Hans Zimmer – My mind Rebels At Stagnation
Нечасто приходилось бывать во дворце императора Бернгарда, и всякий раз это вызывало тягостное ожидание.
Нет, Виктор не трепетал от страха и не терял холодного рассудка. По пути проверял свой идеальный парадный камзол, поправлял филигранно выровненные пуговицы и награды, начищенные до зеркального блеска ботинки. Педантичность и пунктуальность славили его всё время службы, и оттого ему было спокойно.
У зала аудиенций он встретился глазами со старым знакомым псиоником Николасом, с которым дружбу лучше не водить – потому что псионик, конечно же! Виктор сухо кивнул, знакомый в ответ – вот и всё общение за последние годы, хотя по юности дружили. Долг и статусы развели.
Виктор знал много тайн Николаса, например, о его родстве с императором – Бернгард приходился ему родным дядей. Но об этом никто не говорил, будто всё выдумки.
Огромные двери открылись, и караульный подал знак, что можно пройти на аудиенцию. По гигантской зале шло эхо от стремительных чеканных шагов Виктора, а офицерский шаг – это ведь нечто особенное. Пустота оглушала, полированный паркет слепил даже больше, чем ботинки начальника третьего отделения канцелярии, да и весь этот лоск и масштаб нарочно производил подавляющее впечатление на гостей императора.
Помпезный трон устланный красным бархатом пустовал, но Виктора это не смутило. Смутили же бесшумно работающие слуги, собирающие под высокими сводами целую гирлянду из огромных клеток и цепей – витых, изящных, но размеры впечатляли.
Император сидел не по-царски на ступенях пьедестала у своего трона. Полысевший, с виду простой и не скрывающий потерю волос, гладко выбритый, он подпирал подбородок ладонью и с унынием смотрел на сборку клеток. А на его челе уродливым остовом раскрыл свои костлявые щупальцы символ императорского величия – знаменитый Костяной Венец. Его уникальность не крылась в зловещем названии, а заключалась в истории создания из костей бунтавщика Рамина Творца, подавленного и показательно убитого в спину вместе с тысячами цыган и других подданых империи.
– Тефлисс. – перевёл он скучающий взгляд.
– Ваше Величество, прибыл.
– Вижу. – тонкие губы исказились в насмешке, – Сияете, как начищенное серебро. – смерил он оценивающим взглядом, – Как всегда, однако. Вы давайте присаживайтесь, разговор к вам. – он постучал по ступеням и Виктор, не совсем готовый к такому панибратству, подтянул брюки и присел… На ступень ниже, что тут же оценил хитрый венценосец, – Умник, чёрт тебя дери!
– Не посмел бы, Ваше Величество, – позволил себе лёгкую вежливую улыбку гость, – У вас здесь ремонт полным ходом. Интересное решение.
– Пусто здесь… – задумчиво заметил император, – Тихо, как в гробу. Одиноко.
– Что за птицы такого размера, смею поинтересоваться?
– Дикие, назойливые и на редкость затейливые. – вскользь прозвучал ответ, и уж совсем панибратски император положил ладонь на плечо Виктора и заглянул будто в душу, – А дело к тебе такое, Тефлисс. В свете годовщины меня терзают тревоги за порядок в империи. Сегодня был у меня Олдорф и что-то там чеканно твердил о том, что всё работает, как часы, но мой генерал-то видно сдаёт.
– Прошу прощения, Ваше Величество, но генерал Олдорф в прекрасной форме в рамках времени и своего спектра обязанностей. Наши ведомства работают на годовщину практически парно, и мои люди в полном распоряжении генерала,– он выдержал паузу и прибавил, – Я тоже.
– Этого мне мало, Тефлисс. – вдруг голос императора будто охладел на десяток градусов и даже треснул от нагнетающегося мороза, – Мне нужно, чтобы вы были начеку.
– Так и есть.
– Зоркий. Вот кто мне нужен.
Деликатная тема появилась на горизонте, а Виктор был уверен, что император, если и осведомлён, то никогда её не коснётся.
По сигналу монарха слуги поднесли поднос с серебряным кубком.
