замкнулся.

Екатерина Матвеевна замечала, что есть дети, которые абсолютно гармонично ощущают себя отдельными индивидуумами. Им, в сущности, не нужна компания. Они сами умеют себя заинтересовать, увлечь и развлечь. Есть дети, для которых общество таких, как они сами, просто необходимо. Только при наличии друзей-приятелей они чувствуют себя словно рыба в воде. А есть, как Игорь и Юра. Для них главное не он сам, не окружение, главное – один единственный друг, преданный, верный, все понимающий. Так почему этим самым другом не может стать для него Маша?

Мудрая воспитательница ранее отмечала, что в существовавшем мужском тандеме каждый играл свою роль. Игорь более властный, твердый и в тоже время заботливый лидер. Юра сам по себе добродушный, приветливый, коммуникабельный, идеальный ведомый. Почему бы Игорю не взять под свою опеку новенькую девочку, которую нужно проконтролировать, научить, подсказать, так сказать, в чей адрес проявить свои лидерские качества.

Маше, в свою очередь развитой не по годам, ответственный покровитель не помешает. Она быстрее адаптируется к новым условиям жизни. О ней будут заботиться, значит, тоска по дому быстрее пройдет. А время покажет, сохранится ли их дружба. Сможет или нет, этот смешанный дуэт сосуществовать рядом. Во всяком случае, на данном этапе, эта дружба нужна им обоим.

Поэтому Екатерина Матвеевна никак не отреагировала на своевольное перемещение Игоря и Маши по помещениям группы. Только искоса, незаметно, бросила оценивающий взгляд. Нужно было убедиться, что все идет по плану. Дети мирно осваивают территорию, никто никого не обижает.

Экскурсия по второму дому продолжилась. Первый дом для детей, находящихся на круглосуточном пребывании в детском учреждении, всегда был, есть, и будет, место проживание семьи. Полная эта семья или неполная, хорошая или плохая, это неважно. Важно, что она есть и она ребенку нужна. Второй дом это детский сад, где ребенок, можно сказать, постоянно живет, имеет заботливых наставников, близких друзей. Здесь он учится любить, дружить, сопереживать, участвовать в общественной жизни. Здесь зарождается первая, крепкая, бескорыстная дружба.

Следующим местом общественного пользования был туалет. Сразу, только они переступили порог туалета, Маша пришла в полное замешательство. Она впервые видела сооружение напоминающие ширму в детском театре кукол, куда они ходили с мамой и папой смотреть сказку «Аленький цветочек». «Ширма» была длинной, фактически, от одной до другой стены. В ней прорезаны четыре двери с металлическими низкими ручками и картинками. Перед сооружением справа и слева на стенах находилось по одной раковине, как в умывальнике, с мылом около смесителя. Над раковиной не висело зеркало и на вешалках-рожках, что располагались рядом, по два полотенца без всяких картинок.

На лице девочки в тот же момент отразилось искреннее удивление. Стоя прямо напротив кабинок, которые девочка приняла за своеобразную театральную ширму, Игорь вещал:

– Вот видишь, на двух дверях нарисована девочка, а на двух других дверях нарисован мальчик.

Действительно, на картинках изображены мальчик и девочка, Маша как-то не обратила внимания на характер изображения. Картинка, да, и картинка. Ее больше интересовали сами кабинки. Зачем они и как устроены.

Значит, – продолжал наставник, – в кабинку с мальчиком, ходят мальчики. В кабинку с девочкой ходят девочки.

По реакции Маши, мальчишка понял, что та никогда с кабинками не сталкивалась.

– Ты, что никогда не видела кабинок? – удивленно развел руками Игорь.

Девочка осторожно, крадучись, подошла к незнакомому объекту, открыла дверь с нарисованной на ней девочкой.

– Нет. В прошлом саду у нас не было такого. Были только горшки. И все.

В самой кабинке ничего удивительного не оказалось. Самый обычный унитаз. На стенке висел полотняный мешочек с нарезанной бумагой, рядом с унитазом плетеная из металлических прутьев, застланная газетами, корзинка. На двери, с обратной стороны щеколда, сильно напоминающая щеколду в их коммунальном туалете и ванной комнате.

– Давай покажу. Заходи, – экскурсовод подтолкнул Машу в кабинку, которую она только что разглядывала, – теперь следом за тобой я захожу.

В узком пространстве кабинки мальчик бесцеремонно отодвинул подопечную в сторону и закрыл за собой дверь.

– Зашла. Потом смотри – закрываешь защелку, – он наглядно продемонстрировал свои слова. – Теперь снимаешь штаны. Запомни, сначала закроешь дверь, потом защелкнешь, потом снимешь штаны. У нас бывает сначала забудут закрыться, а когда случайно кто-нибудь дернет за дверь, сразу орут как дурные.

Маша от разговоров на столь интимную тему, густо покраснела и опустила в пол глаза. Игорь, ничуть не смущаясь, продолжал:

– Наденешь штаны, поправишь платье, тогда, вот так отодвинешь защелку, – раздался щелчок, дверь распахнулась. – Теперь выходи. Поняла?

Мария не поднимая глаз, вылетела из кабинки.

– Сходила в туалет. Надо помыть руки. Видишь, раковина и полотенца висят? – паренек кивнул в сторону умывальника. – Руки помоешь и вытрешь полотенцем.

– Которым? – уточнила девочка.

– Каким хочешь. Здесь нет твоего или моего. Все полотенца общие.

– А в той раковине можно мыть? – Мария подошла к раковине на противоположной стене.

– Можно. Которая свободная, в той и мой.

Когда ознакомление с туалетом закончилось, Игорь повел девочку через игровую комнату к двери в противоположной стороне комнаты. За дверью оказалось просторное светлое помещение, заставленное квадратными детскими столиками. Вокруг каждого столика по четыре маленькими стульчика. Прямо около входной двери, справа вдоль стены тянулись поставленные встык взрослые столы. Они представляли собой длинную, высокую кушетку, как в поликлинике у врача. Только «кушетка» в этой комнате была много выше, шире и длиннее. Столы застланы одинаковой клеенкой, где на белом фоне, красовались голубые, сказочные цветы.

Столы упирались в металлические, покрашенные белой краской, стеллажи. На полках стеллажей в определенном порядке составлена чистая посуда: стопочки глубоких и мелких тарелок, острова с рядами стаканов и кружек, ложки, вилки и еще другие неизвестные предметы. Это потом, через пару часов Маша увидит, как на взрослые столы поставят большие кастрюли с первым, гарниром, вторым. Чайники с киселем или компотом, хлебницы, наполненные кусками хлеба.

– Видишь, вон там, на полках, чистая посуда. Ее без разрешения трогать нельзя. Когда назначат дежурной, тогда можно трогать, расставлять на столы для всех, – добросовестная консультация продолжалась.

Девочка ужаснулась. Она дома разбила не одну тарелку, как же теперь будет расставлять всем?

– Я же не умею.

Игорь облокотился о взрослый стол и с интонацией знатока заключил:

– У нас дежурят по два человека. Посмотришь, как делает другой, сделаешь так же. Екатерина Матвеевна вместе с тетей Зиной принесут с кухни кастрюли, разольют суп по тарелкам, разложат второе и нальют компот сами. Дежурные только поставят посуду на столы.

