Днем – университет, вечером – книги: такой ритм жизни Женя поддерживала последние несколько лет, пока не вступила в секту. Произошло это как-то случайно. Неподалеку от университетской аллеи с памятником революционеру Свердлову, где по своему обыкновению девушка наблюдала за прохожими, стали появляться подозрительные люди с брошюрами. Сначала Женя старалась не обращать на них внимание, игнорировать их обращения или просто проходить мимо, но совсем скоро незнакомцы стали вести себя агрессивно – подсаживаться рядом на скамейку, а иногда даже преследовать несколько кварталов до трамвайной остановки. Замученная навязчивостью докучателей, Женя даже перестала гулять на всем протяжении Главного проспекта. Так продолжалось целый месяц, пока в один прекрасный день все раздражители бесследно не испарились.
Заметив исчезновение назойливых людей, Женя поспешила вернуться на любимую для наблюдения площадку. Перейдя дорогу, она бодро пошла вдоль голой пост-зимней аллеи в надежде найти свободную скамейку с хорошим обзором на прохожих. Но сесть ей было не суждено – все было забито шумными студентами, местными преподавателями и отдыхающими от долгой ходьбы стариками. Единственный вариант – не занятое место возле скучающей девушки.
Увидев беспокойно слоняющуюся Женю, незнакомка спокойно указала рукой рядом с собой. Женя кивнула и приняла приглашение.
Во внешности незнакомки было что-то кавказское. Волоокая, она была награждена от природы двумя лучистыми солнцами черных ресниц. Нефтяного цвета волосы непослушными потоками выбивались из бежевого берета и стекали ей прямо на плечи. Завершал образ выдающийся прямой нос.
«У нее должно быть глубокий голос», – подумала Женя, краем глаза поглядывая на соседку.
– Здесь раньше стояла лютеранская кирха, – вдруг ни с того ни сего сказала девушка, словно почувствовала любопытство Жени. Ее голос оказался именно таким, каким представляла Женя.
– Простите?
– Говорю, на пересечении Ленина и Красноармейской протестантская церковь была. Большевики ее взорвали. Жалко, – указывая на здание рядом с оперным театром, пояснила незнакомка.
Женя посмотрела еще раз на угловое здание: непримечательный пятиэтажный дом в классическом стиле скучно застыл на своем традиционном месте. Ей стало странно, что кто-то вообще скорбит о зданиях, которых сейчас нет.
– М-мм, не знала.
– Видела старые фотографии: стоит красивое готическое здание с крестом и двумя колокольнями, а вокруг – ничего. Даже дороги нет. Это уже при советской власти трамвайные пути проложили, все асфальтом облагородили. А раньше грязь кругом была и только обозы ходили.
– Не понятно только, зачем нужна на Урале протестантская церковь. Понимаю еще мечеть…
– Вообще лютеранская община здесь появилась вместе с городом. Горные специалисты, инженеры, ремесленники были в основном приезжие – шведы, немцы, голландцы.
«Она из этих, – прошмыгнула мысль в голове Жени, когда она вспомнила тех странных людей с брошюрами. – Что же мне так везет-то со всякими фриками постоянно?».
– А этот театр, – продолжила незнакомка, указывая пальцем на здание в традиционной для русской архитектуры эклектике – открылся только в 1912 году. До него оперу целых сорок лет ставили в кинотеатре «Колизее». Раньше правда это был главный городской театр, где в основном играли сомнительные комедии и водевили. Но оно и не удивительно – большинство актеров на сцене были из крепостных.
– Понятно, – выражая на лице незаинтересованность, ответила и кивнула Женя.
– Вам нравится театр?
– Лично я особой любви к зданиям не питаю.
– Вы меня неправильно поняли. Я спрашивала о спектаклях.
– Я на них не хожу.
– Почему, если не секрет?
– Ну, я в пьесах ничего не смыслю.
– Чтобы научиться понимать – не нужно быть гением или профессиональным театралом. Обычному человеку достаточно усвоить, что такое «идея», а смысл уже сам подтянется.
– Можете мне не объяснять, что такое «идея». Я в курсе.
– Тем проще, – ответила девушка и пожала плечами. – Знаете, это как у Достоевского – есть христиане и идеологи. Первым проще, потому что они всё через Библию прогоняют. Даже в жестких триллерах и фильмах ужасов могут библейский смысл найти. А вторые мучаются – под себя все притягивают.
– А большинство – ни те ни другие.
– А вы бы сами к кому себя отнесли? Христианам?
«Начинается», – подумала Женя, прежде чем ответь. В вопросах веры ей было ни жарко ни холодно. Она старалась не отрицать существование Бога, но и думать о Нем тоже особо не пыталась. Главное – считала она – сохранять золотую середину. А «прилипалам» говорить, что верующая, чтобы те сразу отставали. – Да. Я регулярно посещаю церковь.
– Значит, когда вы смотрите фильм или читаете книгу, то все равно оцениваете все через свое мировоззрение?
– Получается, что так.
