Гибридный режим – новый виток авторитаризма. Как правило, он сочетает в себе признаки других политических систем: это и не демократия в чистом виде, но и не тирания per se. Гибридные режимы часто называют нелиберальной демократией, имитационной демократией, электоральным авторитаризмом и нетиранической автократией.
Разница между авторитарным и тоталитарным режимами заключается в том, что первый требует от граждан пассивности во имя сохранения статуса-кво и не заботится об их идеологической принадлежности, а второй требует мобилизации и соответствия тематики марша провозглашенной идеологии. В отличие от тоталитарного режима, построенного вокруг мечты о светлом будущем, устремления гибридного режима лежат в часто мифологизированном прошлом. Его цель не модернизировать настоящее, согласно заявленной линии партии, а исправить историческую несправедливость (отомстить за обиду, вернуть «свое»).
Гибридный режим характерен для стран, которые получают основной массив дохода от продажи нефти или других природных ресурсов.
В этих странах участие граждан в политической жизни крайне не поощряется, так как зачастую приводит к смене власти, а именно этого участники гибридного режима всеми силами стараются избежать.[2]
Такой режим притворяется не тем, что он есть, сразу по двум направлениям:
▶ Имитирует демократические институты – выборы проходят, но власть не меняется, оппозиция есть, но она никому не оппонирует, на разных телеканалах идут дебаты, но на всех говорят одно и то же. Безусловно, лучше иметь реально работающие, а не декоративные институты, однако важно отметить, что любые формы социальной организации, даже выстроенные в декоративных целях, в конечном счете идут на пользу обществу. При этом само появление имитационной демократии – результат прогресса нравов, а не наоборот: общество гибридного режима уже не позволяет настолько широко применять насилие, как это было в прошлом.
▶ Изображает диктатуру, которой в реальности тоже нет, – а есть лишь точечные репрессии, направленные на публично-политическую, гражданскую и гуманитарную сферы. Именно в этих областях государство может быстро применить власть, рассчитывая при этом на низкий уровень сопротивления. К тому же объекты репрессий обычно и так находятся под пристальным вниманием общественности, а значит, прецеденты с их участием вызывают широкий резонанс. В свою очередь, гибридному режиму только того и надо: создать впечатление угрожающей тоталитарности при минимальных затратах со своей стороны.
Основная задача гибридного режима – сохранение несменяемости власти. Она выполняется за счет пропаганды и поддержания относительно низкого уровня насилия. При этом важно отметить, что пропаганда может обеспечить власти одобрение большинства, но не гарантирует поддержку действием: формально люди могут одобрить военное вторжение или продуктовые санкции, но ни в добровольческие батальоны, ни на провоенные митинги – а часто и на обычные выборы – не пойдут.
Таким образом, реальное значение имеет мнение активного меньшинства. Власть поощряет пассивность одобряющего большинства и в результате не может воспользоваться его поддержкой. Взамен этого она принимает все новые репрессивные законы, направленные на сокращение активного меньшинства. Цель этих законов – понять, что это за люди, и слегка их «прижать», а еще лучше – заставить уехать.
В отличие от классических диктатур, гибридные режимы пользуются преимуществами частично рыночной экономики и не совсем зажатой общественной среды, а потому они довольно устойчивы и за одну ночь не рушатся. Тем не менее своим стремлением к сохранению стабильности любой ценой они сами провоцируют рано или поздно случающиеся потрясения.
Ахиллесова пята гибридных режимов – механизм принятия решений. В силу того, что власть намеренно обрубает все каналы обратной связи с внутренней и внешней аудиторией, вскоре она начинает двигаться на ощупь, а когда ошибается, не может исправить ошибку ввиду отсутствия нужных рычагов.
Классическая схема принятия политических решений выглядит так: множественные запросы от общества → единое политическое решение в виде правового акта → обратная связь по решению, формирующая новые запросы. В гибридном режиме тот же процесс невозможно отобразить линейно. Из-за отсутствия точек входа для общественных запросов власть не может заранее узнать, чего хотят люди и как они отреагируют на то или иное действие; не может она и учесть мнение экспертов и отраслевых специалистов. В результате принимаемые решения приходится корректировать постфактум, а быстро «откатить» изменения получается далеко не всегда. Если при введении продуктовых санкций цена такого стиля принятия решений относительно невысока (общее подорожание еды без снижения уровня потребления до критических значений), то в случае военной агрессии стоимость работы искривленного механизма растет по экспоненте.
По классификации Стивена Левицкого и Лукана Вэя[3], динамику трансформации гибридного режима определяют три обстоятельства: связи с Западом, внутренняя организация режима и ближайшие сильные соседи.
▶ Если связи с Западом органически сильные, то режим постепенно демократизируется.
▶ Если связи с Западом слабые, а внутренняя организация режима при этом сильная (развитый аппарат насилия, солидарные элиты и высокий уровень контроля экономики), режим становится стабильной автократией.
▶ Если внутренняя организация режима слабая (разобщенные элиты, фиктивные партии, деконцентрированная экономика), движение режима в ту или другую сторону зависит от ближайшего сильного соседа. Если сосед недемократичен, то режим становится нестабильной автократией; если сосед демократичен – режим тоже демократизируется.
При этом чем большее количество демократических институтов режим имитирует, тем он устойчивее и тем легче трансформируется в демократию. Прямой зависимости между устойчивостью режима и экономической ситуацией внутри страны нет. Чем ниже цена на нефть, тем менее стабилен и агрессивен петрогибрид[4]. То, в какую сторону режим двинется дальше, зависит в большей степени от развитости гражданского общества и качества функционирования социальных и политических институтов, чем от экономических предпосылок.
В одних странах трансформация режима проходит мирно, в других сопровождается насилием и изменением географических границ государства. При этом чем больше крови в начале трансформации, тем ниже шансы на установление демократии в будущем. Насилие и жестокое подавление реформ часто приводят к пропорциональной реакции с оппонирующей стороны и плохо сказываются не только на ситуации в стране в целом, но и на положении членов правящего режима в частности, так как подобное развитие событий снижает шансы правящей верхушки умереть своей смертью и на свободе.
Примечательно, что правители-автократы обычно видят опасность для своей власти в тех социальных институтах, которые в случае переворота станут спасать их от тюрьмы и виселицы: общественных организациях, свободной прессе, открытом и гласном взаимодействии граждан. Вместо поддержки этих организаций они предпочитают опираться на армию и спецслужбы, которые в нужный момент либо сами возглавят заговор, либо – в лучшем случае – останутся равнодушны к судьбе бывшего начальника.
Впрочем, и реформаторам стоит помнить, что нельзя сегодня лишать прав тех, кто вчера лишил прав их самих. Это путь не к демократии, а к гражданской войне. Исключение какой-либо части общества из политического процесса приводит к ее радикализации. Вместо различного рода люстраций[5]