– А потом? – не удержалась Маша.

– Что потом?

– Ну, потом, когда все покушают?

– Каждый свои тарелки и стакан ставят на эти столы, – Игорь похлопал ладонью мебель, к которой только что прислонился.

– Ты не волнуйся. Один раз посмотришь, сразу поймешь.

– А потом? – Маша никак не унималась.

– Потом, детей уже не касается. Потом нянечка относит грязную посуду в мойку, а назад приносит чистую и расставляет ее на полках.

Пока девочка около стеллажей изучала чистую посуду, Игорь прикинул, все ли он рассказал относительно процесса дежурства и приема пищи. Вообщем-то, все. Прочее, она поймет, когда увидит на конкретном примере. Он окликнул:

– Маш, пошли. Теперь пойдем в кладовку.

Девочка, наконец, отвлеклась от посуды, обратила внимание на сопровождение.

– Зачем в кладовку? Туда ставят тех, кто провинился?

– У нас не наказывают детей. В кладовке хранятся вещи для того, чтобы спать.

Новенькая слушала своего наставника прямо около стеллажей, Игорь подошел к ней, молча взял за руку и требовательно увлек за собой.

Жизнь детей в круглосуточном саду была особенно тесно связана с процессом подготовки ко сну и уборки после сна сопровождающего это действо, инвентаря и принадлежностей. Этот самый инвентарь в виде раскладушек и принадлежности в виде матрацев, одеял, подушек и постельного белья, как раз, хранился в той самой кладовке, куда Игорь намеревался отвести девочку.

Кладовая находилась в самом неудобном месте, которое можно было отыскать в пределах группы. Видимо тот, кто проектировал детский сад, сам никогда подобное детское учреждение не посещал. Вместе с ним и члены той комиссии, которые утверждали сей проект. Очень вероятно, ни у архитектора, ни у членов комиссии не было детей. Иначе, какой адекватный родитель разместит кладовую таким образом. Попасть в нее возможно только из раздевалки, которая, как известно, укомплектована детскими шкафчиками для одежды и двумя широкими лавочками прямо посередине узкого помещения.

Каждый ребенок должен войти в кладовую, взять в ней раскладушку и отнести через раздевалку в игровую, разложить ее и идти за матрацем. С полки матрац принести на раскладушку. Следующим становился поход за постельным бельем. Те, кто умудрялся одним махом принести подушку, одеяло и простыню, лишали себя возможности лишний раз потолкаться в скромной по площади, кладовой. Кто не мог за одну ходку притащить необходимые для сна вещи, шел за остатками.

Если учесть, что количество детей в группе достигает тридцати человек, то даже трудно представить себе размеры стихийного бедствия, связанного с подготовкой к дневному сну. Нашествие татаро-монголов в старину – детские игрушки по сравнению с активными перемещениями, столпотворениями энергичных, исполнительных ребят. Все носятся за принадлежностями для сна, как сумасшедшие. Для воспитательницы и нянечки подготовка становится сущим наказанием.

Льются слезы, размазываются по лицу сопли из-за нанесенных телесных и словесных травм. Пусть случайных, пусть легких, но таких обидных. Кто-то кого-то задел невзначай раскладушкой, кто-то кого-то неосторожно толкнул, кому-то досталось матрацем или подушкой. Детский сад, что тут скажешь? После дневного сна стихия повторяется в обратном порядке.

Детских садов мало, все они в основном ведомственные, принадлежат определенному предприятию, детей в группах много и все равно мест не хватает. Поэтому группы оснащены только необходимым. Игровая комната одновременно служит спальней, а столовая классом для занятий. Вечером спать укладывались гораздо спокойнее потому, как детей оставалось почти в половину меньше.

В кладовой Игорь на примере собственных принадлежностей для сна популярно объяснил Маше, когда что хватать, что зачем тащить. Тем самым, подведя черту под ознакомительной экскурсией. Вся информация с трудом умещалась в Машиной голове, оттого ей становилось несколько не по себе. Она решила во всем следовать за мальчишкой, равняться на него, хотя бы первое время.

К чести мальчика, первое время он терпеливо сносил порой навязчивое общество девочки. Она преследовала его по пятам. Как отражение в зеркале, повторяла поступки наставника. И он сдался. Принял-таки опеку над, как выяснилось, Марией – неумехой. Наверно, не последнюю роль в данном случае сыграло воспитание.

В группе к Игорю относились с особой теплотой и уважением. Развитый не по годам, самостоятельный и на редкость ответственный мальчишка умел не только заявить о себе, но и постоять за себя. Он ни с кем не искал дружбы специально, выстраивал со всеми ровные отношения, не рвался в лидеры. Держался несколько обособлено. Только Юра стал приятным исключением. Маша, наоборот, девочка без ярко выраженных преимуществ. Немного избалованная, немного своенравная. Самая обычная девочка рядовой внешности, рядовых способностей, из обычной молодой семьи.

Игорь был из семьи военнослужащего, офицера Советской Армии, которая проживала в военном городке под Ангарском. Городок небольшой в нем нет ни школы, ни детского садика, ни многого того, что есть в самых обычных городах и городках. Небольшой магазинчик со скудным ассортиментом товаров, общественная баня, госпиталь и столовая – вот полный перечень объектов общественного пользования военных. Сама воинская часть с казармами для солдат, тренировочными площадками, административными зданиями и ангарами с военной техникой находилась чуть в стороне от городка.

Учащихся в школе детей, ежедневно возили в Красногорск на обучение. Тех, кто посещал детский сад, устраивали на шестидневку. Так было спокойнее и родителям, и детям, и командному составу, который нес ответственность не только за самих военнослужащих, а еще за их жен и детей. Ребят из военного городка в субботу забирали сразу после обеда. В случае, если дежурный опаздывал, их устраивали в раздевалке, чтобы они не мешая остальным, те терпеливо дожидались посланца из родного дома. В понедельник утром школьников и малышей привозили в город.

Справедливости ради, необходимо отметить, что дети военнослужащих заметно отличались от сверстников, живущих в обычных, гражданских семьях. Они были гораздо более коммуникабельными и менее требовательными. Дальние перемещения воспринимали спокойно, как должное. Редко, очень редко, кто трудно привыкал к переменам и позволял себе капризничать. Если подобное случалось, то продолжалось только первое время. Видимо, дисциплина в семье, накладывала свой отпечаток на воспитание подрастающего поколения.

Игорек рос единственным ребенком в офицерской семье. Отец, понятно, был кадровым военным, мама работала медицинской сестрой в том самом госпитале, что размещался на территории военного городка и куда свозили всех больных солдат и офицеров из военных частей, расположенных в данном военном округе. Маму на работу могли вызвать в любое время дня и ночи. Отец тоже себе не принадлежал. Мальчишка хорошо понимал ситуацию. Поэтому никогда не хныкал, не предъявлял претензий, относился к обстоятельствам – пребыванию в детском саду на шестидневке, с пониманием.

