Все женщины хотят, чтобы их любили. Тех, кого любят мало, – чтобы их обожали. Мужчины жаждут признания заслуг. Но, попадая в соцсети, и те и другие ждут лайков.
Дана
– Тут написано, что чичу мораду стоит подавать к сыру или дичи, – заявила подруга, разглядывая надпись на бутылке, которую держала в руках. В той плескался экзотический напиток: сок фиолетовой кукурузы, смешанный с ананасом и специями. Что-то крепче кефира Ева на дух не переносила.
– Сыра у меня нет, а вот дичь могу организовать. Подожди, сейчас зайду в один блог: ее там навалом, – нашлась я. – Ну что, будем праздновать? Или ты промедитируешь с открывашкой до утра? А то ты так с ней застыла, будто не бутылку откупорить, а фиброму у пациентки захватить собралась.
– Не матерись на меня своей медициной, несчастный интерн, – патетично произнесла Ева. – У меня, между прочим, сегодня премьера была, а ты…
– А я… – в точности копируя ее интонацию, подхватила я, – … к слову, давно не интерн. Уже два года, как прозябаю в ординатуре! К тому же я, как настоящая подруга, предложила отпраздновать выход твоего сериала! И заметь, сделать это культурно, не доводя соседей до бессонницы, нервного срыва, вызова участкового и экзорциста.
– Дана! – укоризненно воскликнула Ева.
А я что? Я – ничего. Подумаешь, хроническая язва и та еще ехидна. Циник? Так у врачей эта черта характера должна входить в базовую комплектацию. Иначе чужая боль может просто задавить. А черный юмор и здоровый цинизм порою помогают выжить, пережить и не свихнуться.
– Что «Дана»? Я уже двадцать семь лет как Дана. И не жалуюсь. А вот ты меня перебила и не узнала, что еще входит в базовую комплектацию приличной оргии.
– Судя по тому, как ты разошлась, описание тянуло бы минимум на апокалипсис, – ехидно заметила Ева.
– Судя по анализам, у больного тоже много чего выходило, а оказалось… – я назидательно подняла палец, – …он просто дурак.
Пиликнувший телефон заставил подругу встрепенуться. Она бросила штопор, поставила бутылку на стол и тут же полезла проверять, что пришло ей на мессенджер. Впилась взглядом в экран и тут же начала писать ответ.
Сидя в кресле, я с удивлением наблюдала, как Ева – неприступная снежная королева, разбившая острием своих каблуков множество мужских сердец, – сейчас лихорадочно краснеет. Ее пальцы мелькали, она что-то сосредоточенно набирала, прикусив губу.
– Знаешь, я помню тебя такой в первом классе, когда тебе до безумия понравился Сашка Лебедев… Неужели спустя почти шестнадцать лет случился рецидив, и ты снова влюбилась? А как же твой спонсор, с которым вы снова сошлись? – насмешливо спросила я и обвела выразительным взглядом далеко не бедную квартиру, в которой ныне проживала Ева. В очередной раз проживала.
– Влюбилась? – переспросила она и наконец оторвалась от телефона. Чуть нервно накручивая рыжий локон (для очередной роли ей, блондинке от природы, пришлось перекраситься в огненно-медный), энергично возразила: – Что за чушь! Скажешь тоже. Это мой агент. Он нашел специалиста, который сможет раскрутить мой аккаунт, да и вообще сделать меня популярной в сети.
– Я думала, популярным актера делают фильмы, в которых он снимается.
Подруга фыркнула:
– Для режиссеров начинающие актеры – безликая серая масса. Одноразовое лицо, ценность которого только в том, что оно еще не примелькалось в кадре. А чтобы тебя приглашали именно из-за твоего имени, нужно, чтобы это самое имя было популярным, звучало из каждого утюга.
– И твой…
Я попыталась подобрать определение, но на ум приходили отчего-то лишь созвучные «гений» и «гемор».
– …раскрутчик, – нашлась я. И плевать, что такого слова вроде бы нет. Кто-то уверял, что русский язык – это перманентно развивающаяся система. Значит, я только что внесла вклад в ее развитие. – Он сделает так, чтобы твое имя и лицо стали узнаваемы?
– Да. Сделает.
Ева, несмотря на ореол легкости и беспечности, которыми овеяна ее профессия, была весьма трезвомыслящей особой. Потому добавила, явно процитировав то ли своего спонсора, то ли статью договора (что порою одно и то же):
– Вернее, попытается сделать все возможное и невозможное для моей раскрутки с учетом рамок выделенного на это бюджета. Увы, на гонорар для гениев пиара и королей рейтинга у меня не хватит средств.
