Гуманистические национальные традиции славян складывались под влиянием многих факторов, среди которых были их условия жизни и быта.
Для восточных славянских племен характерной особенностью быта являлось прежде всего то, что они вели родовой образ жизни, при котором “… каждый жил со своим родом, отдельно, на своих местах, каждый владел своим родом”[1]. Для наших современников, как справедливо замечал выдающийся знаток русской истории С. М. Соловьев, во многом потеряно значение рода. У нас остались лишь в обращении производные от него слова – родня, родство, родственники да ограниченное понятие семьи. Но предки наши на той, начальной, стадии общественного развития не знали семьи, они знали род, который означал для них всю совокупность степеней родства, как самых близких, так и самых отдаленных. Более того, род означал и совокупность родственников, и каждого из них в отдельности.
Предки наши, подчеркивал С. М. Соловьев, не понимали никакой внеродовой общественной связи и поэтому употребляли слово “род” и в смысле соотечественника, и в смысле народа[2]. При самых противоречивых взглядах на родовой быт, характеризующих его как господство идиллических родственных взаимосвязей или же предполагающих суровость отношений между отцом и детьми, между родоначальником и родичами, несомненным остается то, что родовой быт и родовые отношения, сущность которых в каждом конкретном случае обуславливались жизнедеятельностью людей, основными видами их занятий, оказывали весомое влияние на утверждение нравственных норм, народных традиций и обычаев, закладывали своеобразный фундамент особенностей национального характера.
Многими археологическими исследованиями установлено, например, что еще с конца I тысячелетия до н. э. у племен, населяющих районы Припяти и Среднего Приднепровья, т. е. у предков восточных славян – носителей так называемой зарубинецкой культуры, основными занятиями уже были земледелие, скотоводство, ремесленничество. Такой тип мирных занятий постепенно формировал и особый характер взаимоотношений между людьми, нравственные нормы поведения индивидов. Противоположное влияние на этот процесс можно проследить, сопоставив внутриродовые отношения у племен восточных славян с отношениями, бытовавшими, например, у древних германских и других народов, ведущих в те далекие времена преимущественно воинственный образ жизни, у которых в связи с этим господствующим был культ физической силы. По свидетельству С. М. Соловьева, это существенное обстоятельство предопределяло и отношение соплеменников к существам слабым, несчастным. Так, по бытовавшим у этих племен понятиям, отнять жизнь у таких людей считалось подвигом сострадания. Именно поэтому у германцев и литовцев существовала обязанность детей убивать своих престарелых и немощных родителей. “Эти обычаи, – отмечает С. М. Соловьев, – имели место у племен воинственных, которые не терпели среди себя людей лишних, слабых, увечных, не могших оказать помощь на войне, защитить родичей, мстить за их обиды; у племен, живших в стране скудной, стремление предохранить от голодной смерти взрослых заставляло жертвовать младенцами”[3].
Однако у народа относительно более мирного, занимающегося земледелием, живущего в стране обильной, с щедрыми природно-климатическими условиями, такие обычаи не наблюдались. Не встречаются они и в описаниях различными авторами жизни и быта восточных славян. Не находит их наш древний летописец Нестор даже у славян померанских, несмотря на то, что они по своему воинственному характеру и по соседству с германскими и литовскими племенами были более близки к ним. Но даже у этих славян, подчеркивает историк, отношение к престарелым родителям и родственникам было совершенно иным, чем у германцев и литовцев.
Как видим, преимущественное занятие земледелием и скотоводством, свойственное восточным славянам еще на ранней стадии своего развития, имело большое значение для зарождения у них таких черт народного характера, как уравновешенность, незлобивость, отражающих простоту их быта, нравов и обычаев. Об этом говорят и письменные свидетельства западных путешественников древности, побывавших среди славянских племен. Славяне, как отмечает С. М. Соловьев, своею нравственностью производили на них выгодное впечатление, многие из путешественников обращали внимание на то, что между славянами очень редко попадаются злые и лукавые. Все они единогласно превозносили гостеприимство славян, их ласковость к иностранцам, которых усердно провожали из одного места в другое.