Появление в группе новенькой девочки, не произвело на него совершенно никакого впечатления. Не только потому, что в данное время печаль от расставания с лучшим другом еще не оставила мальчишку, скорее, потому, что его совершенно не интересовали девчонки. Когда Екатерина Матвеевна попросила его поводить новенькую по группе, объяснить ей правила поведения в саду, ответственный паренек не смел отказать воспитательнице. Экскурсию он провел, по возможности все объяснил. Но девчонка следовала за ним, как привязанная, задавала вопросы, интересовалась его мнением. Теперь он не знал, каким образом от нее отделаться.

Грубить и хамить не умел, пришлось понемногу привыкать к новой миссии. Постепенно мальчик настолько привык к ее постоянному пребыванию рядом, что научился думать сразу за двоих. Теперь он решал, Маша исполняла. Обоих устраивал существующий расклад. Первое время, несмотря на свободное место за столиком Игоря, Марию посадили в другой угол столовой. Присматривать за подругой было сложнее. Игорь тянул шею, привставал с места, чтобы проконтролировать все ли благополучно у Маши.

Екатерина Матвеевна заметила необычное поведение и посадила девочку рядом. Во время тихого часа и вечером Игорь с Машей ставили раскладушки рядом, укрывались своими одеялами с головой, в маленькое окошечко шепотом болтали, пока кто-нибудь первый не засыпал. Мария забросила кукол, они больше ее не интересовали. Она вместе с другом теперь играла танками, пушками, бронетранспортерами и, конечно, солдатиками.

Образ жизни семьи Маши существенно отличался от образа жизни семьи Игоря. В воскресные дни родители в основном находились дома, лишь на час или полтора выходили на прогулку с Женькой в коляске. Единственным развлечением девочки служили встречи с подружками во дворе. Отпуск семейство проводило в гостях либо у родителей Галины Ивановны, либо у родителей Вадима Андреевича. Жизнь текла монотонно и скучно.

Родители Игоря предпочитали активную воскресную жизнь. Они ездили то на рыбалку, то на охоту, то за грибами или ягодами. В отпуске наслаждались красотами Черноморского побережья. Всякий раз, возвращаясь из очередной поездки, друг привозил девочке в подарок всякую, на первый взгляд, ненужную всячину в виде ракушки со дна Черного моря, полосатых камешков, которые стоит полизать, и почувствуешь горько-соленый вкус морской воды. Самое важное – Игорь удивительно интересно рассказывал о тех местах, которые ему удавалось увидеть вместе с мамой и папой.

Маша с замиранием сердца слушала эти рассказы, представляла себя на месте Игоря и мечтала обязательно побывать там со своими родителями и даже с ненавистным Женькой. Друг привозил ей значки с изображением разных городов, девочка внимательно их разглядывала, удивляясь, какая огромная наша страна и как много в ней интересного. Именно тогда маленькая Мария захотела хоть когда-нибудь жить у моря, жить самостоятельно и много путешествовать.

Жизнь очень справедливая штука, нетерпящая пустоты и одиночества. Обстоятельства забрали у девочки близких людей на длительное время. Только один день в неделю она имела возможность общаться с мамой и папой. А как же остальные шесть дней? Друзья-подружки это, безусловно, нужно и важно, но Маша из той категории еще маленьких, но уже людей для которых очень важно иметь рядом близкого человека. В этом она очень схожа с Игорем. Два одиночества объединились, и жизнь обоих заиграла светлыми, яркими красками.

На шесть дней Игорек занял место родителей в жизни Марии. Они вместе рисовали необыкновенные картины, связанные с длительными путешествиями космонавтов к другим планетам. Создавали на бумаге новые города и целые страны. Лепили из пластилина разного рода пришельцев, средства их передвижения по земле и в космическом пространстве. Дети настолько увлекались своими фантазиями, что забывали о том, что находятся в группе детского сада. Рядом с другом девочка училась мечтать, раздвигая рамки существующей действительности.

Играли они тоже, преимущественно, вдвоем. Маша научилась с самолета бомбить фашистские танки, сидеть в засаде, лупить прямой наводкой из пушки по идущим цепью врагам, партизанить за шкафом с игрушками, подниматься в атаку с криками «Ура!», «За Родину!», «Бей фашистов!». Во время прогулки, на участке, они с Игорем во весь опор скакали на деревянных конях, от их пластмассовых сабель бежали враги, как в кино про Чапаева и Петьку. А вечером, на раскладушках в маленькую щелочку из-под одеяла рассказывали друг другу на ходу придуманные страшные истории.

Под влиянием мальчика, Маша, в отличие от других девочек никогда не капризничала. Когда ее приводили в понедельник в садик, она спокойно сама раздевалась, беспечно махнув на прощанье рукой папе или маме. Ела все, что давали, не ковырялась в супе, вытаскивая противный вареный лук, добросовестно дежурила, терпеливо убирала игрушки. И только маленькая слабость отличала ее от других ребят.

Дело в том, что детям, находящимся на шестидневке перед сном наливали стакан консервированного компота с нарезанными фруктами. Это могли быть яблоки, груши, персики, абрикосы. К компотам девочка относилась довольно равнодушно, за исключением, компота из абрикосов. Абрикосы так нравились Марии, что она готова была одна съесть целую кастрюлю, предназначавшуюся всей группе. Сначала Игорь не замечал пристрастия боевой подруги. Глаза «открылись», когда увидел, как та старательно облизывает дольку абрикоса, не решаясь от нее откусить. Она словно специально продлевала удовольствие.

– Ты чего, как лиса, лижешь абрикосину? – поинтересовался он, активно пережевывая свою порцию.

Маша замерла с ложкой у рта.

– Люблю их.

– Абрикосы что ли?

Девочка, с благоговением глядя на ложку с долькой абрикоса в ней, кивнула головой. Игорь опустил ложку в стакан, где еще оставалась пара кусочков и с удивлением, глядя на девочку, спросил:

– Любишь одни абрикосы или все компоты?

Та мечтательно подняла глаза к потолку, видимо представляя кастрюлю с абрикосовым компотом перед собой, произнесла:

– Только одни абрикосы.

Игорь решительно вылил остатки своего компота девочке в стакан, встал и направился прямо к тете Зине, нянечке, которая сегодня дежурила и потому разливала вечерний «полдник». Подойдя к женщине, он протянул пустой стакан, давая понять, что хочет добавки. Трогательно хлопая своими черными, пушистыми ресницами, не отводя темно-синих глаз и виновато улыбаясь, застенчиво попросил:

– Тетечка Зиночка, налейте мне еще хоть чуть-чуть.

Тетечка Зиночка «по сусекам поскребла» в кастрюле и хлопнула половник одних абрикосовых долек в стакан попрошайки. Мальчишка, просияв благодарной улыбкой, бросил на ходу:

–Большое, пребольшое спасибо!

Кинулся к столику, где Маша смаковала консервированные фрукты.

Увидев полный стакан излюбленного лакомства, упавшего на нее, можно сказать, с небес, она обмерла, не веря собственным глазам. Гордый своим волшебным поступком, Игорь присел рядом.

– Тетя Зина дала добавку. Не облизывай абрикосы. Ешь, здесь много.