Я вспомнила Додика, как ласково Ева называла своего отнюдь не бедного мецената, поклонника, почитателя таланта… В общем, любовника, с которым подруга ссорилась регулярно, как по расписанию. Впрочем, мирилась тоже с завидным постоянством. Ева звонила ему и говорила, что скучает, он тут же бросал свою очередную подружку и мчался к ней. Он потакал всем недешевым прихотям своей снежной королевы.
– А сколько берут эти самые гении за свои услуги пиара?
Цифра с шестью нулями меня впечатлила.
– М-да… – присвистнула я. – А я-то, наивная чукотская девочка, все понять не могла, отчего все так стремятся в блогеры, рэперы, медиабейеры, веб-дизайнеры, коучи, сеошники…
– Шутки шутками, – перебила Ева, протягивая мне бокал, – но многие блогеры не просто превосходят по популярности звезд. Они сами звезды, и не только в масштабах соцсетей. Представляешь, вчера режиссер серьезно подумывал, не пригласить ли на главную роль в сериале вместо меня Линду Старр, которая даже театрального училища не оканчивала. А знаешь почему? – сердито прищурилась она. И тут же прогундосила, явно передразнивая того самого режиссера: – Потому что ее блог насчитывает полмиллиона подписчиков!
Ева обиженно фыркнула. Оно и понятно: в свое время, чтобы поступить в институт на актерское, она не спала ночами, учила, репетировала. И для ролей она фанатично делала все! Голодала, когда нужно было похудеть. Сидела на углеводной диете, чтобы поправиться. Перекрасить волосы – ерунда, обрить голову – согласна.
Да что там внешний облик! Если бы потребовалось для роли, Ева бы и ноги сломала. Обе. Причем не только себе, но и режиссеру, оператору, всей съемочной группе, а также Линде Старр и каждому из ее полумиллиона подписчиков.
– Как хорошо, что у нас главврач отделения не руководствуется числом виртуальных подписчиков, когда речь заходит об ассистировании при операции…
– Тебе не понять, – сдаваясь, выдохнула Ева. – И давай уже, включай. Будем смотреть первую серию «остросюжетного триллера, действие которого разворачивается в начале тридцатых годов прошлого века…» – в точности скопировав закадровый голос диктора, продекламировала она.
– Ну-с… Посмотрим, что ты там налицедействовала.
Я щелкнула кнопкой пульта.
Время текло неспешно, как это бывает только долгими осенними вечерами. Холодный дождь ласкал стекло, целовал его каплями, шептал о своем, сокровенном, делясь секретами низких, распухших до свинцовой синевы туч. Они, тучи, сегодня с утра заволокли все небо и вот, наконец, в девять вечера разродились.
Ева была хороша на экране, убедительна, талантлива, напиток в бокале родом из Перу – недурен, а вечер – приятен. Почти приятен. Если бы не сериал. Я ненавидела фильмы про любовь, но терпела их. И когда серия закончилась, выдохнула с облегчением.
Мы с Евой были одни в шикарной квартире: новостройка, престижный район. Двадцать пятый этаж и огни города как на ладони. Сегодня у ее Додика нарисовались важные переговоры, а у нас – девичник. Ну и премьера сериала с участием подруги.
– Ты все еще думаешь о нем? – словно уловив мои мысли, спросила Ева.
– Да, конечно. Я думаю о нем… – Я сделала паузу и добавила: – О моем дипломе. Кандидатском, мать его, дисере. Надо было остановиться на интернатуре… Но ничего, вот напишу, защищу, перетерплю тридцать минут позора и стану кандидатом медицинских… И тогда… – я попыталась уйти от скользкой темы.
– Ты поняла, о ком я, – не поддалась она.
– Ева, нет. Я ни разу не звонила ему. Не писала. Даже удалила его из друзей. И не фолловлю с фейкового акка, если ты об Олеге!
Соврала. Снова. В который раз.
Я отлично научилась лгать – круче, чем отпетый психолог. Да-да, в моем личном рейтинге лжецов именно психологи возглавляли топовую пятерку. А уже потом шли шулеры, актеры, продавцы и описание товара на Алиэкспрессе. Я же лгала с огоньком, настолько убедительно, что порою сама себе верила.
Фото Олега было в моем телефоне. Да, я не писала ему, хотя много раз хотела. Не звонила… Но помнила.
