Стас Грабовский терпеть не мог случайных встреч со своими начальниками или бывшими преподавателями. Хуже всего было сталкиваться с ними в метро или автобусе – из замкнутого пространства некуда деться и приходится из вежливости вести пустые светские разговоры, зная, что начальник тоже тяготится ими.
Поэтому, увидев, что в маршрутку входит его новая заведующая Зоя Ивановна, Стас постарался сделаться невидимкой и закрыл глаза, притворяясь спящим. Однако спутница Зои Ивановны так понравилась ему, что он то и дело поглядывал на нее из-под ресниц. Это была высокая женщина лет тридцати, одетая с той беспомощной самобытностью, что отличает вдохновенных учительниц литературы и непризнанных художниц. Но ни дикое нагромождение деревянных бус и браслетов, которых, если сжечь, хватило бы для небольшого барбекю, ни бесформенные юбка с кофтой, ни грубые ботинки, ни ультракороткая стрижка не могли убить спокойного очарования этой женщины. Ее лицо не отличалось поразительной красотой, но высокие скулы, большие серые глаза и широкий рот с нежными губами почему-то притягивали к себе взгляд Грабовского.
Все места были заняты. Незнакомка прошла в конец маршрутки и взялась за вертикальную стойку. На поворотах машину кидало из стороны в сторону, и чтобы удержаться на ногах, женщине приходилось совершать сложные пируэты, держась за стойку обеими руками, – получался своеобразный танец с шестом.
Стас залюбовался пластикой ее сильного тела и забыл, что нужно прятаться от Зои Ивановны.
Но тут заведующая напомнила о себе так, что вздрогнул весь автобус.
– Что?! – услышал Стас хорошо знакомый голос. – Может, к тебе еще со своим бензином приходить? Это не мои проблемы, что у тебя нет сдачи!
После такого громогласного выступления притворяться, что Стас не замечает Зою Ивановну, было уже глупо.
– Никуда мы не выйдем! Еще чего! Поумнее что-нибудь придумай!
Стас, делая вид, будто только что проснулся, поднялся со своего места и направился разнимать Зою Ивановну с кондукторшей.
– Здравствуйте, – сказал он вежливо, – одолжить вам мелочь на билет?
– Отвали, Стасик! Это не твоя проблема!
Немного людей на свете могли сопротивляться натиску Зои Ивановны, но кондукторша оказалась из их числа. Или платите, настаивала она, или идите пешком.
– Два билета, пожалуйста. – Стас подал кондукторше полтинник.
– Подлизываешься? – спросила Зоя дружелюбно. – Любаша, позвони мне завтра на трубу, напомни, чтоб я вернула ему пятьдесят рублей.
Стасу очень понравилось, что женщину зовут Любой.
– Да что вы, Зоя Ивановна! – сказал он, жадно разглядывая Любу. – Вы не разбогатеете, а я не обеднею.
– О, погодите-ка, – произнесла Люба, и ее голос тоже очень понравился Стасу. – У меня, кажется, есть немного мелких денег…
– Прекрати! Пока ты их найдешь, мы три раза успеем вокруг экватора объехать, а нам выходить на следующей!
– Большое спасибо, молодой человек! Если бы не ваша помощь, нас бы с позором высадили, а эти маршрутки так редко ходят!
Стасу стоило большого усилия убедить себя, что теплая Любина улыбка на прощание всего лишь дань вежливости, а не знак ее особого расположения к нему.
Пока маршрутка стояла на светофоре, Стас видел в окно, как женщины о чем-то спорили возле газетного киоска. Чуть сутулая, но в то же время подтянутая Люба осанкой напоминала волейболистку перед подачей мяча. Рядом с ней низкорослая тощая Зоя казалась еще меньше. Стас задумался, что может связывать столь милую женщину с таким карманным волкодавом, каким была его начальница.
Распределиться анестезиологом в отделение сосудистой хирургии, где властвовала Зоя Ивановна, считалось большим горем. Каждый год эту брешь затыкали самыми молодыми и беззащитными аспирантами, и при первой же возможности те сбегали оттуда с криками ужаса.
