Знать – несчастье, но отказаться действовать – преступление, когда знаешь, что надо делать.
Информация, которой я обладаю, может стоить мне жизни.
Я стал свидетелем и непосредственным участником событий, в результате которых погибло много людей. Лишь я один знаю, что за минувшим криминальным кошмаром стоит нечто большее и куда более опасное.
За волной кровопролитных преступных разборок, прокатившихся по Калининграду, таится тайна самой смерти.
В ту ненастную ночь я вернулся на попутной машине.
Не помню, как, но я выбрался из леса на обочину шоссе. Было темно хоть глаз выколи. Чудом мне удалось пробраться сквозь дебри. Продолжал лить дождь. Я весь в крови и грязи. В столь поздний час машины проезжали мимо, не останавливаясь. Меня никто не хотел подвозить. Путь до дома предстоял не близкий, но я не думал об этом. Я просто брел по обочине и не мог выбросить из головы всё, что случилось, постоянно оглядываясь в ожидании опасности.
Всё, что произошло, должно было оказаться лишь кошмарным сном. Но оно случилось на самом деле. Я видел всё своими глазами, а раны на моем теле подтверждали случившееся.
Я верил и боялся. Куда сложнее было осознать, что я до сих пор жив. Что мне дали уйти.
Я запомнил их имена. Необычные и странные.
Джаред, Митра, Элиен. Зан Вэллкат.
Их движения отличались. Это были животные в теле людей. Призраки во плоти.
Я никогда не забуду того мгновения. В ту секунду, когда её отец наставил на меня ствол пистолета, и я подумал: это конец. Эта мысль в тот момент казалась такой естественной.
Смерть была естественной…
Пока я шел по обочине шоссе, согнувшись от холода, рядом остановился фургон. На вид добродушный водитель сказал, чтобы я залезал в кабину. Мол, так и простудиться недолго. Преодолевая боль, я взобрался внутрь, где было тепло и несло дешевым куревом.
Водитель, плотный бородатый мужик в красной фланелевой рубашке, напоминавшей мне о крови, пару раз пытался завести разговор на отвлеченные темы, но я был не в состоянии поддерживать беседу.
Мой вид не мог не вызывать вопросы и обеспокоенность.
Проехав ещё немного в тишине, он заговорил вновь. На этот раз не о дрянной погоде и не об идиотах на легковушках, которые не выключают дальний свет. Его прокуренный голос зазвучал доверительно серьезно:
– Давно идешь? Похоже, у тебя была безумная ночка. Если надо кому-то позвонить, телефон есть. Вон он лежит.
Я по-прежнему не желал поддержать разговор.
– Или стряслось чего посерьезнее? – продолжал он. – Ты говори, если что. Не стесняйся. Уж я всякого повидал.
Я не мог рассказать. Не мог подвергать его такой опасности. Да и он не поверил бы. Стал бы трепаться с друзьями, забавы ради растрезвонил бы мои слова. И со временем эта история всплыла бы там, где тени прислушиваются к словам безумцев. Вычислить источник не сложно. Теперь я знал, как это происходит. Сначала пришли бы за ним. Потом за мной.
– Подбрось к городу, и всё. Этим ты мне поможешь.
– Я еду в объезд. Высажу на развязке, пойдет?
– Лучше, чем ничего.
Он подвез до пустынной автозаправки неподалеку от Лермонтово и Чкаловского поворота на въезде в Калининград. Фургон поехал дальше, в объезд города, а мне пришлось немного вернуться.
Деревья, дома, дорога. Я шел по Советскому проспекту, когда услышал, как издалека приближается неясный шум. Он прорывался сквозь шипение дождя. Я резко развернулся. Шум становился всё отчетливее и громче. И вот оно: откуда ни возьмись мимо меня пронеслась темная иномарка. Предчувствующий опасность, я пристально проследил, как иномарка удалилась. До последнего момента ожидая, что из окна появится рука с пистолетом, и меня застрелят.