Кто-то сказал, что ушедшая любовь – это труп. Ее можно кремировать, собрать пепел в вазу и развеять по ветру. А можно пытаться воскресить. И тогда в лучшем случае выйдет зомби. В худшем – ты сама станешь привидением, бледной тенью прежней себя. Я не хотела второго, но не могла сделать первого.
– Я, пожалуй, пойду… – протянула я, вставая с кресла. Всегда исповедовала принцип: от болезненных тем, как и с угарной тусовки, нужно уходить резко и с улыбкой, пока еще можешь держать лицо. – Сериал был хорош, ты в нем – еще лучше, но мне завтра к восьми на дежурство. Увы, там не будет лайков, репостов, захватов подписчиков…
– Охватов, – машинально поправила Ева.
– И их тоже, – согласилась я. – Зато будут два плановых кесарева. О черт!
Я брезгливо отдернула руку от своей кашемировой кофты. Вернее, от того, что было кашемировой кофтой, пока по дороге сюда ее непутевая хозяйка не попала под дождь. Влезать в сырое и холодное нечто совершенно не хотелось…
– На, возьми мой, – хихикнула Ева, протягивая мне ярко-красный, даже на вид теплый и удобный плащ. – А это мокрое чудище оставь. Высохнет, в следующий раз заберешь.
Кто бы стал отказываться от такого обмена? Мы попрощались с Евой, и я вышла в холодный осенний вечер. Рядом с домом курили два странных типа, но едва я посмотрела в их сторону внимательнее – тут же поспешили скрыться.
Промозглый сентябрьский ветер ударил в лицо. И почему поэты романтизируют осень? Нет в ней ничего такого, чтобы рыдать от щемящего восторга. Зато имеются холод, пасмурное небо и работа, работа, работа. Внутри заворочались тоска и стремление к чему-нибудь разгульному, чтобы стереть, выжечь мысли и воспоминания. Но из всех вариантов вакханалии (с учетом бюджета и смены, начинающейся в восемь утра) оптимальным было ведерко попкорна и порнушка. Да, примитивно. Да, не Кафка или Мандельштам. Зато моя душа не будет болеть. Душа в это время предпочитает вообще спрятаться, накрывшись трехслойным одеялом, чтобы не слышать откровенных бесстыдных стонов. А моему телу… Телу определенно нравится попкорн и бит, звучащий в наушниках.
Хотя кого я обманываю?
Черт, и зачем только Ева заговорила о нем?
Олег. Моя любовь без взаимности. Он не обманывал, не изменял, не обещал. Просто был равнодушен. Правда, сначала я принимала это за сдержанность. Надеялась, что я тоже нравлюсь ему… Но однажды услышала: «Дана, нам стоит расстаться. Кажется, я впервые влюбился. И не хочу тебя обманывать».
В тот момент я почувствовала себя лесенкой. Промежуточным этапом. Временной опорой, надобность в которой отпала, ведь появилась перспектива подняться выше… Но я нашла в себе силы улыбнуться и спросить:
– Значит, меня не любил?
– Дана, ты интересная девушка. Но наши отношения… Они физиологичны. Дружба, секс – не более. Я не клялся тебе в неземных чувствах, но мне было с тобой хорошо в постели.
– Михеев, я все понимаю. И даже желаю тебе счастья в твоей любви. Но мой тебе совет: убирайся из моей жизни к чертям. Раз и навсегда!
Было дико больно. От слов. От разбитых надежд. Но злость, как незримая кость в горле, не дала склонить головы. Она, обжигающая, высушила слезы.
Я развернулась и ушла. Правда, тогда я еще не знала, насколько глубоко под кожу мне забрался Олег. Он стал моей пагубной привычкой, зависимостью. Говорят, бывших курильщиков не бывает. Неужели не бывает и бывших влюбленных, а есть только те, кто хорошо умеет притворяться или страдает амнезией?
Как-то Ева предложила выбить клин клином. Найти парня для тела и дела: если не для любви, то для постели. Но увы. Мне гордость не позволила. Хотя Ева назвала это иначе.
Впереди шла парочка. Они прижимались друг к другу. Прятались под одним зонтом, хотя дождь уже закончился. И мне, глядя на них, захотелось хоть немножко согреться. Я пошла следом.