За Стаса заступиться было некому. Несмотря на звучную фамилию, аристократическую легкость фигуры, подбородок, как у Виндзоров, и очки в тонкой золотой оправе, происхождение он имел самое незамысловатое. Мама-воспитательница и папа-слесарь помогали ему только посылками из дома.
Зоя Ивановна, маленькая ухоженная женщина лет сорока, пыталась компенсировать недостаток роста высокой пышной прической и обувью на шпильках. Из-под ее белоснежного халата всегда выглядывала элегантная кружевная блузка с воротничком, непременно заколотым камеей.
Впрочем, образ тургеневской девушки бальзаковского возраста рассыпался в прах, стоило только Зое Ивановне открыть рот.
То и дело в клинике слышалось безапелляционное: «Не надо со мной спорить!», «Есть два мнения – мое и неправильное!» В общем, Зоя Ивановна, будучи женщиной и гражданским лицом, по части армейских замашек считалась в военно-медицинской академии безусловным лидером.
Когда Стас пришел к ней представляться, приняли его мрачновато.
– Садись. – Зоя Ивановна протянула руку, куда он поспешил вложить свое личное дело.
– Я ваш новый анестезиолог, аспирант второго года Грабовский, – представился Стас.
Зоя Ивановна хмыкнула:
– Надо же… Многообещающая фамилия для доктора. Тебе бы лучше в похоронный бизнес идти. И реклама готова: гробы от Гробовского!
– Я не через «о», а через «а», – обиделся Стас.
– Лишь бы не через «ж»! Ты хоть интубировать[1] умеешь, прелестное дитя?
– Естественно! Я с третьего курса самостоятельно наркозы даю!
Зоя Ивановна посмотрела на него с жалостью:
– Операции у меня большие и сложные. Твоя задача – удерживать гемодинамику, причем молча. Всякие лирические отступления о том, как это выглядит на молекулярном уровне, и о том, как я не права, лучше сразу засовывай себе сам знаешь куда. Эпидуральной анестезией[2] владеешь?
– Да, конечно.
– Тогда вот тебе история, завтра делаем бедренно-подколенный шунт. Иди смотри больного.
Стас блестяще справился с первой анестезией и заслужил от Зои Ивановны одобрительную ухмылку. Но в медицине как в картах – новичкам везет. Все ошибки и оплошности у него еще впереди, тем более что Зоя Ивановна брала на себя очень сложные случаи. Зачастую она оперировала больных, от которых отказались другие хирурги.
Несмотря на Зоины диктаторские замашки, Стасу нравилось работать в ее отделении, а сложные операции представляли собой прекрасный материал для будущей диссертации.
А теперь еще выяснилось, что Зоя Ивановна имеет таких сексапильных подружек! Стас зажмурился и представил себе Любу. Это было необыкновенно приятно и радостно. Он вспомнил ее руки, которые успел разглядеть, – узкие, с длинными пальцами и безупречным маникюром. Да и вся она, несмотря на несуразные одежды, была очень ухоженной, холеной.
Грабовский любил следящих за собой, нарядных людей и инстинктивно доверял им, хотя многие почитают их за эгоистов. В любых обстоятельствах он предпочитал иметь дело со щеголем, а не с безвкусным неряхой, хоть женского, хоть мужского пола. Ведь если человек за собой не ухаживает, значит, он себя не любит, а мы редко относимся к ближним лучше, чем к себе самому…
Он поймал себя на изобретении способа как-нибудь устроить, чтобы Зоя Ивановна познакомила его с Любой. Может быть, Люба навестит ее на работе, а Стас на правах самого молодого сотрудника подаст им чай? Бред! Или чистосердечно признаться Зое, что ему понравилась ее спутница? Начальница обзовет его похотливым бабуином, и это максимум, на что он может рассчитывать.
«Да у меня же есть девушка! – вспомнил Стас, в последний момент выскакивая из маршрутки на нужной остановке. – Практически невеста».
Зажав в зубах сигарету, Грабовский углубился в безликое нагромождение панельных домов. Скоро он будет жить здесь, ходить в эту двухэтажную «стекляшку» за молоком и хлебом и, Бог даст, катать коляску по пыльным ущельям дворов, размышляя о том, как бы прокормить семью. И никакие Любы не потревожат его воображение.
