Ребята сидели на телеге, стоявшей возле сарая во дворе дома Нади Колесниковой. Телега была не новая, но еще довольно крепкая, с поблекшими, слегка потрескавшимися, но еще не покоробленными досками. Ребята легко поместились в ней все и сидели, прижимаясь друг к другу спинами.
– Скучно как-то, – вымолвил угрюмо Васька, – делать нечего. Даже на огороде уже ничего не осталось.
– Вон чего, – бодро и уверено отозвалась Надя своим звонким голоском. – Когда на огороде есть что делать, тебя туда не загнать, а теперь, когда с огорода всё убрано, жалуешься, что делать, дескать, нечего.
– Не загнать?! – вмиг ощетинился как сердитый пес задетый Васька. – Больно ты знаешь, может, я больше других в огороде работаю.
– Да, конечно, полно врать. Клавдия Ивановна сколько раз моей маме жаловалась, как тебя заставлять приходится, а ты увиливаешь.
– Что?! – заводился Васька всё больше. Он насупил брови, прищурил глаза и засопел носом, что всегда было у него признаком распаляющегося недовольства. – Выдумываешь ты всё, клевета это!
– Вот и не клевета, – спокойно и уверенно сказала Надя, лишь слегка обернувшись к сидевшему позади нее Ваське.
– А я говорю – клевета! – не в силах утерпеть, Васька вскочил на ноги и теперь, стоя на телеге в полный рост, эмоционально размахивал руками.
– Да ладно, Васек, – вмешался Ваня примирительно, – чего ты заводишься? Если тебе не хватило работы на огороде, то сходи к старому леснику, Мирону Алексеевичу, у него многое еще не убрано. Ленька не спешит, понимаешь…
– К старому Мирону? – переспросил Васька по-прежнему задиристо. – Я не дурак, чтобы к нему ходить. Говорят, у него в доме черти поселились.
– Какие еще черти? – спросил Ваня удивленно.
– Самые настоящие черти, с рогами, хвостом и копытами. Они по дому бегают, копытами топают, мычат и посудой гремят, а сам старик Мирон при этом орет как сумасшедший. Всё это в то время, когда Ленька в бане моется.
– Откуда ты об этом знаешь? – недоверчиво спросила Надя.
– Знаю, тетка Карповна об этом рассказывала, а она на краю деревни живет, неподалеку от Миронова дома. Она сама всё видела и слышала.
– Нет там никаких чертей, – тихо и спокойно сказал Ваня. – Привиделись они Карповне. Чертей вообще на свете нет, их просто люди для книжек выдумали, для историй всяких загадочных.
Прежде чем Васька успел что-то возразить, разговор неожиданно продолжила Надя.
– Нет, их, конечно, нет, но вот однажды я настоящего черта видела.
К ней одним разом повернулись и Ваня, и Колька, и даже Васька снова сел на прежнее место.
– Где это ты его видала? – протянул Васька.
– На вашем огороде, между прочим. Что, не веришь? Я мимо проходила, на ферму шла. Подхожу к изгороди, там, что на задах, вдруг вижу: подсолнухи покачнулись, а ветра никакого нет. Остановилась я, пригляделась внимательно, вдруг из-за подсолнухов кто-то выскочил, такой серый, приземистый, сгорбленный, но быстрый и ловкий. Он подскочил вверх и одним махом перепрыгнул через изгородь, я и охнуть не успела, а он уже умчался прочь, будто по воздуху улетел. Я на него глядела, но ничего рассмотреть не успела, кроме того, что он серый, лохматый и на голове у него будто рог. Я онемела сначала и с места сдвинуться не могла.
– А глаза у него большие? – спросил Колька тихим голосом.
– Он ко мне спиной повернут был. Я его глаз и не видела.
Васька тоже съежился, втянул голову в плечи и настороженно прислушивался к словам Нади. Он беззвучно шевелил губами, невольно нашептывая что-то самому себе.
– Черти из-за войны появились, – сказал Колька, – раньше их не было в наших краях. Черти подлавливают момент, чтобы человека в какое-нибудь лиходейство втянуть, так мне бабуля рассказывала. Черт хитростью человека одурманивает, в свое логово в лесу заманивает и там к черному делу склоняет.