На миг мелькнула мысль: может, именно так начинается шизофрения? Когда внутри тебя пустота, и ты стремишься ее заполнить хотя бы так, греясь отсветом чужой любви, взаимной, счастливой…
Улица была в меру шумная и людная. По краю тротуара шеренгой солдат тянулся к мрачному небу ряд лип. Почти обнаженных. Опавшие листья, прижатые к земле дождем, блестели в отсветах фар.
Пара ушла, держась за руки. А я осталась. Посмотрела на небо, готовое вот-вот плюнуть мне в лицо своим мелким моросящим пессимизмом. Умники говорят, что время лечит душу. Правда, умалчивают, что оно калечит тело, превращая его в старую развалину.
Я поправила рюкзак и, нацепив наушники, зашагала к метро. Порефлексировала? И хватит. У меня и другие дела есть. Например, завтра – с ножом на живого человека идти. В смысле, со скальпелем на пациента. К такому надо подготовиться. Хотя бы выспаться.
Спустившись в подземку и проехав до своей станции, я вышла из метро. В ушах звучала уже старая добрая классика панк-рока: «В свитере – жить…» Я подпевала. Причем подпевала не отцензуренной версии, а оригиналу. Возможно – вслух. Возможно – не шепотом. За подобную привычку я не раз удостаивалась нелестных эпитетов, а то и плевков вслед от бабулек – вечных стражей, защищавших Вестерос… В смысле, наш подъезд.
Вот странность: я несколько месяцев снимала комнату в квартире этого дома, и почти всегда, в какое бы время ни возвращалась, видела у подъезда этот фейсконтроль. Иногда – целую бригаду, иногда – одиночных бойцов за нравственность.
Меня эти резиденты пенсионного фонда причисляли сразу и к наркоманкам, и к сатанистам, и к девушкам с заниженной планкой социальной ответственности. Правда, в последнем случае бабули выражались не так корректно и игнорировали формулировку «жертва обстоятельств». Пользовались более доходчивым: шалава.
Я в дискуссии не вступала. Нацепляла наушники и проходила. Ибо слова не грязь, одежды не испачкают. А вот очередь под дверью квартиры из фрау преклонных лет, которым нужно поставить капельницу, сделать укол, померить давление и выслушать все жалобы на здоровье, пережить куда сложнее. Кстати, меня всегда интересовал вопрос: на лавочке и у квартиры одни и те же старушки? Уж очень сильно они отличались: злобные снаружи, милые внутри.
Так, подпевая и размышляя о таинственных превращениях бабулек, я почти добралась до своего дома – блочной семиэтажки. Оставалось совсем немного: свернуть за угол и…
Свернула. И на полном ходу врезалась в неприятности. Потому как двух отморозков, явно не фиалки там нюхавших, к благосклонным подаркам судьбы отнести было нельзя. Даже с натяжкой.
Не отрывая взгляда от подозрительных типов, я медленно стянула наушники, в которых все еще играла музыка. Отстраненно, словно все это происходило не со мной, отметила, как один заходит сбоку, а второй растягивает губы в ухмылке. Почему-то ярче всего запомнилось, что у него выбит передний нижний резец.
– Огоньку не найдется? – издевательски прогнусавил он, сплюнув через дырку в зубах.
В полумраке мелькнула сталь: первый вытащил нож. Скупой блеск отточенного металла показался мне ярче залпа салюта. Я резко толкнула беззубого бандита, метя локтем в солнечное сплетение, а кроссовкой – в коленную чашечку. Со всей силы, понимая, что второй попытки не будет.
– Сук… – прохрипел, согнувшись пополам, этот гад.
Но я не собиралась оставаться, чтобы выслушать остальные комплименты в свой адрес.
Рванула прочь, сквозь чернильные тени и гулкую ночную пустоту. Неважно куда, главное – подальше отсюда. Не чувствуя ни боли в сорванных мышцах, ни бешено колотящегося сердца, готового выпрыгнуть из горла, ни рези в боку, ни того, что давлюсь воздухом, я бежала, бежала и бежала. За спиной слышался топот. Я, не оглядывалась, летела, не разбирая дороги: по лужам, по выбоинам старого асфальта. Лишь бы унести ноги.
Я не была марафонцем. Да что там, бегом особо не занималась. Обычная, стройная, но не от спорта, а потому что такая родилась, сейчас я мчалась по ночному городу рыжей стрелой. Топот и крики были все ближе и ближе. Я выскочила на улицу недалеко от перекрестка. Она, безлюдная, темная, была рассечена лишь светом фонарей и яркими вспышками фар проносящихся по дороге машин. И хотя меня наверняка видели водители, а может, и кто-то из окон домов… Но я была уверена: никто, никто не набрал бы сто двенадцать. Зато потянуться к камере телефона – это запросто.