Поступив в аспирантуру, он сразу обратил внимание на Варю, клинического ординатора кафедры. Маленькая, хрупкая, с широко распахнутыми серыми глазами и аккуратным носиком, она была очень застенчива, еле слышно докладывала больных на профессорских обходах, и эта робость привлекла Стаса даже больше, чем Варина несомненная красота. Он несколько раз проводил ее домой, потом повел в кино, и завязался спокойный роман, который, как подразумевали оба, должен был закончиться свадьбой. Варя оказалась ласковой и домовитой, кроме того, у нее была своя квартира, доставшаяся от бабушки, и папа – проректор мединститута, готовый принять Стаса в семью и способствовать его карьере.
Собственно, жениться можно было хоть завтра. В Вариной верности и любви он не сомневался, кроме прекрасной спутницы жизни, он получал еще и жилье, и перспективы служебного роста… Но что-то удерживало его от того, чтобы пойти с Варей в загс. Какие-то туманные идеи типа: куда спешить, раз этим все равно кончится?
«Может быть, она слишком хорошая для меня, – думал иногда Стас, – а я боюсь начать правильную жизнь, как люди курить бросают с понедельника, худеют с первого января…»
Варины родители пока не разрешали ей переселиться в бабушкину квартиру. Приходилось коротать вечера за семейными чаепитиями. Уплетая пироги, которыми славилась Варина мать, и поддерживая светские разговоры с отцом, Стас никак не мог отделаться от мысли, что играет в спектакле под названием «Будущее Станислава Грабовского». Роли в нем были хорошо прописаны и распределены. Преуспевающий отец, самозабвенный деятель науки и прекрасный семьянин, домовитая мать, преданная жена, которая опекает дочь с любовной снисходительностью… Понимая, что Варе нужно получать образование, ее мать взяла на себя все хлопоты по дому, но при этом не забыла обучить дочь грамотному ведению хозяйства… И он, зять, человек молодой, из простой семьи, но перспективный… Если он будет относиться к членам своей новой семьи с уважением и любовью, ему ответят тем же. Его полюбят, если он будет играть роль убедительно. В конце концов, в образах тестя и тещи присутствует понимание молодых, тесть, тонко улыбаясь, даже позволяет им время от времени уединяться в бабушкиной квартире.
И почему он, Стас, тянет? Ведь ему предлагают сыграть лучшую роль, которую человек может получить в жизни, – роль честного, доброго и порядочного человека? Почему вместо того чтобы стремиться к счастью, он пытается увернуться от него? Почему чувствует себя тигром, которого загоняют в клетку, пусть даже в роли загонщиков выступают его собственная любовь и самые лучшие побуждения его натуры?
Может быть, потому, что знает: никто из этих троих искренне расположенных к нему людей не примет его любым! Стоит ему оступиться, его моментально вышвырнут вон.
«А зачем тебе оступаться, Стасик? Разве ты не хотел всегда быть хорошим? Разве не для этого искал такую хорошую девушку, как Варя?
А Люба… Господи, в мире бродит миллион красивых женщин, если по каждой вздыхать, то с ума можно сойти!»
Стас вышел на лестницу покурить, выслушав вдогонку несколько добродушных критических замечаний от Вариного папы. Он, кажется, не сомневался, что отучит жениха дочери от этой пагубной привычки.
«Ну и хорошо, ну и пусть отучит! – подумал Стас мрачно. – Здесь мне плохого не пожелают, да и самому мне пора, как говорится, остепеняться. Вот сейчас докурю и сделаю предложение».
Он с силой раздавил окурок о дно пепельницы и собрался навстречу светлому будущему. Но тут в кармане затрясся мобильный телефон.
– Слушаю вас! – вежливо сказал Грабовский и услышал напористый голос Зои Ивановны.
Не хотелось признаваться, но он обрадовался звонку, как утопающий радуется руке, схватившей его за волосы и тянущей на поверхность.
– Чем занимаешься?
– Чай пью, Зоя Ивановна.
– Подъехать в клинику можешь?
– Разумеется. А что случилось?