– Чего он на нашем-то огороде объявился? – недоуменно пробубнил Васька. – Мы с чертями не знаемся.
После небольшой паузы, во время которой все молчали, Васька опять удивленно и обиженно высказался:
– Зачем он на наш огород приходил? Чего ему надо-то?
– А он это не объясняет, попробуй сам догадайся, – ответил Колька.
– Выдумки это, – тихо и спокойно сказал Ваня, – нет никаких чертей, и раньше не было.
– Как же нет, если их люди видят, – возразил Колька.
– Им только кажется, что они их видят, на самом деле они что-то другое видят. Галлюцинации это называется, – пояснил Ваня уверенно, – я в книге об этом читал, а книгу профессор написал, он ученый и знает, что пишет.
– Всё равно страшно, я чертей очень боюсь, – призналась Надя, прижав руки ладошками к щекам.
– Как ты можешь в такую чепуху верить, – пристыдил ее Ваня, – выброси это из головы и не думай об этом.
– У меня не получается об этом не думать. Если страшно, то невольно об этом думается.
– Надо научиться не бояться.
– Как этому научиться? – засомневался Колька.
– Я знаю – как. Надо специально попасть в ситуацию, когда страшно, вот, например, в темном погребе, – пояснил Ваня. – А еще лучше, знаете что? Около леса есть подземелье, знаете?
– Как же не знать, – быстро откликнулся Васька бойко и деловито, желая показать, что он прекрасно осведомлен, – там когда-то давно склады были у буржуев, а теперь они заброшенные.
– Вот там, между прочим, очень темно, холодно и страшно.
– Да, говорят, буржуи не всё успели оттуда достать, и там осталась мануфактура. Некоторые туда ходили, хотели взять то, что осталось, но им не позволил дух старого купца Курнакова, который владел этими складами. Он набросился на пришедших и всех их задушил. Теперь там их кости лежат и в лунные ночи из подземелья стоны раздаются, – рассказывая это, Васька широко раскрыл глаза, растопырил пальцы, будто хотел схватить кого-то, понизил голос до шепота. Весь вид его стал настороженным и испуганным.
– Ох, и навыдумывал же ты, – всё так же скептически проговорил Ваня.
– Говорят, скоро появятся новые хозяева – они тогда всю оставшуюся мануфактуру из подземелья достанут, – проговорила пухленькая краснолицая девочка Зина с мелкими серо-зелеными глазами, одетая в серенький тугой тулупчик и примостившаяся рядом с Надей.
– Какие еще «новые хозяева»? – машинально переспросил Васька.
– Что значит – «какие»? Немцы, конечно же. Говорят, они совсем скоро здесь будут, – Зина пробубнила эти слова безучастно и как-то равнодушно.
Сначала от растерянности ребята примолкли, но затем, взбудораженные и пораженные, в раз загалдели и набросились на Зину.
– Немцы?!
– С ума сошла, что ли?!
– Фашистам никогда здесь не бывать! Поняла?! Никогда им не быть хозяевами тут!
После того как ребята умолкли, Зина робко возразила:
– Они уже вон сколько стран в Европе захватили – и Францию, и Польшу…
– Мы не Франция, и не Польша! Мы – Советский Союз, фашисты об нас зубы сломают! – громко завопил Васька и энергично взмахнул кулаками.
На крыльцо вышла Надина мама Мария Федоровна и позвала ребят обедать. Они вошли в дом, разулись, сняли пальто и шапки, помыли руки в уголке кухни под потемневшим стареньким рукомойником и расселись за столом. Мария Федоровна поставила посреди стола миску с вареной картошкой, крынку со свежим молоком и стала нарезать небольшими кусочками ржаной хлеб.
– Кушайте картошку, не торопитесь, – наставительно говорила Мария Федоровна, раздавая каждому аккуратно нарезанные кусочки хлеба, – и молоко тоже пейте, молоко обязательно надо пить – оно полезное. Вам расти надо, сил набираться, впереди еще много важного предстоит сделать.
– Чего важного? – спросил Васька. – С фашистами воевать?
– Фашистов, я думаю, к тому времени уже разобьют и прогонят, но и других дел будет предостаточно.