Что делать? Бежать по прямой? Догонят. Обязательно, как пить дать. Спрятаться? Они меня видят. А вот пересечь проезжую часть, чтобы выиграть время… Я рванула напрямик через кусты. Благо дорога вроде бы пока была чистой.
Мотоцикл появился неожиданно. Вырулил из-за угла на полной скорости, полоснув по глазам светом фар. Это были какие-то доли секунды, за которые я даже толком не успела осознать, что произойдет. Да что там осознать – испугаться.
Удар пришелся по касательной, но у меня все равно было ощущение, что руку от локтя и ниже выдрало из сустава. Я крутанулась вокруг своей оси, теряя равновесие. Время словно замедлилось, растянулось эластичной резинкой.
Падая, я странно отчетливо успела увидеть, как мотоциклист, оттолкнувшись, спрыгнул и прокатился по дороге.
Байк ушел в скользячку, завалившись на бок и выжигая искры на асфальте своим дорогим обвесом. Пару метров мотоциклиста тащило за ним следом ногами вперед. Это и позволило амортизировать столкновение.
Я лежала на дороге, прижимаясь щекой к мокрому холодному асфальту, и чувствовала, как плащ вбирает в себя стылость лужи. Дико ныло бедро, перед глазами белели брызги пластика от разлетевшихся наушников. По краю плавающего сознания скользнула вялая мысль: «Счастье, что не ударилась виском…»
Почти сразу же послышались визг тормозов, клаксоны. Машина, ехавшая следом за мотоциклистом, резко остановилась. Звук закрывшейся двери… Казалось, она захлопнулась о мою голову. Мотоциклист неподвижно лежал на асфальте. С запозданием пришло понимание: он успел в последний момент вырулить. Пару секунд назад несся в лобовую, и у меня были прямо-таки шикарные перспективы на личную встречу с апостолом Петром.
Нас медленно объезжали машины, кто-то даже остановился чуть дальше у обочины. Сверху доносился приглушенный отчаянный мат.
Я попыталась пошевелиться, ощутить свое тело, и именно в этот момент мотоциклист застонал. «Живой», – мелькнула мысль. Оную подтвердил сдавленный возглас, раздавшийся через пару секунд:
– Какого хре…
Я попыталась сесть, придерживая здоровой рукой голову. Смогла это сделать со второй попытки, да и то не без чужой помощи. Огляделась. Всего в полуметре от меня, вывернув колеса, застыл «Рено», видимо, ехавший следом за байком. Похоже, шанс получить билет вне очереди на небеса был куда реальнее, чем я думала. Водитель «Рено», присев на корточки, придерживал меня. На лбу седого мужчины в годах блестела испарина, в глазах таяли отблески пережитого страха.
– Тебе что, жить надоело? – его голос облил меня злостью. – Сама едва не умерла, еще и его, – кивок на мотоциклиста, – чуть не угробила.
Я машинально проследила за его жестом и увидела, что с асфальта медленно поднимается байкер.
Судя по тому, как крепко он стоял на ногах, все же смерть в ближайшие пару минут ему не грозила. Мотоциклист снял шлем и посмотрел на меня.
Вот так иногда судьба случайно сводит тебя с человеком. Ваши взгляды встречаются, сталкиваются, как две кометы, беззвучно расцветая гигантской вспышкой-хризантемой в космическом вакууме, и ты понимаешь: это он! Он! Тот, без которого ты хочешь прожить всю оставшуюся жизнь.
Высокий брюнет взирал на меня так, словно хотел раздавить. И единственное, что ему мешало это сделать, – свидетели. И то сомневаюсь… Хозяин «Рено» наверняка байкеру с удовольствием поможет: придержит, чтобы не дергалась, вон как вцепился в мои плечи. А второй водитель, чья машина припарковалась у обочины чуть дальше, отвернётся и уши заткнет. Чтобы потом, если спросят, не мотоциклист ли меня придушил, с чистой совестью заявить, что ничего подобного он в глаза не видел, в уши не слышал.
– С тобой все в порядке? – спросил падший… В смысле упавший со своего агрегата брюнет.
А прозвучало как: «Ты больная, что ли, из кустов на дорогу выпрыгивать?»
– Т-теперь да, – ответила я, осознавая, что за последние пару минут два раза избежала (причем один раз – в прямом смысле) неприятностей.
