В оформлении обложки использована фотография с https://pixabay.com/ по лицензии CC0.
29 августа
Вновь проснулась от жуткого чувства тошноты. Если бы не была свободной, точно списала бы эти приступы на беременность.
Как же мне это надоело. Больше месяца мучаюсь от внезапно появляющихся рвотных позывов. Пыталась не есть на ночь, пить больше воды, даже купила какие-то таблетки для улучшения пищеварения. Всё без толку. Складывается впечатление, что моя пищеварительная система искренне пытается привлечь к себе внимание всеми доступными способами. Ещё и эта жуткая головная боль, будь она проклята… Голова опять раскалывается, хотя я только что встала с постели. Ощущение, будто мозг дрелью сверлят. Насквозь. Даже глаза держать открытыми не могу – давит. Свет давит. Нужно сходить к врачу… Возможно, терапевт сможет что-то с этим сделать.
12 сентября
Собираюсь сходить к врачу, да всё никак не дойду. Сегодня на работе получила втык. Внезапно «потерялась» на переговорах. Слушала речь иностранного партнера, слушала, а смысл так понять и не смогла. Нужно было уже воспроизвести устный перевод для начальника, а я всё никак не могла распознать слова, которые произносил референт. Как будто выключатель нажали, и я в один момент забыла немецкий. Абсолютно. Пятнадцать пар шокированных глаз смотрели на меня с осуждением, ожидая перевода. А у меня словно язык отнялся. Я испуганно металась взглядом по конференц-залу и молчала, осознавая, что не помню ни единого слова по-немецки. Ни одного. Разве это возможно?!
Переговоры были сорваны. Моё потерянное состояние прошло буквально через десять-пятнадцать минут, но, ясное дело, ждать, пока я «отвисну», никто не стал… Пожав друг другу руки, мужчины условились встретиться через несколько дней и закончить обсуждение. А я была вызвана в кабинет генерального директора, где получила хорошую взбучку. Он не кричал, но пытался втолковать мне, что все свои проблемы и волнения я должна оставлять дома, и работе они никак мешать не должны. Мол, мне платят не за то, чтобы я впадала в прострацию. Если я работаю переводчиком, я обязана выполнять свои обязанности. Несмотря на то, что происходит в моей голове. Чёрт, он отчитывал меня, как пятилетнюю девочку. С чего он вообще решил, что у меня есть какие-то проблемы в личной жизни, которые заставили меня на мгновение «выпасть из реальности»? Я ни о чём таком не задумывалась! Я сидела и внимательно слушала речь представителя иностранной компании. Я ведь правда ни на что не отвлекалась. Просто вдруг почувствовала, что забыла язык. До сих пор не могу понять, в чём причина. Раньше со мной подобного не случалось.
Стыдно. Очень стыдно перед Боссом и партнёрами холдинга. Я не хотела срывать эти чёртовы переговоры…
21 сентября
Сегодня обедала вместе с коллегами. Девчонки спросили, на какой диете сижу. Когда моё лицо исказило недоумение, пояснили, что я заметно осунулась. Я лишь пожала плечами. Не знаю, в каком месте они заметили похудение – я никаких изменений в своём теле не вижу. У меня само по себе худощавое телосложение, хотя кушаю я много и часто. Метаболизм быстрый. Зачем мне худеть? Мой вес и так на восемь килограммов ниже «идеальной нормы». Была бы рада немного набрать, да не получается. Булки, сладости, макароны, фастфуд, газировка – всё как будто в топку идёт. Не набираю ни грамма.
В общем, их вопросы проигнорировала. Глупости. Я не «осунулась».
P.S. До терапевта я так и не дошла.
22 сентября
Всё-таки встала на весы сегодня утром. Потеряла два килограмма. Два, блин, килограмма! Быть такого не может. Наверняка они врут. Нужно будет сходить к соседке и взвеситься у неё. Я не могла резко похудеть и этого не заметить.
24 сентября
Сходила к соседке. Действительно похудела на два килограмма и двести граммов. В шоке.
Поняла, почему потерю веса не заметила. Большинство моих вещей имеют свободный крой, а брюки сделаны из тянущейся ткани. Поэтому рабочая одежда на мне висеть не стала.
Чтобы убедиться в правильности своего предположения, надела своё выпускное платье, в котором была на вручении диплома в университете год назад. Вот оно мне действительно стало большевато. На груди не держится, свободно в бёдрах. Хотя сидело идеально по фигуре.
25 сентября
Провели переговоры. Подписали контракт на поставки. На меня, конечно, немного косились… Но, слава Богу, сегодня мой язык меня не подвёл. Бегло, без запинок переводила как речь партнёра, так и начальника. Рада, что смогла реабилитировать себя в его глазах.
После подписание документов все вместе отправились на банкет. Они выпивали и увлечённо болтали обо всём на свете, пытаясь отыскать точки соприкосновения. Я была этаким «посредником» в их коммуникации. Оказалось, у них много общего. Оба играют в сквош, любят электронную музыку и отдых за городом. Даже болеют за одну футбольную команду. Договорились встретиться на следующей неделе и провести вместе семейные выходные в загородном доме моего Босса, после чего оба посмотрели на меня с надеждой в глазах. Конечно же, я согласилась помочь. У меня есть некоторая работа на выходные – нужно закончить перевод книги одного известного итальянского автора. Висит уже, наверное, с месяц. Нет вдохновения на итальянский. Убиваю время, переводя две книги с немецкого. Но дэдлайн неумолимо приближается. Нужно собраться с мыслями и закончить её. Хотела заняться этим в выходные, но раз Босс предложил подработку в нерабочее время, займусь книгой в другое время. Деньги лишними не бывают. Тем более, подобные «вылазки» на природу с партнёрами он оплачивает очень щедро. Попробую начать регулярно работать над книгой по вечерам, по возвращении домой из офиса. Думаю, всё успею.
27 сентября
Сегодня пришлось отпроситься с работы после обеда. Головная боль была насколько сильной, что я не могла даже разговаривать. Каждый звук, неважно, из окружающего пространства или издаваемый мной, провоцировал приступ невыносимой вибрации внутри головы. А то, что происходило с глазами, страшно вспоминать. Я никогда не страдала светобоязнью прежде. Но в последние несколько месяцев она стала появляться с завидной регулярностью. Вот и сегодня тоже. Глаза резало так сильно, что казалось, будто я вот-вот ослепну. Не могла смотреть ни на что. Даже на экран монитора. Боль была настолько интенсивной… Словно глазные яблоки тупым ножом кромсают. Другими эпитетами эту боль описать невозможно.
Приехав домой, я без сил рухнула на диван и пролежала на нём, не вставая, до позднего вечера, пока не пришла пора спать. Ненавижу это апатичное состояние.
28 сентября
Сегодня состоялась встреча моего Шефа с немцем. То ещё было мероприятие.