После обеда ребята еще немного посидели и поговорили, но как-то нехотя, и вскоре мальчики засобирались по домам. На улице стало уже сумрачно. Студеный сырой ветер дул со стороны степи. Ребята вышли за ворота. Васька, сказав «до завтра», побежал в направлении своего дома в одну сторону улицы, а Колька и Ваня пошли в другую.
– Я туда пойду завтра, – сказал Ваня твердо.
– Куда? – машинально спросил Колька, не понимая Ваниной реплики. Мысли его были уже далеко от темы их предобеденного разговора.
– В подземелье, – коротко ответил Ваня.
– Зачем?
– Как зачем? Чтобы себя готовить к преодолению страха. Мало ли чего случиться в жизни может.
Через час после этого, сидя около теплой печи и вглядываясь в темноту улицы через окно, Колька думал об этих Ваниных словах. В тот момент он услышал в них лишь сообщение, не уловив того, что Ваня, вероятно, предлагал ему пойти вместе с ним.
От этой догадки Колька невольно поежился. В душе у него неприятно защемило ощущение неизвестной опасности и противного чувства страха. Входить в подземелье, даже если ненадолго, ему не хотелось, пусть вместе с Ваней, – всё равно страшно. Можно представить, какие там скользкие, липкие, кишащие червями, омерзительные стены и осыпающийся свод. Там, конечно же, ползают пауки и бегают крысы, а, возможно, где-то лежат человеческие кости, в темноте их не видно, но от этого мысль о них становится только более ужасающей. «Как же Ваня один может решиться войти туда?» – едва представив себе это, Колька вздрогнул и опять поежился и в этот момент вспомнил об отце. Отец был спокойным, сдержанным и немногословным человеком, но с той, безусловно, крепкой волей, которая позволяла ему выдерживать напасти судьбы.
На следующий день, когда закончились уроки в школе, Ваня, одевшись, вышел на крыльцо и остановился. День выдался морозный, ясный, с приятным ощущением свежего чистого воздуха. Ваня обвел взглядом вокруг себя, не останавливая его ни на чем и ни к чему не приглядываясь, а просто, чтобы чем-то занять свое внимание. Он решил подождать Кольку. Тот тоже вскоре вышел из школы, и Ваня с серьезным и сосредоточенным видом шагнул к нему.
– Я прямо сейчас пойду, – сказал он коротко и как бы невзначай.
Колька почувствовал, что Ваня не просто так сообщает ему свое намерение, в его незатейливой фразе опять, как и вчера, таится скрытое предложение. Колька поднял взгляд и увидел Ванины глаза. Это были глаза человека, твердо решившего что-то, но при этом жаждавшего поддержки в своем намерении. Они были наполнены не столько уверенностью, сколько ожиданием и надеждой. «Похоже, Ваня тоже боится, но не признается в этом», – молниеносно мелькнула у Кольки догадка.
– Да, я тоже пойду, – ответил он, будто загипнотизированный Ваниным взглядом.
Они незаметно проскользнули за околицу и направились к лесу. Дождя не было уже целую неделю, и земля была сухая, лишь едва подернутая кое-где тонким белесым инеем замерзшей росы. Ветер затих, и вокруг стало тихо. Не слышно было даже птичьего крика и порхания крыльев. Кольке показалось, что природа затаилась.
До самого подземелья мальчики шли молча, не решаясь рассказывать друг другу о своих мыслях. На душе у них было неспокойно, но они старались не показывать вида. Ваня вообще по своему складу характера не любил болтать попусту, а Кольке, старавшемуся совладать с сильным внутренним волнением, было не до разговоров.
Быстрота их шага заметно убывала. Сначала, отходя от школы и выворачивая на дорогу, ведшую к лесу, они шли быстро, но затем, чем ближе они подходили к нужному месту, тем ощутимее замедляли шаг. Наконец они остановились перед маленьким покосившимся сарайчиком, со всех сторон опутанным чахлой и засохшей травой. С одной стороны стены у сарайчика не было, и именно здесь находился вход в сгущающуюся темноту подземелья. Неровные, сбитые ступени, которые сейчас были не видны под ворохом сухой травы, перемешанной с опавшей листвой, вели вниз.