– Моя Зоркость всегда в распоряжении империи. – отмалчиваться на эту тему посчитал ненужным, – Ваше Величество, как же вам поможет моя Зоркость, если вы распорядились запустить по Энгхерлемму глушитель дара? Как только он заработает, я стану бесполезен со своим зрением.
– Этот глушитель… – нахмурился Бернгард и выдал тем самым свои тревоги. Медленно взял кубок с багровым напитком и сладко потянул, – Моя головная боль. С одной стороны он необходим, в особенности в празднование годовщины, как мера пресечения беспорядков. Уж вы понимаете, Тефлисс, – кивнул он Виктору, и тот без энтузиазма качнул головой, – Но как человек, одарённый магией, я эту идею отвергаю. Опять же… мои глаза – Совет Зорких, а те будут слепы. И что мне делать? – вопрос явно не предполагал ответа, – Одно радует: ряд изобретений техномагов будут работать исправно в обычном режиме, глушители на них не действуют. А ещё… я ознакомился с вашей выпускной работой. – он стрельнул глазами, – Интересная коллаборация магии и науки в прогнозировании коридоров вероятности. Превосходный труд, мальчик мой! Вот на это я и надеюсь, и потому вы на своей должности, потому вы нужны мне особенно. Вы мои глаза. – он замолчал, изучая реакции собранного в кулак Виктора. Но тот реагировал сдержанно, выказывал почтение и скорее взвешивал возможности на молекулярных весах, – Ну вот опять этот ваш метод в действии: я ведь псионик и читаю эмоции, а у вас их нет! Вы сразу действуете на поприще расчётов, как машина, ей-богу! Хуже этих техноглушителей.
– Работа такая, Ваше Величество. И приказы начальства не обсуждаются.
– Такой послушный, просто находка для псионика. – скрипуче рассмеялся он, вытирая с губ капельку красного напитка. Что-то в этом смехе пугало, – Думаете, я терял вас из виду, Виктор?
Начальник третьего отделения неволько принюхался: нет, точно не вино и не ягодный напиток. Что тогда приносит такое успокоение императору? Лекарство? Болен?
– Разумеется, я не настолько наивен, Ваше Величество. Вы никогда не забываете людей. Просто я со своей семьёй…
– Ваш батюшка – пустозвон и бездарность, Виктор. Терплю его на последнем издыхании лишь в надежде, что его внук проявит Зоркость. И не прощу ему расторжение отношений с вами, мой мальчик, – почти по-отечески произнёс венценосец, но Виктор на это не повёлся, чувствуя в едва уловимый фон псионики, подчиняющий волю и сканирующий на предмет лжи, – Сразу видно, кто в семье недальноЗоркий. А таких талантливых молодых людей терять – грех. Вы и на службе себя показали в лучшем виде, однако… – он снова стал задумчиво рассматривать монтаж клеток, – Эта годовщина должна пройти гладко, вы понимаете? – неожиданно он снял с головы Венец, вытер лоб платком, но обратно драгоценность империи так и не надел, а протянул Виктору, – Это вам.
Виктор аж шарахнулся назад, с недоумением глядя то на императора, то на Венец:
– Простите, не понял.
– Выставка сокровищ ничего не стоит без венца. Венец – вся суть подавления восстания, а вы ведь это и празднуем. Мои подданные стекаются со всей империи в Энхерлемм, чтобы посмотреть на него.
– Посмотрят. На вас в венце. Вы же говорили, что вам одиноко здесь.
– Не настолько, чтобы выходить в толпу, Тефлисс. Чем старше становишься, тем меньше хочется суеты. Я могу себе это позволить, а одиночество разбавлю вон… – указал на клетки, – «Птички» меня развлекут. Берите Венец.
– Возьму, но в ларце и при конвое по протоколу. Мне, Ваше Величество, пешком с ним через три улицы идти. Самоубийство-то ладно, но терять символ государственности – так себе затея для должностного лица.