Но она просто уехала.
Помню, я рассмеялся. Наверное, это был нервный смех с привкусом горечи.
Когда, наконец, добрался до знакомой улицы с белым кирпичным зданием госпиталя и моей обветшалой семиэтажкой с аркой для въезда во дворы и двумя старыми дубами, казалось, я шел полночи. Всё тело ломило и резало болью.
Пока поднялся по лестнице, я немного согрелся. Мне не терпелось поскорее под горячий душ.
Я осторожно стянул липкую выпачканную грязью рубашку. Пустил воду, сделав её настолько теплой, чтобы шел пар. Вымыл руки и принялся разглядывать раны в зеркале. Рваные, резанные. Много разных. Их требовалось обработать.
Вдруг я оторопел. От увиденного в отражении я невольно потянулся рукой к груди.
Я потерял свой нательный крест!
Позабыв о забитых грязью ранах и синяках, я схватил рубашку. Возможно, я порвал цепочку только что, и крестик где-то в складках скомканной рубашки. Я искал тщательно, но не нашел.
Это не хорошо. Это не хорошо, – сверлило у меня в голове.
Дыхание прервалось от мысли, что теперь у меня нет ничего, что могло бы стать преградой между мной и теми чудовищами. Именно сейчас, когда всё вроде бы закончилось, и я ослабил бдительность, угроза возрастала. А я потерял крестик! Наверное, где-то в лесу. Или его кто-то сорвал? В любом случае, искать дома бессмысленно.
Я метался в беспокойстве, пока не пронзило болью глубокую рану на ключице. Лицо ныло. Ссадины горели. Аспирин и анальгетики сейчас бы не помешали. Нужно взять себя в руки и обработать травмы.
Под струями теплой воды в душе рана, растянувшаяся от шеи до плеча, заболела немыслимо. Из неё засочилась, потом потекла кровь и никак не останавливалась. Под разорванную кожу набиралась вода и мучительно набухала пузырями. Но грязь нужно было вымыть.
Вода смыла кровавую корочку с губы порванной шипами дикой розы. Обнаружилась кровоточащая рана и на затылке. И ещё было больно держать мыло. Шипы дикой розы вонзились тогда мне под ногти. Опухшие пальцы обдавало отвратительной пульсирующей болью.
После душа я быстро переоделся в чистые серые джинсы. Мне было холодно, но я не мог заставить себя надеть футболку поверх всех этих ран. Ткань прилипнет к сочившейся крови, к отсырелой коже.
Помня отцовские медицинские книги по хирургии, которые в детстве казались мне страшными и неприятными, я знал, что хорошо бы зашить рану на плече. Уж сильно расходились её края. Но квалифицированная помощь – непозволительная роскошь для меня. Я не знал, безопасно ли мне сейчас выходить из дому обратно в ночь.
До рассвета ещё далеко.
Сонный и уставший я провел обыск в собственной квартире в поисках пузырька йода, спирта, может быть перекиси водорода, или, хотя бы фурацилина.
Старый весь побелевший пузырек перекиси водорода нашелся на антресолях.
Ища его, я наткнулся на свой давнишний дневник. Он пролежал там много лет. Забытый и ненужный. Исписаны были лишь первые страницы. Я скользил глазами по их содержанию. В памяти всплывали беззаботные воспоминания юношеских лет, которые когда-то я хотел сохранить на бумаге.
Какие глупости, какая пустая жизнь.
Теперь я знал, как использовать этот дневник с пользой.
Сначала я закончил с травмами. Решившись, я перевернул пузырек на разорванную кожу, через которую виднелись жилы. Раны словно огнем вспыхнули. В руке начался мышечный спазм. Не сдержал крик. Это, на хрен, не локоть свезти! Процедуру пришлось повторить и смочить перекисью более мелкие раны и ссадины.