Конечно, гостеприимство не являлось исключительной чертой лишь славян, оно свойственно и другим народам. У греков, например, замечает С. М. Соловьев, нарушение долга гостеприимства расценивалось как оскорбление высшего божества – Зевса. И все же у славян было свое особое отношение к гостеприимству, основанное на сострадательности к странствующим и путникам вообще, подвергавшим себя неизбежным дорожным трудностям и подстерегающим их при этом опасностям. Эта сострадательность обусловливалась тем, что славяне, более других народов подвергавшиеся враждебным столкновениям и со своими, и с чужими, нападениям и изгнанию, острее ощущали всю тяжесть невзгод, переносимых другими, и испытывали внутреннюю потребность облегчить их, смягчить своим вниманием и заботой о госте, откуда бы он ни пришел.
Древние путешественники, по свидетельству С. М. Соловьева, отмечали и такую характерную для того времени особенность нравов славян, как их хорошее обхождение с пленниками, которые у славян не рабствовали до конца жизни, как у других народов, а по истечении определенного срока были вольны или возвратиться к своим, давши откуп, или остаться жить между славянами в качестве друзей и вольных людей[4]. Это отношение к пленным в период человеческой истории, когда из-за захвата пленников нередко происходили войны с целью превращения их в рабов или продажи на невольничьих рынках в других странах, раскрывает такую черту славянского народного характера, как миролюбие. Ее формирование происходило под существенным влиянием их быта и основных занятий, среди которых все большее и большее место занимали такие мирные дела, как хлебопашество и скотоводство, а также длительное время (по сравнению с народами Западной Европы) бытовавший родовой тип общественного устройства. “У народа, в простоте родового быта живущего, – отмечает С. М. Соловьев, – раб не имеет слишком большого различия от члена семьи, он бывает также младшим членом ее, малым, юным, степень его повиновения и обязанностей к главе семьи одинакова со степенью повиновения и обязанностей младших членов к родоначальнику”[5].
Однако формирование этих черт народного характера (человеколюбие, незлобивость, открытость души) у восточных славян шло не только под влиянием основных видов их деятельности (хлебопашество, скотоводство, ремесленничество) и затянувшегося дольше, чем у других народов, родового общественного устройства, но и среды обитания, тех географических и природно-климатических условий, в которых они находились вследствие естественно-исторических процессов передвижения и расселения народов. Значение этих факторов отмечается большинством исследователей древнейшей истории России. Так, В. О. Ключевский, уделивший этому вопросу большое внимание в своем фундаментальном труде “Курс русской истории”, считал несомненным то, что человек поминутно и переменно то приспосабливается к окружающей его природе, к ее естественным силам и воздействиям на него, то приспосабливает эти силы к самому себе, к своим потребностям, от которых он не может или не хочет отказаться, и в ходе этой непрерывной “двусторонней борьбы с самим собой и с природой вырабатывает свою сообразительность и свой характер, энергию, понятия, чувства и стремления, а частично и свое отношение к другим людям”[6]. Внешняя природа, считал В. О. Ключевский, нигде и никогда не действует на все человечество одинаково. Неравномерность этого воздействия сказывается на местных особенностях людей, прежде всего бытовых и духовных, какие вырабатываются у них под очевидным влиянием окружающей природы. Взятые во всей своей совокупности, эти особенности и составляют народный темперамент.
Среди основных стихий природы, принявших своеобразное участие в устройстве жизни и формировании духовных понятий русского человека, следует обозначить прежде всего бескрайние степные и лесостепные просторы Восточно-Европейской равнины, на которых в последующем образовалось Русское государство; обилие могучих и спокойных по своему течению рек, сравнительно умеренный климат, открытый выход к Черному морю. При этом историк обращает внимание на характер освоения нашими далекими предками обширной равнины. Особенность его состояла в том, что восточная ветвь славянства, разросшаяся потом в русский народ, распространялась по свободной территории равнины “не постепенно путем нарождения, не расселяясь, а переселяясь…, покидая насиженные места и садясь на новые”[7].