Началось всё с совместной игры в сквош. Пока мужчины зависали на корте, я немного поболтала о том о сём с их жёнами, поиграла в «квиддич на траве» с детьми. Это было очень забавно. Они «садились на мётлы», зажимая длинные палки между ногами, и носились по своеобразному игровому полю, бросая футбольный мяч в стальные кольца. Я играла за «Слизерин». Когда все вдоволь набегались и извалялись в траве, решили, что пришла пора обедать. Я отправилась в ванную, чтобы привести себя в порядок.
Не успела я зайти в дом, как ноги вдруг подкосились, а голова пошла кругом. Что ещё за чертовщина?! Хватаясь за попадающиеся под руку предметы мебели, я с горем пополам добралась до санузла. Меня стошнило. Несколько раз. Прямо на пол. Позвать хозяйку и спросить, где можно взять тряпку, чтобы за собой убрать, я побоялась. Пришлось рыскать по всей ванной, чтобы найти злополучную ветошь самостоятельно. Надеюсь, что у них нет камер в туалете. Иначе они могут что-то не то подумать, если увидят меня судорожно перерывающей все шкафчики.
После рвоты головокружение отступило. Я связала этот приступ с голодом. Не успела позавтракать утром. Как поужинала в восемь вечера, так с того момента только воду пила. А уже было почти три часа дня. Ясное дело, организм взбунтовался и решил потребовать пищи радикальными методами. Убрав за собой и умывшись, я вернулась к женщинам.
К моему возвращению они уже успели накрыть на стол. Оказалось, дамы нашли способ общаться без моей помощи. Они просто включили онлайн переводчик на телефоне и с помощью функции голосового перевода обменивались фразами. Здорово. Босс и его партнёр, в принципе, тоже могли бы обойтись без моего участия в диалоге. Но оба, видимо, чувствовали себя комфортнее в сопровождении профессионального переводчика, а не умной железяки.
Они вернулись с корта через несколько минут. Мы вместе сели обедать под навесом летней кухни. Хозяйка дома вынесла пару бутылок элитного виски и поставила их в центре стола. Откупорив одну из бутылок, Шеф разлил напиток по стаканам, после чего все дружно начали его распивать. Я от выпивки отказалась. Не пью. Тем более, я, вроде как, на работе. А вот остальные участники сего мероприятия с удовольствием надрались. Буквально через полчаса мужчины с раскрасневшимися от алкоголя лицами уже яро обсуждали взаимоотношения между Германией и Великобританией, не стесняясь в выражениях, а дамы сидели с глуповатыми улыбками и, переглядываясь, время от времени вставляли свои пять копеек в их разговор. Я же даже толком поесть не успела. Пожевав салат, я уже было собиралась перейти к горячему, как эти вдруг начали свою болтологию. Я же не могу переводить с набитым ртом, верно? Пришлось отодвинуть тарелку подальше и заняться выполнением своих обязанностей.
Время близилось к вечеру. Наконец-то наговорившись и знатно набравшись, мужчины решили жарить мясо. Чем ещё заняться на природе, если не приготовить барбекю? Процесс этот превратился в самый настоящий цирк. Учитывая тот факт, что они оба едва стояли на ногах, а обсуждение политики плавно перешло в разговоры о семьях, женщинах и работе, каждый из них всё чаще нелицеприятно высказывался в адрес своего собеседника, прося меня не переводить эти фразы. Я о них послушно умалчивала. Ну, а как иначе? Каждый считал своим долгом чем-то похвастаться и своеобразно унизить собеседника, что, конечно же, не могло остаться незамеченным. Эго у каждого из них было о-го-го какое. И ни один не мог оставить без едких комментариев уязвленное самолюбие. В какой-то момент атмосфера начала накаляться. Мне даже на секунду показалось, что сегодняшний день непременно закончится дракой. Но обошлось.
Наконец-то пожарив мясо, семьи вновь уселись за стол, чтобы поужинать. На этот раз мне всё-таки удалось поесть. Неужели. Медовые рёбрышки на гриле действительно оказались очень вкусными. Мясо было сочным и мягким, легко отделялось от кости и также легко жевалось. Сладковатый привкус придавал ему некоторую пикантность, а остринка только усиливала и без того яркие вкусовые ощущения. Нужно будет обязательно попросить рецепт.
Вторая бутылка была распита за ужином. После этого мужчины уже в прямом смысле перестали соображать, что творят. Женщины включили аудиосистему, весь участок заполнила музыка. Обожаемая ими электроника. Видя, что гости пошли в пляс, я отлучилась в туалет. В танцах им моя помощь вряд ли понадобится.
Не успела я открыть дверь, как меня вдруг кто-то с силой затолкнул внутрь санузла. Щёлкнул замок. Что за нахрен?! Повернув голову, я увидела немца. Не знаю, что нашло на него в тот момент, но он вдруг начал подходить ко мне вплотную, говоря:
– Ну, вот мы и остались одни, – его руки уже во всю расстёгивали ремень на брюках. – Я всё понял по твоему взгляду. Рад, что наша симпатия взаимна…
– Что Вы делаете? – Спросила я, пятясь назад. Сохранять спокойствие было сложно, но я старалась всеми силами не показывать ему свой испуг. – Вам показалось, никакой симпатии у меня к Вам нет. Будет лучше, если Вы выйдете и дадите мне возможность спокойно сходить в туалет. И мы продолжим общаться, словно ничего не произошло.
– А если я хочу, чтобы это «что-то» произошло?
Вжав меня в стену, он нагло ухмыльнулся и начал изучать ладонями моё тело. На секунду меня сковал испуг; мурашки забегали по конечностям в слоновом темпе, а образовавшийся в горле ком напрочь лишил меня дара речи. Понимая, что если я сейчас не предприму попытку уйти, он попросту меня изнасилует, я собрала волю в кулак и постаралась культурно отстранить его, сказав:
– Господин Эльзерштадт, Вы здесь с женой и детьми. А я, увы, не могу ответить Вам взаимностью. Пустите меня, пожалуйста. Я обещаю, что никому ничего не скажу.
–Девочка, не будь такой строптивой. Тебе понравится, обещаю…
Игнорируя мои попытки защититься и разрулить ситуацию с минимальными для нас двоих последствиями, мужчина вдруг навалился на меня всем телом и попытался поцеловать в шею, попутно запустив руки под водолазку. В этот момент во мне словно проснулся Халк. Не знаю, как, но я резко ударила его по лицу и с силой оттолкнула от себя, тут же ринувшись к двери. Открыв щеколду, я выскочила в коридор и побежала на улицу. От преследования меня спасло лишь то, что на входе в дом я лицом к лицу столкнулась с его женой. Я намеренно заговорила с ней, стараясь произносить слова как можно громче под предлогом ревущей на улице музыки, лишь бы только дать ему знать о том, что я здесь не одна. А он, услышав её голос в прихожей, видимо, испугался и направился на второй этаж.
