Саманта вышла из фастфуда через полминуты после ухода Элиота, даже не заметив его. Она хотела попытаться найти Кэти. Но рынок Камден-Стейблз, где они должны были встретиться, оказался куда больше, чем она себе представляла. Когда-то это был комплекс, целиком посвященный тягловым лошадям, которых использовали на фабриках и винокурнях вдоль Риджентс-канала. Тут были конюшни, ветеринарная клиника, амбары и склады, шорно-седельные мастерские, кузницы, и всё это соединялось сводчатыми коридорами.
Там и сям статуи лошадей в полной сбруе, в натуральную величину, еще напоминали о давней промышленной революции, о рабстве животных и людей на службе угля и пара. Но теперь десять тысяч ликов бога коммерции царили под кирпичными сводами – караван-сарай торговых марок и светящихся вывесок, пещера Али-Бабы, заполоненная комиксами-манга, винтажем и made in China.
Сэм быстро поняла, что без смартфона у нее нет никаких шансов отыскать Кэти в толпе, фланирующей по крытым галереям. Это короткое блуждание по Лондону дробилось до бесконечности на множество территорий, калейдоскоп разномастных стилей и мод, пересеченный во всех направлениях группами, опознаваемыми по дресс-коду.
Завтрак в отеле казался ей очень далеким, как будто в этот странный день, едва она встала с постели, стрелки часов вращались в замедленном темпе.
В одной лавочке десятки пластмассовых фигурок королевы махали ей из-за стекла. Они были такие забавные, что Сэм захотелось привезти одну братишке. Едва она вошла в магазин, как возникшая из-за стеллажей продавщица в клетчатой мини-юбочке так и набросилась на нее. Девушка была примерно ее ровесницей, с ярко выраженной склонностью к готике. Выбритая голова с одной стороны, красная прядь, падающая на глаз, с другой. Ожерелье с гвоздями, митенки, пирсинг, вытатуированный паук на плече и чулки в сеточку в ботинках «Доктор Мартенс». Она выхватила из витрины фигурку и перевернула ее вниз головой, показав лакированным ногтем выемку для батареек, спрятанную в цоколе. Продавщица говорила девчачьим голоском, высоким и тонким, никак не вязавшимся с ее имиджем городской амазонки. Королева в ее пальчиках выглядела домохозяйкой на автобусной остановке. Девушка поставила ее на место среди товарок.
Сэм не знала, какую выбрать. Все были в одинаковых жемчужных колье, с одинаковыми немного смешными сумочками в руках, в одинаковых платьях, одинаково махали рукой, но палитра цветов варьировала от бледно-голубого до пастельно-розового. Было что-то пугающее в том, как они двигались в такт. Выстроившиеся в ряд, как солдатики, они могли бы послужить улыбающейся публикой на военном параде в Северной Корее.
– По-моему, они все красивые, – сказала продавщица. – У меня дома их несколько, и у моих родителей тоже. Каждому по своей королеве в каком-то смысле. Вы можете подобрать их под обои или под настроение.
Сэм выбрала третью слева, цвета барвинка. Улыбающаяся под шляпкой-колоколом фигурка стояла навытяжку, прямая и принаряженная. Правая рука на уровне плеча, с пальчиками в белой перчатке, покачивалась с регулярностью метронома. Она словно говорила: «Ступайте, живите своей жизнью, делайте что вам вздумается, пойте, танцуйте, плачьте, а я всегда приветствую вас с утра до вечера – или прощаюсь, если вам так больше нравится, это как хотите, неважно, потому что Англия всё равно всегда будет Англией, а я, королева, всегда буду королевой, и God save the Queen[8]».
Продавщица завернула фигурку в шелковую бумажку и хотела было убрать ее в коробочку, но Сэм остановила ее.
– Я лучше возьму ее так. Без упаковки.
– Вы уверены?
– Да, она как раз поместится в мой рюкзак.
– Вы совершенно правы! – согласилась продавщица, которая явно была счастлива наконец встретить клиентку своего уровня. – Люди часто оставляют это без внимания, но фигурки и куклы всё понимают… Я хочу сказать, они ужасно обижаются, если их закрыть в коробке, ужасно!
