Обувь. Будь то землетрясение, наводнение, авария, пожар или взрыв, все вокруг всегда усеяно обувью. Порой с фрагментами ног, потому что погибшие часто лишаются еще и своих конечностей.
И ценности. После катастрофы рейса 111 авиакомпании Swissair[1] страховщики обшаривали морское дно в поисках реальных сокровищ, находившихся в грузовом отсеке: почти пяти килограммов драгоценных камней, картины Пикассо и пятидесяти килограммов банкнот крупного номинала, но я имею в виду нечто значительно более ценное. Это личные сокровища: обручальные кольца, часы, переданные по наследству, очки, паспорта, фотографии, ежедневники, книги, игрушки и любимые вещи. Материальные свидетельства того, что эти люди существовали и были любимы. Они напоминают о прожитых жизнях и позволяют бросить прощальный взгляд на погибших.
Самое главное, всегда есть те, кто остался среди нас. Это жены, мужья, дети, родители, родственники и друзья. Они ждут дома или приезжают встречать близких в аэропорт. Они видят на табло прилетов не информацию о времени прибытия, а просьбу связаться с представителем авиакомпании. Или получают эсэмэску от знакомого, который увидел что‑то в новостях. И тогда, если им довелось жить в стране, где есть система экстренного реагирования, их привозят в унылый конференц‑зал какой‑то гостиницы на встречу со мной, их проводником в новую жизнь, которую они предпочли бы не начинать. А если такой системы нет, им приходится по крупицам собирать сведения о том, что случилось с их близкими, в том числе копаясь в обломках или на местах массовых захоронений, а также создавать импровизированные мемориалы на местах разрушенных жилых домов или офисных зданий.
Бывает также, что друзьям и коллегам приходится всю оставшуюся жизнь с трудом заставлять себя ступить на борт самолета и нервничать на протяжении всего рейса. Например, после страшных катастроф самолетов «Боинг-737 МАКС» в Индонезии и Эфиопии, унесших жизни 346 человек[2]. Как и в большинстве других случаев рукотворных трагедий, их можно было избежать, но все мы люди, а людям свойственно ошибаться, причем вновь и вновь. История с самолетами 737 МАКС и реакция на это компании «Боинг»[3] могут показаться шокирующими, но подобные вещи случались в прошлом и, я почти уверен, повторятся в будущем.
Эхо трагедий слышится десятилетиями. Страдания, психологические травмы, душевное нездоровье, судебные разбирательства, негатив в прессе, недополученные доходы. Большую часть своей жизни я выезжал на места этих событий. Как глава ведущей мировой компании по предотвращению и ликвидации катастроф, которая обслуживает авиакомпании, правительства, морских и железнодорожных перевозчиков и множество других заказчиков, я работаю с погибшими. Нередко – в буквальном смысле своими руками.
Однако моей реальной целью является помощь живым. Я не могу примирить их с утратой, но в моих силах дать им возможность прийти в себя и создать все условия для перехода от былой нормальности к тому, что отныне будет для них повседневной жизнью.
Я возглавлял работы по обнаружению и вывозу человеческих останков и возвращению вещей погибших родственникам после терактов 11 сентября, после урагана «Катрина», после землетрясения на Гаити в 2010 году и после южноазиатского цунами 2004 года. Журналисты пишут репортажи по горячим следам катастроф, а я принадлежу к числу тех, кто добавляет к ним сноски внизу страницы, отдавая последнюю дань погибшим. В приемной моего хьюстонского офиса висит звездно‑полосатый флаг. Некогда он развевался над нью‑йоркским парком, где стояли авторефрижераторы с телами, извлеченными из‑под руин Всемирного торгового центра. Похожий флаг, найденный нами в ходе работ на развалинах уничтоженного взрывом представительства ООН в Багдаде, висит в штаб‑квартире этой организации в Нью-Йорке. Флаги, как и тела погибших, говорят об очень и очень многом.
Такие события служат важными уроками, которыми стоит поделиться. По собственному опыту я знаю, что к подобным кризисным ситуациям никто не бывает готов – ни бизнес, ни власти, ни СМИ, ни экстренные службы, ни родственники. Каждый реагирует на них по‑своему, и не только во время трагического события, но и после того, как опасность миновала. Кто‑то паникует, а кто‑то молчит и делает вид, что ничего не произошло. Некоторые хотят увидеть все своими глазами, но как бы украдкой. Они ужасаются и не могут отвести взгляд, понимая, что ничто уже не будет так, как прежде. Лично я не отворачивался никогда. В четырнадцать лет я попал в автокатастрофу. За рулем была моя мама, которая злилась, что мы с сестрой опоздали на школьный автобус и ей пришлось отпроситься с работы якобы по болезни, ведь ее совсем не радовала перспектива везти нас в школу через городок, где ее могли увидеть. Разволновавшись, она перепутала газ с тормозом, и машина врезалась в чугунный фонарный столб, который даже не пошевелился. Мои ноги зажало под приборной панелью, но это было не самое плохое. Значительно хуже было то, что мою голову и лицо изрезали осколки лобового стекла, превратившие мой лоб в лохмотья. Осколков было столько, что некоторые из них обнаруживаются в моей коже до сих пор и время от времени врачам приходится удалять их. Когда спасатели наконец‑то вскрыли машину, я кое‑как встал и пошел к носилкам. Я навсегда запомнил, что при виде меня большинство очевидцев отвернулись или опустили глаза, а другие продолжали смотреть. Никто из них не был готов к такому зрелищу. Но им повезло – они могли отвернуться.