Такая возможность беспрепятственного переселения на новые места не могла не отразиться на характере наших предков. Обширность и обилие удобных для жизнедеятельности свободных территорий позволяли соплеменникам или родичам при назревании внутриродового или внутриплеменного неудовольствия уходить на новое местожительство, т. е. из-за земли и иных угодий не нужно было ссориться, их хватало всем. Конечно, это ослабляло или вовсе снимало возможные конфликты, закрепляло в характере людей добродушие, незлобивость, развивало предрасположенность к миролюбию и доброте.
В результате такого свободного расселения люди всякий раз попадали в новые условия жизнедеятельности, при которых завязывались и новые отношения с окружающим их миром, отражающие специфику этих мест, определявших в значительной мере своеобразие развития народной жизни, ее особый склад и характер. Было ли это, например, степное раздолье, воспетое русским народом в своих неповторимых по задушевности и напевности песнях, зародившее и воспитавшее в его душе чувство шири и дали, открытость, доброжелательность; или бескрайние лесные массивы, богатые всяческой дичью и оказывающие русскому человеку, как отмечает В. О. Ключевский, самые разнообразные услуги – хозяйственные, политические и даже нравственные. Лес обустраивал его сосной и дубом, отапливал березой и осиной, освещал его избу березовой лучиной, обувал его лыковыми лаптями[8].
Вместе с тем влияние леса на древнерусского человека было противоречивым. С одной стороны, он служил ему самым надежным убежищем от внешних врагов, а с другой – пугал своей особой тишиной и дремучестью, в которой чудилось что-то таинственное и даже зловещее. Это не могло не порождать самые невероятные воображения, вследствие чего наши предки “населили” лес всевозможными страхами – это темное царство одноглазого лешего, злого духа, который не прочь поозорничать, подурачиться над попавшим в его владения путником. В этом нам открывается еще одна грань характера древнерусского человека – его податливость влиянию внешних обстоятельств, предрасположенность к суеверным представлениям о добре и зле.
Своеобразное влияние на восточных славян, на формирование их нравственности оказывали великие русские реки. Древнерусский человек, по свидетельству историка, на реке оживал и жил с нею душа в душу. Он любил реку и поэтому ни о какой другой стихии своей страны не говорил в песнях таких ласковых слов – матушка, батюшка. И было за что. Раскрывая значение реки в жизни древних русичей, В. О. Ключевский пишет, например, что при переселениях река указывала им путь, они селились по ее берегам, в продолжении значительной части года река и поила их, и кормила. Река в известной степени была для россиян своего рода воспитательницей чувства порядка и общественного духа в народе. Она приучала людей к общительности, учила чувствовать себя членом общества, знать обхождение с чужими людьми, которые, используя реку как транспортный путь, останавливались у прибрежных поселений[9].
Таким образом, рассмотренные нами природно-бытовые факторы и условия, взятые во всей своей совокупности применительно к исследуемому периоду русской истории, позволяют сделать общий вывод о том, что их прямое или опосредованное влияние на формирование гуманистических начал в характере и обычаях древних русичей было одним из решающих.
С зарождением Киевской Руси происходит упрочение внутригосударственных и хозяйственных связей, развивается культура, формируется зарубежный рынок. Все это в конечном счете ведет к распространению и закреплению бытовавших уже народных традиций и обычаев, определенных норм морали, отражающих в своей совокупности духовную жизнь славян.
Формирование славянской духовности, развитие культуры, в значительной степени определяющей характер и содержание взаимоотношений между людьми, проходили также под влиянием деятельности славянских просветителей Кирилла и Мефодия, создавших в 863 г. славянский алфавит (глаголицу), а вскоре на его основе и единый книжно-письменный славянский язык. Этот язык охватил значительную часть славянских народов и пустил прочные корни на почве восточного славянства – в Киевской Руси. Он явился одной из важнейших предпосылок становления и развития самобытной славянской цивилизации, той особой духовности россиян, отличающейся предрасположенностью к добру и справедливости, сострадательности.