– Умник. – рассмеялся монарх, – Думаете, я бы с ним выпустил? Ох, Тефлисс, на своём вы месте. Но до чего же протокольный: всё-то у вас по правилам, по уставу и чести, ни капли фантазии, одна скука. Жандарм чистой воды, вот почему в вашем отделении комар носа не подточит. – Виктор проглотил укол и решил счесть это за почти-похвалу. Ему часто предъявляли чистоплюйство в недостаток, он же к этому привык, как к неотъемлемой и далеко не худшей своей части.
– Но?
– Но на вас готов приказ по кураторству моей сокровищницы. – Виктор кивнул, – Вот как! Готовы были?
– К этому да. Венцом обескуражили.
– А я слышал, ваш дар будущего развит не слишком. – хищная улыбка императора вызвала холодок по спине, – Вы любопытны мне, Виктор. С виду простоваты, но есть в вас скрытое – был неправ. Только не думайте, что на фоне моей симпатии, я отдам вам Дармхолл, когда ваш батюшка окончательно мне надоест.
– Ваше Величество, я больше не Дарм и на имущество рода не рассчитываю, с этим будьте спокойны.
– Не спокоен. – железно отрезал тот, – Это ещё больше меня настораживает: вы талантливы, но от семьи сепарировались вот так радикально и из принципа. Не пришли на поклон и примирение, не просили у меня защиты, не обжаловали исключение из наследства – отрезали, и всё. Бунтарь. – задумчиво и хрипло протянул император, – Бунтарей я не люблю. – он смерил Венец из костей бунтовщика долгим ледяным взглядом и надел корону на голову, – Но умные люди всегда восхищают. Надеюсь, вы настолько умны, чтобы ещё и присягу соблюдать.
– Это в первую очередь. – без эмоций и раздумий ответил Тефлисс, – Присяга для меня сакральна и нерушима.
В ответ лишь скепсис и задумчивый вздох.
Виктор дождался жеста, откланялся и всё-таким же чеканным непоколебимым шагом вышел вон мимо слуги с пустым кубком, по стенкам которого стекала багровая капля.
Нет, быть не может! – поёжился Виктор, воображение которому нарисовало в кубке кровь.
* * *
…В библиотеке ждал сюрприз.
– Мастер Дарм. – заупокойным голосом пропела архивариус с феноменальной памятью и такой же феноменальной бесцветностью бытия, – Учебников больше нет.
– Но как? – опешил он, – Я же заявку оставлял, в наличие был экземпляр.
– Распоряжение деканата, ушёл тот экземпляр.
– Что-то я не понимаю.
– И это не мои проблемы. – архивариус захлопнула неподъёмный формуляр с грохотом, лучше слов обозначая своё раздражение, – У нас тут льготники, мастер Дарм, а это люди из неблагополучных семей, сиротки и прочие бедняжки. Вы бедняжка?
– Нет. – покраснел Виктор, не ожидая такой поворот.
– Ну так купите себе новый комплект учебников и эту злосчастную методичку.
С рычащим ворчанием молодой Дарм побрёл на лекцию. Чутьё что-то настойчиво трезвонило, но расшифровать сообщение вселенной мешала пульсирующая боль в голове, и потому настроение сыграло на оборону: просто жди неприятностей и точка.
А скучнейшую лекцию по магическим блокам заменили на ещё более скучную – совмещённую с другими факультетами, а значит, общего образования – какая досада!
– Мы же это всё на первом курсе проходили… – фыркнул Виктор.
– Повторенье – мать ученья, мастер Дарм. – недовольно надулась сизым воробьём такая же сизая низенькая замдекана Зорких, которой вверили выпускные курсы на замену, – Не моя вина, что императорская комиссия нагрянула с проверкой и инспектирует всех преподавателей разом, словно студентов. А распустить вас всех я не могу – инспекция идёт.
