Рроак на мгновение сжал нас с Молчуном в объятиях и опустил на снег.
– У него нога сломана. Точно не знаю. Надо проверить. Это к Гррахаре? Или у вас есть лекарь? А он быстро придет? Или прилетит? Надо увериться, что пострадала только нога. А в Гнездах пекут сладкие пироги для заболевших? У нас вот пекут…
Я тараторила почти без умолку, выплескивая ужас пережитого. Гладила по голове Молчуна, обнимающего меня все так же крепко. И смотрела на Рроака. Зеленые глаза стали почти красными от плещущегося в их глубине огня. Черты лица заострились, на скулах проступили желваки.
Он зол. Проклятье, как же он зол! Ведь запрещал мне приближаться к детям. А я… А я… А я ни о чем не жалею! И кинулась бы в этот горящий дом снова!
Отвечая мыслям, я невольно обняла Молчуна крепче, а он с готовностью вцепился в меня. Рроак заметил наше движение. Рыкнул с явным недовольством и опустился на корточки.
Теперь наши лица оказались почти вровень.
Я напряглась. Сейчас точно начнет отчитывать. Берготта за неповиновение ждет суд и отлучение от парящих. А меня – чужачку, охотницу? Какое наказание он уготовит мне? Неважно. Приму любое.
Я стиснула губы и хмуро уставилась в алые глаза Рроака. Он молчал. Почти минуту мучил меня ожиданием. Заставлял мысленно переживать кары, одна страшнее другой, глохнуть от шума крови в ушах и…
– Сильно испугалась?
Тихий голос самым невозможным образом прозвучал громче удара молнии. Я моргнула дважды, не понимая, не шутка ли это, и нахмурилась.
– Ты дрожишь.
– Это запал битвы!.. Точнее, пережитого и… и я… я в порядке! – ответила поспешно, сбивчиво.
Не хочу, чтобы он видел мой страх, чтобы считал слабой. Я охотница! Я не уступлю ему!
Рядом приземлился серебристо-белый дракон. Вспыхнул огнем – и обернулся человеком.
– Ах вы подхвостыши мелкие! – Гррахара затрясла кулаком на детей, сбившихся в кучку, словно воронята в гнезде. – Я вам говорила не соваться сюда? Говорила? А вы?! Хотите сдерживающие оборот письмена?
Дети тут же заголосили. Принялись заверять, что они ничего плохого не хотели, и вообще дом выглядел крепким-крепким, а Молчун ни знаком, ни жестом не дал понять, что вот-вот обернется. И если бы не он, то ничего бы не случилось. Клятвенно заверяли, что больше и близко не подойдут к каменной чаше и…
– И еще хоть раз я увижу вас рядом с заброшенными домами – письменами обзаведетесь аж на две зимы! – буйствовала Гррахара. – Вам это ясно?!
На сей раз дети ответили молча – закивали так старательно, что казалось, еще чуть-чуть – и тонкие шейки переломятся.
Наконец Гррахара подошла к нам. Хмуро осмотрела Рроака, меня, потом остановилась взглядом на ноге Молчуна.
– Отпускай его, Кинара, – вздохнула она, приседая.
Я же не смогла сдержать удивления. Кинара? Не охотница?
Руки разжались. Будто очнувшись, я ощутила, как сильно ноют мышцы и печет кожу на лопатке слева. Рроак попытался снять с меня Молчуна, но тот упрямо держался. Не закричал, не засопел – только задышал чаще, явно от натуги.
Я растерянно посмотрела на Рроака. Увидела неверие в его взгляде, но почти сразу оно исчезло, уступив место решительности.
– Отпусти немедленно, – приказал он холодно.
Не попросил – приказал. И Молчун тут же перестал хвататься за мою шею. Только взглядом серых, словно горы, глаз цеплялся за мой взгляд. Русые волосы растрепались, лицо покрыла сажа. Сам маленький, худой. Сколько ему?
– Шесть, – хмуро отозвался Рроак, стоило задать последний вопрос вслух.
Шесть… И не говорит. Даже не заплакал из-за сломанной ноги. Сам выполз из-под шкафа. Отказался уходить один. И держался так крепко, изо всех сил…
Глаза защипало.
Не понимая до конца, что и почему делаю, я потянулась следом. В серых глазах промелькнула тень – будто Молчун на секунду усомнился, а потом он задергался, попытался вырваться из крепкой хватки Рроака. И смотрел… смотрел с таким отчаянием, что я не выдержала:
– Рроак, пожалуйста, – взмолилась, наплевав на гордость охотницы. – Я… я…
Что – я? Боги, что я творю? О чем хочу попросить? Не знаю. Только чувствую, что не могу отпустить этого ребенка.