Глубокие корни в формировании обычаев и традиций были заложены в связи с принятием Киевской Русью христианства. Молодое Русское государство с европейским народом избрало византийскую православную религию не только потому, что у него с Византией были давние торгово-экономические отношения и связи, но главным образом потому, что православное христианство было более созвучным характеру и нравам древнерусского народа с его природной духовностью и открытостью. Но даже при этом освоение христианской религией, в ее византийском толковании, славянской души потребовало от нее определенной модернизации своих канонов, приспособления к уже сложившимся у славян, обитающих в Приднепровье и северо-восточных просторах Восточно-Европейской равнины, собственным представлениям о добре и зле, о богах-покровителях и других фетишах[10].
Православная христианская церковь сравнительно быстро распространила свое влияние на Киевскую Русь. Этому в немалой степени способствовало ее учение о спасении души, человеколюбии, духовности, близкое по своей сути самобытным представлениям и нравам русских людей, создавших свой тип цивилизации. В представлении русской цивилизации, как отмечает О. Платонов, духовность – не умозрительное мудрствование, а прежде всего нравственное чувство высшей справедливости: жить по душе, достойно, не гнаться за богатством, за наживой, испытывая жадность к деньгам, к вещам. “Самое большое место в народном сознании, – пишет он, – занимали представления о душе, стыде, совести, грехе, доброте, справедливости, правде”[11]. Это положение подтверждается и заслуживающими внимания ссылками на огромное количество дошедших до нас и сохранившихся в русском языке пословиц и поговорок на эту тему – своеобразный кодекс народной мудрости и нравственности, служивший нашим предкам идеалом в жизни, например: “Душа душу знает”, “Душа с душой беседует, а сердцу весть подает”, “Живем душа в душу”, “Поговорить по душам” и др.
Все это вместе взятое явилось объективной предпосылкой закрепления христианства на Руси, сыгравшего положительную роль в историческом процессе славянских народов нашей Родины, в том числе и в развитии благотворительности в России.
Заповедь Христа “просящему дай” практически означала: накормить голодного, напоить жаждущего, посетить заключенного в темнице, призреть малое дитя. По единогласному заключению исследователей благотворительность становится необходимым условием нравственного здоровья.
Формы помощи в славянских общинах складывались под влиянием языческого мифологического сознания древнейших славян, сохранения общинной системы землевладения, пережитков в семейно-бытовой сфере и т. д.
Выделяются следующие основные формы защиты и поддержки в древнейших славянских обществах:
– культовые формы поддержки с различными сакральными атрибутами;
– общественно-родовые формы помощи и защиты в рамках рода, семьи, населения;
– хозяйственные формы помощи и взаимопомощи[12].
В качестве примера культовых форм поддержки приведем пример поклонения древних славян кругу (колесу). Он прежде всего выполнял функцию оберега от злых духов, был символом определенной целостности, стабильности и основательности[13].
Человек как бы не ощущал себя обособленным существом, он был неким единством, заключавшим в себе космическое пространство, одновременно являясь его продолжением. В то же время он не противопоставлял себя космосу, природе, а включал себя, растворялся в них, становясь таким же целым, как и они.
Эта “целостность-принадлежность” достигалась общинным существованием, обрядовой и трудовой деятельностью, которые органично вплетались в контекст природы и космоса[14].
Существенной особенностью являлось и то, что древние славяне связывали помощь с различными мифами, например с оберегами. Они наделяли сакральными свойствами различные предметы и растения (предметы костюма, домашней утвари, березу, дуб, осину), проводили родовые обряды почитания предков, обожествляя их. По представлениям древних, человек переселялся в другой мир, оставляя за собой свои привязанности, привычки, потребности. Поэтому не случайно рядом с умершими в могилу клали необходимые предметы быта, утварь и даже животных. В честь умерших устраивались тризны, погребальные состязания, игрища, трапезы. Считалось, что покойник невидимо присутствует и принимает участие во всеобщем действии.