Те, кто выживает в случаях массовых катастроф, не могут этого сделать. Некоторые пытаются, но со временем и им приходится иметь дело с последствиями. На какое‑то время эти люди выпадают из обычной жизни. Насколько долгим и трудным будет этот период, во многом зависит от системной работы с ними. Будем надеяться, что им удастся вновь обрести душевное спокойствие. Новый мир, что они построят на руинах старого, будет другим, но их собственным.
Повсюду, где мне приходится бывать, разговоры о роде моих занятий превращаются в долгие рассказы. Интерес к тому, что я делаю, не угасает. Это редкая возможность выйти за рамки газетных заголовков и посмотреть, что происходит за ограждениями, окружающими место происшествия. Отчасти эти ограждения предназначены для защиты мира не затронутых трагедией людей, поскольку то, что находится в их пределах, способно навеки изменить восприятие действительности. Но это же может быть и истинным шедевром организации изнурительного труда, который способен проводить общество через самые тяжелые испытания.
Разрешение неразрешимых проблем и привнесение порядка в хаос требуют уверенного руководства. В стрессовых ситуациях, пытаясь справиться с невыносимым горем, ответственные лица не всегда поступают разумно, в том числе принимают неверные решения с далеко идущими последствиями или дают заведомо невыполнимые обещания. Порой мне приходится говорить «нет» неверному решению. После теракта в Оклахома-Сити[4] от меня потребовали распилить пополам труп морпеха в парадной форме, застрявший в руинах и заметный снаружи. Я отказался, поскольку это было бы абсолютным неуважением к погибшему.
Впрочем, иногда мне приходилось соглашаться с трудновыполнимыми, но необходимыми требованиями. Например, я договаривался с партизанами на блокпостах в охваченных войнами странах. Однажды мне пришлось сообщить детям погибшего, что анализ ДНК показал, что на самом деле тот не был их отцом. Еще раньше, на исходе холодной войны, я служил в армии и отвечал за запуск ракет «Першинг-2» с ядерными боеголовками. В случае, если бы мне отдали приказ, каждая такая ракета могла оборвать тысячи человеческих жизней.
Из увиденного мной ада я вынес понимание того, что людям свойственно фокусироваться на неподконтрольном и упускать из виду реальные возможности. Есть целая куча вещей, о которых мы попросту забываем. Время от времени это дает о себе знать. Кое‑что относится к разряду мелких неприятностей вроде отмененных авиарейсов или проливного дождя в праздничный день, а другие потрясают, угрожают жизни или действительно отнимают ее – авиакатастрофы, теракты, школьные шутинги или такие стихийные бедствия, как разрушительные наводнения и бури. Ничто из этого не ново, нужно просто помнить об этом. Все живут, и все умирают. Главное – жить хорошо. Нужно проживать каждый день, а не существовать, размышляя о возможной смерти.
Большую часть своей жизни я имел дело с внезапными, непредвиденными и часто насильственными смертями в масштабах, постичь которые дано очень немногим. Вспомните о любой крупной катастрофе трех последних десятилетий, и, скорее всего, окажется, что я был на месте происшествия и лично занимался ликвидацией последствий. И проводил там не денек‑другой для проформы, а множество дней, месяцев или даже лет.
Эта книга о том, как обходиться без подавленности, как видеть положительные стороны ситуации, как решать проблемы и как помогать людям переходить из их прошлой жизни в будущую.
Для большинства людей жизнь течет обычным порядком, словно ежедневные поездки по одному и тому же шоссе. А потом это шоссе внезапно разверзается прямо перед ними, и там, где было дорожное полотно, возникает широкая бездонная пропасть. Моя задача состоит в том, чтобы иметь план, инструменты и ресурсы для строительства моста через эту пропасть. А задача пострадавших, которым мы оказали помощь, родственников и друзей погибших – в том, чтобы пройти по этому мосту и жить дальше. Насколько хорошо мы построили этот мост, во многом определяется количеством людей, прошедших по нему. Но это удается не всем. И эта книга в том числе о строительстве моста и пути по нему.
А еще она о том, какой след остается в жизнях строителей таких мостов. Один из моих бывших коллег, британский судмедэксперт, не может слышать звон кубиков льда, падающих в стакан. Перед его мысленным взором сразу же возникают глыбы льда, которыми обкладывали тела погибших на таиландских прибрежных курортах во время цунами 2004 года. Как руководитель, я отвечаю за своих людей. Поэтому я обязан сделать так, чтобы они понимали пределы своих возможностей и научились разбираться в себе. После каждого происшествия мы становимся другими людьми. Трудно сказать, насколько мы отличаемся от себя прежних, потому как это сильно зависит от человека, но это происходит всегда.
И касается меня в том числе. Но разве кому‑то есть дело до меня и моих переживаний? Честно говоря, я не знаю. Никто не принуждал меня заняться этой работой, мне она нравится, и получается у меня неплохо. Мне кажется, у меня вполне оптимистичный взгляд на жизнь, который может показаться неожиданным для человека моей профессии. Но полностью нормальным меня не назовешь. И однажды я остановлюсь, чтобы обрести спокойную жизнь без катастроф и страданий. Я всегда был поклонником творчества группы Duran Duran, и, оглядываясь на прожитые годы, я часто вспоминаю строки из их песни:
Есть обычный мир,
Который, так или иначе, я обязан обрести.
Многовато всего для одной книги, но, опять же, и повидал я немало.