– Ты должна держать себя в руках, Кинара, – жестко осадил Рроак. – Обещание, которое ты мне дала, помнишь? – Я закусила губу, соленую от крови, и кивнула. – Вот и не забывай. А ты успокойся! – еще жестче потребовал он от Молчуна.
Тот вмиг притих. Бросил на Рроака упрямый взгляд и снова повернулся ко мне. Я кивнула.
Рроак прав. Мне нельзя становиться хорошей для этого ребенка. Но что гораздо важнее – я не имею права привязываться к нему. Нужно сейчас, пока еще можно, задушить ростки этого неправильного для охотницы чувства.
И все же, когда Рроак передал Молчуна Гррахаре, а та, отойдя на несколько шагов, обернулась драконом и бережно понесла мальчика в лапах, я не смогла отвести от него взгляда. Все во мне тянулось следом, стремилось оторваться от земли и тенью полететь за ними. Остаться рядом.
Рроак вновь оказался совсем близко. Присел, принялся осторожно осматривать мою лопатку и ногу, на которую упал горящий кусок крыши. Не знаю точно, я не обратила внимания – все всматривалась в небо, тщетно надеясь сквозь падающий снег различить бело-серебристого дракона Гррахары.
– С ним все будет в порядке. Гррахи и не такие переломы лечила.
Я кивнула. Кожу жег взгляд Рроака, но я не повернулась, чтобы встретить его. Просто не могла. Возможно, эмоции после пережитого еще не схлынули и поэтому Молчун стал для меня вдруг так важен? Я не знаю, в чем причина. Но сейчас и не хочу ее знать.
– Подожди несколько минут. Я закончу с детьми и займусь тобой.
Рроак поднялся и тяжелой поступью направился к драконятам.
– П-простите, кахррар, – первым пискнул мальчик, который в свое время тыкал девочку локтем в бок. – Мы правда не специально.
– Не специально что? – Рроак скрестил руки на груди. – Не специально ослушались Гррахару? Не специально полезли в заброшенный дом? Или… – он прищурился, – не специально свалили всю вину на Молчуна?
Дети смотрели на Рроака с одинаково повинным выражением лиц.
– Но ведь Молчун правда не дал нам знать, что вот-вот обернется! Он сам виноват! Вот пусть и отвечает.
– Вообще-то он показывал на грудь, тер ее… – вспомнила девочка, которая первой заговорила со мной.
– Ну и что! – тут же взвился мальчишка и снова попытался ткнуть в подругу локтем. На этот раз она увернулась. – Может, у него просто шнуровка на рубахе мешала или еще что…
– Агрей, – холодно оборвал его Рроак. – Кто вы?
– Драконы.
– Стая, – тихо подсказала девочка. – Крылья и шипы друг друга.
– Именно, Тира. И если вы сейчас не научитесь понимать друг друга, а что важнее, – Рроак внимательно посмотрел на Агрея, – защищать друг друга, то вам не стать истинными парящими. Это понятно? – Дети снова закивали. – Хорошо. Вы ослушались Гррахару – значит, и наказание для вас выберет она. Для всех вас, – подчеркнул он, стоило Агрею открыть рот. – А теперь живо домой.
Дважды повторять не пришлось. Едва получив разрешение, дети сорвались с места и бегом кинулись к выходу из каменной чаши.
Я проводила их взглядом, потом повернулась к Рроаку:
– Парящие – это камни в защитной стене Северных Гнезд?
Неужели здесь тоже, как в Ордене, обезличивают, даря за это ощущение единства?
– Нет, Кинара. Парящие – это наша опора и будущее. Каждый из них бесконечно ценен. Им надо научиться доверять друг другу, быть готовыми прикрыть спину или подставить крыло. Когда-нибудь может оказаться так, что им не на кого будет рассчитывать.
– Но почему?
Рроак повернулся и посмотрел туда, где еще недавно стояли дети.
– Их мало… Всего шестнадцать, считая тех, что еще слишком малы, чтобы ходить самостоятельно. А к моменту, когда им придет час пролететь под солнцем, возможно, их будет и того меньше.
– Почему? – повторила я растерянно.
Рроак поймал мой взгляд. Секунды две или три медлил, будто решаясь, стоит ли отвечать.
– Потому что мы вымираем, Кинара.
В первое мгновение показалось, что я ослышалась. Как это – вымирают? Отцы всегда твердят, что драконово племя расплодилось, как тараканы. Что их потому и надо убивать – не только ради защиты поселений, но и чтобы сдерживать опасный рост.