Оказавшись на улице, я вдруг с удивлением обнаружила, что уже стемнело. Часы показывали девятый час вечера. Подойдя к Боссу, я поинтересовалась, могу ли я уже ехать домой, на что он ответил утвердительным кивком. Дождавшись такси, я отправилась домой, в пути обдумывая произошедшие за день события и параллельно набирая эту заметку в телефоне.
29 сентября
Провела весь день за компьютером. Почти закончила переводить книгу на итальянском. Буквально две последние главы остались. Думаю, в ближайшую неделю отправлю её издателю, не дожидаясь дэдлайна.
Вновь проснулась от приступа тошноты. Нет, с этим определённо нужно что-то делать. Завтра позвоню своему терапевту.
1 октября
Никому звонить не пришлось. Вчера меня по «скорой» увезли в клинику.
Я сама толком не поняла, что случилось. Встала из-за компьютера на работе, чтобы сходить и налить воды из кулера, а глаза открыла уже в машине скорой помощи. Фельдшер сказал, что я потеряла сознание. С подозрением на инсульт, они забрали меня в больницу.
Я попыталась расспросить их о своём состоянии поподробнее, но у меня ничего не вышло. Светобоязнь. Опять. Стоило яркому свету ударить в глаза, как мозг тут же пронзила острая боль. Голова просто взрывалась. Зажмурившись, я стала ждать прибытия в клинику, надеясь, что никакого инсульта нет, и я просто… Я не знаю. Просто упала в обморок. Такое ведь бывает, да?
По прибытии в больницу, меня сразу же раздели и отправили в отделение функциональной диагностики. Там я узнала, что у меня подозревают инсульт из-за судорог, которыми скрутило моё тело после потери сознания. А также из-за реакции глаз на свет. Я попыталась сказать, что светобоязнь стала для меня нормой в последнее время, как и головные боли, но меня никто не слушал. Медики были сконцентрированы на моём состоянии в настоящий момент, а не на том, что стало для меня «нормой». Взяв общий анализ мочи и общий анализ крови, они отправили меня на проверку артерий и сосудов, а после сделали компьютерную и магнитно-резонансную томографии.
Уже после ангиографии кровеносных сосудов стало понятно, что никакого инсульта у меня нет. Но меня всё равно продержали в больнице до вечера, оставив «под наблюдением». В семь вечера, сделав несколько уколов, врач дал мне бумажку с названием какого-то спазмолитика и отправил домой, попросив зайти к нему через день. Открыл больничный, так что сегодня я отдыхаю дома. Наконец-то выспалась и даже приготовила себе нормальный завтрак вместо того, чтобы закинуться хлопьями. Сейчас сяду за работу.
До сих пор нахожусь в замешательстве от случившегося. Обморок. У меня. Но почему? Что такого могло произойти внутри моего организма, что он решил внезапно «вырубиться»? И что они имели в виду, сказав, что моё тело начало «неестественно дёргаться»? У меня и раньше бывали судороги, но не во время обмороков… Хотя, и сами обмороки со мной случались не часто. Быть может, два или три раза за всю жизнь. Короче говоря, я в шоке. Надеюсь, доктор сможет объяснить, что за чертовщина со мной происходит.
2 октября
Они сказали, что у меня опухоль головного мозга
………………………………………………………………………………................................................................................
3 октября
Смогла собраться с мыслями только на следующее утро. Столько всего случилось за последние двадцать четыре часа, что вспоминать страшно, не то чтобы рассказывать.
Вчера я почти совершила самую ужасную ошибку в своей жизни. Я чуть не покончила с собой. Но обо всём по порядку.
Проснувшись около восьми утра, я приготовила кашу и, основательно позавтракав, отправилась в больницу. Путь был не близкий. Дорога заняла у меня без малого три с половиной часа, но это вина образовавшихся в городе пробок. В стены клиники я вошла в час дня. Прямо с порога меня взяли под руки и повели в кабинет невролога.
Светловолосая женщина лет пятидесяти в белом халате встречала меня с нескрываемым волнением на лице. Усадив меня в кресло, она стала проверять рефлексы моих конечностей, а после, записав что-то в медицинскую карту, попросила встать и выполнить типичные упражнения, вроде удержания равновесия на одной ноге или попытки коснуться пальцем носа с закрытыми глазами. Я послушно выполняла все её команды, стараясь не концентрироваться на взволнованном выражении её лица. Мало ли? Может быть, что-нибудь личное.
Закончив осмотр, она стала расспрашивать меня о моём состоянии. Случались ли внезапные обмороки прежде, спазмы или болевые ощущения в какой-нибудь области, возможно, потеря координации или рвота. Я честно рассказала ей о том, что уже больше двух месяцев я регулярно просыпаюсь с невыносимым чувством тошноты, и чаще всего оно заканчивается рвотой в ванной. Рассказала о постоянных головных болях, внезапно появившейся светобоязни, острой реакции на резкие или громкие звуки. Сетовала на стресс и апатичность, быструю утомляемость, снижение работоспособности. Зачем-то рассказала ей о том случае на переговорах, когда внезапно «забыла» язык. Ничего не говоря в ответ, она что-то записала в карту и, отдав её мне, приказала пройти к офтальмологу.
Им оказался молодой мужчина, лет на пять-семь старше меня. Низкорослый, худощавый брюнет с бакенбардами взял мою карту и сразу же пригласил меня в «темнушку». Жестом приказав мне садиться на стул, находящийся напротив какого-то аппарата, он, листая карту под светом головного фонарика, задумчиво спросил: «Так это у Вас подозрение на опухоль мозга? Как давно появилась светобоязнь?» После слов «опухоль мозга» мой разум отказался воспринимать какую-либо информацию. Она эхом звенела в ушах, не давая мне ни единой возможности сфокусироваться на остальных словах. Лишь после того, как врач щёлкнул пальцами перед моим лицом и повторил вопрос в третий раз, я смогла вернуться к реальности. Промямлив что-то о двух месяцах, я поставила подбородок на держатель и стала выполнять команды доктора.
Закончив осмотр, он проводил меня обратно в свой кабинет и, усадив на стул, начал опрашивать. Выслушав подробный рассказ о взаимосвязи головной боли и светобоязни, он ознакомился с записями своей коллеги, после чего быстро чиркнул что-то в карточке и протянул её мне. Сказал, что мне нужно сделать томографию ещё раз. Я отправилась к нужному кабинету.
МРТ делали с контрастом. Казалось, длилось оно целую вечность.
Эта страшная машина, больше похожая на гроб изнутри, заставила все мои внутренности сжаться в единый комок. Я, кажется, даже дышать перестала. Она гудела и дребезжала, а я задыхалась от волнами накатывающей на меня паники. Никогда не замечала за собой клаустрофобии, но в этот раз что-то пошло не так. Не знаю, как мне удалось совладать с собой и не начать истерически плакать и сжимать данную мне грушу, чтобы дать сигнал диагностам о плохом самочувствии. Но я выдержала.