Виктор подпёр подбородок ладонью и надеялся, что не провалиться в сон, ведь очень хотелось…
– Итак, выпускной курс. – замдекана давно отошла от преподавательской практики в секретариат, к которому способностей оказалось больше. Дисциплину соблюдать умела, а держать её вместе с вниманием студентов – нет, а ещё её манера говорить больше походила для успокоения буйных, чем для пробуждения любопытства интеллигенции Утёса, – Давайте достанем из архива вашей памяти магическое деление и одарённость. – женщина явно волновалась и всё бегала глазками по тексту вызубренной лекции, – Вы знаете, что магия пробудилась в людях по установленным данным три тысячи лет. Тому причиной послужило смешение генов, блуждающая кровь. – Виктор улыбнулся такой формулировке, поскольку в старых книгах «блуждающую кровь» называли иначе – цыганской. Точнее иначе – именно свободолюбие и кочевой образ жизни цыган привёл к смешению крови разных народов и мутацию человека – если по-научному. Но после восстания цыган, этот народ стремительно срезали во всех новых изданиях, и заслугу по пробуждению мутаций отняли намеренно, – Магия пробудилась в виде ряда талантов, передаваемых по крови. Первыми проявились лекари. Следом Зоркие и псионики – и кто раньше – это большой спор магистров. Последними, уже намного позже проявились техномаги, но вытеснили для себя огромную перспективу среди прочих. Технари, в отличие от остальных продолжают развиваться, этот дар магии не вымирает. Лекарей за счёт своевременных усилий, надзора и скрупулёзной сертификации вывели на стабильность распространения. Зоркие же.. – кивок аудитории и смиренное пожатие плечами, – Вымирают. Если дар не развить, то он затихает, гаснет, а к следующему поколению слабеет, через одно и вовсе отмирает. Другая ситуация с псиониками. – нахмурилась женщина и поджала губы, – Этот вид дара чрезвычайно опасен. Много проблем возникало в ходе истории именно с этим видом дара, потому он послужил катализатором для образования министерств по контролю за одарёнными.
– Инквизиции. – шёпотом усмехнулась Эльза, потупив хитрый взгляд в тетрадь.
Виктор смерил её заинтересованным взглядом и увидел в сумке на сидении рядом комплект библиотечных учебников, который, как он сразу понял, предназначался ему.
– Когда псионики вышли из-под контроля, решено было искусственно урезать численность одарённых.
Виктор знал эту историю и как деликатно её обрисовали радужными красками. Двойственность ситуации аккуратно завуалировали атакой обезумивших псиоников, а то, что по факту из всех представителей своего дара ветвь осталась чуть ли не единственная – императорская династия – вроде как мелочи, не вызывающие вопросов.
– Псионики есть и ныне, штучный, так сказать, экземпляр. – нервно хихикнула дородная женщина, Буквально около сотни персон во всей империи. За этим тщательно наблюдает отдел контроля численности населения и отдел контроля одаренных.
– Псиоников тушат. – погалдел самый знаменитый разгильдяй Утёса и по совместительству сын главного конкурента отца Виктора. Молодой мужчина красноречиво заржал и повлек за собой волну смешков прихлебателей, – Размножают на убыль то есть, ну простите, мистресс.
– Благодарю за ваше мнение, мастер Бойл. Псионический дар уже давно не имеет факультета в Утёсе, поскольку нет минимального спроса. Образование псиоников идёт в частной форме от сертифицированных преподавателей императорской ложи. Дар угасает, тут вы правы. Как и Зоркость. – улыбнулась она, выводя на нейтральную тему, – Поэтому на вас, господа Зоркие, большие надежды. Каждый из тех, кто получит в этом году сертификат Зоркого, должен ответственно относиться к передаче своего дара. Многодетным императорская ложа даёт хорошие поблажки и продвижение по службе, даже плодородные земли в долгосрочную аренду по смешным ценам. – она подмигнула аудитории, будто соблазняя уже сейчас активно работать на передачу дара. Эльза за соседним столом подавила смешок, а Виктор поджал губы и тяжело выдохнул: тема жутко раздражала.
– Как скот, право слово… – фыркнул он себе под нос громче, чем следовало.
– Мастер Дарм. – замдекана сложила пухлые ручки на груди, мягко улыбнулась и захлопала глазками, – Нет ничего зазорного в том, что такой высокий спрос на брак с Зорким.
– Многие получают сертификат не ради дара, не ради карьеры, а ради того, чтобы высоко продать свой генетический материал. – недобро улыбнулся Виктор, формулируя колкость максимально нейтрально, но смысл не укрылся, как и сарказм в словах, – Договорные браки, отсутствие семейного счастья – зато в достатке.