Довольная Маша принялась за дело. Потом, позже мальчишка всякий раз отдавал подруге свой стакан абрикосового компота, а сердобольная тетя Зина, жалея маленького джентльмена, подкладывала ему добавку. Вот так, Маша любила абрикосовый компот, Игорь любил Машу, тетя Зина любила ребятишек.

Когда доверительные, дружеские отношения между детьми только формировались, злопыхателей в группе нашлось предостаточно. Всем было в диковинку, как это могут дружить мальчик и девочка? Их дразнили обидными словами, обзывали «женихом» и «невестой». Конечно, было неприятно, но, даже может быть в какой-то степени назло всем, маленькие люди не пошли на поводу у окружающих. Они не предали друг друга в угоду остальным. Насмешки со временем прекратились. Их стали воспринимать как единое целое.

Теперь Маша не любила ни субботу, ни воскресенье. Она с тревогой ожидала окончания недели. На пороге группы появлялся солдат, все дети из военного городка начинали собираться в раздевалке, остальные укладывались спать в тихий час. Когда солдат опаздывал, и все уже спали, девочка лежала лицом к двери и вслушивалась в происходящее в раздевалке. Так лежала пока в соседнем помещении после возни не наступала полная тишина, что означало – детей повели в автобус.

Она вскакивала со своей скрипучей раскладушки, пробиралась босиком в трусиках и маячке к окошку. Немного в стороне, около садика, стоял, как правило, один и тот же неказистый автобус. Транспортное средство было окрашено в грязно-серый цвет с одной единственной широкой дверью спереди, прямо напротив шофера. Издалека, несколько горбатый автобус, напоминал ежика, вытянутый капот ассоциировался с носом милого животного.

Маша припадала к стеклу и провожала тоскливым взглядом друга до тех пор, пока «ежик» не трогался с места. Игорь никогда не оборачивался и потому не видел печальную подругу в проеме окошка группы. Потом она послушно ложилась спать. Время останавливалось. Одинокая девочка слонялась по группе, даже приход родителей за ней, уже не радовал. Без друга все теряло смысл, радость заканчивалась. Оставалось только ждать понедельника. Родители не очень-то интересовались перепадами настроения дочери. Виделись они со своим ребенком совсем нечасто и непродолжительно. Заботы, проблемы невольно притупляли внимание молодых родителей. Маленький сын требовал куда большей заинтересованности, нежели заметно повзрослевшая дочь.

На замкнувшуюся в своих переживаниях, Машу просто-напросто не обращали внимания. Да и кто мог подумать, что девочка способна так тяжело переживать разлуку с другом. Конечно, будь родители внимательнее, доброжелательнее к девочке, та вряд ли поставила постороннего мальчишку на первое место по значимости в собственной жизни. Отсутствие тепла и любви со стороны самых близких людей, притянуло в ее мир «заменителя» родителей.

Зато шесть дней в садике Маша чувствовала себя абсолютно счастливой, довольной и востребованной. Беда пришла, откуда не ждали. Разве маленькая девочка могла предполагать, что жизнь военных связана с новыми назначениями, а значит, с постоянными переездами. Причем, выбора ехать или не ехать, у этих людей нет. Их никто не спрашивает, позволяют ли им семейные обстоятельства сменить место жительства, хотят ли они этого? Дан приказ, назначено время на сборы и будь любезен. Для военных постоянная смена дислокации, «мотания» по гарнизонам – обычное явление для офицерского состава. Так случилось и с отцом Игоря.

Командир озвучил приказ, офицер взял под козырек. Вопрос с переездом решен. В отличие от Галины Ивановны и Вадима Андреевича, родители Игоря хорошо знали об отношении сына к девочке из его группы – Машеньке Родовой. Мальчишка без ложного смущения рассказывал об их дружбе. Поэтому, получив приказ о срочной смене места службы, серьезно задумались над тем, каким образом объяснить сыну о необходимости переезда и как смягчить расставание близких друзей.

На сборы и отъезд давалось всего пять дней. Решили не травмировать Игоря заранее. Поскольку он находится в садике, собрать и отправить контейнер без его непосредственного участия. О намерениях рассказать уже, так скажем, «постфактум». Будет меньше страданий-переживаний. Все время сборов мальчик все равно будет прибывать в детском саду.

Для бедной Маши внезапный отъезд друга стал, прямо скажем, полным потрясением по силе воздействия куда более значимым, нежели рождение брата Женьки. В один из самых рядовых понедельников девочка радостная и веселая пришла в группу, как обычно. Ребят из военного городка еще не привезли и она «захватив» нужные игрушки, устроилась в сторонке, поближе к окошку. Если хорошенько прислушаться, то можно заранее услышать урчание подъезжающего автобуса, а потом, когда все покинут «ежика» и разойдутся по группам, нужно бежать в раздевалку, помогать долгожданному другу, стягивать пальто и валенки.

Автобус все не приезжал. Вот уже и группа наполнилась воспитанниками, отсутствовали только четверо из городка. Маша грешила на погоду. Со вчерашнего вечера закружила пурга, да еще с обильным снегопадом. Температура воздуха существенно не упала, однако видимости, практически, никакой. Они с папой шли в детский сад, фактически, на ощупь. Даже исправно горящие уличные фонари, сегодняшним утром смотрелись размытыми блеклыми точками в снежной круговерти непогоды. Порывы ветра порой достигали такой силы, что приходилось либо, становясь «крючком, с трудом переставлять ноги, продвигаясь вперед, либо отвернувшись спиной к колючему потоку воздуха и снега, терпеливо пережидать очередной рывок стихии.

Еще по дороге в сад Маша переживала за Игоря и всех тех ребят, которые уже наверняка, не обращая внимания на пургу, едут в Красногорск. Там, у себя в голове, она бесконечное число раз повторяла: «Хоть бы ничего не случилось. Хоть бы все приехали. Хоть бы автобус не сломался по дороге». Когда погодные условия грозили опасностью для жизни и здоровья детей, с автобусом отправляли две военных машины сопровождения. Маша знала, что если даже автобус вдруг по каким-то причинам, выйдет из строя, ребят пересадят в машины сопровождения. Словом беды не может случиться. Но вот опоздание из-за метели очень возможно.

Как известно, время в ожидании тянется бесконечно, но даже этой бесконечности рано или поздно наступает конец. Екатерина Матвеевна обращаясь к разыгравшимся детям, громко объявила:

– Игрушки на место и все дружно идем мыть руки, готовимся к завтраку.

Ребятня радостным гулом отреагировала на приятное сообщение. Каждый подхватил свои игрушки и ринулся к шкафам. Самые шустрые уже следовали в умывальник. Маша, стоя около окна, вглядывалась в снежную черноту. Она превратилась в слух, и этот избирательный слух был сосредоточен на происходящем за окошком садика. Она не слышала призыва воспитательницы, поэтому не тронулась с места.

– Машенька, иди со всеми ребятами мыть руки. Пришло время завтрака, – тронула за плечо девочку, все понимающая женщина.