– Аналогично и с театром. Вам не обязательно знать, какой глубокий смысл вкладывал автор или режиссер. Главное, чтобы происходящее на сцене вас касалось. Или подтверждало какие-то ваши мысли.
– Даже если я понимаю суть, мне все равно не с кем туда ходить. Так что не вижу смысла это обсуждать.
– У вас нет друзей, которые бы пожертвовали вечер ради вас?
– Простите, а с какой целью вы так интересуетесь?
– Я хочу пригласить вас на пьесу.
Женя с удивлением посмотрела на девушку. Ей еще не доводилось получать такие предложения от представительниц женского пола.
– Знаете, мне это не интересно.
– Почему?
– Я же уже говорила, что если бы понимала, что и как там делается, то может быть и пошла.
– Это можно легко устроить.
Девушка достала телефон и стала быстро листать длинный список контактов.
– Меня зовут Лиля. А вас как?
– Ну, Евгения.
– Приятно познакомиться.
Лиля поднесла телефон к уху.
– У вас есть планы на вечер?
– Я собираюсь поехать домой дописывать главу магистерской.
– Научный руководитель ждет?
– Да.
– Какой крайний срок?
– Сегодня до восьми.
– Сейчас только два. Еще успеете.
– Куда вы звоните?
– Секунду, – подняв указательный палец, сказала девушка. – Алло, Сонь, вы еще там? Я сейчас приду с гостьей. Не разбегайтесь… Ага, хорошо. Давай.
– Подождите, я же еще не дала свое согласие. Мне не понятно, что вы собираетесь сделать.
– Хочу показать вам мастерскую «Э.С.Т.».
Женя насторожилась. Произнесенное девушкой название показалось ей незнакомым и слишком странным. Подключив знание латыни, она пришла к выводу, что est – это форма третьего лица единственного числа латинского глагола «быть», что можно перевести, как «Он есть» (или другими словами – «Бог есть»). «Мастерская» же – это отсылка к масонским ложам, которые нередко уходили в разные псевдорелигиозные крайности.
– Давайте как-нибудь в другой раз. Я правда спешу.
– Успеете еще отправить. Это не займет много времени.
Лиля встала и медленно пошла к переходу. Женя осталась сидеть на месте.
– Да не бойтесь вы так, я вас не съем, – резко остановилась и сказала девушка.
– Мне не хочется вас обижать, но я стараюсь не ходить по разным «мастерским».
– Нам можете доверять. Хоть у нас и нет до сих пор своего здания и нам приходится кочевать, но в Екатеринбурге мы уже десять лет.
– Я не местная, поэтому раньше о вас ничего не слышала.
– Оно не удивительно. В последнее время дела у нас идут туго. Местные стали забывать, что мы есть, а за чертой города – о нас ничего не слышали. Хотя раньше «Э.С.Т.» знали и в Перми и в Челябинске. А сегодня гостей буквально приходится уговаривать ходить на наши выступления.
– Это ваши люди ходят здесь с брошюрами и ко всем пристают?
– Я и говорю – у нас не лучшие времена. И в дождь и в холод стоим с листовками. Был бы еще толк от этого.
Лиля вмиг погрустнела. Жене стало как-то неловко продолжать сопротивляться, когда девушка так старается.
– Я только на десять-пятнадцать минут зайду.
– Как скажете, задерживать на дольше вас не стану.
Женя нехотя встала со скамьи и последовала за Лилей. Несмотря на бешено колотящееся сердце в груди, она подсознательно себя успокаивала, что сможет в любую минуту уйти.
– А ваша мастерская далеко отсюда?
– Сейчас мы собираемся в квартире в «Городке чекистов».
– И вы все влазите в обычную квартиру?
– А нас не так уж и много – постоянных всего семь человек. Есть приходяще-уходящие, но они не в счет.
– И вас при этом знают во всех крупных уральских городах?
– Я же говорю – «раньше». Когда-то нас было человек двадцать, но старенькие поуходили, а новенькие не готовы посвящать нашему делу много свободного времени. Да и к тому же мы придирчивы к новым лицам.
– А вы, случайно, не секта?
– Секта? Ну, если за «сектой» понимать закрытую общину, которая открыта только для избранных, тогда – да, – непосредственно, словно в шутку сказала Лиля.
Дико реагирующая на окружающий мир Женина фантазия заиграла новыми красками. Она представила, как в каком-то облезлом сыром подвале ее приковывают цепями к батарее и заставляют брать кредиты под гигантские проценты. Машинально ее рука потянулась в сумку за паспортом, но сакральный для приезжей девушки документ оказался дома, за что оставалось благодарить только судьбу.
– Вы здесь квартиру купили? – вдруг последовал неожиданный вопрос от Лили.
«Почему все так неравнодушны к моему жилью?» – негодуя, спросила себя Женя. – Снимаю комнату у одного омоновца. Строгий дядька. Если я до десяти домой не возвращаюсь, то сразу начинает меня искать. На телефон названивает. Профессиональная болезнь у него такая – паранойя.
– Вот как? А как же личная жизнь?
Мысли вновь унесли Женю в альтернативную вселенную ее фантазии. Только теперь она стала жертвой какой-то неистовой и аморальной оргии.