Особое место в сакрализации процесса помощи отводилось культу героя. Показательны в этом отношении княжеские пиры, на которые собирались дружинники. В княжеских пирах “среди медопития складывались высокие христианские добродетели: милость, нищелюбие и страннолюбие”[15].
Легенды и сказания славян о княжеских пирах свидетельствуют о том, что непременными участниками трапезы были калики и нищие странники, получавшие богатую милостыню.
Среди общинно-родовых форм помощи и поддержки особое место отводилось круговой поруке – “верви”. Вервь был не только формой гражданского права, но и системой взаимоподдержки общинников. Тем самым уже в этот период времени закладывалась традиция заботы о слабых, менее защищенных.
Так, в этнографических материалах мы находим примеры поддержки стариков. Если семья не помогала пожилому человеку, то заботу о стариках брала на себя община. Для них отводился по специальному решению общества отрезок земли, где они работали. Если же пожилые люди окончательно “впадали в дряхлость”, они призревались общиной.
Старика определяли на постой (питание, проживание) на несколько дней, затем он “менял” своих кормильцев. Такой вид помощи стал своеобразной общественной повинностью.
Не менее интересные подходы к поддержке сложились в отношении детей-сирот. Проводилось усыновление детей внутри родовой общины, так называемое приймачество. “Приймать” в семью сироту, как правило, могли люди позднего возраста, когда им становилось трудно справляться с хозяйством или когда у них не было наследников. Принятый в семью должен был почитать своих новых родителей, вести хозяйство и т. д.
Другой формой поддержки сироты была общинная, мирская помощь. Она по своему характеру совпадала с помощью “немощным старикам”, когда ребенок переходил из дома в дом на кормление.
Сироте могли назначать “общественных” родителей, которые брали их на свой прокорм. Но если сирота имел хозяйство, община противодействовала усыновлению. Такие сироты назывались “выхованцами”, “годованцами”[16].
Зарождаются и формы помощи вдовам. Нуждающимся вдовам оказывали помощь продуктами. Это происходило, как правило, после уборки урожая. Сельская община предоставляла им также землю, на них распространялись такие же формы мирского призрения, как и на стариков.
В основе хозяйственной взаимопомощи и взаимоподдержки лежала всевозможная взаимовыручка. Так называемые помочи оказывались людям в самых различных ситуациях: при пожаре, наводнении, других экстремальных ситуациях. Особой формой поддержки были “наряды миром”, они проводились в семье, если взрослые ее члены были больны. Соседи приходили, чтобы растопить печь, накормить скот, ухаживать за детьми. Обязательными помочи были при постройке дома, уборке урожая. При коллективных помочах происходило разделение труда, где различные виды работ выполняли различные группы. Мужики, например, пахали, женщины боронили, старики сеяли.
Одной из активных форм помощи были толоки. Они включали в себя не только совместную обработку земли, но и различные виды перевозок: сена, урожая зерна. Своеобразной была и форма складчины, когда несколько семей объединялись, чтобы совместно заготавливать корма для скота. Совместно использовался и рабочий скот: обработка земли осуществлялась наемными волами.
Таким образом, в древнейший период славянской истории зарождаются интересные формы помощи и поддержки. Они носят не только внутриродовой характер, но и выходят за ее пределы, становятся основой для христианской модели помощи и поддержки нуждающимся.
1. Назовите факторы, позволяющие нам говорить о наличии древнейших форм помощи и самопомощи.
2. Покажите основные формы родовой модели помощи.
3. Охарактеризуйте быт восточных славян и его влияние на зарождение гуманистических взаимоотношений между людьми.
4. Какие виды помощи и взаимопомощи оказывались пожилым людям в общинах древнейших славян?
5. Дайте характеристику хозяйственным формам взаимопомощи.