Маша вздрогнула от внезапного вмешательства в ее ожидания, постороннего человека, хотя Екатерина Матвеевна, предполагая подобную реакцию, сказала это тихо и возможно мягко. Не отводя взгляда от происходящего на улице, она безразлично ответила:

– Я не хочу кушать. Можно здесь постоять?

Мудрая женщина осторожно взяла девочку за худенькие плечики и повернула к себе лицом. Присев рядом с ней на корточки, глядя в глаза, предложила:

– Деточка моя, послушай, давай ты, сейчас, быстренько помоешь ручки, съешь кашу и как только закончишь завтрак, сразу пойдешь на свой «пост». Я разрешаю сделать это самостоятельно. Ты не будешь дожидаться других ребят. Хорошо?

Девочка вынужденно согласилась. Постоянно оборачиваясь на окно, скрылась за дверью умывальника. Проглотив бегом кашу, уступив вареное яйцо и кусок белого хлеба с маслом соседке по столу, через пять минут маленькая «Пенелопа» уже находилась на прежнем месте. Она придвинула стульчик к подоконнику, села на него и, подперев подбородок кулачками, продолжила свое грустное занятие.

Не успели дети еще закончить завтрак, сквозь завывание ветра, пробился знакомый рокот автобуса. Качающийся свет фар двигающегося автобуса выхватывал из темноты куски снежной круговерти. «Ежик» остановился на привычном месте, но мотор не выключал. Машу словно вынесло порывом ветра разыгравшейся за окном стихии, в раздевалку. Она нетерпеливо топталась у двери, когда ребята из военного городка друг за другом начали появляться в раздевалке группы. Последним из прибывших вошел солдат сопровождения. Среди приехавших детей, Игоря не было.

Маша растерялась. Она, самым внимательным образом разглядывая давно знакомых одногруппников, словно пыталась в каждом из них опознать друга.

– Девочка, – обратился к ней солдат, – позови воспитательницу.

Исполнительная Маша побежала за Екатериной Матвеевной.

– Там приехали ребята из городка. Дяденька солдат вас зовет, – на одном дыхании выпалила девочка и здесь же кинулась назад. Вдруг пока она зовет воспитательницу, в раздевалке появился Игорь. Но чуда не произошло. Мальчик не появился. Солдат передал записку Екатерине Матвеевне. Та, вынув из кармана белого халата очки и водрузив их на нос, развернула записку. Пробежав глазами записку, почему-то посмотрела поверх очков на Машу.

– Маша Родова, не мерзни здесь. Иди быстренько в группу, – повелительным тоном обратилась она к девочке, подпиравшей стену около двери.

Та нехотя, однако же не споря, направилась в игровую комнату. Она не видела, как воспитательница открыла шкафчик Игоря, вынула из него сменную обувь и передала ее солдату. Потом они вмести вышли из группы и направились в кабинет заведующей детским садом. Солдат забрал личное дело мальчика, попрощавшись, отправился к автобусу.

Уже автобус тронулся с места, недолго поворчав, развернулся и уехал прочь. Уже тетя Зина отвела в столовую опоздавших ребят. А Екатерина Матвеевна все не возвращалась. Только она знала, что произошло с Игорем. Откуда-то взялось неприятное предчувствие, девочка гнала его, оправдывая отсутствие мальчика вероятной болезнью. За все время он ни разу не болел, но ведь это могло случиться в любой момент. Другие же болеют. Вот и она сама раза два тоже болела. Совсем недолго, но все же. Игорь скоро поправится, и они опять будут вместе.

Ей вдруг захотелось взять в руки какую-нибудь вещь принадлежащую ему. Долго не раздумывая, подруга пошла в раздевалку. Там в шкафчике с самолетом находятся сандалии Игоря и чешки для зарядки. Распахнув шкафчик, обуви в нем не обнаружила. Это показалось странным. Даже когда дети на время длительного отпуска родителей покидают детский сад, никто никогда сменную обувь домой не забирает. Она остается в шкафчике. Раз обувь пропала, значит, хозяин шкафчика больше сюда не вернется. От этой мысли Маша пришла в ужас.

Чтобы разобраться со своими мыслями, она забралась в шкафчик с самолетом. Сидеть было неудобно, коленки упирались прямо в лицо, от напряжения шея сразу затекла. Зато она хоть немного приобщилась к Игорю. Скрипнула дверь, ведущая в игровую комнату, тихо ступая мягкими домашними тапочками, к скрючившейся Марии подошел Ваня. Он тоже был из военного городка, ездил вместе с Игорем в одном автобусе.

Увидев открытый шкафчик, он молча подошел к лавке и сел напротив него.

– Маша, ты только не плачь . . . не надо плакать, – еле слышно произнес он.

Девочка насторожилась.

– Игорь больше в сад не придет, – мальчишка от страха и смущения, заерзал на лавке.

– Почему? – вырвался крик.

– Его папу отправили служить в другое место. Очень далеко. Они уезжают насовсем, – шмыгнул носом Ваня.

Маша вытащила ноги из шкафчика, повернулась лицом к мальчишке и, уставившись на собеседника немигающим взглядом, спросила:

– Почему он сам мне об этом не сказал? Забоялся?

Ваня, будто оправдываясь, заверил:

– Он сам ничего не знал. Пока мы все вместе были на шестидневке, родители собрали вещи. Он приехал, а вещей уже нет. Все отправили.

– Значит, Игорь уже уехал и даже не попрощался со мной, – искренне расстроилась девочка.

– Они уезжают сегодня ночью. Тот солдат, что нас привез, забрал его документы.

Покинутая подруга печально вздохнула. Она смотрела на Ваню невидящими глазами.

– Маш, Игорь вчера приходил ко мне попрощаться и передал тебе . . . это, – посланец разжал кулак и на ладони блеснул оловянный солдатик.

Когда они с Игорем играли солдатиками в войнушку, каждый в свои войска хотел заполучить именно этого бойца. Словно бегущий солдатик с красным знаменем в руках уже изначально гарантировал успех в бою. Чтобы не ссориться, они договорились поочередно брать знаменосца. Теперь солдатика ни с кем не нужно было делить. Девочка готова была с великой радостью обменять подарок хоть на одну, самую последнюю встречу с другом.

Мария привстала из шкафчика, протянула руку и осторожно взяла подарок с ладони.

– Маша, Игорь еще сказал, что ты самая лучшая, самая красивая девочка во всем мире. Он тебя любит. Когда он вырастит, то найдет тебя и поженится на тебе. Ты станешь взрослой, он приедет, ты покажешь ему солдатика. Это будет ваш пароль.

Девочка опустилась прямо на пол рядом с Ваней. Она беззвучно плакала, свободной рукой вытирая слезы. Второй рукой прижимала к груди маленького солдатика со знаменем. Новый бант на голове развязался и спадал лентами на трясущиеся плечики, рыдающей от горя Марии. Она страдала от боли расставания с самым близким для нее человеком, от беспомощности, невозможности что-либо изменить или исправить. За всю свою еще совсем недолгую жизнь она не испытывала больших переживаний, это было самое горькое горе.

И неправда, что дети не умеют любить и страдать. Им также больно, когда их предают, обижают или покидают. Они ведь тоже люди. Просто маленькие люди!

Глава 3. Ссылка.