– Евгения, вы со мной?
– Да… Просто задумалась о своем молодом человеке. Что-то давно он мне не звонил. Ревнивый жутко. Постоянно проверяет, где я и с кем.
– Везет вам с неравнодушными мужчинами.
– И я о том же.
– А мы уже почти пришли.
Лиля показала пальцем на старый пятиэтажный дом недалеко от Окружного дома офицеров. Каменная постройка внешне ничем не отличалась от Жениного дома, разве что внешней отделкой. Ее хрущевка была скрыта от людских глаз, потому стояла вся облупленная и исписанная граффити; эта же выходила прямо на улицу Первомайскую, оттого поддерживалась местными властями в хорошем состоянии для приезжающих в город гостей.
Внутри же дом был такой же, как везде. Одна половина всех стен в зеленой краске, другая – в белой известке. Там же написанные черным маркером матерные слова и бессмысленные фразы, среди которых интересным был только чей-то крик души: «В. В. Маяковский – жив». А на потолке огарки запущенных неведомым образом спичек.
– Нам на третий.
Вход в «мастерскую» преграждала сожженная хулиганами железная дверь. Сама Лиля описала это, как вполне естественное для центра явление. Но Женя чувствовала, что подобное совершают не просто так. Заранее настроив себя, что увидит внутри какое-то безумие, она нехотя переступила порог за Лилей и тут же была поражена. Небольшая толпа молодых людей стояла в плотном кольце лицом друг ко другу и издавала дикие животные звуки. Сначала все оскалили зубы и протянули громко «Ы-ыы», затем вытянули губы и прогудели дружно «У-уу» и «О-оо», и в завершении раскрыли рты и прокричали «А-аа».
«Надо уходить», – решила Женя, обливаясь холодным потом, но было уже поздно. Лиля заперла дверь на ключ.
– Чего вы так испугались? – увидев широко раскрытые глаза гостьи, спросила Лиля.
– Вы чем-то странным тут занимаетесь.
– Странным? Это же обычная разминка артикуляции.
– Зачем?
– Сейчас будет репетиция спектакля.
– Какого еще спектакля?
– «Еще»? Мы в принципе ставим только спектакли.
– Но вы же религиозная община?
– Кто вам такое сказал?
– Вы.
– Я же сказала, что мы – «Э.С.Т.».
– Но вы не объяснили, что такое «Э.С.Т.».
Лиля умиленно рассмеялась, точно бы маленький ребенок сказал ей какую-то глупость.
– Серьезно? Неужели я забыла расшифровать? Простите, «Э.С.Т.» – это «Экспериментальный студенческий театр».
Женя покраснела. В ее голове наконец-то сложился пазл всего разговора с незнакомкой, в котором элемент «секта» вдруг заменился на «театр». От осознания этого ей стало стыдно.
– Выходит, вы кочевой театр?
– Ага. Бродяжный, – ответила с долей сарказма Лиля.
– И никак не связаны с религией?
– Нет, конечно.
– Фуф, это многое меняет.
– Теперь меня тревожит вопрос – куда вы сами шли?
– Я? Один только Бог знает.
– Судя по всему, вы отчаянная авантюристка, – заключила Лиля, и предложила Жене пройти и познакомиться с труппой.
Крайне редко случается, когда человек запоминает все новые имена при первом знакомстве с большой компанией людей. Все эти Маши, Сони и Павлы смешиваются в голове и начинают звучать, как китайские имена из известной скороговорки: «Як, Ципа, Ципа-Дрипа, Як-Цин-Драк». Закончив с официальной частью, одна Ципа-Дрипа повела Женю в гостиную и усадила на диван. Появился какой-то Як-Цин-Драк и предложил гостье чай. Тут же возник некий Лимпомпони и стал допытывать ее вопросами, пока не вернулась Лиля и всех не разогнала.
– Простите их за назойливость. Они подумали, что вы новая актриса, – извинилась Лиля, присаживаясь рядом.
– Ничего страшного. Мне нравится быть в центре внимания, – в шутку призналась Женя.
– Сейчас будет прогон сценки. Мы редко кому-нибудь показываем еще сырой материал, но для вас сделаем исключение.
Двое молодых людей принесли пластиковые стаканчики и выделили ими на полу гостиной пределы импровизированной сцены.
– В зависимости от площадки мы отмечаем еще зоны микрофонов.
– А где вы играете, если у вас нет своего здания?
– На улице, – пошутила Лиля. – На самом деле – в музее Эрнста Неизвестного.
– Не слышала о таком.
– Меня это почему-то уже не удивляет.
Лиля произнесла название пьесы и ее автора, но в ушах Жени все вновь прозвучало, как китайский язык.
– Ребята уже готовы, сейчас начнем.
Свет в комнате гасить не стали. Лиля включила на телефоне музыку и двое актеров вышли на середину импровизированной сцены. Простые, в повседневной одежде, они ничем не отличались от обыкновенных студентов. Когда к ним присоединилась еще одна девушка, репетиция превратилось в какой-то кавардак: все стали путать и забывать слова, а вскоре так вообще кривляться и шутить.
