Люди любят самоутверждаться. Им нужны приключения на свое эго. И вся история homo sapiens сводится к периодическому выбросу адреналина и борьбе с последствиями этих извержений.
Звездам в небе плевать на твои земные самокопания. Они величаво плывут в сплетении измерений, излучают неопознанные сигналы, загадочно мерцают и задорно подмигивают рвущемуся к ним человечеству.
Созерцание звезд не успокаивает нервы. Оно их теребит. Ты смотришь в бездонную глубину Космоса и ощущаешь себя какашкой в проруби Вселенной.
Со всем своим адреналином.
Вот Большая Медведица выплясывает свое бесконечное фуэте вокруг Полярной звезды. Мерно поскрипывает гигантскими шестеренками невидимая Космическая ось. Размытая тропинка Млечного пути манит неизведанными россыпями вибрирующих в пространстве звезд. Само время застыло где-то там вверху удивительным рисунком бело-голубых точек. И вся эта громада материи медленно опускается на тебя мягким одеялом ночи. А твое одеревеневшее тело привязано к бревну и мерно покачивается в такт чьей-то ходьбе…
Чьей-то ходьбе?!
И тут Гошу бросило в жар.
15 мая 1982-го года выдалось очень жарким.
Во всяком случае для Гоши.
Рано утром на построении части комбат должен был зачитать очередную порцию фамилий везунчиков, на которых снизошла благодать приказа о демобилизации.
Поскольку рота, в которой служил Гоша, была вся одного призыва, то на дембель их отправляли небольшими радостными группами по 15–20 человек с интервалом в 4–5 дней. Рота – 150 человек. В части 4 роты. Все роты разного призыва. Весна-осень-весна-осень. Вивальди цвета хаки.
Одни уходят – другие приходят. Круговорот говна в природе – сержантская поговорка. Одни привозят в себе мамкины пирожки и грустно с ними расстаются, истекая потом и кровью, а другие мчат к взрослой жизни навстречу планам партии и белому крепленому.
Гоша ждал его два года. 24 незабываемых месяца. Ровно 730 дней.
Именно в этот день два года назад он пришел в военкомат по повестке и вместе с 99 другими был призван на срочную службу в ряды Советской армии.
Сто человек размазанной колонной в сопровождении «покупателей» – видавшего жизнь хронического старшего лейтенанта под центнер весом и пары юных худощавых сержантов – прошли несколько кварталов по цветущему весеннему городу. Пахло сиренью, перегаром и… неизвестностью.
Конечно, их вели не по центральной улице. Но пацанам повезло. Даже в том захолустье, по которому они шли к вокзалу из военкомата, приветливо позвякивала пивными бокалами местная тошниловка. Как оазис в пустыне! А какой верблюд пройдет мимо? Кучка местных завсегдатаев дружелюбно уступила место ворвавшимся из каравана. Со словами «та мы по бокальчику», облизывая пересохшие от волнения губы, стриженная налысо сотня бесцеремонно оккупировала богом посланный гендель.
Тетя-крановщица, наверное, долго будет вспоминать выручку того вечера. Никто не следил, чтоб до краев. Никто не считал налитые бокалы. Просто верблюды понимали, что следующий водопой в своей жизни они увидят не скоро. И деньги в ближайшее время им будут совершенно ни к чему.
Погонщики опрометчиво пошли на поводу у каравана, но матерый старлей все-таки сумел занять ключевую высоту – контрольную точку у крана. И каждый раз, когда он произносил басом свое заклинание «по одному в руки», крановщица зыркала исподлобья на маленькие звездочки на его потертых погонах, закатывала глаза на тусклую лампочку на низком и грязном потолке и презрительно фыркала.
Запах сирени сюда не проникал никогда. Плотное амбре кислого пива, дешевого вина, мочи и сигарет «Прима» создавало неповторимую атмосферу провинциального советского общепита. Но жажда отключает обоняние. Иногда вместе с мозгами. И когда пацаны начали доливать в пиво портвейн, взятый заранее «на дорожку» в рюкзачок, погонщики поняли, что верблюдов надо срочно загонять в стойло. Старлей обхватил ручищами пивной кран и, перекрикивая толпу, попытался донести до будущих защитников родины смысл слов «пиво кончилось», «дисциплина» и «… вашу мать». Сержанты с раскрасневшимися от волнения лицами старались проделать то же самое, но с улицы. После десятиминутных увещеваний сто человек двинулись дальше с гордо поднятыми головами. Кто-то даже лихо затянул «Ой, мороз, мороз…».
Конечно, «Марсельеза», была бы уместнее, но слов никто не знал.
Оставшиеся два часа перед погрузкой в поезд они провели на перроне, рассевшись вдоль колеи. Стыдно, как ни странно, не было никому.