Когда исследование было окончено, я взяла свои вещи и вышла в коридор. Там ко мне подошла какая-то женщина и сказала, что в кабинете номер триста двадцать два меня ждет Рейджен. Кто такой этот самый «Рейджен», она не уточнила. Да я и не спрашивала. В голове всё настолько смешалось, что складывалось впечатление, будто там вместо мозга находится винегрет. Различные мысли сменяли друг друга, словно кадры немой старой хроники, вопросы множились со скоростью света. Опухоль? Неужели у меня действительно опухоль мозга?
Добравшись до кабинета, я постучала в дверь, но мне никто не ответил. Дёрнула ручку. Комната оказалась запертой. Поставив сумку, я опустилась на лавку и, облокотившись на стену, достала телефон из кармана. Мне необходимо было узнать, о чём они все говорят. Опухоль… Если она есть, то какая? Излечима ли она? Как быстро прогрессирует? Есть ли у меня шансы? Чтобы найти ответы на эти вопросы, я принялась листать свою медицинскую карту. Наконец-то найдя предполагаемый диагноз, я вбила его в поисковик и принялась читать всплывающие ссылки.
Общие симптомы:
Головная боль
Быстрая утомляемость
Тошнота и рвота
Судороги
Нарушения органов чувств
Обмороки
Слабость
Нарушение координации движений
Двоение в глазах, ухудшение зрения
Светобоязнь
Нарушения речи
Потеря веса
Головокружение
У меня вдруг в глазах потемнело. Перед взором, словно вспышки, проносились сцены из моей повседневной жизни. Интенсивные головные боли, от которых иногда не спасало даже болеутоляющее, рвота по утрам, слабость, внезапно появившаяся, абсолютно не присущая мне неуклюжесть. Неужели всё это происходило со мной из-за роста опухоли?..
Чем больше я узнавала о предполагаемом заболевании, тем больше становился ком в горле. Осознав всю безнадежность своего положения, я бросила телефон в сумку и обняла её, прислонившись спиной к стене. Голова вдруг закружилась. Я будто попала в быстро крутящуюся центрифугу, которая лишь набирала обороты с каждой секундой.
Стараясь сфокусировать взгляд на одном из немногочисленных посетителей клиники, стоявших в просторном полупустом коридоре, я всё глубже дышала и плотно сжимала губы в тонкую нитку. Очередная волна тошноты подкатила к горлу, слюноотделение усилилось. О, нет… Только не это. Сглотнув, я поставила сумку на сидение рядом с собой, после чего закрыла лицо руками и наклонилась вперёд, почти ложась на колени.
– Мисс Ноэль? – Послышался голос неожиданно появившегося рядом доктора. – Вы в порядке?
Я убрала ладони от лица и подняла голову, посмотрев на обратившегося снизу вверх. Предо мной стоял седовласый низкорослый мужчина с озабоченным видом. В морщинистых руках находилось несколько скрепленных между собой листов.
– Да. В полном, – хрипловато ответила я, после чего выпрямилась и посмотрела на бумаги. Головокружение наконец-то отступило. – Ну? Что там?
Мужчина посмотрел на печатный текст и замешкался. Похоже, не знал, как рассказать мне результаты пройденного обследования. Не мог подобрать слова.
– Кхм… В общем… У Вас действительно опухоль мозга, – произнёс он. – И она неоперабельная. Мне жаль.
Я изумлённо округлила глаза от услышанного.
– Как? Шансов нет? Совсем?
Он покачал головой.
– Нет. Опухоль расположена в таком месте, что до неё попросту не добраться. Мы ничего не можем сделать.
Я молча вперила взгляд в пол и попыталась осознать услышанное. Опухоль. Неоперабельная опухоль мозга. У меня. У двадцати трёхлетней девушки, год назад окончившей университет. Разве так бывает?
– Элизабет, – мягко сказал врач, положив ладонь мне на плечо. – Не отчаивайся. Лечение может продлить твою жизнь на приличный промежуток времени. На год, два. Это очень большой срок для онкологического больного. Не всё потеряно. Ты ещё можешь пожить.
Слёзы вдруг подступили к глазам.
– Да? – Я вскочила на ноги. – И что это будет за жизнь?
– Вполне нормальная жизнь. Медицина не стоит на месте.
– Какая жизнь? Вполне нормальная?! – Я метнула в него молнию взглядом, придя в бешенство от услышанного. – Что в Вашем понимании есть «нормальная жизнь»??!
Он молча смотрел на меня, плотно сомкнув губы.
– Таблетки и инъекции каждые несколько часов, обмороки, проблемы с координацией, облучение, – я загибала длинные тонкие пальцы один за одним, вспоминая прочитанную в интернете информацию. – Адские головные боли, облысение из-за терапии, потеря ориентации во времени и пространстве, частичная амнезия, тошнота и бесконечные головокружения. И это в лучшем случае! Это, по-вашему, «вполне нормальная жизнь»?!
Мужчина продолжал молчать. Думаю, осознавал, что такую жизнь вряд ли можно было назвать нормальной.
– Я не хочу так жить! – Воскликнула я, не в состоянии себя контролировать. Слезы ручьём хлынули по щекам. – Не хочу умирать! Не хочу!..
Под конец фразы голос сорвался. Я натянула рукава водолазки на ладони и закрыла лицо руками. Громко всхлипывая, хватала ртом воздух и тряслась, задавая себе один единственный вопрос: «Почему?» Ну, почему? Почему это случилось именно со мной? Почему это случилось сейчас, а не через пару десятилетий? Я не готова! Я слишком молода, чтобы умирать!
Приобняв одной рукой за плечи, врач завёл меня в свой кабинет и прикрыл дверь. Положив бумаги на стол, он налил в пластиковый стаканчик прохладной воды и протянул мне.
– Возьми, – сказал он. – Выпей. Тебе нужно успокоиться.
Я послушно взяла воду и сделала пару глотков, после чего громко всхлипнула. Грудь всё ещё сковывали спазмы. Дышать было очень тяжело. Но в целом истерика медленно, но верно утихала.
– Ой, – вдруг озабоченно выдохнула я. – Сумка… В коридоре…
– Сейчас принесу.
Мужчина вышел и спустя полминуты вернулся обратно с мешковатой кожаной сумкой в руках. Положив её на стул для пациента, он взял со стола пачку салфеток и дал мне.
Взяв бумажный платочек, я вытерла лицо и тяжело вздохнула. До сих пор немного трясло, но биться в истерике больше не было сил.
Мне стало стыдно за своё поведение. Зачем я накинулась на врача с обвинениями? Нагрубила? Это ведь не его вина, что я больна. Он всего лишь диагностировал заболевание и рассказал об этом. Доктор Рейджен пытался всеми силами подбодрить меня, а я…
– Мистер Рейджен, – я виновато посмотрела на доктора. – Простите меня за моё поведение. Я не должна была грубить Вам.
– Всё в порядке, – тот мягко улыбнулся. – Ты не первая, кто так бурно реагирует. Я привык.