– Да вот хочу тебе пятьдесят рублей вернуть, пока не забыла.
– Что вы, не тревожьтесь!
– Выключи дебила! – посоветовала начальница. – Если серьезно, нужна твоя помощь. Тут наркомана надо оперировать, сам понимаешь, наверняка у него весь букет СПИДов-гепатитов, а у меня дежурный анестезиолог беременный. То есть это женщина, конечно, – зачем-то уточнила Зоя Ивановна. – Выручишь?
– Само собой. Там время терпит? Мне минут тридцать надо, чтоб доехать.
Зоя Ивановна фыркнула:
– Не доживет, ему же хуже. Я его на иглу не сажала.
Стас быстренько переобулся и побежал ловить такси. Срочный вызов на работу был принят с пониманием: Варя ласково расцеловала его на дорожку, а ее мама в мгновение ока собрала пакет пирожков и плюшек. Он хотел взять Варю с собой, она ведь тоже анестезиолог. И для родителей оправдание, что она едет повышать свое профессиональное мастерство, было бы вполне убедительным. Она бы подождала его в комнате дежурных врачей, а потом можно было бы заняться любовью, выцыганив у дежурной медсестры ключ от отдельной палаты.
Но Варя лукаво заметила, что не является трудоголиком и не собирается создавать себе в глазах начальства имидж фанатки анестезиологии. Очевидно, она намекала, что в замужестве будет ставить интересы семьи выше собственных карьерных интересов, но Стас все равно обиделся.
Белые ночи еще не наступили. Пока они пили чай, осененные уютным светом зеленой лампы, низко свисающей с кухонного потолка, на улице стемнело.
Грабовский избрал короткий путь через начатую в незапамятные времена и заброшенную стройку. Форсировав несколько заборов и канав, он оказался на проспекте и энергично замахал рукой, приманивая такси.
Мимоходом увидел свое отражение в витрине магазина: щуплый молодой человек в джинсиках и с рюкзачком за спиной. Прохожие равнодушно скользят по нему взглядом, не принимая всерьез. «Однако, – подумал Стас о себе в третьем лице, – бывают моменты, когда от этого молодого человека зависит чужая жизнь, когда только его четкие и осмысленные действия могут спасти больного. Блин, неужели это я? Неужели это меня вызывают на работу, потому что нуждаются в моей помощи? Неужели я из ученика превращаюсь в самостоятельного доктора? Господи, страшно-то как…»
Таксист назвал несуразную цену, но Стас не стал торговаться, только попросил доставить его на место как можно скорее. Наркомана ему было ни чуточки не жаль, но Зою Ивановну подводить не хотелось. Если пациент умрет, у нее могут возникнуть проблемы – почему не взяла в операционную? Никакие оправдания, что она не хотела подвергать риску заражения беременную женщину, не будут приняты в расчет.
Оживленный проспект казался ущельем среди огромных длинных домов. Окна в них понемногу гасли – было поздно, люди ложились спать. «Интересно, – подумал Стас, – что делает сейчас Люба? Может быть, удастся как-нибудь вскользь расспросить о ней у Зои Ивановны?»
Он вошел в приемный покой и собрался позвонить Зое Ивановне, сообщить, что прибыл и готов работать, но услышал ее зычный голос из смотрового кабинета. Стас заглянул. Так и есть, начальница со свойственным ей гуманизмом принимает больного.
– В поликлинику завтра с утра, – безмятежно говорила она.
– И вы не окажете нам помощь? – горячилась молодая пронзительно белокурая женщина с тонким злым ртом, которому помадой была придана форма бантика.
– Нет.
– Но Конституция Российской Федерации…
– Засуньте ее себе знаете куда?
Стас вздрогнул. Не только неоказание помощи, но и подрывные речи. Ну дает Зоя!
– Вы пришли без документов, без страхового полиса в первом часу ночи туда, где лечат угрожающие жизни состояния. Поверьте, вашей жизни ничто не угрожает, со своим панарицием[3] вы прекрасно доживете до утра, когда откроется поликлиника.
– Но там огромные очереди…
– Из таких же людей, как вы. И даже из лучших, потому что у вас полиса нет.