– Эй, давайте чуть серьезней. Не позорьтесь перед гостьей, – не выдержав всеобщей расслабленности, возмутилась Лиля.
– Да ладно тебе. Как должно быть – она на премьере увидит, – вступился один из актеров.
– Пусть лучше посмотрит на то, как мы на самом деле готовимся, – поддержал другой.
– Вот так и репетируем, – сказала Лиля, пожав плечами.
– Я правильно поняла, что в вашем театре играют только студенты?
– Да, причем среди них нет никого с актерского, – пояснила Лиля. – Данил, например, юрист, а Соня – физик-ядерщик.
– Мы – просто группа энтузиастов, которые ставят сценки ради самого творческого процесса, – добавила одна из актрис.
– Выходит, что вы этим не зарабатываете?
– Наоборот – мы в это вкладываем все свое время и деньги.
– Короче говоря, это наше хобби.
Женя всегда с завистью смотрела на таких людей. Все ее увлечения, как правило, быстро прогорали. Причем по одному и тому же сценарию: сначала она с головой погружалась в какую-нибудь новую для нее сферу, полностью отдавала себя ей, а затем резко теряла к ней всякий интерес. Так было с музыкой, фитнесом, бальными танцами. Видя эту большую и веселую компанию, объединенную общим интересом, она вдруг почувствовала, что тоже желает быть в театре, но не ради «творческого процесса», а общеста.
– Допустим, мне захотелось стать участницей вашей труппы – что от меня требуется? – поинтересовалась Женя.
– Ты хочешь играть в нашем театре?
– Ну, я сказала «допустим»…
– Для начала показать, что умеешь. Стихотворение наизусть, танец, миниатюру – что хочешь, – ответила Лиля.
– Наша «мать» особо не придирчива. Если хоть что-нибудь умеешь – значит не бездарность, – добавила одна из девушек.
– Почему снова «мать» -то? – возмущенно переспросила Лиля.
– Потому что ты наша «мать».
– Лиля – наш босс, режиссер и идейный вдохновитель, короче говоря, – пояснила другая девушка.
– А еще мы прощаемся со всеми, кто прогуливает репетиции.
– Да-а, была у нас пара – из трех собраний в неделю прогуливали два. Причем всегда отмазывались, что проспали. В пять вечера, ага. А потом вообще улетали в Питер за неделю до премьеры. Лиле самой пришлось выйти на сцену – мужика играть.
– Не напоминай.
– А я, кстати, видела их в городе недавно. Они что-то не шибко долго в Питере пожили. Сейчас оба тамадами подрабатывают.
– Удалась театральная карьера.
– Тогда, можно я попробую? – спросила Женя.
– Ты же еще час назад говорила, что ничего не смыслишь в театре, – косо посмотрев на Женю, напомнила Лиля.
– Я открыта для всего нового. Чем глубже погружусь, тем скорее начну понимать.
– Странно, конечно, но дело твое. Куда приходить – знаешь. Мы здесь собираемся в понедельник, среду и воскресенье.
– Я бы пришла в среду.
– Тогда милости просим с двух до шести.
Женя улыбнулась и перевела взгляд с Лили на настенные часы. Стрелки уже преодолели половину четвертого – до дедлайна оставалось все меньше и меньше времени.
– Мне пора бежать. Приятно было с вами познакомиться.
– Тебя проводить?
– Не стоит. Здесь до остановки рукой подать.
– Что ж, тогда удачи.
– Давай, пока-пока.
– Ага, до свидания.
Женя быстро надела обувь, накинула на себя пальто и пулей выскочила на улицу. Яркое солнце апреля до сих пор нещадно жгло сетчатку. Под ногами мешалась непонятная субстанция из грязи, остатков снега, сигаретных окурков и разносортного мусора. Однако бег продолжался недолго. Жара так разморила Женю, что у нее пропало всякое желание куда-то спешить. Рубашка, став мокрой от пота, прилипла к ее спине, и с каждым порывом, пускай и слабого, ветра по всему телу чувствовался неприятный обжигающий холодок. Ей захотелось немного обсохнуть. Неторопливо дойдя до университета, она свернула в сторону плотинки и медленно пошла по тротуару. Люди, наконец-то дождавшись завершения зимы, стали медленно покидать свои пещеры. Именно сейчас, думала Женя, настало лучшее время, чтобы наблюдать счастливые и беззаботные лица.
Вдруг где-то внутри сильно кольнуло и Женя вспомнила, что ей надо спешить. С новыми силами ускорив шаг, она вмиг достигла брошенную посреди Проспекта Ленина остановку. Просматриваемая на несколько кварталов вдаль, длинная улица бесперспективно пустовала. Только лишь полчаса спустя на горизонте появился единственный заблудившийся «Двадцать третий» трамвай. Его маршрут обыкновенно проходил мимо Северного вокзала, когда как Жене нужно было попасть на Южный. В общем-то подобным ее было не удивить: следующий в неизвестном направлении транспорт является традиционным в городе Екатеринбурге.