Сэм бросила на нее косой взгляд. Девушка говорила на полном серьезе.
– Для меня, – продолжала она, поглядывая направо и налево с видом заговорщицы, – это всё равно что котята… – рука в митенке легла на запястье Сэм, накрашенные веки захлопали, – …им надо дышать.
Вернувшись в праздную толпу, Сэм сказала себе, что правильно сделала. Королева, на ее взгляд, чем-то походила на Мэдди, и это был добрый знак. В Южной Африке все носили амулеты или талисманы. Ну, почти все.
«Со мной больше ничего не может случиться теперь, когда у меня в кармане королева, – думала она. – Это что-нибудь да значит. Родились сотни тысяч детей, умерли сотни тысяч стариков, миллионы людей прошли перед ней, а она махала рукой, никогда не останавливаясь. Они проплывали, как облака, она одна была неподвижна, старушка, приветствующая их со своего балкона, всегда на посту, с зажатой в руке сумочкой. Она очень сильная!»
Выйдя на свежий воздух, Сэм почти нос к носу столкнулась с бронзовой статуей Эми Уайнхаус в короткой юбочке, безразличной к снегу, падавшему на ее худенькие плечи. Фигура давно умершей певицы стояла на высоченных каблуках, неуклюже расставив ноги, на голове красовался огромный шиньон.
Сэм прошла мимо магазина военных товаров. Каски и ножи, сапоги десантников, пуленепробиваемые жилеты и полевая форма. В полумраке под камуфляжной сеткой манекен, прислоненный к мешкам с песком, казалось, осматривал свой неприкосновенный запас. Наверно, из-за него она и замедлила шаг, заинтригованная одной деталью: на нем была парка той же модели, что у Элиота. Только та была старенькая, потертая, с фамилией, написанной выцветшими чернилами на этикетке на уровне груди. Сэм тщетно попыталась вспомнить составлявшие ее буквы. Кажется, фамилия была польская.
«Я могла бы быть к нему внимательнее, – подумала она. – Могла хотя бы спросить про отца…»
У нее еще были живы в памяти глаза Элиота, веселый огонек, вспыхивающий в них порой, как эфемерный светлячок, живой и искрящийся. И Сэм имела слабость верить, что этот огонек, такой мимолетный, такой нежный и радостный, загорался только для нее. Другие знаки, другие жесты не могли обмануть ее насчет его чувств. Было почти мучительно думать об этом, сердце парило в невесомости.
Она задержалась у шлюзов, посмотрела, как маневрирует очень узкая баржа. Потом спустилась по ступенькам на берег, пошла без цели, просто так, по старой бечевой дорожке[9] вдоль канала. Рынок остался позади, люди сюда не забредали, ветер щипал щеки, и снег хрустел под ногами. Вдали от толпы, вдали от дворца десяти тысяч иллюзий она вдруг услышала смех обезьянки.
– Ну вот, уже бред начинается. Ты можешь мне сказать, где мы, Бабет? – спросила Сэм королеву, уютно устроившуюся на дне рюкзака.
Она сказала это вслух, что вызвало улыбку у парочки, которая шла в обнимку навстречу.
– Недалеко от зоопарка! – насмешливо ответила женщина.
Сэм буркнула «спасибо», смутившись, что ее подслушали.
Она слышала, как рассмеялась женщина за ее спиной.
А потом, как сговорившись, затрещали, застрекотали и закричали другие животные вдалеке. Сэм хлопнула по рюкзаку.
– А, не я одна съехала с катушек! Что скажешь, Бабет? По-твоему, это нормально – снег в апреле, самолеты не летают, звери сорвались с цепи? Англия встала с ног на голову, ты не находишь? Ты уверена, что для чего-то нужна? Ты хоть помнишь, что ты королева? Можешь помочь мне встретиться с Элиотом?
Она пониже надвинула капюшон.
– Надо найти станцию метро…
У нее было теперь только одно желание – вернуться в отель, принять душ погорячее и лечь в постель. Она подумала, не повернуть ли назад. Дорога впереди была пуста. Снег заметал следы. Она могла идти вдоль канала до края света, до края своего горя и своей обиды.
«Love is a losing game…»[10] – шептал надтреснутый голос Эми Уайнхаус.