– Наши дети рождаются нечасто. Сам Первопредок не дает нам завести следующего ребенка, пока первый не достигнет оборота. А у всех это разный возраст. У Молчуна оборот случился рано. Очень рано. Обычно это происходит к одиннадцати-двенадцати годам. И не всегда к тому моменту оба родителя остаются в живых. Драконов мало, Кинара, а охотников слишком много.
– Ты поэтому решил открыть людям вашу тайну?
– Да. Надеюсь, для нас еще не все потеряно.
– Но почему вы не открылись раньше?
– Потому что предыдущий кахррар ненавидел ваше племя, как и все кахррары до него.
– А ты?
– Тоже ненавижу, – Рроак пожал плечами. – Но свой народ люблю больше.
Я нахмурилась. Вгляделась в его лицо, отметила следы усталости, которую Рроак старается не показывать; беспокойство за благополучие целого клана… Почему я не замечала этого раньше? Не видела за ненавистью других эмоций? И почему мы, охотники, не испытываем похожих? Любят ли нас праведные отцы? Думаю, да. Но скорбят ли они, когда мы умираем? Не уверена.
Я видела много поминальных костров, слышала много речей, пропитанных горечью утраты. Но не чувствовала за ними истинной скорби. Может, просто не замечала? Нет, дело в другом. По прошествии траура имена павших стираются из нашей жизни. Вырванные камни из защитной стены заменяют новыми, и праведное дело Ордена ведет нас дальше.
– Хватит сидеть на снегу, Кинара.
Рроак улыбнулся, обошел меня со здорового бока и аккуратно взял на руки. Я испуганно дернулась, попыталась вырваться, уверить, что легко дойду сама, но Рроак лишь усмехнулся мне в волосы.
– Я знаю, что ты сильная; не нужно мне это доказывать. Но хотя бы иногда позволь чувствовать, что я сильнее.
Я вскинула на него удивленный взгляд:
– Зачем тебе это?
– Кто знает, охотница? Может, мне просто нравится смотреть, как меняется выражение твоего лица в такие моменты.
Рроак шел легко. Так, будто я ничего не весила. И почему-то мне нравилось это: чувствовать его силу и свою… слабость?
Мысль испугала.
– А почему ты не обернулся драконом? Гррахара отнесла Молчуна в лапах.
Я старалась держаться бесстрастно. Так, будто его близость не будоражила, не рождала опасные мысли и чувства. Проклятье! Сейчас мне действительно лучше оказаться в когтях у зверя, чем на руках у Рроака.
– Надо же, – протянул он, – охотница рвется к чудовищу в лапы. А мне казалось, полет тебе не понравился.
– Я… – выдавить из себя признание оказалось неожиданно сложно. Пришлось кашлянуть, возвращая голосу твердость. – Я думала, что полечу верхом, а не в лапах. Как корова.
Рроак засмеялся. Открыто, искренне. Его руки крепче прижали меня к сильному телу.
– Прости, что тогда вспомнил их, – отсмеявшись, произнес он. – Не знал, как еще тебя успокоить.
– Но почему нельзя было пустить на спину?
– Во-первых, драконы – не ездовые животные и почти никого не допускают к себе на загривок.
– Почти?
Зеленые глаза хитро блеснули, однако Рроак не ответил. Вместо этого продолжил:
– А во-вторых, ты бы не удержалась. В тот момент ты была слишком слаба, да и усидеть меж шипами без привычки крайне сложно.
– То есть, чтобы удержаться, нужна привычка, которую не выработаешь, потому что вы никого на спину не пускаете? Очень здорово устроились!
Рроак снова рассмеялся. И я против воли залюбовалась.
Боги, до чего же у него приятный смех! И лицо меняется в такие моменты – перестает казаться хмурой маской. Так бы и смотрела… Но нельзя. Нельзя поддаваться этой слабости.
Я с силой сжала левую ладонь в кулак. Впилась ногтями в кожу, отрезвила себя болью.
Рроак почувствовал напряжение в моем теле. Посмотрел с немым вопросом, но я лишь покачала головой. А потом, поняв, что таким ответом Рроак не ограничится и попытается вызнать причины, спешно перевела тему:
– Почему ты не предупредил, что хочешь сделать нам парные рисунки?
Задрав рукав, я принялась рассматривать припухший узор. Пока Гррахара колола, толком и не вглядывалась – следила за самой драконицей. А ведь красиво получилось! Действительно крыло дракона, да еще так старательно выполненное. Будто настоящее…