Красногорск, где проживала Мария Родова с родителями и братом, в прошлом напоминал нечто среднее между крупным поселком и небольшим провинциальным городишком. До недавнего времени все постройки были деревянными и не выше второго этажа. Ни о каком общественном транспорте речи не шло. Все местное производство состояло исключительно из мыловаренного заводика, спичечной фабрики и заготовительной конторы. Местные жители промышляли рыбалкой и охотой.

И не известно, сколько времени продолжалась бы эта сонно-медлительная таежная жизнь, если бы в непосредственной близости с Красногорском не обнаружили огромные залежи руды. Причем руда находилась почти на поверхности земли, добывать ее стали открытым карьерным способом. Это открытие и последующие разработки пришлись как раз на то время, когда по призыву партии и комсомола, сотни тысяч молодых людей отправились осваивать бескрайние просторы Сибири и Дальнего Востока, возводить заводы, фабрики и огромные комбинаты разного направления.

Жители Красногорска тоже старались не отставать от пришедших в их удаленные места, значимых перемен. Здесь построили металлургический комбинат, станкостроительный завод, ввели в эксплуатацию швейную фабрику. Город из заброшенного захолустья превратился в настоящий индустриальный центр. Проложили трамвайные линии, пустили автобусные маршруты, открыли специальные учебные заведения для подготовки местных кадров.

Одно из таких специальных учебных заведений закончили Галина Ивановна и Вадим Андреевич Родовы. Судьба распорядилась так, что Галина Ивановна распределилась на работу в качестве техника по электрооборудованию на швейную фабрику. Вадим Андреевич уже после службы в армии пришел работать на только что введенный в эксплуатацию станкостроительный завод.

На вновь построенных промышленных предприятиях не хватало хороших специалистов, поэтому из разных уголков станы, с действующих заводов приезжали кадровые сотрудники с уже наработанными знаниями и умениями. Они вливались в созданные коллективы, налаживая производство и обучая местных молодых работников.

Таким командированным специалистом был только что прибывший вместе с семьей дядя Толя. Вадим Андреевич работал с ним в одном цехе, там и сблизились, подружились семьями. Приехали они с самого Черного моря. Поскольку новый знакомец отца работал на заводе схожего профиля, то и был направлен в Сибирь одновременно и консультантом, и руководителем высокого класса.

Вместе с ним кроме жены тети Тамары приехали два сына. Странным образом, старший Валерка – одногодка Марии, младший Гришка – всего на год старше Женьки. Вообщем-то, компания подобралась как нельзя лучше. У Валерки с Машей очевидная общность интересов. У Гришки – с Женькой. Старшие ребята понимали друг друга с полу слова, особенно относительно вечной мороки с младшими, когда хочется проводить время со сверстниками, а тебе навязывают «хвост» в виде младшего брата, от которого ни скрыться, ни избавиться.

В отличие от Маши ничем особым не примечательной, Валерка воспринимался окружающими девчонками и их мамашами, как истинный рыцарь без страха и упрека. Круглолицый шатен, с красивыми слащаво-правильными чертами лица и отменным джентльменским воспитанием, обладал несколько болезненным чувством собственного достоинства. Мальчик начитанный, вежливый напоминал своим поведением некоего малолетнего Дон Жуана. Всегда аккуратный, подтянутый, правильный.

Его брат Гришка, казалось, представлял собой полную противоположность холеному Валерке. Постоянно сопливый, капризный нытик, он неотступно таскался за старшим братом, требуя к себе внимания и участия. Валерка стойко переносил все его недовольства. Родители внушали старшему ребенку, что он обязан блюсти, холить и лелеять младшего, чем тот успешно пользовался. Валерке, в свою очередь, ничего не оставалось, как неукоснительно выполнять распоряжения, в большей степени, тети Тамары.

Дядя Толя воспринимался Машкой, как безобидный, всегда приветливый добряк, живущий под каблуком у жесткой, бдительной жены. Располневший не по возрасту, с явно наметившейся лысиной прямо на макушке, он ничем не выделялся из среды простых, советских мужиков, обладающих самой, что ни на есть, заурядной внешностью. Отличали его добротные, качественные мозги, благодаря которым он сделал неплохую карьеру и благодаря которым попал на Сибирские просторы.

Тетя Тамара темноволосая, стройная красавица всегда безукоризненно одетая, никогда не пользовалась косметикой. В ее изящной сумочке не было места даже губной помаде. Натуральная с головы до пят, тем не менее, знала себе цену. Валерка, пожалуй, именно от нее унаследовал неуловимо женскую красоту, значимость и, то самое, болезненное чувство собственного достоинства.

Гришке при раздаче наследственности от матери досталась только стройность, граничащая с откровенной худобой. Видимо, тетя Тамара в детстве тоже была худой и звонкой. Зато все остальное, в полном объеме, младшему сыну перешло от отца. Такая же внешняя блеклость и невзрачность. Валерка походил на отца, разве что круглым овалом лица и не более того.

Следом за уже означенной семьей, в близком кругу Родовых появилась еще одна семья – Масловых. Те тоже приехали с берега Черного моря, все из того же Приморска, посланниками все того же завода. Причем, дядю Сашу Маслова, здесь, в Красногорске, определили начальником цеха, и он стал непосредственным руководителем над дядей Толей и отцом Марии. У семьи Масловых был немного другой состав. Старшей из двоих детей являлась Марина. Она уже училась в пятом классе и почти на шесть лет родилась раньше своего единокровного брата, который носил имя своего отца – Саша, был ровесником Машке и Валерке.

К Марине, Мария относилась, как к самой настоящей царице. Делала она это не потому, что имела склонность к подобострастию, совсем нет. Марина училась на одни пятерки, была наикруглейшей отличницей с примерным поведением. До недосягаемых небес свою талантливую, исключительную дочь поднимала тетя Рая, ее мать.

Уже в младших классах обычной средней школы, все веши, девочке шили в ателье, на заказ. Темненькая, стройная Марина с тонкими, словно нарисованными чертами лица, слегка вздернутым остреньким носиком, держалась высокомерно, даже презрительно, особенно с одноклассниками в школе. Она толи не могла, толи не хотела заводить подруг. Держалась всегда особняком. Во двор не выходила. Своего брата Сашку, а вместе с ним Машку и Валерку не замечала.

Для Марии, ежегодные смены гардероба у любимой дочери в семье Масловых, стали самым настоящим праздником. Тетя Рая с доброй душой отдавала «Маришкины» платья, кофты и юбки Галине Ивановне и та старательно перешивала модные вещи теперь уже для своей дочери. Получалось так здорово, что из близких подруг Маши никто даже не догадывался, что наряды с чужого плеча.

Сашка Маслов, в отличие от своей сестры был простым компанейским пацаном, который легко сходился с другими ребятами. Он не испытывал такого жесткого прессинга со стороны родителей, как Машка с Валеркой. Мальчишка никого «не пас» и ни за кем не следил, потому ощущал себя абсолютно свободным человеком.