– Уж кто бы говорил… – пронеслось по аудитории хихиканье, но Виктор его проигнорировал.
– Давайте смотреть иначе, мастер Дарм. – кивнула в примирении женщина, – Зоркость, – она подняла указательный палец вверх, – Почему она так ценна? Давайте не умолять её значимость. На ряду с псиониками, Зоркие считались опаснейшими магами, лишь они могли противостоять псионикам и делали это успешно. Именно благодаря их прозорливости, многие ситуации вышло предупредить, не заводя в крайности. Вы же понимаете, какая катастрофа может случиться, если талантливому псионику выйти из себя? Сейчас запрещено в рамках практики посещение тюрем, но в моё студенчество это входило в обязательную программу и ознакомление с даром было живое, а не теоретическое. – она выдержала задумчивую паузу, – Зрелище страшное, скажу я вам. Никакой больше теории не надо, чтобы такое запечаталось в сознании. Псионик в гневе способен просто уничтожить человека в радиусе своего дара. Одной волей, спокойно сидя на табуретке. Может внушить самоубийство, может заставить убить. Псионики – манипулируют людьми, делают из разумного существа бездумную скотину, идущую на бойню. – понимая, что заговорилась, замдекана деликатно откашлялась и смиренно улыбнулась, – Зоркий же – козырь империи. Не преувеличиваю ни сколечко.
– Зоркость вырождается. – Виктор вернулся к актуальной теме, – Не потому ли, что люди замыкают дар в рамках одной крови? И что же «блуждающая кровь»? Однажды она уже способствовала эволюции, что мешает сейчас смешению крови улучшить гены? Что будет, если, к примеру, лекарь смешает свой ген с техномагом? Или Зорким.
– Ох, замечательно, что вы про это спросили. – женщина всплеснула руками, – Два дара вступают в конфликт и побеждает сильнейший – всё просто. Увы, супермага, одаренного со всех сторон не выйдет. Если с позиции крови, то всё ещё яснее: у вашей маменьки вторая группа, у отца третья. У вас не выйдет суммы – пятой группы или второй и третьей сразу.
Виктор просто кивнул, подавляя зевок. Вся тема лекции будто поперёк горла становилась, тема генетики и скрещиваний ради крови звучала слишком цинично, холодно, искусственно.
В голове же маячили другие картины, от которых веяло свободой: блуждающая кровь просто кочевала по воле ветра или же настроения. Где зерно упало, там и проросло. А вот эти речи про группы крови больше напоминали нежизнеспособные саженцы в теплицах.
Молодой Дарм фыркнул и мотнул головой, сам себе напоминая недовольную лошадь – даже стыдно стало за свои деревенские замашки. Аристократ! Сын результата договорных браков ради сохранения дара во славу науки и магии.
И снова захотелось фыркнуть.
А ещё вспоминался разговор с одним старым учёным-техномагом. Он был бабушкиным соседом и иногда чинно покуривал трубку на ступенях их дома:
– Как, думаешь, техномаги появились? Остальные уже давно обжились в этом мире, а технарей ещё не было. Вот откуда им взяться? – он хитро посмотрел тогда на подростка-Виктора, пожимающего плечами, – Принцип дара лекарей тот же самый. Лекарь познаёт суть первого и второго плана бытия. Им понятны и подвластны органические и неорганические структуры. Зоркие же обращаются к третьему, четвёртому и шестому планам в зависимости от направления дара: прошлое к миру предков, настоящее к миру телесному и осязаемому, будущее к плану законов бытия – Судьбе. Псионики контактируют с третьим планом напрямую и мёртвой хваткой, – пожилой профессор хорошенько затянулся, изводя Виктора любопытством, – Лекари немного архаичны, если ты заметил, Виктор Дарм, и их гены подстроились под новый мир, постепенно выводя техномагов. Да-да, мой юный друг, технари – в прошлом лекари, так сказать. Не так уж это и удивительно, правда? – и когда Виктор уже готов был уйти, переваривая сказанное, профессор добавил двоякую фразу, – Но ты ведь знаешь, мальчик, что все уровни бытия – лишь формы ограничений. Седьмой уровень – само созидание, сама бесконечность.