Колька и Ваня стояли рядом с чернеющей пустотой и недоверчиво вглядывались в мрак. Каждый дожидался, когда другой сделает следующий шаг первым. Даже у Вани решительный настрой иссяк, и он беспомощно вздохнул и часто заморгал ресницами. Он ничего не говорил и не делал, а только стоял молча и поеживался.
– Может быть, в другой раз, – негромко вымолвил Колька.
Ваня после небольшой паузы, во время которой в нем отчаянно боролись противоречивые чувства и желания, кивнул головой. Он смотрел прямо перед собой застывшим и растерянным взглядом, потом отступил на шаг и, повернув голову, посмотрел на Кольку. Колька тоже отступил от сарайчика, они еще немного потоптались в нерешительности, а затем повернулись и пошли обратно. Колька испытывал чувство облегчения от подобного поворота событий, он даже мысленно соглашался признать себя трусом, но всё равно был рад тому, что не надо лезть в темное подземелье. Ему было стыдно за свою слабость, но не так сильно стыдно, насколько было страшно, когда они стояли на пороге спуска в мрачную неизвестность. В конце концов, он успокаивал себя тем, что никакой реальной необходимости спускаться в подземелье не было, а была только Ванина выдумка о том, что так, дескать, нужно для воспитания характера. Но ему лишь так кажется, а он может и ошибаться. Короче говоря, Колька нашел сейчас для себя несколько доводов, по каждому из которых выходило, что лучше всего было поступить так, как у них сейчас и вышло, и что даже сам случай оказался на их стороне. А то, что у них не получилось почувствовать себя сейчас героями, так это в данный момент может совсем и не нужно, Колька охотно соглашался с этим подождать. Он почти уже совсем успокоился и даже стал уверять себя в том, что после сегодняшней попытки Ваня забудет о своей затее, но в тот самый момент, как он подумал об этом, Ваня внезапно остановился.
– Нет, так нельзя, – решительно сказал он уже совсем другим, жестким и даже резким голосом.
Колька прошел еще несколько шагов по инерции и оглянулся на Ваню.
– Что «нельзя»? – переспросил он непонимающе.
– Нельзя так отступать. Мы не имеем права на позорное бегство. Мы не можем уйти, не добившись своей цели. Надо обязательно сделать то, что решили, – убежденно говорил Ваня. Его худенькое бледное лицо стало как будто шире и угловатее, карие глаза его блестели необыкновенно выразительно.
«Решили? Я ничего не решал, – подумал Колька. – Но зачем же я тогда пошел?»
Он не успел продолжить ход своих рассуждений, как Ваня повернулся в сторону подземелья.
– Пойдем снова туда.
Но Колька уже настроился на возвращение в деревню, и изменить свой настрой в данную минуту он был не в силах.
– Мне домой надо, – выдавил из себя Колька скулящим голосом.
Ваня несколько секунд раздумывал, наморщив лоб, по которому беспокойно металась, колыхаемая ветром, прядь светлых волос. «Ну, давай же в другой раз! – мысленно уговаривал Ваню Колька жалобными душевными стонами. – Только не сейчас, пожалуйста!»
Но Ваня то ли не замечал стенаний Колькиной души, то ли не хотел с ними соглашаться.
– Ну ладно, – наконец заключил Ваня, – ты иди домой, раз надо, а я всё же спущусь вниз. Пока, завтра увидимся в школе.
– Пока, – невнятно ответил Колька, но вместо того чтобы продолжить путь к деревне, он остался стоять на месте, провожая взглядом Ваню, зашагавшего резво к подземелью. Пройдя метров сто, Ваня поправил шапку, плотнее натянув ее на голову, а потом, чтобы продвигаться быстрее, побежал. Прошло еще немного времени, и он скрылся за поросшим кустами изгибом дороги.