– Но мы имеем право на оказание медицинской помощи!
– Право имейте. А меня поиметь вам не удастся. Если хотите, чтобы я вам вскрыла панариций здесь и сейчас, то это будет с моей стороны личная услуга, которая должна быть соответствующим образом оплачена. По ночному тарифу.
– Знаете что, женщина? Я законы знаю! Не надо у меня деньги вымогать!
– Не надо, так не надо, – миролюбиво согласилась Зоя Ивановна.
– Ничего себе отношение у вас! А если нам голову проломят? Тоже скажете, что у нас полиса нет?
– Когда проломят, тогда и поговорим.
– Учтите, я этого так не оставлю! Правильно про вас говорят, что все врачи – взяточники и убийцы! – Под руку с молодым человеком, который во время препирательств бессловесно сидел в углу, женщина выскочила из кабинета.
– Я здесь, Зоя Ивановна, – сказал Стас, дождавшись, пока начальница отведет душу с помощью серии крепких выражений. – Еле доехал, на Кубинской чуть в пробку не попали…
Начальница остановила его нетерпеливым жестом:
– Хватит! Я шел всю ночь на лыжах из Сибири! – Видно, Зое не удалось полностью выпустить пар, и по инерции она говорила агрессивно. – Прибыл, и ладно!
Они вышли в коридор, ведущий к операционному блоку. По ночам там никто не ходил, и, пользуясь этим, Стас достал «Парламент». Зоя Ивановна на ходу затянулась, по-мужски держа сигарету большим и указательным пальцами, и немного подобрела.
– Молодец, что выручил. Не хотелось мне Людку подставлять, она, честно тебе скажу, не особо аккуратная, легко уколоться может. Потом она одна сегодня дежурит, а реанимация полным-полна. Сам понимаешь, вечер воскресенья. С пятницы люди гудят, как трансформаторные будки, а на третий день – извольте: или панкреатит, или белая горячка. Зайдешь после операции, посмотришь: лежат, трясутся все. Я говорю: «Ты, Людка, осторожно, не дай Бог, они у тебя в резонанс войдут, так потолок обрушится».
Они вошли в оперблок. Стас за дверцей шкафа переоделся в одноразовый бумажный костюм и дежурные тапочки. Больной, как доложила сестра, уже лежал на операционном столе.
– Что делать изволите, Зоя Ивановна? – спросил Стас с нарочито подобострастной интонацией.
Недавно начмед, уставший от потока жалоб, заявил на общебольничной конференции, что врачи есть обслуга вроде официантов и обязаны всеми силами угождать клиентам. Теперь доктора не уставали напоминать друг другу, кем они являются на самом деле.
– Там вообще дело серьезное. Тупая травма живота, УЗИ сделали – свободная жидкость в брюшной полости. Скорее всего селезенка повреждена, но сам понимаешь, все может быть. А тут эта дура со своим панарицием!
– Ох, Зоя Ивановна, вскрыли бы – и время бы, и нервы сэкономили!
– Стасик, тебе понятие «честь мундира» знакомо? Или хотя бы «демпинг»? Если мы все будем такими пугливыми, то придется ночи напролет оказывать амбулаторную помощь населению, не желающему сидеть в очередях.
Стас поздоровался с анестезисткой. Сегодня дежурила серьезная девушка Алиса, которая работала быстро и четко и никогда не кокетничала. Она была некрасива и, хуже того, знала о своей непривлекательности, не делая никаких попыток бороться с ней. Стасу часто выпадало с ней работать, он ценил надежность, расторопность и спокойствие девушки и иногда прикидывал, что было бы, если бы она скинула парочку килограммов, эффектно причесалась и надела туфли на каблучках вместо удобных старушечьих сабо. Но Алиса, видно, решила, что ее битва за красоту обречена на провал, значит, не стоит и начинать. Пожалуй, именно это унылое пораженчество, а вовсе не толстая попа и монгольская физиономия заставило Стаса вычеркнуть ее из списка кандидаток в жены.