– Но человек не обращается к седьмому плану бытия. Седьмой план – это Создатель. Творец.
Скрипучий смех и облако дыма в лицо – будто гипноз какой-то:
– Думаешь, не обращается? А как же ты к бабуле своей тогда приехал? Из лицея своего пади опять сбежал?
– Сбежал. При чём здесь Создатель?
– При том, малец. Создатель сущего – это любовь. Всякий раз, когда ты обращаешься к энергии любви – ты сильнее законов мироздания. В прах они рассыпаются под такой силой.
Бабушка ругала, что Виктор про такое смел спросить. И не понятно почему, но ссора с профессором тогда вышла значительная. И только днями спустя с настороженным видом она, всё время оборачиваясь, тайком отвела Виктора в дома соседа. Тот снова мерно выкурил сигару, улыбнулся и продолжил разговор:
– Твоя прекрасная родственница, малец, хочет, чтобы ты умел распознавать и сопротивляться программам псиоников.
– А такому можно научиться? Где?
– Нельзя, в том и дело. Но я научу, только будь добр молчи. Николас! – позвал профессор и на его оклик вышел бледный светловолосый юноша – худой, долговязый как каланча, с серыми неуверенными глазами и поджатыми губами. Мальчик посмотрел на гостей и чисто механически приосанился, склонил учтиво голову, но потом снова потерял цвет высокого воспитания, предпочитая быть скорее тенью человека, – Знакомьтесь, это мой крестник Николас. Он псионик. – профессор похлопал парня по спине и косо посмотрел на Виктора, – А ты что, Виктор, так шугаешься? Крестник это мой, хороший парень. Не дели людей из-за своих предрассудков. Николас, знакомься с Виктором и его чудесной бабушкой Фелис Тефлисс. Господа у нас Зоркие.
И так Виктор впервые увидел псионика в действии. Пусть действовать он и не желал, но отказать дядюшке не мог. Так, сначала Фелис, выглядя совершенно естественно, выполняла навязанные программы, а потом и на самом Викторе будто навязали веревок и сверху тянули, играя как куклой.
Воля Николаса зашла в его сознание мягкой силой, почти шёпотом, но всецело завладела:
– В этих старых домах толстые стены, – шептал голос в голове, так похожий на свой, – Через большие окна проходит много света, а подоконники…? Широкие, так и манят присесть. Посмотри в окно! Отрой… смотри, ещё шаг и свобода…
Виктор этот шаг сделал с лёгкой душой. Никакой инстинкт самосохранения не сыграл нужную роль, ноги вели к свободе… от жизни. И лишь рука профессора держала за рубашку, удерживала от падения с третьего этажа.
– Виктор, ну право слово, ты почему такой послушный?
Ничего инородного в голове уже не шелестело, зато обуял вселенский ужас: вот она смерть! Такая, что и без падения замучает! Сердце стучало бешено, оно не хотело умирать! Ноги едва касались опоры и вдруг заметались, руки отчаянно искали во что бы вцепиться, но судорожные попытки лишь раскачивали Виктора сильнее, а сердце ускорялось-ускорялось, страх душил и стучал в виски оглушительным раскаленным гейзером.
– Поздно. – недовольно ворчал он, – Спящее сердечко-то, сложно будет учить, Фелис! – сказал он уже бабушке.
– Но ты же научишь?
– Попробую. – и уже Виктору, – Успокаивайся и слушай. – похлопал по груди, но ясности молодому Дарму это не принесло, – Что такое человек?
За него ответил Николас, с тревогой глядя на подопытного:
– Человек, технически – плод третьего плана бытия. Точнее его тело.
– Вот именно: тело!
– Псионики подчиняют третий план. – Николас скрестил руки на груди. Всё происходящее вызывало у него почти такой же ужас, как и у Виктора.
– Учитесь, мальчики. – профессор снова набил трубку, – Да-да, оба учитесь: человек – больше, чем просто тело. Он – и душа, и тело, и разум; многомерное существо и принадлежит ко всем семи планам существования. Порабощая третий план, псионик завладевает телом, создаёт своего рода клетку для сознания.