– Всё равно. Извините, – я вздохнула. – Мне очень стыдно.
Он решил сменить тему.
– Я думаю, нам стоит обсудить перспективы твоего лечения и наметить план действий, – достав из нагрудного кармана мятого халата очки, он надел их и взял со стола скрепленные бумаги. – Вот результаты твоего обследования. Если решишь лечиться у меня, я составлю план терапии в ближайшие дни.
План лечения… Это, конечно, хорошо. Но сначала мне хотелось бы узнать, что, вероятнее всего, ждёт меня впереди. Я прочла много информации в интернете о том, что чаще всего испытывают больные с опухолью мозга… Но ведь каждый случай индивидуален. Мне необходимо было понять, стоит ли игра свеч. Имеет ли смысл вообще проходить лечение, если конец всё равно предрешён.
Я кашлянула, стараясь избавиться от образовавшегося в горле кома, и опустила глаза. Трудно было найти подходящие слова, чтобы задать волнующий вопрос.
Наконец, собравшись с мыслями, я спросила:
– Что со мной будет?
– В смысле? – Врач приподнял бровь.
– Что со мной будет дальше, – повторила я. – Хочу знать, как развивается болезнь, и что ждёт меня впереди.
– Трудно сказать, – задумчиво ответил Рейджен. – Болезнь непредсказуема. Твоё состояние будет зависеть от получаемого лечения и интенсивности развития опухоли.
– Но ведь есть какие-то общие симптомы. Вещи, через которые проходит подавляющее большинство больных.
– Конечно, – подтвердил он. – Ты назвала почти все. По мере развития болезни симптоматика расширяется. Если хочешь, расскажу подробнее.
Я молча кивнула.
Мужчина почесал висок.
– Симптомы проявляют себя один за одним по мере течения заболевания. Дело в том, что клетки опухоли поражают здоровые клетки мозга. Чем глубже поражённая область, тем больше… – Он замолк на несколько секунд, пытаясь подобрать слова. – Тем больше трудностей испытывает пациент.
Я внимательно слушала врача и нервно сжимала платочек в руке. Страх перед неминуемой смертью цепями сковал и разум, и тело, а от перспективы испытывать бесконечные мучения по пути в могилу и вовсе начинало подташнивать.
– Всё начинается с внезапно появляющейся головной боли, как правило, длительной и очень интенсивной. Со временем к ней присоединяются тошнота и частые головокружения, беспричинные обмороки. Снижается координация движений, появляется эмоциональная нестабильность.
– То, что происходит со мной сейчас, – на выдохе резюмировала я.
Он утвердительно покачал головой.
– Да.
– Что дальше?
– Снижается концентрация внимания, ухудшается память, что нередко приводит к частичной амнезии. Появляются трудности с ориентацией во времени и пространстве, в том числе невозможность ориентироваться в незнакомой местности и использовать часы или карты, – продолжал рассказывать Рейджен. – Если опухоль начнёт давить на зрительный центр, упадет зрение. Может наступить дальтонизм.
Я читала о каждом из названных симптомов. Но это ведь далеко не полный список… Дальтонизм и частичная амнезия казались мне ничем по сравнению с потерей способности узнавать людей. Почему он умалчивает об этом?
– Я читала, что со временем люди перестают распознавать предметы и узнавать окружающих. Это правда?
– Да. Но это, как правило, случается с пациентами на поздних сроках болезни, – он поправил очки. – Кроме того, пациент может оказаться дезориентированным во времени, месте своего нахождения и даже в собственной личности. При поражении глубинных отделов мозга происходит полная дезорганизация психической деятельности человека.
– Чем поможет лечение?
– На какое-то время снизит скорость развития опухоли и продлит жизнь.
– Позволит ли оно избежать проявления каких-либо симптомов болезни?
Он замялся с ответом. Я вопросительно выгнула бровь, требовательно смотря на мужчину. Я видела, что ему было трудно говорить правду, но это было необходимостью. Я не хотела тешить себя ложными надеждами.
– Вряд ли, – наконец-то выдавил из себя Рейджен.
– Почему? – Мои брови взмыли вверх от удивления. – Вы же сказали, что терапия может дать мне пару лет жизни!
– Да, – он утвердительно кивнул. – Но я не говорил, что лечение предотвратит проявление тех или иных симптомов болезни. Возможно, оттянет время их наступления или ослабит интенсивность. Но полностью избежать этих трудностей не удастся в любом случае.
Найдя взглядом мусорную корзину, я подошла к ней и выкинула смятую салфетку. Внутри царил хаос, плавно превращавшийся в опустошение. Я догадывалась, что толка от лечения мало, но всё же надеялась на возможность избежать тяжелых нарушений психической деятельности. Последний уголёк надежды на нормальную жизнь был затушен суровой реальностью.
– Терапия увеличивает продолжительность жизнь пациента, – тем временем продолжал говорить доктор, начав шелестеть бумагами. – В среднем она составляет от года до трех лет, что является приличным сроком для больного с подобной опухолью.
– Какой смысл в увеличении продолжительности этой самой жизни, если, как минимум, половину этого срока человек проведёт в состоянии овоща? – Безэмоционально спросила я, смотря в никуда.
Мужчина вздохнул и ничего не ответил. В кабинете воцарилось напряжённое молчание.
– Я хочу знать, что будет, если я откажусь от терапии, – неожиданно для самой себя произнесла я. Голос звучал неестественно холодно и решительно.
– Я бы не рекомендовал принимать поспешных решений, – медик протянул мне результаты обследования. – Твоя ситуация не так безнадежна, как может показаться на первый взгляд. С помощью качественного лечения мы можем…
– Я задала прямой вопрос, – я бесцеремонно перебила его и окинула ледяным взглядом. – И хочу получить на него ответ.
Собеседник скрестил руки на груди.
– В принципе, то же самое, что и с лечением, – ответил он. – Разве что симптомы проявят себя намного быстрее и интенсивнее.
– Насколько быстрее?
– В течение пяти, шести месяцев они достигнут своего пика.
Я вдруг забрала у Мистера Рейджена результаты своей томографии и начала их листать. Дрожь в руках предательски выдавала нервозность, но я старалась не подавать вида, что чем-то напугана или взволнована.
– То есть, у меня есть в среднем шесть месяцев нормальной жизни? – С напускным безразличием поинтересовалась я.
– Три максимум, – поправил он. – К шестому месяцу произойдут необратимые изменения в работе мозга. Наступит смерть.
Я без интереса разглядывала снимки собственного мозга в разных проекциях и едва слышно отбивала ритм стопой, пытаясь избавиться от эмоционального напряжения. Дойдя до последней страницы, я скрутила бумаги в трубочку и убрала в сумку.
– Ясно. Спасибо за консультацию.
Оставаться в этом чёртовом кабинете больше не было сил. Ни моральных, ни физических. Развернувшись, я направилась к выходу.