– До ВИЗа. В депо. До ВИЗа, – проорала хрупкая женщина-водитель в громкоговоритель, после чего обернулась и выругалась матом на бабушку, спросившую, едет ли трамвай по маршруту.
«А не послать-ка мне все куда подальше?», – спросила себя Женя и отчаянно запрыгнула в ненужный ей трамвай.
С переездом в Екатеринбург Женя по-настоящему полюбила бесцельные поездки и прогулки. По душе ей был и час дороги от дома до университета, когда перспективы ехать сидя не было совсем. Ведь именно тогда можно было всецело посвятить время своим мыслям.
Начало удивительной истории Жениных размышлений восходит к такой посредственной вещи, как сломанный плеер. Раньше этот простой механизм скрашивал повседневную скуку хозяйки, однако все изменилось, когда наушники перестали блокировать звуки внешней колонки. Причем случилось это в самый неподходящий момент, когда беременный сонными, раздраженными и страдающими людьми трамвай окутала мелодичная и вдохновляющая музыка. «Имей совесть» и «Выруби, дура, не одна едешь», – тут и там посыпалось на невиновную девушку с разных сторон. Стыд и негодование от поведения людей нахлынули на Женю с такой силой, что вмиг вызвали отвращение к самому процессу наслаждения музыкой в общественном месте.
Вскоре получилось так, что поломка пошла Жене на пользу. Ведь именно благодаря этому событию она обнаружила безграничный, красочный и совершенный мир внутри себя. Мир намного лучше, чем музыка. Мир именуемый «мыслями». За сотни часов туда и обратно Женя повторила в голове все сцены сохранившегося в памяти прошлого, осмыслила каждый свой странный и сомнительный поступок, переиграла альтернативные варианты развития неудачных событий. А когда ей все это надоело, она начала фантазировать – сочинять и моделировать несуществующие реальности, придумывать истории, представлять сюжеты. В них главной героиней была не Женя; она была в них актрисой главных ролей.
Однако внутри «Двадцать третьего» мысли в голове Жени никак не складывались. Вдруг начало чесаться под ногтями и стало казаться, что она забыла, но почти вспомнила кое-что важное. Пребывая в замешательстве, девушка перевела взгляд с забрызганного грязью окна на полупустой вагон, но и там не было никаких зацепок, а только листовки с рекламой, бегущая строка с глупыми анекдотами, размякший от духоты кондуктор, бабушка, нервозная мамашка с двумя детьми. На общем фоне выделялся только ухоженный молодой человек в трех спинках сидений от нее. Несмотря на богатый выбор мест, он сидел на неудобном, обжигающем солнечными лучами, повернутом ко всем лицом, месте.
«Странный выбор при такой свободе, – подумала Женя, заинтересовавшись молодым человеком. Будучи уверенной, что уже где-то встречалась с ним, она попыталась вспомнить, кто он такой. – Может, бывший одногруппник? Хотя это вряд ли. У нас их было всего четверо: Паша, Максим, Миша и еще этот, который свалил на первом курсе в Москву».
Женя не спешила смотреть на пассажира, поскольку еще с детства помнила, что пялиться на людей неприлично. Но любопытство было сильнее принципов и постепенно брало вверх. С первой попытки у нее получилось разглядеть только тонкие и изящные, как у девочки, руки, держащие закрытую книгу Дэвида Стивенсона «1914 – 1918» на английском языке.
«Тогда может одноклассник? – продолжала перебирать она. – Да, конечно… стал бы кто из этих пропащих читать книги, да еще и на английском языке».
Со второго подхода Женя смогла рассмотреть длинную парку и редкую щетину на лице пассажира.
«Может кто-то из театралки, кого я пропустила мимо внимания? – все не унималась она, чувствуя все большее негодование от своей памяти. – Надо бы взглянуть еще раз».
Но третьей попытке случиться было не дано. Молодой человек захлопнул книгу, встал и повернулся лицом к выходу, причем так резко, что Женя совсем не успела его рассмотреть. Для обзора остался только затылок с непослушными волнистыми волосами.
«Да уж, такие волосы возможно уложить только приличным слоем укладки, – заключила Женя, как вдруг ее осенило. – А это случайно не странный парень из джаз-клуба? Переводчик. Ну, конечно же».
После того короткого, да и несодержательного диалога с Феликсом, Женя пребывала в подавленном состоянии еще пару дней. Такая болезнь, как неудовлетворенность от результата общения, присуща многих экстравертам. Девушке было любопытно узнать об этом новом человеке больше; ее гложила недосказанность. Такое чувство можно сравнить с тем, когда читаешь увлекательную книгу, но в силу непредвиденных обстоятельств закрываешь и откладываешь ее, и больше никогда к ней не возвращаешься.
«Я подойду и поздороваюсь с ним, – решила в своих мыслях она. – Но с чего я начну? Привет, помнишь меня? Это я, та ненормальная из джаз-клуба. Ну, бред же… Или так: Феликс Флейман? Какая встреча! Добрый день. Как ваше ничего? Куда направляетесь? Можно с вами?.. Ар-р, еще хуже!».
