Там на склоне улитка,
и Фудзи прилипла
к ногам ее.
То были славные и, я бы сказал, немного волшебные времена. Мы не знали, что создателя миров нельзя торопить, нельзя говорить под руку, не знали, что хороший создатель доделывает все до конца. Ведь мы и были этим создателем. Точнее, учились им быть.
R-Club. Москва, 1997 год. Фото Е. Евсюковой
Как, например, появляется песня? Рождается хорошая мелодия. Точнее, рождается прекрасная мелодия (просто хорошие мелодии мы считали недостойными себя). И носишься ты с этой мелодией, потом она прирастает припевом, потом на нее падают стихи. Или наоборот. Появляются стихи, и они так воздействуют на тебя, что появляется музыка. Много, в общем, было вариантов. Появились песни. Это было мегакруто.
Мы играли их, и нас очень вставляло. И это, между прочим, были не просто песни, а те самые, которые через десять лет вошли в юбилейный сборник «Собрание». Мы даже прощали себе некоторую непрофессиональность в игре и не самый фирменный звук. И вот однажды Горшок говорит: «А давайте придумывать красивые концовки и вступления!» Мы ему: «А зачем? Ведь и так видно, что песни офигенные». А он: «Ну, давайте попробуем».
Попробовали. Бодать мой лысый череп! Оказалось, клево. Все-таки самому всему учиться и доходить до всего своим умом не только трудно, но и весело. Конечно, сначала ошибаешься, но зато такие попытки позволяют делать невозможные и удивительные вещи.
События вокруг нас бурлили. И мы, согласно законам природы, не чувствовали течения, потому что были внутри него. Как рыбы не чувствуют движения воды. У нас скопилось изрядное количество историй, которые мы хотели воплотить в песни. Изначально песни придумывались так. Писалась красивая история. Иногда таинственная, иногда смешная, а иногда вообще непонятно какая – главное, чтобы зацепила что-то в душе. Из ассоциаций, возникших в результате осмысления этой истории, появлялась музыка или что-то похожее на музыку. И если всем получившееся нравится, то выкристаллизовывались стихи, а музыка начинала обретать форму. Когда я говорю «писалась история», то в подавляющем большинстве случаев имею в виду, что Князь писал историю. Задачей остальных было помочь советом и всячески улучшить текст. Окончательный вариант должен был устраивать всех и каждого. Может, именно поэтому Андрюха писал все лучше и лучше.
А когда я говорю «появлялась музыка», то имею в виду вот что. Большую часть музыки писал Горшок. Причем писал музыку разную и с дикой скоростью. Технология была такая.
Мы брали в руки гитары и начинали играть. Музыкального образования у нас не было, а значит, не было ни рамок, ни границ. Если нам по каким-либо причинам не нравился аккорд, мы просто зажимали струну в другом месте. И еще мы никогда (за редким исключением) не подбирали и не играли чужих песен, чтобы избежать шаблонности мышления. Именно поэтому, когда в группе появился Яха, его никогда не включали в процесс придумывания песен и призывали только на время аранжировки. Потому что придумывается, например, новая мелодия, а после трех нот Яха кричит: «О, похоже на это!» Смотришь, и правда. Берешь четвертую ноту, а он: «О, это похоже на то!» Короче, еще не успеет Горшок что-нибудь придумать, а Яха уже пристраивает мелодию на знакомые рельсы.
Так вот, мы берем в руки гитары и начинаем играть. Например, Горшок берет произвольные аккорды, а я исполняю что-то типа проигрыша. Или наоборот. Что такое гармония и тональность, мы знали, но чисто теоретически, поэтому частенько фальшивили. И исправлялись. Как только начинает возникать намек на музыкальную тему, у Горшка что-то внутри включается, и он мгновенно придумывает пять развитий темы и двадцать пять окончаний. Вот тут и пригождаются друзья. Они говорят: «Вот эти четыре варианта – фиговые, а вот этот – офигенный, его и будем развивать. Вот это место – кайфовое, на нем акцентируем мелодию, а вот на это не стоит тратить время». Или: «Надо только поменять концовку и начало». Помнится, Горшок говорил, что больше всего любит писать со мной, потому что я беру множество неправильных нот, а когда слышу правильные у него, всегда легко могу его убедить в этом. Дело в том, что, когда пишешь музыку, не отдаешь себе отчета, хорошая мелодия или плохая. Нужен взгляд со стороны.
Особенно четко я это понял уже после всех ужасных событий, когда стал не спеша писать собственный альбом. Мелодий много, они витают в воздухе, как говорил Горшок. А друга рядом нет. Грустно и непривычно. Но я все равно к нему обращаюсь и советуюсь. Хотя, бывает, мы просто болтаем.
К тому времени у Горшка выработалась совершенно особенная манера игры на гитаре. Этакий небрежный панковский стиль, но при этом постоянный контроль каждой струны. Гитара, как женщина: как только перестаешь дразнить и показываешь свое настоящее отношение – она начинает петь. Если кому интересно, можно послушать ранние концерты того времени, альбом «Истинный убийца». На концертах, правда, играл я, но Горшок и меня обучил этой небрежной манере. Небрежная – не значит поспешная. Характерная иллюстрация – песня «Король и Шут», о которой ниже. Когда позже в группу вливались новые гитаристы, то никто сыграть именно так не мог. Все требовали: «Покажи медленно, по кусочкам». Но там нет кусочков, там отношение к звукоизвлечению.