«Я пошел, потому что не хотел возразить Ване, – продолжал Колька мысленный разговор с самим собой, – потому что не хотел признаться ему, что его затея мне не по нраву, что я боюсь ее. Я пошел, надеясь, что страх постепенно как-то пропадет, что само по себе у меня получится сделать решающий шаг или Ваня, может быть, тоже раздумает, короче говоря, повел себя легкомысленно. Не получилось само по себе, не вышло. А Ваня-то думал, что я искренне его поддерживаю и в самом деле хочу испытать себя. Что же теперь? Пойти домой? А как же Ваня? Он сам справится. Что там с ним может случиться?» И тогда откуда-то со стороны, будто произнесенный кем-то невидимым, послышался ему вопрос, озвученный голосом, очень похожим на голос его отца: «Почему же ты сам тогда не стал спускаться в подземелье, ведь там ничего не может случиться?»
Колька вздрогнул всем телом от этого послышавшегося ему вопроса. Он стоял по-прежнему неподвижно, даже не отвернувшись в другую сторону, ему казалось, что ноги его приросли к земле, и он действительно поверил в это в какое-то мгновение и испугался того, что навсегда останется приросшим к этому месту, как пень к земле. Мысль о том, чтобы пойти домой, теперь казалась ему не менее ужасающей, чем мысль о том, чтобы спускаться в подземелье. «Я его здесь подожду! Обязательно подожду!» – ухватился он за новую идею. Колька стал растерянно оглядываться по сторонам, словно отыскивая где-то спрятанную подсказку, как ему действовать дальше, но никакой подсказки не было, голое ровное поле виднелось справа от него, а с другой стороны редкие кусты и деревья серыми расплывающимися силуэтами были разбросаны в пасмурном сумраке ландшафта.
Минуту или две Колька терзался в мучительных колебаниях, безуспешно пытаясь справиться с нервной дрожью в коленях и на лице, а затем с отчаянной обреченностью побежал туда, куда ушел Ваня, побежал хотя бы уже для того, чтобы не стоять на месте в неизвестности.
Около входа в подземелье никого не было, но хорошо был заметен примятый бурьян. Колька шагнул под крышу сарайчика, низко склонился над землей и нащупал в земле отверстие входа. Осторожно, чтобы не оступиться, он опустил сначала одну ногу и нащупал ею неровную, с горбатым выступом ступеньку, а потом шагнул другой ногой. Точно таким же образом он спустился еще на одну ступеньку. Колька опасался, что ноги его могут соскользнуть с кривой поверхности, и ему хотелось держаться за что-нибудь руками, но прикасаться к стенам, которых он не видел в темноте, ему было противно, и он просто сжал руки в кулаки и вытянул их по швам. Собравшись с духом и заставляя себя думать о Ване, а не о страшных мерзостях, наподобие пауков, крыс, червей и костей, которые могут встретиться в подземелье, Колька продвинулся вниз еще на одну ступеньку. Проход был узкий и низкий, и Кольке пришлось согнуться, чтобы не стукнуться головой о верхний земляной пласт. Протискиваясь подобным образом в проход, Колька едва не свалился с последней ступеньки, покачнулся, невольно взмахнул руками и задел холодные липкие стены. От неожиданности он вскрикнул. Его голос, тонкий и жалобный, показался ему глухим и незнакомым. Колькина душа всколыхнулась и затрепетала во сто крат сильнее, чем тело, внутри всё сжалось, и судорогой свело рот, из глаз потекли слезы. Колька ревел беззвучно и не знал, что ему делать. Он потерял нужное направление и не знал теперь, в которую сторону от его тела тянется проход. У него не было с собой спичек, чтобы можно было посветить вокруг, а без дополнительного света он разглядеть ничего не мог.
Вдруг справа от себя он услышал какой-то шорох. «Крысы!» – тут же мелькнула у Кольки мысль, он съежился и застучал зубами.
– Кто здесь? – раздался голос, показавшийся Кольке голосом дьявола, доносящимся из преисподней.
Колька хотел ответить, но язык его онемел и сам он весь пришел в оцепенение, а потом мысли его спутались настолько, что он не мог решить, что ответить на услышанный простой вопрос. Он выставил перед собой вытянутые руки, чтобы загородиться от того неведомого, что было впереди. Прошло несколько секунд, показавшихся Кольке очень длинными. Ничего не происходило. Осторожно он сделал короткий шаг вперед. Под ногой зашуршала галька. Колька при этом съежился, как от громового раската.