Три семьи особенно близко сдружились, когда Родовым на заводе выделили двухкомнатную отдельную квартиру в том же дворе, где жили их друзья. История умалчивает, приложили ли к этому событию руку дядя Саша и дядя Толя, главное, Машка вместе с родителями переехала в другой район города, в самый настоящий королевский дворец. Теперь вся веселая, дружеская компания проживала рядом, можно смело сказать, на глазах друг у друга.

Однако, несмотря на то, что родители очень близко дружили, отмечали вместе дни рождения, праздники, ездили на природу, ребята только играли роль друзей. Все трое слышали и понимали желание родителей – видеть своих детей такими же близкими людьми друг для друга, как они сами. Но у них как-то не складывалось, не получалось. Они вместе, на глазах у родителей, играли в общие игры, ловили рыбу, собирали грибы. Словом, пока взрослые присутствовали рядом, Сашка, Машка и Валерка выражали друг другу симпатии. Стоило только оказаться во дворе, у каждого находилась своя компания, ни о какой дружбе речи уже не шло.

Маша бережно хранила свою единственную и очень дорогую тайну – бегущего оловянного солдатика с флагом в руках. Этот солдатик был олицетворением ее счастливого будущего. Каждый раз, укладываясь спать, она доставала его из коробки, в которой когда-то лежали мамины духи «Красная Москва» и разговаривала с ним будто с самим Игорем. Она представляла себе, как через много лет они встретятся вместе, сыграют свадьбу, даже лучше, чем у Аньки со второго этажа и будут жить тоже в отдельной большой квартире, где-нибудь рядом с родителями. У них родится два мальчика и три девочки.

Порой, в своих необыкновенных мечтах Марии не хотелось ждать так бесконечно долго. Тогда ей рисовалось, что Игорь высокий, весь такой спортивный, подъедет на вишневом мотоцикле прямо к подъезду ее дома. Она выскочит в белом платье, и они умчатся навстречу радостной жизни. А бабушки на скамейке будут потихоньку «шуршать», обсуждая ее саму и молодого человека. Девочка засыпала довольной, в предвкушении грядущей сказки. Со временем она научилась представлять эту сказку в трудные моменты своей жизни. Папа, к примеру, ругает ее за провинность, а она представляет себе, как несется со скоростью ветра вместе с Игорем на мотоцикле. И только упругие потоки ветра в лицо. Как хорошо! Как радостно! Главное, не улыбнуться. Никому не нужно знать, о чем она думает и мечтает.

Наступление весны принесло перемены в жизни Маши и ее семьи. Налаженный, отработанный быт вынужденно сломался. В детском саду, куда последний год ходила девочка, объявили карантин из-за ветрянки. Одновременно заболели сразу несколько воспитанников в разных группах. Решено было распустить детей до майских праздников. После девятого мая детский сад вновь открывали, но для старшей, выпускной группы ненадолго. Всего на месяц. С июня выпускники становились потенциальными первоклашками, их беззаботная жизнь заканчивалась.

За голову схватились не только Родовы. Проблема устройства детей нависла над головами всех родителей, у кого дети в этом году шли в школу. Машку нужно было куда-то девать. На помощь пришли родители Галины Ивановны. Никогда Галина не была так благодарна отцу и матери, как сейчас, в сложившейся тяжелой обстановке.

Галина родилась и до четырнадцати лет жила в Зареченске, что в трех часах езды поездом от Красногорска. Двумя годами раньше в семье уже появился первый ребенок – девочка, которую назвали в честь бабушки, Лизой. Лиза и Галя родились перед самой войной и потому хлебнули полной ложкой всех тягот и лишений войны. Отец ушел, как и положено, на фронт защищать Родину и, конечно, своих любимых девочек. Зоя Федоровна осталась с двумя дочерями в маленькой комнатушке, стены которой в трескучие сибирские морозы, промерзали насквозь. Вокруг окна, усердно законопаченного паклей, в особенно сильные холода, образовывалась наледь, а стены покрывались белым инеем.

Зоя Федоровна работала на заводе станочницей, во время войны завод выпускал исключительно оборонную продукцию, приходилось по двенадцать часов не отходить от станка. Большинство работников по нескольку дней не выходили из цеха, спали здесь же, у станков, расстелив телогрейки. Для молодой матери делали исключение, все же две маленькие девочки оставались дома. Электричество в жилой сектор подавалось в строго отведенные часы. Нужно было успеть сварить похлебку и накормить детей.

Из своего детства Галина Ивановна помнила постоянный голод и холод. Пока матери не было дома, девочки сидели под всеми доступными теплыми вещами, включая одеяла, пальто, платки. Похлебку разогревали в алюминиевой кастрюльке на буржуйке, которую топили в конце коридора заводского общежития в обед. Если проспишь, то останешься без горячей пищи. Желающих погреться около печки было так много, что старый однорукий сторож устанавливал очередь.

Кастрюльку дозволялось брать в руки только старшей Лизе. Галя послушно сопровождала сестру. Разогретую еду проглатывали в момент и опять прятались под одеяла. С весны жить становилось веселее. Теперь в ход шла зелень. Пригревало солнышко, детвора рассаживалась около общежития, на свет выползали дряхлые старушки. Всем хотелось понежиться в теплых лучах небесного светила.

После окончания войны, домой вернулся отец. Жизнь стала налаживаться. Родилась третья дочка Наталья. Разница в возрасте между Галиной и Натальей составляла почти десять лет. Старшие девочки ходили в школу, для младшей пригласили мать Ивана Петровича. Бабушку, которую до столь знаменательного события никто из детей раньше не видел. Жили все в той же комнатенке, что до войны. Когда ложились спать, на полу некуда было ногу поставить. На двенадцати метрах размещались вшестером.

В послевоенное время страна решала вопросы восстановления хозяйства, проблемы расширения жилищных условий отодвинулись на будущее. И все же, завод выделил по четыре сотки земли тем семьям, которым жилось особенно тяжело и которые были готовы решиться строиться самостоятельно. Иван Петрович при поддержке жены решился. Все, что зарабатывалось, тратилось на строительные материалы и на помощь подсобников. Одному главе семьи, при наличии пяти женщин, с домом было не справиться. Головастый и рукастый мужчина построил-таки собственный дом.

Впрочем, для Галины сей факт, уже не играл большой роли. После седьмого класса юная девушка отправилась поступать в только что открывшийся техникум в Красногорске. Город начал активно строиться и развиваться. Закладывались производственные корпуса будущих промышленных предприятий, Красногорск объявили Всесоюзной комсомольской стройкой. Поднимала город, преимущественно, молодежь, прибывшая из разных краев огромного Советского Союза. Не смотря на приличное расстояние от Зареченска до Красногорска, Галина все же решилась оторваться от семьи.

Для сибиряков, привыкших к бескрайним просторам тайги, три часа поездом – сущие пустяки, тем более, что все проходящие поезда непременно останавливались и в Красногорске, и в Зареченске. Единственным неудобством было почти постоянное явление – опоздание поездов, особенно в зимнее время года. Но и тогда выходили из положения, Билет в общий вагон брался на любой ближайший поезд. Все равно, опаздывает он или нет, потому что его никто не ждал.

