От дворца до замка Золушки было минут пятнадцать лета. Я так волновался, будто у меня никогда не было свиданий. Были. Едва успевал отбиваться от потенциальных невест, которых мне пытались подсунуть высокопоставленные родственники и прочие интриганы, желающие подобраться поближе к трону родителей. И предсказания магов-прорицателей я воспринимал с иронией, не доверяя им ни на ерик.
Девушка с живой сияющей магией, утерянной многие тысячелетия назад…
Ха, обтекаемые фразы, не более того.
Пока однажды меня не ткнул мой близкий друг, которого я считал братом, кивнув на окно.
Лекция была до невозможности скучная, преподаватель близорук, тема избитая. За окном – полигон, на котором практиковали магию студенты среднего уровня. Там, на полигоне, творилась какая-то феерия. Группа студентов сбилась в кучку, наблюдая за тем, как их сокурсница пытается скатать огненный шар – элементарная для драконов и демонов магия. Хрупкая девушка с большими синими глазами старательно проделывала пасы руками и что-то бубнила под нос, но вместо огня у нее получались цветные шары, которые взрывались огненными разноцветными всполохами.
Уже не только мы с Вартом и Дениром пялились в окно, все мои однокурсники прыскали в кулачки, пытаясь рассмотреть, что происходит на полигоне.
Не знаю, чем зацепил меня этот воробушек, но спустя неделю поймал себя на том, что я жду, когда снова ее увижу. И снова мы не могли оторваться от окна, созерцая совсем другую огненную магию. Ее фигуры из жидкого радужного огня на какое-то время оживали, бегая по полю, она устремлялась за ними, то пытаясь их напугать, заграждая им путь, то достать молниями из жидкого радужного огня, которые разлетались по полю, ударяясь в объекты на пути, но не поджигая их, а поглощались объектом, а когда пытались поджечь ее саму (в Академии это была допустимая форма дуэли, но сурово наказывали за рукоприкладство), ее окутывала все та же радужная магическая энергия.
Вся наша группа, включая преподавателя, умирая от смеха, лежала под столом. У преподавателя был еще и чисто научный интерес, он проделывал пасы руками, пытаясь на расстоянии поэкспериментировать с огненными фигурками.
Не знаю, наверное, только мне пришло в голову проверить спустя время, что стало с теми пнями и бревнами, которые нам завозили на полигон для практических занятий. Я не поверил глазам! Они укоренились и дали свежие ростки!
А ее миниатюрная форма радужного дракончика, в половину меньше формы ее сверстников, сияющего на солнце, как граненный алмаз? Она словно воробушек сновала между парящим клином драконов своих одногруппников, пытаясь найти себе место в строю.
Нет, она не плакала, но по ее лицу, по ее расстроенному виду, по тому, как она старается уединиться, было заметно, что она очень переживала, а я даже не мог подойти, чтобы ее утешить, за каждым моим шагом следили тысячи глаз – и очень опасных глаз. Но все же, однажды я смог приблизиться настолько, чтобы рассмотреть ее – и потерять голову окончательно. Точеная фигурка, остро торчавшие плечики, огромные синие глаза, русые волосы, собранные в косу, вздернутый курносый нос, ямочки на щеках, соблазнительно опухшие от прикусываний губки, простенькое платье без украшений.
И ее запах… Весенний запах подснежников и чего-то еще. Меня повело, словно я опьянел.
Это была она – моя половинка.
Я уже не помню, как прибежал во дворец, схватил магический хрустальный шар, заставив его показать мне воробушка. Ее имя узнал мой друг и брат Денир, расспросив ее сокурсников, второй брат Варт, проследил до ее дома, узнав, где она живет.
Впервые в жизни во мне проснулись две ипостаси одновременно: хотелось по-драконьи утащить ее в пещеру и спрятать ото всех, чтобы только одному мне любоваться моим сокровищем, и, как демону–искусителю, хотелось залюбить ее до смерти, заласкать и заполнить собой все ее пространство. Но я даже взглянуть на нее не мог себе позволить. Во-первых, она была несовершеннолетней драконницей, во-вторых, ради ее же безопасности: любой мой взгляд в ее сторону мог спровоцировать войну, когда ее начнут убирать, как соперницу.
Вечерами я убаюкивал ее через магический кристалл, а после терзал себя полночи, вспоминая ее сладкие губы, огромные синие глаза, впивался зубами в подушку, представляя, как мои руки скользят по ее хрупкому телу, прижимая к себе, как я вхожу в ее лоно, заставляя стонать от удовольствия. А утром, лишь только солнце касалось подушки, удивляя родителей и приближенных, вскакивал и несся в Академию, чтобы не пропустить момент, когда она легко, стуча каблучками по каменным плитам, войдет на территорию Академии. Стоял с друзьями чуть в стороне от дорожки, еще на подходе наслаждаясь ее неповторимым ароматом. На переменах искал взглядом в стайках девушек, толпившихся во дворе, и расстраивался, когда не находил ее, пока однажды не заметил, как она сидит на окне, читая книгу.
С тех пор это окно стало мне родным…
Два года…
Еще месяц – и я, наконец, смогу открыть ей свое сердце.
Но сегодня я хотел разобраться, почему ее родители с такой безответственностью относятся к своей дочери. Иногда я ненавидел их. Когда я увидел, как она тащит неподъемное ведро с водой по крутым ступеням, чаша терпения переполнилась. Складывалось впечатление, что ее готовят в служанки. Ей доставались обноски после сестер, она готовила, стирала, убирала, как простолюдинка, у нее не было друзей из семей драконов, все ее друзья – люди и саламандры, и ее постоянно за что-то наказывали. При этом ее родители не были бедны, имея и замок, и угодья, и крестьян, но их не волновало, что дочь прячется от всех, словно дикий зверек.