Гоша принимал в пивной атаке самое непосредственное участие. Более того, он одним из первых ворвался во «вражеский» гендель и потому успел уложить в себя не один бокал пива. Так сказать, грудью встретил неприятеля.
И тогда, 15 мая 1980 года, сидя на вечернем перроне в толпе будущих однополчан в ожидании поезда, он казался себе умудренным вековым опытом старцем. Бренчала в сумерках расстроенная гитара, с разных сторон доносился легкий матерок, сигаретный дым щекотал ноздри. Нервное напряжение последних часов и портвейн с пивом добавили грусти в Гошины голубые глаза. Он закрыл их и вспомнил, как каких-то полмесяца назад приехал на этот же перрон из покинутого в большом городе института. Яркие отрывки воспоминаний о бурной студенческой жизни бессвязными фрагментами носились в Гошином, обстриженном налысо, черепе. Ему казалось, что лицо его изрезано морщинами от ветра прерий и жалящего кожу солнца. И очень похоже на лицо индейского вождя, курящего трубку. В тот момент он даже сигарету держал, как трубку – не между указательным и безымянным, а бережно поддерживал снизу. Хотя, нет, не индеец – морской волк! И сейчас он взойдет на потрепанный фрегат и отправится в кругосветное плавание на пару долгих и томительных лет.
Фантазии оборвал шум надвигающегося все ближе и ближе поезда.
Свистать всех наверх! Будем брать на абордаж! Якорь вам в глотку, товарищ старший лейтенант!
Гоше шел двадцатый год. Он был долговязым балбесом, «тупо забившем» на учебу в приличном вузе. Именно так считал Гошин отец, который, по возвращении сына из института, тут же договорился с военкомом, чтобы экс-студента отправили служить к черту на кулички. Но чтобы не убило дурака. Несмертельные такие кулички. Воспитательный, так сказать, процесс.
Так Гоша и попал в «королевские» войска. В стройбат.
Спасибо, папа. Привет военкому.
15 мая 1982 года была суббота. По субботам личный состав на строительные объекты не выходил. Суббота – день промывки мозгов и помывки тела. С утра до обеда – обязательные политзанятия в «красных уголках» каждой казармы. И утреннее субботнее построение никто не отменял. После завтрака в армейской столовой вся часть, полтысячи человек, совершали ритуальное построение на плацу.
«Утро красит нежным светом, утро красит нежным… цветом…», – вертелось в Гошиной голове. «Цветом или светом?» – подумал Гоша, – «стены, мать его, Кремля…». Дальше слов Гоша не знал и поэтому играл с первыми двумя строчками, подбирая неприхотливую рифму к слову «кремля». Получалось политически неправильно, но надо же чем-то занять мозг, пока комбат на трибуне звонким тенором зачитывал с бумажки вчерашние итоги: «Отделение такое-то уложило столько-то кубов кирпичной кладки, отделение сякое, берите пример с отделения такого… лучше надо работать, товарищи солдаты… родина нам доверила… добросовестно выполнять… все усилия бросить на выполнение плана… каждый боец… командирам отделений обратить внимание…сразу докладывать своему командиру… весь личный состав должен…»
Обычная утренняя молитва. Стандартный набор армейского канцеляризма, вперемешку с легким матом, скрещенный с лозунгами партии, в которых изо дня в день повторяются даже числа кубометров кирпичной кладки. Никто не хочет давать рекордам свои имена. Все хотят на дембель.
Гоша и несколько бойцов из его роты стояли на левом фланге построения. Еще человек десять из их же первой роты – лицом к строю, у трибуны – остатки потрепанного дембелем духового оркестра. Собственно, почти всё, что осталось от первой роты. Остальные уже дома или на пути к нему.
Музыканты держали в руках инструменты – «медные загогулины», как говорил вечно нетрезвый майор-зампохоз.
Майор прекрасно разбирался в алкогольных напитках, но не понимал, что у загогулин тоже имеются имена: тромбон, труба, корнет какой-то там бемоль и даже геликон. Да и зачем ему знать? С ними водки не выпьешь!
С инструментами бойцы обращались бережно. Не только потому, что, благодаря им, можно было пару раз в неделю ускользнуть от казарменного однообразия и порепетировать в клубе «Прощание Славянки» или «Амурские волны». Про-сто эти ребята уверены, что духовой оркестр – первичен, а армия – вторична.
Рослый сержант Вова по кличке Бэк, немного сутулясь, стоял в оркестровой группе с большим барабаном на широком ремне через плечо. До армии Вова никогда в руках барабана не держал, но возможность отлынивать от службы упускать было нельзя. «Та шо ж я – в такт не попаду?» – спросил себя Вова, когда через полгода службы набирали состав для духового оркестра части. Этот состав иногда менялся, но партию на барабане всегда исполнял Бэк. Он очень гордился участием в оркестре. Наверно, даже больше, чем Ринго Старр участием в Битлз.