Садились на проходящий, который тоже должен был пройти еще часа четыре назад. Иногда, когда опоздания случались по шесть-семь часов, в общих вагонах набивалось столько народу, что приходилось ехать в холодном тамбуре, но никто не был в претензиях, «едем и уже хорошо». Молодость тем и прекрасна, что в этом романтическом возрасте мало нужно удобств и всего материального. Да, и потом, сибиряки сами по себе народ неприхотливый. Тяжелые условия выживания, воспитали в них умение пользоваться малым, не требуя к себе особого отношения. Нужно отдать должное проводницам. Они умели идти навстречу пассажирам. Как бы ни набивался вагон, на перроне никто никогда не оставался.

Галина приезжала домой раз в месяц. Чаще являться перед ясные очи родителей, было довольно расточительно и относительно денежных затрат, и относительно временных. Домой девушка являлась, как правило, во второй половине месяца. В субботу сразу после занятий студентка садилась в поезд, проходящий через Зареченск. В воскресенье сразу после обеда спешила на вокзал и уезжала к месту учебы. Все заблаговременно знали о предстоящем приезде еще и потому, что визит случался совсем не без корысти.

В начале каждого месяца студентам техникума выплачивали стипендию, которой при всех вариантах экономии, хватало только на две недели. Чтобы прожить еще две недели, необходимо денег попросить у родителей. В семье Галины было заведено таким образом, что всеми деньгами распоряжался сам Иван Петрович. Впрочем, как могло быть иначе, если он единственный содержал семью. Крепкий, трудолюбивый, настоящий хозяин в доме. Зоя Федоровна за годы войны необратимо подорвала здоровье, рано ушла на инвалидность. Получала небольшую пенсию. Основной доход нес муж.

Галина только с возрастом, будучи женой и матерью двоих детей, сумела оценить доброту и благородство своего отца, то, сколько хорошего он сумел дать своим близким. Иван Петрович бережно относился к деньгам и при этом не отказывал дочерям в необходимом. Иногда за спиной у Зои Федоровны сунет девчонке лишний рубль на капрон. Та и рада до слез. Из трех дочерей техникум закончила лишь Галина. Она же первая вышла замуж.

Старшая Лиза распорядилась своей жизнью совсем иначе. Ей так сильно захотелось самостоятельности и свободы, что как только отзвенел последний звонок в школе, она без особенного труда поступила в училище, где приобрела рабочую специальность маляра-штукатура. Устроилась на стройку в Зареченске и переехала в общежитие. Как ни пытался Иван Петрович вернуть заблудшую дочь в родные пенаты, ничего не получилось. Ни просторный дом, ни забота родителей не прельстили молодую девушку.

Уже на стройке закрутился у Елизаветы роман с бригадиром. Тот был значительно старше возрастом, чем очень сильно напрягал родителей девушки. Но и тут несговорчивая Лиза не вняла увещеваниям отца. Сыграли скромную свадьбу. Молодым от организации предоставили комнату в коммуналке. Началась семейная жизнь. С каждым годом натоптанная дорожка в родной дом перед Лизой зарастала травой. Она все реже и реже появлялась у родителей. Друг за другом родила двух дочерей, благополучно оставила работу, решив заниматься исключительно домашним хозяйством.

Муж Лизы – Степан, между тем, числился у начальства на хорошем счету, отличался редким природным умом, трудолюбием и заботливостью. Быстро сделал карьеру начальника участка, зарабатывая очень приличные деньги. Семья переехала в отдельную двухкомнатную квартиру, что в то время было явлением нечастым.

Отношение к жизни старшей дочери, Зое Федоровне совсем не нравилось. Она не могла смириться с тем, что при наличии множества детских учреждений, внучки воспитываются дома. Лиза не работает. Считалось постыдным не участвовать в производственной жизни страны. Каждое лето Лиза, забрав с собой дочерей, отбывала к Черному морю. Возвращалась отдохнувшая, загорелая, с множеством приятных впечатлений.

Степан же всякий раз оставался дома. Причина всегда находилась, причем очень серьезная. То он попеременно ремонтировал комнаты по выходным, пока семья отдыхала, то заботился о домашних цветах и аквариумных рыбках, то просто на него не хватало денег. Такое отношение дочери к своему мужу возмущало Зою Федоровну. Но та была не из тех, кто снимает шляпу перед чужим мнением.

Степан начал прикладываться к рюмке. Сначала он делал это в отсутствие жены и дочерей, потом уже не стеснялся их. Выпивал тихо сам с собой, без скандалов и выяснений отношений, ложился спать. Лиза скрывала слабости мужа, однако, как известно «шило в мешке не утаишь». Заметные перемены обнаружились на работе. Неопрятный, с постоянным запахом перегара, начальник участка стал допускать непростительные ошибки. За очередной промах, его понизили в должности, после чего в семье разразился очередной скандал.

Одно дело, когда ты догадываешься об истинном отношении к тебе самых близких людей, в глубине души все же рассчитывая на их понимание и милосердие. Совсем другое, когда эти самые дорогие тебе люди прямо в лицо, брызгая ядом, кричат о том, какое ты второсортное ничтожество, ничего собой на самом деле не представляющее. Оскорбляют и унижают тебя в присутствии детей. Ужас!

Одним совсем не прекрасным вечером, Степан собрал свои немногочисленные пожитки в рюкзак и отбыл на родину, в таежный поселок, откуда был родом. Позже выяснилось, что он предварительно уволился с работы, забрал трудовую книжку. Лиза кинулась за помощью к родителям. Вот тут она, наконец, оценила преимущества замужней женщины и наличие в семье мужчины.

Во всем случившемся, Зоя Федоровна винила только неразумную дочь. Безусловно, можно было поехать вслед за сбежавшим мужчиной, постараться вернуть его домой. Только Лиза отказывалась наотрез делать это. Объяснила свое нежелание тем, что никогда не любила Степана. Жить с нелюбимым человеком, который ежечасно, ежеминутно раздражает, непросто. Для себя женщина решила лучше оставаться одной, чем изматывать себя раздражением и агрессией. Родителям пришлось принять ее решение.

Все последующие годы Лиза близко общалась с Зоей Федоровной и Иваном Петровичем, одиночество старшей дочери сблизило ранее разобщенное семейство. Елизавете Ивановне пришлось поднимать дочерей без участия отца. Нужно отдать должное, женщина прекрасно воспитала девочек, дала обоим высшее образование. Но все это случится много позже, а пока Лиза со Степаном еще жили вместе в полном достатке.

Машу, переезд к бабушке и дедушке совсем не радовал, пусть даже всего на несколько месяцев. Всякая поездка к родителям мамы ассоциировалась у девочки с тоской и бесполезным времяпрепровождением. Во-первых: сама дорога занимала по ее понятиям много времени и была утомительной. Приходилось сначала ждать поезда, причем в любую погоду, стоя на продуваемом перроне. Потом сноровисто лезть в душный, вонючий общий вагон, чтобы занять, если вдруг окажутся свободными, места для родителей и брата. Трястись три часа без права подняться с места, как правило, выслушивая чей-то пьяный бред. Во-вторых: само присутствие в доме лишало ее каких-либо развлечений, связанных с играми или общением с ровесниками.