У нашей соседки мать заболела. И пришлось ей забрать старушку к себе. Бабулька была живенькая, энергичная, только с головой у неё что-то случилось. Может быть, от одиночества деревенского, когда все разъехались по чужим городам и весям, может – от природы ей уготовано было. Проходя однажды мимо наташиных дверей, я услышал, как изнутри кто-то скребётся, словно замок пытается открыть и не может. По наивности остановившись, я ещё поговорил с незнакомым голосом несколько минут, просившим выпустить его. Это и была незнакомая нам бабулька. В «хрущёвках» ведь как живут… Строили их в шестидесятые чаще всего с помощью разных организаций, и заселялись в них люди, хорошо знавшие друг друга по месту своей работы. И жили одной родственной общиной. И знали, кто кому сват, брат, сын… А тут новый голос невидимого человека.
Вечером я встретил Наташу и спросил у неё, кто там «на волю» стремился. Она смутилась немного и рассказала. «Бабулька» её никак не может осознать, что у дочери живёт, всё время порывается уйти, будто от чужих людей. Вот и приходится Наташе дверь на ключ запирать, когда на работу идти.
Грустно, конечно. Однако делать было нечего, и Наташа старалась, как могла. Гуляла с матерью, будучи дома, терпеливо напоминала ей, кто есть кто, с кем «бабулька» ныне живёт. И так – год, другой…
Потом старуха слегла, чтобы уже не вставать. Наташа – женщина сильная. Не сдавалась. Ухаживала, кормила, в ванну на себе таскала. И так – год, другой…
Вот однажды в этой ванной комнате и случился у них потоп. Уж не помню причины, но только они немного залили соседа снизу. Пётр Сергеевич поднялся к ним со своего этажа сразу, как увидел, что с потолка закапало. Мужик он был незлобивый, не ругаться отправился, а помочь, если потребуется, краны там поменять или трубы проверить. Наташа ему и погорилась на свою долю. Он послушал терпеливо, а сам тем временем помог ей с водой справиться.
Это я к чему всё рассказываю? Недели не прошло, как померла бабулька. Крышка от гроба в подъезде появилась, потом исчезла. Все и узнали, что теперь Наташе можно спокойно вздохнуть.
– А знаешь, почему она так долго не умирала? – вдруг спросил меня Пётр Сергеевич при встрече.
Я, разумеется, отрицательно покачал головой. Откуда?
И он рассказал. Он ведь тогда и в комнату к Наташе заглянул, не только в ванной возился. Заглянул, а там бабулька в креслице за столом сидит. Перед ней в тарелочке и творожок свежий, и ещё что-то… Дочь хорошо заботилась. А он посмотрел на это и говорит: «Наташа, ничего ты не понимаешь!» – «Как так не понимаю? – удивилась она. – Плохо ухаживаю?» – «Да что этот творожок? – сказал он. – Ей другой пищи надо. Она сама не разговаривает, сказать не может, а душа-то у неё исповеди и причастия просит».
Наташа прислушалась. И ведь как вышло! Позвонила священнику по номеру, который для неё Пётр Сергеевич в церкви спросил, пригласила. Батюшка приехал, причастил старушку. А на следующий день та и отошла в мир иной. И ведь долго до того лежала – немая и бездвижная, а тут сразу…
– Думаешь, совпадение? – спросил он меня. – Я тебе тогда ещё случай расскажу.
Жил у нас во дворе Сашка. Мужик здоровенный, заведовал пунктом приёма стеклотары. Ну и водочкой левой приторговывал. Те, кто у него «столовались», никогда не жаловались, хвалили даже, что отравленный товар не продаёт. Да, не магазинная, самостоятельно сварганенная из ворованного спирта, но ведь не отравишься.
И вот Сашку этого в конце концов паралич разбил. Лёг пластом в своей квартире и затих. Лежит и мучится. И снова – год, другой…
А Пётр Сергеевич, пока пить не бросил, к нему забегал частенько за этим делом. Потом, по старой памяти, просто так заглядывал. Вот и в этот раз зашёл. Сашка тоже говорить не мог. Общался лишь по буковкам, на бумаге нарисованным, на которые он пальцем указывал поочередно. Пётр Сергеевич и ему говорит: может, брат, причаститься тебе? Жена Сашки, как услышала, так руками замахала. И без того денег нет, так священнику ведь платить ещё придётся! Пётр Сергеевич только цыкнул на неё: мол, молчи, дура, я сам заплачу, если тебе жалко. Глядит на Сашку – приглашать? Тот кивает согласно.
Пригласил.
– И что же ты думаешь? – спрашивает меня сосед. – Причастился он, а спустя сорок дней умер. Спустя именно сорок дней! Уж не скажу, как там, а тут вот вроде как ещё дополнительные дни ему назначились…
Сосед любит у меня всякую символику искать – в датах, в поступках… Однако ведь и правда – словно ждали они самого важного для себя, терпеливо ждали. Год, другой… Не хотели умирать, не причастившись. А как дождались, так и ушли облегчённо.