– Не руби с плеча, – произнёс мужчина мне вслед.
Я замерла у двери, молча вслушавшись в слова онколога.
– Каждый случай индивидуален, – продолжал он. – Никто не знает, как болезнь поведёт себя под давлением терапии. В каждом правиле есть исключения. Подумай об этом.
– Я подумаю, – едва различимо прошептала я.
Чувствуя, что слёзы вот-вот хлынут из глаз, я поспешно покинула кабинет.
Не помню, как вышла из клиники. И куда пошла тоже. Просто бесцельно шла по мостовой, не замечая ничего вокруг. Глаза застилала пелена, а слёзы самовольно катились по щекам. В голове звучал единственный вопрос: почему? Почему я? Почему не кто-то другой? И почему это случилось именно сейчас? Неужели ничего нельзя изменить?.. Осознавая безвыходность своего положения, я всё глубже погружалась в депрессию, теряясь в лабиринтах собственных мыслей. Мимо пролетали автомобили, толпы прохожих сновали туда-сюда, сменяя друг друга. А я просто продолжала идти неизвестно куда. Отключившийся от горя рассудок даже не думал брать контроль над действиями, полностью предоставив власть «автопилоту».
Ноги привели меня на Лондонский мост. Кратко оглядевшись, я перелезла через парапет и, крепко держась за него, посмотрела на бушующие воды Темзы. До сих пор не могу вспомнить, что конкретно творилось в моей голове в тот момент. Но точно помню, мне казалось, будто жизнь лишилась смысла. Как по щелчку пальцев, дальнейшее существование стало бессмысленным и бесполезным. Неотвратимость предрешенного конца затушила пламя в душе. Осталась лишь пустота.
– Вниз шагнуть собираетесь?
Я уже собиралась опустить руки и прыгнуть вниз, как вдруг вкрадчивый мужской голос вернул меня к реальности. Я повернула голову и посмотрела на обратившегося ко мне человека. Им оказался голубоглазый брюнет среднего телосложения, одетый в расстёгнутую чёрную куртку и как попало намотанный на шею шарф.
Видя мой пустой взгляд, он неожиданно сказал:
– Тогда я, пожалуй, присоединюсь.
Перемахнув через парапет с грацией кота, он, крепко держась за перила, встал рядом. Я слышала возгласы собирающихся у моста зевак, но они звучали для меня так глухо, словно доносились из какого-то погреба. Наблюдая за незнакомцем, я впала в недоумение. Что происходит? Что он делает? И зачем?
– Жизнь дерьмо, на работе завал, – говорил он, не обращая внимания на мою растерянность. – Девушки нет, с отцом отношения напряжённые, ещё и телефон взорвался. Смысла в жизни нет больше. Думаю, я тоже готов сделать шаг в небытие.
Что? Телефон взорвался? На работе завал? Нет девушки? И это причины проститься с жизнью???
– Ты идиот? – Спросила я, смотря на него с неподдельным непониманием.
– А ты? – Парировал он.
– Наверное.
– Вот и я тоже. Наверное.
Мне было нечего сказать. Я смотрела в его глубокие голубые глаза и всеми силами пыталась осознать происходящее. Когда до моего мозга наконец-то дошла мысль о том, что я, чёрт подери, стою на другой стороне парапета и в любой момент могу полететь вниз, по коже побежали мурашки. Я что, действительно собиралась покончить с собой? Да быть этого не может!
–Что бы там у тебя ни случилось, оно однозначно не стоит твоей жизни, – сказал он. – Как и моё дерьмо не стоит моей. Оно стоит нервов, денег, связей, близких. Чего угодно, но только не жизни. Давай, перелазь обратно.
Кратко кивнув, я повернулась и неуклюже перебралась на дорогу, чуть не споткнувшись о козырёк моста. От падения спасло лишь то, что у меня очень сильные руки. Смогла удержаться. Как только я оказалась в безопасности, незнакомец тоже залез обратно. Вскинув руки, он что-то выкрикнул собравшимся возле нас людям. Те начали расходиться.
Взяв меня за руку, он убедительно посмотрел в мои глаза и, наклонившись вперёд, тихо произнёс:
– Запомни: жизнь даётся только один раз. Другого шанса прожить её у тебя не будет. Даже если всё очень плохо, помни, что жизнь стоит того, чтобы жить. Потому что после смерти нет ничего. Лишь забвение.
Я кивнула.
–Домой сама доберёшься? – С искренним беспокойством спросил он.
– Да, – прохрипела я.
– Уверена?
– Угу.
– Ладно, – он выдохнул. – Иди домой, не броди больше нигде. Я за тобой с самой мостовой иду. Уж слишком потерянный вид у тебя был. Подумал, как бы помощь не понадобилась. Угадал.
Я не знала, что ответить.
– Давай, иди, – он погладил меня по плечу. – А мне бежать надо. На работе действительно завал. На встречу опаздываю. Будь осторожна.
–Спасибо, – сказала я.
Молча подмигнув мне, он растворился в толпе.
Наконец-то полностью придя в себя, я поймала такси и отправилась домой.
6 октября
Последние несколько дней я усиленно изучала всевозможную информацию, даже косвенно касающуюся моей болезни. Я читала медицинские статьи и исследования, лазала по форумам и личным блогам, знакомилась с мнениями экспертов и светил медицины. И единственный вывод, к которому я пришла – игра не стоит свеч. В лечении попросту нет смысла. Максимум, который они могут мне предложить – это паллиативная терапия. Без неё я сгорю от опухоли за три, может, четыре месяца. С ней – за восемь, двенадцать. Но есть ли смысл в этом годе?
Читая записи родственников больных об их «серых буднях», я всё сильнее убеждалась, что через эти страдания проходить не хочу.
Через несколько месяцев после диагностики заболевания личности людей полностью дезорганизовывались, наступала деградация. Они переставали узнавать близких, не понимали, кто они, что делают и где находятся, были не в состоянии выполнять элементарные гигиенические процедуры самостоятельно. Многие слепли или теряли возможность разговаривать, передвигаться. Нередко впадали в агрессию, становились опасными для себя и окружающих. В моменты «просветления» их рассудок вдруг возвращался, и они снова становились теми, кем были на самом деле. Но это состояние нормализации личности длилось недолго.
Они умирали в муках. Мучили и себя, и окружающих. Я не хочу испытать всё это на себе. Не хочу становиться обузой для матери и подруги. Не хочу, чтобы меня запомнили слабой и беспомощной. Я хочу уйти яркой. Живой. В самом рассвете сил. Хочу, чтобы никто из них при взгляде на меня даже мысли не мог допустить, что со мной что-то не так. Я пока не знаю, каким способом уйду, да и в целом сомневаюсь в своём решении отказаться от терапии. Червячок надежды всё ещё копошится внутри, всячески старается настроить меня на лучшее. Он хочет, чтобы я сходила к другим врачам для уточнения диагноза, встретилась с кем-нибудь из известных хирургов – вдруг они возьмутся за мою опухоль? Или, может, это вообще не опухоль, а какая-нибудь паразитарная киста. Чёрт его знает… В общем, надежда всячески пытается настроить меня позитивно и заставить обследоваться дальше, а после уже принимать решение, получать лечение или нет. А рационализм говорит, что это не имеет смысла. Я нашла в интернете информацию о Рейджене. Он – лучший хирург-онколог в Туманном Альбионе. У меня нет причин не доверять ему. Его команда обследовала меня полностью. Не стоит тешить себя мыслью об «ошибочном» диагнозе.
