– Прочь, нежить! – Хлестнула гибкая хворостина, раздался истошный визг.
Вокруг недовольно зашуршало.
Узловатые руки, на которых уже почти не осталось мускулов, только кости да жилы, осторожно перевернули тело в богатом плаще, с великим тщанием отряхнули листья и прошлогодние иглы, поднесли к запекшимся губам баклажку.
Много ль старику надо? Молока немного – хлеб размочить, одежу добрую да чтоб крыша не протекала и щелей в стенах поменьше. Сколько суждено, сколько проживу; богатство там, власть, слава ратная – оно для молодых ладно, а старому дело зряшное.
А нет у меня врагов, батюшка князь, были – да одни померли давно, другие замирились. Наше-то житье простое, с полем, болотом и лесом миром больше добьешься, чем войной, а лихим людям тут брать нечего.
Нет, детей нету. Была семья, и немалая, но как отрезало – сперва старшенький сын ушел лучшей доли искать и не вернулся, за ним дочь и двое младших… Тогда худо было. А теперь – никак. Привык, за столько зим… Нет, не один, я по тутошним хуторам часто хожу, меня и у Медвежьего ручья знают, и в Трех соснах, где седмицу живу, где месяц. Когда охочусь, когда плотничаю, когда за полем-садом гляжу – все дело нужное, людям на пользу и мне в радость.
Сам видишь, «исполню что пожелаешь» – слова хорошие, да только чего мне желать-то?
Э, княже, святых в других местах искать надобно. В лесу им некого на верный путь наставлять, а на хуторах их речи некому слушать. Некогда – заняты люди; вот разве зимой, в самую стужу, когда все одно по избам сидеть да на печи ухо давить…
А подумай. Дело доброе. Я пока Воронка приведу.
Да чего ж не знать – булгарской стати, шесть лет без малого, в холке мне по плечо, груши в меду любит. Нет, не видел, я ведь тебя только нашел… Вот след его, а вот волос из хвоста, мне большего не надо. Ты умеешь сказать, какую дань можно получить с хутора, не глядя в закрома, это разве колдовство? Кто лесом живет, разумеет. Поживи здесь с мое, тоже знал бы всю премудрость…