Он подошел к больному и бегло осмотрел. На теле несомненные признаки многолетней привычки к наркотикам. Уколоть вену можно даже не пытаться. Стас надел манжетку для измерения давления и прицепил электроды кардиомонитора. Гемодинамика пока стабильная, значит, допустимо слегка придушить пациента психотропными препаратами, чтобы не дергался, пока Стас будет ставить ему подключичный катетер. Ведь от наркомана можно ждать чего угодно, такие ребята не желают терпеть боль, даже ради собственного здоровья. Бывало, доктора получали от них и кулаком в ребра, и пяткой по голове. Этот, конечно, привязан, но все равно может начать ерзать, Стас вместо центральной вены попадет иглой в артерию или в легкое… Зачем лишние проблемы?
– Сделай ему реланиум с дроперидолом и готовь набор для подключички, – сказал он Алисе. – Пять минут, Зоя Ивановна. Доступ к вене обеспечу, интубирую, и можно будет начинать.
Она кивнула и подошла к пациенту.
– Значит, так! Доктор специально приехал из дома, чтобы тебя вылечить. Он будет делать то, что нужно, и не вздумай сопротивляться! Не хватало еще, чтобы он твоей спидозной кровью укололся! Только дрыгнись, и я тебя снимаю со стола, понял? Поедешь в палату помирать от внутреннего кровотечения, это я тебе обещаю. Ты же в курсе, что мы врачи-убийцы? Телик смотришь, наверное, газеты читаешь?
– Зоя Ивановна, идите мойтесь, он будет хорошо себя вести.
Грабовский попал в подключичную вену с первого укола, быстрее и легче, чем это обычно ему удавалось. Установил катетер, быстро подключил систему для инфузии. Алиса тут же набрала миорелаксанты[4] и подала включенный ларингоскоп. Как хорошо работать с помощницей, которая понимает каждое твое движение! Он вспомнил, что Варя несколько раз ругала Алису. Интересно за что? Чем могла ей не угодить такая компетентная сестра? Стас не только любил Варю как будущую жену, но и уважал ее как анестезиолога, тем не менее на ум пришла поговорка про плохого танцора…
Как только он закрепил интубационную трубку и подсоединил аппарат ИВЛ, вошла Зоя Ивановна, держа обработанные руки на отлете. В узких штанишках и рубашке с глубоким треугольным вырезом она выглядела очень аппетитно. Тем более маска скрывала лицо с выражением довольного жизнью бультерьера.
– Врачи-убийцы, ха! Самое горькое, что эта идиотка не сама додумалась, а в СМИ поднабралась. На каждом углу слышно это крылатое выражение! Впору на халате череп с костями рисовать и крестики за каждого погубленного больного, как во время войны на истребителях за сбитые самолеты!
Тут в операционную вбежал профессор Колдунов. Стас не был знаком с ним лично, но много о нем слышал и заочно уважал профессора за редкую работоспособность.
– Я же тебя просила мне кого-нибудь из молодых прислать, крючки подержать. Что ж ты сам-то?
– А кого я пошлю на наркомана? Не дай Бог, у него гепатит С!
– А СПИД тебя не пугает?
– Ну СПИД еще туда-сюда, а гепатит С – вот где засада! Заболеешь, сразу хоп – цирроз, и водки больше не попьешь!
– Ну да, – усмехнулась под маской Зоя, – действительно. СПИД просто пустячок, подумаешь, сгниешь заживо. Зато пьяный! Ладно, Ян, мы с тобой свое отпили-отгуляли, чего нам бояться? Как там у Высоцкого – в прорыв идут штрафные батальоны! У тебя крючки держать корона не свалится, или хочешь сам делать?
– Давай лучше ты! Я хирург вдохновенный, можно сказать, резкий. Увлекусь и, не дай Бог, уколю тебя. А ты девушка аккуратная.
Зоя взяла скальпель.
– Можно?
– Можно, – ответил Стас солидно. – Алиса, отметь начало операции. И риск анестезии три запиши.
Одним скупым движением Зоя Ивановна рассекла кожу и подкожную клетчатку и занялась остановкой кровотечения.
– Слушай, Стасик, я сколько лет работаю, а так и не знаю, по каким параметрам вы риск определяете?
– Так по хирургу, Зоя Ивановна. Хороший хирург – маленький риск, а если профессор Максимов, например, изволит оперировать, то ого-го какой!