Рационализм говорит, что мне следует позвонить ему и отказаться от лечения. Дополнительные обследования и походы по врачам займут много времени, а у меня его, увы, больше нет. Я не хочу тратить его на больницы, если могу вместо этого заняться чем-то, что мне действительно интересно. Если диагноз поставлен правильно, а он с вероятностью в девяносто девять процентов верный, я просто потеряю драгоценные дни, а может и недели. Оно мне нужно? Нет.
Я пока ещё не приняла окончательное решение. Мне нужно время, чтобы взвесить все за и против. Выключу телефон, интернет и уйду и подполье на пару дней. В себя. Никто, кроме меня самой, не знает, как для меня будет лучше.
«Верь в лучшее, но готовься к худшему.»
7 октября
Провела одинокий вечер в компании вина по акции и Джеймса Брауна. К концу вечера к нам присоединился Фрэнк Синатра, за ним Нина Симон, а после и Пэрри Кумо подошёл. Мы прекрасно повеселились вместе. Могучая меланхоличная кучка.
8 октября
Взяла и состригла треть своих волос, а после обесцветила концы. Не знаю, зачем. Просто купила краску в супермаркете, нашла ножницы и закрылась в ванной. Теперь мои волосы чуть ниже лопаток, а ведь были по пояс. Жалею? Нет. Совсем не жалею.
11 октября
Не смогла сидеть дома больше. Вышла на работу. И сразу же, прямо с порога, окунулась в гущу событий.
Оказалось, что на носу какая-то чертовски важная встреча. В офисе происходили самые настоящие тараканьи бега, а начальник рвал и метал. Ничего не было готово. Ещё и меня под рукой не было. Думаю, если бы я сама не вышла с больничного, он бы меня с него силой вытянул. Стоило мне показаться в дверях, как он тут же схватил меня за руку и затянул в кабинет, после чего запер дверь на ключ.
– Лиза, ты нужна мне сейчас, как никогда прежде, – быстро затараторил он, крепко сжимая моё запястье. Выглядел он очень взволнованно. – На носу встреча с китайскими партнёрами, от этого контракта зависит наше положение в Азии. Ты не можешь больше сидеть на больничном, слышишь меня? Закрывай его и выходи на работу. Готов платить по двойному тарифу. Только будь рядом!
– Я и так планировала закрыть его на днях, не могу сидеть дома, – ответила я, смотря на него. – Стены съедают. Поэтому я здесь. Можете на меня рассчитывать.
Мужчина с облегчением выдохнул.
– Спасибо.
– Я могу идти?
– Конечно.
Я хотела выйти, но его рука до сих пор крепко сжимала моё запястье. Тихонько покашляв, я покосилась на наши руки. Он, наконец-то заметив, что всё ещё меня держит, резко отпрянул и виновато улыбнулся. Опустив голову, я покинула кабинет.
До обеда провозилась с черновиком контракта, который он скинул мне на почту. Раз десять, наверное, вспомнила добрым словом своего педагога по китайскому. Обед провела с коллегами в кафешке через дорогу, а после собралась и ушла домой. Голова разболелась. Да и настроение было весьма апатичное. Поэтому, пообещав закончить черновик контракта до завтра, отпросилась.
Приехав домой, заварила молочный улун и села за перевод, но сконцентрироваться на работе не смогла. Мысли вновь заволокло грозовыми тучами сомнений и отчаяния. Поняв, что контракт в таком состоянии я точно не закончу, закрыла ноутбук и растянулась на диване. Сознание унеслось далеко за пределы гостиной. Что будет со мной дальше? Как я закончу?
Чем больше я размышляла о возможных перспективах своей недолгой жизни, тем чётче осознавала, что я не хочу лечиться. Сомнения отступили. Я не хочу терять ни секунды драгоценного времени, оставшегося мне на этой планете. В ушах эхом раздавались слова незнакомца, спасшего меня от рокового шага в бездну:
«Жизнь даётся только один раз. Другого шанса прожить её у тебя не будет. Даже если всё очень плохо, помни, что жизнь стоит того, чтобы жить. Потому что после смерти нет ничего. Лишь забвение.»
Как же он прав!
Сейчас же позвоню Рейджену…
13 октября
После принятия окончательного решения отказаться от терапии, я пришла к выводу, что моя привычка вести личный дневник, на самом деле, очень полезна. А то, что я веду его в электронном варианте, вообще прекрасно. В будущем он сможет стать полезным ресурсом для моих близких. Наверняка их будет мучить множество вопросов после моей… После моего ухода. В этих строках они смогут найти все ответы.
Я не буду никому рассказывать о своей болезни. Ни друзьям, ни родственникам. У меня, в общем-то, почти никого нет. Разве что единственная подруга, парочка знакомых с работы и мама. На этом всё. Почти всё. Есть ещё отец, но мы не общаемся. Он бросил нас, когда мне было 9. Со дня их развода так ни разу и не появился. Не знаю, жив он или мёртв в настоящий момент. Поэтому указывать его в списке своего окружения я не буду: связаны мы только по крови, а не по духу. Хотя когда-то всё было совсем иначе… Но это уже совсем другая история.
Также я решила, что буду всеми силами стараться сделать дневник как можно более информативным и приятным для чтения. Пусть мой дневник станет подобием книги для дорогих моему сердцу людей. А может, и не только для них. Я ведь потратила четыре года на изучение филологии в университете. Не зря же я училась правильно и красиво писать?
Но не буду скрывать, что это не единственная причина. Сейчас, будучи осведомлённой о неизбежном конце, я с горечью осознаю, что ничего в этой жизни не добилась. Ни в чём не оставила собственный след. Ни к чему не приложила руку. Этот дневник – попытка наверстать упущенное в кратчайшие сроки и оставить след после себя. Доказать всему миру и в первую очередь самой себе, что я действительно существую. Что я была, есть и буду. Здесь и сейчас. Пускай я не войду в мировую историю, но я останусь осязаемой частью реального мира нескольких человек, которых люблю больше всего на свете. Читая эти строки, они смогут лучше понять меня и разделить мои чувства и переживания. Они пройдут мой путь вместе со мной, пусть и много позже, чем могли бы. В тяжёлые моменты жизни, когда им будет плохо или одиноко, они смогут открыть этот файл или взять в руки распечатанные листы и просто отвлечься. Это я. Я буду рядом. Всегда буду рядом. Я буду также болтать без умолку, как обычно делаю это. Рассказывать разные, абсолютно не связанные друг с другом истории, делиться сокровенными мыслями, нелепо шутить или скрыто подбадривать. Я буду рядом с ними тогда, когда им будет это нужно. Даже если моя физическая оболочка обратится в прах.
