Лицо промелькнуло в памяти и исчезло. Знакомое и в то же время чужое. Вроде как из прошлого, очень далекого, старательно забытого. Екнуло сердце, смутно предвидя, что он еще не раз его увидит в своей жизни, это лицо.
Матвей Роговцев[1] сел на лавку, которую кто-то оттащил от дорожки под раскидистое дерево. Под ногами валялись пустые банки из-под пива, на сиденье лежал надорванный пакетик с солеными сухариками. Парковые воробьи, ничуть не боясь человека, окружили пакетик и, отпихивая друг друга, шумно хлопая крыльями и чирикая, пытались острыми клювами разорвать упаковку. Было довольно холодно: осенняя благодать закончилась рано, уступив первому снегу. Роговцев, как и большинство горожан, понадеявшись, что этот снежок всего лишь недолгая шутка природы, не спешил доставать из шкафа теплую дубленку и зимние ботинки. И в результате сейчас сильно замерз.
Матвей поежился, потопал ногами, но, так и не согревшись, встал.
Заметив ту женщину два дня назад в толпе супермаркета, он вспомнил другую. Из-за внешнего сходства. Пришел домой, достал старые групповые снимки и среди веселых беспечных лиц нашел ее, немного грустное и виноватое. Тут же вспомнилась и та вечеринка, на которой были сделаны снимки, а заодно и разгульная студенческая жизнь. Ностальгически повздыхав с полчаса над фотографиями, Матвей убрал их обратно в ящик письменного стола.
А сегодня увидел ее дважды. Матвей выходил из машины, она спускалась по ступенькам крыльца здания, в котором на сегодняшний день было больше сотни офисов. Он хотел было ее остановить, даже сам не зная зачем, лишь подчиняясь интуитивному импульсу, но она, отделившись от группки возбужденно переговаривающихся женщин, свернула за угол. Матвей бросил взгляд на бейджики, прикрепленные к их одежде. Ведическое общество «Колокол». Это название ему, журналисту, ни о чем не говорило. Шутливо спросив у охранника, не знает ли тот, чем занимаются эти симпатичные дамочки, Роговцев получил серьезный и странный ответ: «Ведьмы они. Слет у них». «Ну-ну», – бросил Матвей с сомнением и тут же о дамочках забыл. Поднимаясь по широкой лестнице, он уже проигрывал в голове сцену встречи с директором одной сомнительной фирмочки. Дело могло получиться нескучным, статья разгромной, а польза для гражданского населения города – неоценимой.
И вот новая встреча. Но сейчас Роговцев понял, что его узнали. Цепкий взгляд холодных в своей голубизне глаз зацепился за его подбородок, скользнул по переносице вверх и на мгновение уткнулся ему в глаза. Полоснул ненавистью и пропал. «Катя! Подожди!» – успел крикнуть он в удаляющуюся спину, уже не сомневаясь. И в этот момент его поймал за локоть знакомый журналист местного телевидения и потащил в здание. Роговцев довольно бесцеремонно дернулся из его рук, бросив, что позвонит в самом ближайшем будущем. Рванул за Катей, но опоздал. Теперь мерз на лавочке в парке, пытаясь осознать и понять, почему та сбежала. Затеплилась мысль – не она это! Мертвые не оживают. И тут же одернул себя: тело тогда найдено не было, признали Катю без вести пропавшей.
Катя не постарела, а должна бы: все-таки им под полтинник! И она никогда не смотрела на него с такой ненавистью. Роговцев считал, что он хороший журналист. Потому хороший, что удается видеть немного дальше, чем другим. Дальше во времени. И сейчас Матвей видел свое будущее, где непременно будет Катя. Екатерина Галанина, давно забытая любовь первого курса. Любовь, давшая ему первый горький опыт и первый стыд. То, что любой человек постарался бы вычеркнуть из памяти. И он, Матвей, вычеркнул. На тридцать лет.