– Остается душа. Пятый план? – задумчиво прищурился Ник.
– Верно. Вот через пятый план и надо сбивать программу изнутри. – мужчина закурил, – Всё воздействие псиоников, как это ни забавно, держится на внимании мага. – он хлопнул в ладоши потом ещё раз и ещё, – Ритм. Пока ритм стабильный – программа работает исправно, но стоит ему сбиться… – сбивчивое хлопанье, – Псионика выкидывает. А ведь ритм есть у всего: у часов и походки, у дыхания и сердца. Чтобы избавиться от воздействия – просто нужно заставить сердце биться быстрее. А как?
– Страх? – Виктору в ту минуту было это чувство ближе всего.
– Ну и помог тебе страх?
– Не помог.
– А если бы ты увидел, что твоя бабушка прыгает?
Виктор живо себе представил этот ужас и кивнул, потому что точно знал: нет ничего страшнее для него, чем потерять главного человека в своей жизни.
– Да, уверяю, твоё бы сердце сбило ритм, а разум скинуло программу. Но сыграл бы вовсе не страх. Помнишь, что я тебе говорил на днях?
– Про седьмой уровень?
– Да. Обращение к уровню Создателя идёт не через страх, а через любовь. – он подошёл к Фелис – она мрачно следила за всем, что происходит на тайной встрече. Пожилой профессор взял её ладонь и учтиво поцеловал, выражая уважение и восхищение, – Человек – больше, чем тело. Повторяю: он – многомерен, в нём есть всё. Просто чаще будьте…. – он не договорил, потому что Фелис вырвала руку и угрожающе зашипела:
– Не смей этого произносить. – вроде едва размыкая губы, но Виктор разобрал каждое слово, – Человек способен на очень многое, мальчики. Быть марионеткой – это выбор третьего плана. Идти по прописным законам Пути – шестого. Но всё это выбор!
Бабушка редко выходила из себя, но тогда говорила с надломом, страстно и яростно. А ещё будто со стыдом… Такой Виктор её не видел никогда и оттого все события врезались особенно остро: вспоминая, Виктор ощущал все те запахи, вереницу тревожных мыслей и догадок: Фелис подвергалась псионическому воздействию, и это далось ей не без травмы.
За жизнь она повидала многое, пережила восстание и бесчисленное множество интриг Энхерлемма, будучи в самом центре – примой главного балета империи.
И оттого много молчала, а глазах утаивала тяжесть воспоминаний.
Старый профессор хитро подмигнул Виктору и вышел. Юный Дарм протянул руку белобрысому псионику и добродушно улыбнулся, получая виноватый взгляд:
– Ты прости… – он указал в сторону окна, – Я не хотел. Ненавижу это… всей душой. – и болезненно зажмурился, будто принимая волну воспоминаний.
А волна невольно прошла через сплетённые в рукопожатии руки и ударила Виктора чужим фантомом – густым, серебристым, неудержимым. В нём окно было больше и виднелось сверху, будто свидетель стоял внизу. К его ногам падало что-то словно сбитая птица. Огромная, с развивающимися крыльями, будто мантия из меха…
Птица приобретала очертания и превратилась в падающего на землю мужчину. Столкновение с брусчасткой забрало все надежды на выживание, расплющило узувечило тело человека в королевской мантии. Сверху звонко упала золотая корона с гравюр и монет. Свидетель гибели императора кинулся к мужчине и принялся трясти мёртвое тело, роняя слёзы, теряя детсво под гнётом смерти близкого человека. Мальчик улёгся сверху на тело, будто в надежде, что мужчина проснётся, но…
Серебряный фантом исчез. Ладонь в руке Виктора дрожала, в светлых глазах Николаса стояли слёзы.
– Сколько тебе было? – шёпотом спросил Виктор, – Это ведь император. Старший брат Бернгарда…
– Это мой отец. Мне было четыре. – выдернул ладонь и почти бегом покинул Виктора с бабушкой.
– Баб? Это…?
– Сильные фантомы у тебя, Вик. Да, Николас непросто псионик… Бедный мальчик! – она подошла сзади и, утирая слёзы, обняла плечи внука, – Не говори никому. Опасно.