У меня не так много времени. Док сказал, что болезнь достигнет своего пика в течение нескольких месяцев. От трёх до шести… Я не хочу дожить до того момента, когда превращусь в овощ и перестану быть полноценной частью общества. Состояние полнейшей беспомощности и дезорганизация личности не для меня. Честно говоря, я вообще не хочу испытывать «увядание». Не хочу доходить до точки, когда в полной мере начну осознавать неизбежность конца. Не хочу наблюдать за разрушением собственной личности и тела и понимать, что не в силах противостоять этому процессу. Я хочу уйти в самом расцвете сил. Хочу запомниться близким людям живой и полной энергии. Хочу уйти до того, как ослабну. До того, как проявится большинство симптомов. Возможно, это неправильно, но… Но кто вообще знает, что есть «правильно» и «неправильно»? Это моё решение. Моя жизнь. Я не хочу быть слабой. Это та роскошь, которую я не в состоянии себе позволить. Поэтому я буду распоряжаться собой так, как считаю нужным. Не вижу смысла искать оправданий.
Раз болезнь дойдёт до пика в течение трёх-шести месяцев, путём нехитрых вычислений я выяснила, что в среднем у меня в запасе есть два месяца нормальной жизни. Шестьдесят дней. Шестьдесят дней, за которые я могу завершить все свои дела и сделать то, что всегда хотела, но по какой-то причине откладывала. Шестьдесят дней, за которые я всё ещё могу прожить целую жизнь. Яркую, сочную, полную приятных моментов и незабываемых впечатлений. Вряд ли я смогу «взять от жизни всё» за столь короткий промежуток времени. Например, я не смогу родить ребёнка или выйти замуж. Но, может, этому не суждено было случиться вовсе. Как иначе объяснить мой уход в столь раннем возрасте? Мне ведь всего двадцать три. Казалось бы, живи да живи! Столько всего впереди. Именно так я и думала. Поэтому особо-то никуда и не торопилась. Ни замуж выйти, ни детей родить, ни прыгнуть выше головы по карьерной лестнице или элементарно съездить на море. Всегда единственным оправданием была фраза «ещё успею». И действительно. Ещё успею. На море побывать, по крайней мере. А вот с остальными, более важными вещами, нежели полежать на пляже, теперь придётся распрощаться навсегда. Потому что теперь я точно знаю – уже не успею.
Что касается ребёнка, то с этим ещё можно поспорить. Я могу заморозить свои яйцеклетки на случай, если мама всё-таки захочет понянчить внуков. Наймёт суррогатную мать, которая выносить моего ребёнка, найдёт подходящего донора спермы и воплотит сие желание в жизнь. Обязательно нужно над этим подумать. А вот замужеству с карьерой точно можно помахать ручкой. Не судьба.
Нужно использовать отведённое мне время с пользой. Выжать из него всё, что смогу, и сделать то, что давно хотела. Необходимо составить список. Даже не список, а, скорее, план. План действий на ближайшие полтора месяца. Грамотно распределить время согласно пунктам, оценив, сколько примерно дней мне потребуется на выполнение того или иного дела. А после приступить к исполнению.
Конечным пунктом моего списка станет эвтаназия. Считаю, что это самый лучший способ ухода в моём случае. Во-первых, потому что он безболезненный. Я до трясучки боюсь физической боли. Именно по этой причине всегда ношу в сумочке пачку болеутоляющего и спазмолитики. Во-вторых, потому что он простой и быстрый. Один укол или таблетка, и всё закончится. Ни тебе месяцев стенаний от адской головной боли, ни плавной деградации, ни ощущения потери контроля над своим телом и жизнью в целом. Ни шанса быть спасённым, как, например, во время самоубийства. Эвтаназия, бесспорно, выигрышный вариант.
Мне необходимо подумать. Я не могу просто с ходу взять и составить список вещей, которые хочу успеть сделать перед скорой смертью. Да и голова раскалывается. Я физически не могу больше писать. Глаза давит и режет, а мозг словно поместили в стальной колокол, по которому постоянно кто-то молотком долбит. Мне нужно поспать. Допишу заметку позже.
14 октября
Проспала почти семь часов вместо планируемых двух. Открыла глаза, а на дворе уже за полночь. Идеальное время для составления «списка жизни».
Лежу на диване с телефоном в руке и смотрю на стену. Тени стоящих на окне орхидей в мистическом голубоватом свете полной луны превращаются в загадочные, переплетающиеся между собой узоры. В забитой хламом маленькой комнатке вдруг стало так пусто. Раскиданные по полу стопки печатных листов с незаконченными литературными переводами зарубежных книг, лежащие на кофейном столике и комоде папки с рабочей документацией, забитые словарями книжные полки – казалось бы, развернуться негде. В гостиной из-за её размера и захламленности уже бы начать задыхаться пора. Места для ходьбы толком нет (и это без учёта валяющейся на полу бумаги), хотя стоит всего-то чёрного цвета журнальный столик из Икеи, компактный, потрёпанный жизнью голубой диван, комод для вещей, небольшая тумбочка под телевизор со стоящей на ней миниатюрной плазмой и узкий книжный шкаф под потолок. Если бы мама увидела этот беспорядок, наверняка назвала бы меня поросёнком. Но что я могу сделать? У меня нет другого места для работы, кроме гостиной. Именно по этой причине она так завалена разнообразными распечатками. Но даже несмотря на рабочую захламленность, именно сейчас мне здесь очень пусто. Сама не понимаю, почему.
Тикают часы. Я всё также лежу на диване и набираю эту заметку. Пытаюсь собраться с мыслями. Нет, всё-таки, с телефона сосредоточиться на списке я не смогу. Нужно найти ноутбук.
***
Нашла ноут. Лежал на полу под бумагами. Чуть не наступила на него. Хорошо, что вовремя заметила.
Налив огромную кружку ароматного чёрного чая, села за стол и включила ноутбук. Ну, всё. Теперь я готова думать.
Начать список стоит с завершения дел. Что там у меня завалялось в «висяках»? Три книги в процессе перевода. В каждой осталось по две-три финальных главы. На них у меня уйдет в общей сложности чуть больше недели. Если буду работать каждый день хотя бы по пять-шесть часов, смогу закончить даже раньше. Также по плану встреча в Инн-Стрит Интерпрайзез через три дня. Переговоры с азиатскими партнёрами, из-за которых весь этот сыр-бор на работе… Ничего особенного. Что ещё из работы? Перевод финального варианта контракта для этой встречи, посещение нотариуса. На этом всё.
О! А ещё мне необходимо уволиться. Не хочу тратить последние дни жизни на работу с девяти до пяти.