Пока Женя выбирала фразу, с которой начать разговор, Флейман дождался полной остановки, вышел из транспорта и пошел в сторону «Дворца молодежи». Параллельно с этим Женя обнаружила, что ее объект мысли в очередной раз мистическим образом исчез. Это заставило ее резко вскочить с места и оглядеться вокруг.
– Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка… – громко раздалось в вагоне трамвая.
Женя суматошно побежала к двери, спрыгнула на подножку и вылетела на остановочный комплекс, чуть не сбив случайно проходящего мимо мужчину. Флейман далеко уйти не успел – он стоял на горящем красным светофоре.
«Я просто подойду и поздороваюсь, – восстанавливая дыхание, заключила в уме Женя. – Остановит меня – будет славно; проигнорирует – черт с ним, пройду мимо».
Вот только мысли Жени несколько разнились с ее поведением. Она, выдержав приличную дистанцию, последовала за Феликсом, точно шпион. Останавливался он – останавливалась и она. Ускорялся он – ускорялась и она.
«Что ты делаешь, Женя? Догони уже его», – говорила она себе, но никак не решалась. Ее сжатые в кулаки пальцы в карманах безудержно дрожали.
Женя, следуя за Феликсом по пятам, перешла дорогу, затем еще одну, и пошла по мокрому тротуару Московской улицы в сторону Челюскинцев. Слева от молодых людей стали проноситься машины и угрожающе разбрызгивать жидкие грязевые лужи. Женя чувствовала, как мелкие влажные точки окропляют капроновые колготки, как становится влажной стелька внутри обуви. Но преодолевая дискомфорт, она все равно продолжала следовать за Флейманом.
«Он же возвращается туда, откуда только что приехал, – заметила Женя, когда с улицы Ельцина они снова завернули на 8 Марта. – Может он пропустил нужную ему остановку и решил пройтись до нее пешком? Но зачем идти такими окольными путями?».
Преследование растянулось практически на половину улицы 8 Марта: Флейман вернулся на Площадь 1905 года, на которой Женя села в трамвай, прошел станцию метро Геологическая, свернул на улицу Большакова, и затем вышел на Степана Разина. На углу перекрестка, в типичном для русской архитектуры сером здании, расположилась «Европейская пекарня». Туда Флейман и зашел после часового блуждания.
«И это все, ради чего ты мотался по всему центру?» – негодуя, мысленно спросила Женя. Застыв у двери маленькой кафе-пекарни, она не решилась последовать за Феликсом дальше.
В полупрозрачных, заляпанных жирными руками окнах неприметного заведения было видно, как Флейман подошел к кассе и заказал продолговатую булочку со стаканом неведомого напитка. Невозмутимый, весь из себя флегматик, он сел за крайний круглый столик и стал медленно жевать приобретенное лакомство. Продолжая стоять и смотреть на это заторможенное создание, Женя стала переполняться злостью, по большей части на себя, за впустую потраченное время. Ко всему прочему у нее проснулся сильный голод.
«Бог с этим Флейманом. Он все равно меня не вспомнит. Устала. Пойду и просто закажу себе чего-нибудь», – решила Женя и наконец зашла в пекарню. Не обращая внимания на Феликса, она, как ни в чем не бывало, приблизилась к витрине с разными пирожками, ватрушками, денишами и гурманами.
– Добрый день, – обратилась к ней пышущая здоровьем и румянцем кассирша.
– Одну слойку с чаем, пожалуйста.
– Кушаете здесь?
– Да, – ответила Женя, подумав над ответом пару-тройку секунд.
Забрав сдачу и свой заказ, девушка направилась к столикам. Их было всего три – они стояли в одном ровном ряду вдоль окна. В таком тесном помещении пройти мимо Флеймана было практически невозможно. Нацелив свой взгляд на самое дальнее от ее знакомого места, Женя попыталась проскользнуть незамеченной, но тут же получила слова прямо в спину:
– Добрый день.
Женя вздрогнула, чуть не выронив поднос из рук. Выдержав паузу, она повернулась и посмотрела Флейману прямо на лоб, чтобы не встречаться с ним глазами.
– Здравствуйте, – срывающимся голосом, ответила она.
– Скажите, зачем вы меня преследуете?
Лицо девушки вспыхнуло алым.
– В каком смысле? Я вас не понимаю.
– Вы шли за мной от «Дворца молодежи».
– С какой стати я должна была следовать за вами?
– Это я хотел у вас узнать.
– По вашему я не могу просто прогуливаться по центру? – выражая уязвленность, спросила Женя.
– Можете, но не по кривому маршруту, которым я вас водил.
Признание Флеймана сбило Женю с толку. Стыд и осознание собственной несуразности сдавили ей горло словно аркан, отчего потерялись все слова.
– Почему вы молчите? – продолжал допытываться молодой человек.
– А что я вам скажу?
Флейман резко выдохнул из ноздрей – сдержал смешок.
– Я вас узнал, Евгения.
– Я вас тоже.