– Теперь?
Всего одно слово, и сразу понятно: высокий подтянутый брюнет из тех, кто считает, что не стоит тратить время и обижаться, гораздо эффективнее ненавидеть и мстить.
Адреналин, впрыснутый в кровь погоней и испугом, никуда не делся. Он бился в пульсе, долбил не хуже отбойного молотка по нервным клеткам, подстегивал древний инстинкт: в случае опасности бежать или сражаться. Хотя лучше бы этот самый инстинкт помогал мне вовремя промолчать: съязвить хотелось неимоверно. Но в последний момент я прикусила язык. Ответ вышел почти нейтральным:
– На меня напали какие-то отморозки в подворотне, хотели ограбить…
«Наверное, ограбить», – мысленно поправилась я, прекрасно понимая, что этим могло и не ограничиться.
– …Я убегала от них, вот и выскочила на дорогу.
– Сто двенадцать вызывать? – растерянно спросил второй водитель.
Вопрос вроде бы простой, но несколько противоречивый… Вообще-то, по идее, было нужно. Но пока приедет скорая и ДПС, пока составят протокол… Домой вернусь часа в три утра, не раньше. Еще и со штрафом в зубах. За то, что перебегала улицу в неположенном месте. А единственное, чего мне сейчас хотелось, – попасть, наконец, в свою комнату и рухнуть спать. М-да, вот и погуляла на девичнике.
Я пошевелила ушибленной рукой. Боль заворочалась в локте, обхватив его своими огненными щупальцами. Но было терпимо. Похоже, просто сильный ушиб.
Брюнет поднял свой байк, оглядел его. По-моему, двухколесная махина не пострадала, но если он решит воспользоваться страховкой… Мысленно я уже распрощалась с возможностью поспать.
– Тебе скорая нужна? – спросил мотоциклист.
– Нет, – воскликнула я. Еще и замотала головой, отчего рыжие волосы рассыпались по плечам.
Вообще, с ними у меня была вечная беда. Огненные, волнистые, длиной ниже плеч, они постоянно выбивались из косы, их не удерживали резинки и заколки – так и норовили вылезти из-под хирургической шапочки.
– Мне она тоже не нужна. Так что спасибо. – Байкер протянул руку сначала одному водителю, потом второму…
Почему-то мне показалось, что номера машин мотоциклист запомнил: слишком уж он пристально на них посмотрел, когда «Рено» и «Веста» отъехали.
– Тебя подвезти? – небрежно поинтересовался он. От столь неожиданного вопроса я даже на миг замерла. – А то вдруг еще кто… нападет.
Я представила, как будет выглядеть это «подвезти» – семьсот метров прямо и во двор. Байкер наверняка решит, что я издеваюсь.
– Да нет, не стоит. Я уже почти дошла. – И указала на свой дом.
– Ну смотри… – произнес он безразлично. Как будто его делом было предложить, моим – отказаться. Тем удивительнее было прозвучавшее в следующую секунду: – Твою ж мать!
Я ошеломленно моргнула, не сразу поняв, что последнее восклицание относилось не ко мне.
Лишь проследив за его взглядом, обнаружила, что штанина на его бедре была разодрана и пропиталась кровью. А ведь байкерскую задницу обтягивали не магазинные джинсы, а мотоштаны со спецзащитой.
– Пошли ко мне, зашью, – вздохнула я.
Да, я была уставшей, грязной, мокрой, с саднящей рукой, но все же в первую очередь – врачом.
– Штаны? – хмыкнул мотоциклист, явно не ожидавший такого хозяйственного предложения.
– Тебя зашью. В смысле, порез.
Он уставился на меня каким-то странным изучающим взглядом.
– Я хирург, – пояснила для непонятливых.
Вот только не уточнила, что конкретно я – хирург-ординатор в отделении акушерства и гинекологии. Незачем байкера раньше времени пугать.
– Ерунда. – От меня попытались отмахнуться.
Ну, ему, может, и ерунда… До поры до времени. А вдруг внутреннее кровотечение? А он усядется на свой байк и понесется прямехонько навстречу новым авариям. Угробится ведь. И еще кого угробит.
В общем, вцепилась я в брюнета профессиональной хваткой. А она у акушеров-гинекологов посильнее, чем у борцов сумо. Роженицы-то всякие попадаются, не только легкие и воздушные нимфы, но и мадам под сто двадцать. Причем не в фунтах, а в килограммах.
«Пациент» так и не смог отбрыкаться.