После всего этого в глазах потемнело, и я просто сидел за столом в кухне несколько минут, пережидая, когда в теле утихнет пылающий огонь.
Придя в себя, я вспомнил про дневник.
Я решил записать всю последовательность событий, произошедших со мной в последние три дня. Я вырвал прежние исписанные страницы и стал подробно записывать то, свидетелем чего стал.
На сегодняшний день не существовало ни одного человека, которому я мог бы доверить эти знания. Но чувство, что мое свидетельство чрезвычайно важно, не давало мне покоя. Я должен был задокументировать существование сил, угрожающих всем и каждому.
За пару часов я изложил всё, стараясь не упустить важные подробности, припоминая улики и мельчайшую хронологическую связь. Эти строки прольют свет на волну убийств, прокатившихся по Калининграду. И не только. Я оставил свидетельство куда более важное.
Свидетельство о встрече с тайным биологическим видом разумных хищников, именующих себя лордоками. Внешне почти не отличимые от людей, они появляются среди нас с приходом ночи. В нашей культуре для них имелось множество других имен. Они же называют себя по имени первого из них.
Лордока.
Древние мифы кричали нам из глубины веков в попытке предостережения, суть которого исказила и обезличила современная поп-культура. У меня не было всех ответов. Их происхождение оставалось для меня тайной.
Мне пришлось примерить на себя роль журналиста, подробно фиксируя все обстоятельства и даты. Объяснить причины и детали бойни, развернувшейся на улицах Калининграда и его окрестностей.
Закончив писать, я добрался до середины дневника.
Не хватало последнего штриха. Анонимное послание столь невероятного содержания вызвало бы недоверие. Изложенные факты можно проверить, только если знать личность написавшего их.
Помешкав мгновение, я записал два последних абзаца:
Меня зовут Марк Меерсон, я редакционный фотограф калининградского журнала «Интересная Жизнь». Описанные события произошли вскоре после похорон моей невесты. Несчастный случай забрал её у меня. Мне некому довериться. Лица, связанные со мной по работе или родством не обладают информацией об изложенных событиях. Подвергать их опасности я не намерен. Лица, которые могли бы обладать этой информацией, мне не известны. Упомянутые в дневнике имена принадлежат или принадлежали реальным личностям и оставлены без изменений. Точно так же, как места и даты.
Разглашать описанные в этом дневнике сведения чрезвычайно опасно. Я единственный свидетель, кто остался жив. И моя жизнь до сих пор может находиться под угрозой.
Называя себя, я, безусловно, приклеивал мишень себе на лоб. Ещё несколько дней назад ни за что на свете я не решился бы так рисковать.
Теперь всё было иначе.
Моя жизнь находилась под угрозой в любом случае. А дневник может стать страховкой, если использовать его правильно.
Прежде чем лечь спать, я осторожно выглянул в окно, чтобы убедиться, что за мной никто не следил.
Этой ночью я так и не заснул.
Мыслями я ещё оставался там, среди чудовищ и растерзанных тел.
Моей смерти жаждали создания, не ведающие милосердия. Мое сердце всё ещё билось лишь благодаря милости Катрины. Она увлекала меня за собой в самое сердце ужаса. И она же позволила мне выбраться оттуда.
Всё это время я боялся, что ещё ничего не закончилось, и угроза может застать меня врасплох. И я спрашивал себя, что тогда? Что я смогу?
В одиночку.
Потом внезапно меня пронзила другая мысль, от которой сделалось как-то странно на душе.
А вдруг всё закончилось? Что тогда?
Чувствуя неясную грусть, я много времени лежал и думал о Катрине. Внутри меня бушевало царство противоречий и разногласий между чувствами и моралью.
Она оставила мне рану, которая не затянется никогда. Где-то в глубине моего сердца всегда теперь будет жить черный как уголь осколок воспоминаний о ней.
Катрина Вэллкат. Сербская наемница лордоков. Она ушла раненая. О дальнейшей её судьбе мне ничего не известно.