Заметив нас, мой воробушек испуганно вскинулся, а меня опять накрыло с головой: стою рядом, чувствую ее дыхание, наслаждаюсь запахом, могу даже протянуть руку и откинуть с лица выбившуюся прядь русых волос. И тону в ее испугано распахнутых глазах, словно в синих бездонных озерах.
Забрал у нее это проклятое ведро, передал Варту. Вызвался помочь – тащи!
Похоже, мой воробушек потерял дар речи.
Краснеет…
Ага, да я тебе нравлюсь, малышка! Сердцу становятся жарко.
Что, наказание… Десять ведер?! Они что, с ума сошли? Вот оно что, мачеха…
Мачеха стоит на балконе, наблюдая за нами. Мой и Варта драконы имеют характерную королевскую расцветку, а с нами рогатый и крылатый монстр-демон. Сложно не узнать королевского сына и его спутников. Сейчас побежит за дочерями, чтобы представить мне. Одно и то же, где бы я ни появился – это мой крест.
– И часто тебя наказывают? – мой воробушек так напуган, что боится дышать.
Шесть этажей вверх…
Еще и отмыть?!
Взгляд воробушка скользнул по мне, задержался на груди и животе, она едва заметно облизнулась, зрачки расширились., на щеках заиграл румянец.
Смотри, смотри, милашка, скоро это все будет твоим!
От этой мысли все напряглась, в штанах тоже. До нестерпимо и сладко ноющей боли в определенном месте. Хочется прижать ее к себе, сорвать эту простенькую рубашку, впиться губами в розовые губы, прижать ладони к округлым упругим грудям.
Интересно, какие у нее соски, темные или светлые?
Не могу ни о чем думать…
Пытаюсь сосредоточиться и подавить желание. Иду за ней, а взгляд упирается в затылочную горбинку, скользит вдоль позвоночника и опускается чуть ниже. Под рубашкой не видно, но воображение прорисовывает картину, как будто я же отправил эту поношенную рубашку в огонь. Знаю, матушка подглядывает сейчас, посмеивается, но, если я сделаю хоть одно неверное движение, угрозу выполнит – воробушка до отбора я точно не увижу. Мысленно молюсь всем богам: споткнись, ну споткнись же! Готов даже сделать подножку, чтобы воробушек упал в мои руки. Сейчас, когда Золушка так близко, мне трудно сдерживать их.
И, о, чудо, Золушка оборачивается, нога скользит по мокрой каменной ступеньке с пробивающейся между плиткой травой. Как коршун, жадно хватаю свое сокровище за руку.
Господи, какая у нее нежная кожа! Палец скользит, словно по азиракскому атласу. Наконец-то моя рука обнимает ее сбоку за тонкую талию, другой рукой крепко держу за локоть, в штанах становится тесно и больно от перевозбуждения. Судорожно сглатываю слюну, представив, как мой язык раздвинул ее губки, скользнув за жемчужно-белые зубки.
Денир за нами понимающе посмеивается.
Оборачиваюсь, угрожающе сдвинув брови. Тебя еще не хватает подсматривать, иди вперед, придурок! И пропускаю его, попридержав воробушка. И в этот момент как бы невзначай опускаю руку с талии на бедро.
Мм, какие упругие бедра! Воображение рисует картины, от которых хочется стонать.
Золушка краснеет, отодвинув мою руку.
Да что ж это дверь-то так быстро нарисовалась?!
Чуть не сбив Золушку, дверь распахивается. На пороге, чуть охладив мой пыл, возникает властная высокая драконница и ее дочки, разодетые, как будто собрались на бал. Ослепительно сияют драгоценности на их пальцах, шее и в волосах. Глаза жадно облизывают меня, как сладкую конфету. Я привык к таким взглядам. Переглядываюсь с друзьями, понимающими меня с полуслова. Варт берет на себя злую мачеху, Денир сестер Золушки.
Спасибо, что вы есть!
Заставили мачеху тащить ведро наверх. Пусть сама попробует, каково это.
Оправдывается.
Что-о-о-о?! Свадьба?!
В сердце будто воткнули острый нож. Темнеет в глазах от бешенства. Из живота наружу рвется зверь. Кто этот соперник? Кто покусился на мое сокровище? Я убью его прямо там, где найду! Смотрю на Золушку. Она равнодушно пожимает плечами, как будто ни при делах, в лице только досада и горечь.
Имя, мадам, имя!
Напрягаю память. Что-о?! Да он старше моего деда, Мартина десятого…
Снова смотрю на Золушку. Ярость еще не улеглась, но Золушка точно не при чем. Она не могла полюбить такого старика. Ясно, замуж ее собираются выдать насильно. Придется подключить матушку. А мачеху и женишка, которому захотелось молодого тела, покусившихся на мое сокровище, хочется растоптать, раздавить как комаров, вместе с ее дочками, бесстыдно пытающихся облапать меня снизу. Одна из них уже раза три провела ладонью по моей заднице.
Эй, поскромнее, леди, не для вас берегу леденец!
Денир, куда ты смотришь?! Не видишь, одна вцепилась в мою штанину, и вот-вот стянет с меня брюки, и обе урчат от удовольствия, как коты обожравшиеся сметаны.
Варт, ты берешь на себя злую мачеху! Заставишь натаскать ее эту бочку до краев, и чтобы ей хватило таскать эту воду до утра! Ты, Денир, устраняешь этих расфуфыренных и раздувшихся от вожделения кукол. И, да, ваше величество, лучше я не увижу моего воробушка до отбора, чем позволю какому-то старому сморщенному баклажану присвоить мое сокровище – руки я сегодня распускать буду!