– Помните, в ту нашу встречу я отрицал, что вы странная? Так вот, я беру свои слова обратно – вы самая странная девушка из всех, что я встречал.
Слова Феликса показались Жене достаточно грубым. Выразив на лице безразличие ко всему услышанному, она гордо пошла к столику, за который собиралась сесть.
– Да ладно вам, не обижайтесь. Я шучу, по-доброму, – произнес Флейман, вскочив со стула и нежно схватив Женю за плечо.
– Не трогайте меня.
Самоуверенно, но в то же время учтиво, он взял Женин поднос и поставил его на свой стол.
– Не уходите, я хочу кое-что спросить.
Сердитая, она молча на него посмотрела. По глазам молодого человека было видно, что он действительно нуждается в разговоре. Только поэтому, смягчив сердце, она приняла его приглашение и села напротив.
– Ну, и что же? Хотите узнать, насколько удачно вышел фокус с исчезновением?
– Это было недоразумение. Мне нужно было срочно уйти. Я собирался с вами попрощаться, но вас не оказалось рядом.
– Можете не оправдываться – мне все равно.
– А у вас настоящий талант.
– В чем?
– Еще пару минут назад я злился на вас за преследование, но сейчас чувствую свою вину.
– Повторяю – я вас не преследовала.
– Пусть будет так. – Флейман сделал глоток кофе. – Насколько помню, вы с философского УрГУ?
– Может обойдемся без «вы»? У нас не такая уж и большая разница в возрасте.
– Как скажешь, – пожал плечами Феликс. – И все-таки?
– Да, с философского.
– Есть такой местный писатель – Арсений Асагумов. Слышал, он работает у вас на кафедре.
– «У вас»?
– «У вас» – философов.
– Он мой научный руководитель.
– Серьезно?
– Да. А что в этом такого?
– Это же живой классик XXI века.
– Ты сам его читал хотя бы?
– Как раз об этом – недавно у него вышла книга «Искусство онтологии». В интернете ее нельзя скачать или купить. В книжных тоже нет. Но она по-любому есть у автора. Вот я и подумал, что ты могла бы мне помочь ее найти.
– Прости, но не могу.
– Я заплачу, сколько скажешь.
– Мне не нужны деньги.
– Что-нибудь съедобное?
– Не нужно.
– Тогда скажи, что ты хочешь?
– Ничего.
– Я даже приеду, куда скажешь – хоть к дому, хоть к универу.
– Не в этом дело. Мне не трудно это сделать безвозмездно. Просто нет желания помогать незнакомому человеку.
Женя и Феликс притихли. Молодой человек сильно потер висок и перевел взгляд на свое отражение в кружке. Девушка же стала разглядывать бессодержательный пейзаж за окном. Сложившаяся ситуация оказалась неловкой для них обоих.
– Получается, мы будем молчать? – не выдержав тишины, спросила Женя.
– А что ты хочешь услышать?
– То есть даже не попытаешься рассказать о себе?
– А должен?
– Видимо, ты не так уж и хочешь эту книгу.
– Уверен, что в прошлый раз еще все о себе рассказал.
– Даже о самом скучном человеке нельзя рассказать все полностью.
– Сомневаюсь.
– Ты даже не пытался.
Флейман снова уткнулся в стол, чтоб собраться с мыслями. Ловя момент, Женя откусила кусочек соблазняющей своим видом слойки.
– Меня зовут Феликс Флейман, – вновь переведя взгляд на уже испачканное сахарной пудрой лицо девушки, начал перечислять факты о себе молодой человек, – учусь на переводчика. Каждый понедельник хожу на джем-сейшены. Другие выступления пропускаю, так как стипендии и подработки на фрилансе едва ли хватает на еду, съемную квартиру на Сортировке и билеты за сотку. Был бы рад найти нормальную работу, но учеба не позволяет. Уважаю только джаз и классическую литературу, потому что убежден, что все должно проходить испытание временем. Иногда даю шанс современным писателям, но чаще всего в них разочаровываюсь. Это все.
– Как на «отвали» перечислил.
– Уж прости. По-другому не умею.
– О происхождении слов ты как-то живее и красочней рассказывал, чем о себе.
– Не знаю. Не помню ничего такого.
Разочаровавшись в равнодушии собеседника, Женя невольно захотела немного поглумиться над ним. Будучи убежденной, что Флеймана будет не остановить, начни он размышлять о всякой софистике – она решила спровоцировать его на подобный диалог.
– Слушай, а поделись со мной еще каким-нибудь интересным фактом?
– Я так похож на рассказчика-фактолова?
– Тебе же есть, чем поделиться?
– Думаешь?
– Уверена.
– Ты же сама сказала, что едва ли меня знаешь.
От слов Феликса Женя чуть не фыркнула.
– Давай тогда поступим так: если сможешь поразить меня необычной мыслью – я принесу тебе ту книгу с личной подписью и пожеланием автора. Безвозмездно.
– Ты шутишь?
– Я серьезно.
Молодой человек томно посмотрел на Женю. Казалось, что он хочет сказать, что видит ее насквозь, но по неведомой причине дает девушке право так себя вести.