– Так, это что там за наглое молодое дарование? – весело гаркнул Колдунов. – Два профессора оперируют, а он еще язык не проглотил от уважения? Непорядок!
– Это мой подчиненный, и гнобить его могу только я, ясно тебе? Возьми кохер, я брюшину вскрываю.
– Как скажешь!
Стас проверил артериальное давление. Сейчас хирурги начнут ревизию, сдернут тромбы с поврежденного сосуда, кровотечение возобновится и больной завалит гемодинамику. Он достал из шкафа полиглюкин и выложил из коробки ампулы с гормонами. Конечно, если он упустит пациента-наркомана, никто не будет особенно переживать, но облажаться сразу перед двумя профессорами не хотелось.
– Селезенка, разрыв капсулы печени, разрыв брыжейки, – сказала Зоя. – Полный набор. План такой – спленэктомия[5], ушивание дефектов. Расслабь нам больного, Стасик.
– А что, напряжен? – Грабовский расстроился.
Он старался давать безупречные наркозы и тщательно следил за тонусом брюшной стенки, зная, что его повышение мешает хирургам.
– Да нет, релаксация хорошая, – Колдунов подвигал крючком, – но ты сделай на максимум, пока мы селезенку не достанем.
Через две минуты селезенка была уже в тазу. Самый опасный этап позади, облегченно вздохнул Стас. В принципе можно было выйти покурить, но он решил не оставлять товарищей.
– Стараешься как дура, рискуешь заразиться, и все ради того, чтобы этот обормот через месяц сдох от передоза, – ворчала Зоя Ивановна. – На самом деле расстреливать таких надо.
– Ладно тебе, – вздохнул Ян Александрович.
– Что – ладно? Не цацкаться с ними, а к стенке ставить. Хочешь колоться – изволь жить в специальной резервации, где тебе будут давать наркоты сколько тебе нужно. Кормить будут, одевать… Но если ты на воле попробуешь уколоться – сразу расстрел. Вот тебе, пожалуйста, и свободный выбор, о котором так долго говорили большевики – или нормально живешь на воле, или наркоманишь за решеткой.
Колдунов неуловимым движением рук завязал шов, которым Зоя Ивановна прошила разрыв печени.
– Забавная ситуация! – хмыкнул он. – Человек, убежденный, что наркоманов надо расстреливать пачками, по ночам спасает им жизнь, а абстрактные гуманисты и борцы за права человека мирно спят дома и вообще в глаза не видели ни одного наркомана.
– Поверь мне, как только абстрактный гуманист проведет денек в нашем приемном отделении, он тут же станет конкретным человеконенавистником. И наоборот, если я вдруг получу возможность подписывать смертные приговоры, у меня сразу проснется совесть. Так в природе сохраняется равновесие добра и зла. Стас, мы уходим из брюшной полости. Как там у вас дела? Не поранились?
– Нет, Зоя Ивановна.
– Хорошо. Отметь в протоколе, что ни одно животное не пострадало.
– Прелестный наркоз, молодой человек, – улыбнулся ему Колдунов, сняв маску. – И это вы еще не старались, верно?
Профессор по-дружески помог переложить больного с операционного стола на каталку, а когда Стас собрался ехать в реанимацию, придержал его за локоть: «Сдашь больного и поднимайся ко мне».
За рюмкой коньяку и сигаретой Стас так и эдак пытался вклиниться в разговор и непринужденно выспросить насчет Любы, но подходящего момента так и не представилось. А через пятнадцать минут Зою вызвали в приемное. Колдунов тоже поднялся, дал Стасу запасную бритву и крем и вызвал постовую сестру, которая устроила его в помещении кафедрального музея на скользком кожаном диване прямо под бюстом Пирогова. Стасу даже неловко было стать объектом такой пристальной заботы.
Засыпая, он подумал, как здорово было бы заняться любовью в такой академической атмосфере, под строгими взглядами корифеев медицины, портреты которых были тесно развешаны по стенам. Если бы только Варя поехала с ним… Сейчас бы они весело возились на холодной коже старинного дивана, и он бы даже не вспомнил о Любе!