– Я попробую.
Флейман ушел в свои мысли. Наблюдая за молодым человеком, Женя впервые заметила, насколько привлекательным становится его лицо, когда он сосредоточен и серьезен.
– Как насчет такого: в природе почти не существуют идеальные геометрические фигуры.
– Да ну?
– Лично я смогу назвать только две. Попробуешь больше?
– Апельсин – это раз.
– Он пористый и теряет форму на стыке с веткой.
– Пятна гепарда.
– Ты их давно видела? Они не такие уж и ровные у него.
– Хорошо, тогда Луна.
– С ее кратерами?
– Солнце?
– Тоже.
Варианты Жени неожиданно закончились. Она отвернулась к окну в надежде найти там хотя бы маленькую подсказку. Дома и билборды были практически правильные по своей форме, но оставались творениями человека. А лужи, камни, деревья, листья казались слишком неровными.
– Точно! Зрачки человека – круглой формы, – вдруг осенило Женю.
– Одна идеальная фигура в человеческом теле. И все. Представляешь?
– К чему ты клонишь?
– Все эти кубы, пирамиды, параллелепипеды раньше вообще не существовали. Их придумали люди.
Женя по-настоящему загрузилась. Она еще раз попыталась вспомнить хотя бы одну гору, лист, дерево или рисунок на теле животного, чтобы опровергнуть слова Флеймана, но все было безуспешно.
– Ладно, может быть ты и прав.
– Тебя не тревожит вопрос, почему так?
– А ты знаешь ответ?
– Нет, но могу предположить.
– Ну, предположи.
– Если Бог действительно есть и Он создавал нас по своему образу и подобию, то от Себя Он вложил в человека именно желание творить и создавать что-то новое. В том, что люди создали идеальные геометрические фигуры, я вижу отголоски этого дара.
– Так ты верующий?
– Я верю в свои идеи.
– И они не отрицают существование Бога?
– Бога, души и всего остального, что не поддается рациональному объяснению.
– Но при этом ты не христианин?
– Нет.
– Агностик?
– В том числе.
«Становится интереснее», – промелькнула мысль в Жениной голове.
– Тебе не кажется, что в этом есть какой-то парадокс?
– В чем?
– Что человек много веков стремится к совершенству, пытается воплотить абсолютное в искусстве, архитектуре, более того в обыденной жизни, а идеальное оказывается даже ближе, чем под носом. Прямо в глазнице.
– Не думала об этом раньше.
– А еще больший парадокс в том, что без наличия глаз весь наш разговор был бы лишен смысла. Геометрия, идеальные формы – какое они имеют значение, если мы ничего не видим? Я не ошибусь, если скажу, что наличие глаз подарило человеку возможность воображать.
– Если следовать твоей логике, то слепые от рождения люди лишены фантазии.
– Не фантазии, а воображения.
– Разве есть какая-то разница?
– Воображать – это способность мысленно восстанавливать в памяти увиденные ранее образы.
– А фантазировать?
– Способность создавать в уме то, что в действительности не существует.
– Слишком сложно.
– Ладно, представь, что ты никогда не видела жирафа. Ты не знаешь, что слово «жираф» означает, но тебе дали подсказку, что это животное. И ты начинаешь представлять некую невиданную зверушку, которая даже близко не похожа на жирафа. Она – твоя фантазия. Воображение предполагает, что ты уже однажды видела жирафа, и сможешь восстановить его образ у себя в голове. И чем чаще ты встречаешь жирафов, на картинах, фотографиях, в статуэтках, тем шире твое воображение. Если услышать слово «жираф» уже после сотой встречи с этим животным, то в мыслях возникнет не тот жираф, которого видел каждый человек на планете, а твой собственный. Жираф, которого ты мысленно создала. А без глаз как раз невозможно составить в голове конкретный четкий образ.
– Кажется, я уже перестала улавливать ход твоих мыслей. Как мы вообще от геометрии пришли к воображению?
– Остановимся на этом?
– Постой. А какой вывод получается из всего этого?
– Фантазия и воображение – это два уникальных дара, которые отличают нас от животных. Они не стремятся придумать или создать то, чего никогда не было.
«Что, прости?» – непонимающе спросила про себя Женя.
Феликс встал, протянул руку Жене и добавил:
– Ваше копыто.
Прослушав последнюю фразу, Женя машинально потянула хрупкую девичью кисть. Молодой человек коснулся ее, но не поцеловал.
– Прощай, Женя. Ты мечта любого занудного рассказчика.
Тут Женя резко опомнилась, покраснела и повернулась на стуле к уже уходящему собеседнику.
– Я принесу тебе книгу.
– Мне это уже не интересно, – коротко ответил Флейман и продолжил идти к выходу.
Женя проводила Флеймана взглядом до самой двери. В широком окне молодой человек не появился – видимо, пошел в противоположную сторону.
«Странный все-таки человек.», – заключила она и продолжила наслаждаться уже слегка подсохшей слойкой и совершенно остывшим чаем. Пока вновь не вспомнила о магистерской.