В передаче «Спокойной ночи, малыши» в беззаботные дни своего детства я запомнила мудрый совет: «Дети, чтобы запечатлеть волшебство своих снов, положите под подушку ручку и блокнот! Утром, проснувшись, незамедлительно записывайте свои сновидения. Увы, сны, как утренний туман, стремительно выветриваются из памяти; записав их, вы сможете сохранить их необычные образы. На протяжении всей жизни из этих записей у вас может получиться удивительная книжица, наполненная яркостью мечтаний и тайнами ночи. Пусть ваши сны обретают жизнь на страницах, оставаясь в вашем сердце и сознании, как драгоценные моменты, которые вы сможете перечитывать и переживать вновь. Каждый записанный сон – это мелодия вашего духа, отражение ваших желаний и фантазий. Не упустите возможность сделать из них сокровище, которое будет греть вас в зимнюю стужу и вдохновлять в час раздумий. Ностальгия о снах, записанных в вашем блокноте, станет не только связующим звеном с прошлым, но и ключом к пониманию самого себя…"
Многое записать не удалось, а кое-что попросту утеряно навсегда, но некоторые сны, словно яркие картины, сохранились в моей памяти, как если бы они произошли только вчера. И что удивительно, каждый из них так или иначе связан с моими ушедшими родственниками.
Мой первый сон был о тётушке, ушедшей из жизни от тяжёлой болезни. Я увидела её в красной блузке, которая гармонировала с её тонкими полосочками губ того же оттенка. На ней была чёрная длинная расклешённая юбка, которую она носила при жизни, словно продолжая своё путешествие среди нас.
Обстановка вокруг – старинная деревенская изба: длинные скамьи, украшенные разноцветными домоткаными половиками, а единственный стол был накрыт вышитой скатертью, переливающейся в свете солнца, которое запускало лучи в прямоугольное окошко.
– У меня ещё есть сундуки! – радостно сообщила тётя Аля, указывая на великие зелёные лари, обитые железом по углам. Она приоткрыла крышку, и мой взор засиял, встретившись с разноцветными материями и лоскутами. Трудно было распознать – одежда это или простая ткань, но всё было аккуратно сложено в квадратные стопочки и скатано в рулончики, подобно обоям, сохраняя какие-то тайны.
– Добралась я хорошо, – продолжала тётя Аля монолог. – Вот здесь теперь живу! У меня всё хорошо, я всем довольна, но лишь одно омрачает мою радость – у Рудика есть другая женщина.
Рудик был супругом умершей, с тётей Алей они прожили долгую жизнь, детей народили, которые уж взрослые были, когда мать умерла. А Рудик, действительно вскоре второй раз женился.
Увидела покойного деда, его гроб стоял в комнате и я боялась заходить. Потом сказали, что на шестнадцатый день после смерти им овладеет сатана. Ещё покойницей была мама , про неё голос известил тоже самое. В её комнату я зашла, она лежала ещё живая на кровати в расстёгнутой на груди сорочке, там чернел крест. – Мам, как ты себя чувствуешь? -спросила я – Сними мне крест! Мне тяжело! – Нет, нельзя! Мама отвернулась прерывисто дыша . В доме уже собрались люди на вынос покойника. Я всё же пошла проститься с дедом и увидела его выгибающееся тело , чьи-то руки пытались его уложить обратно, а в рот пихали гречневую кашу. Я так и замерла в дверях, а он посмотрел на меня чужими глазами. Синяя в клетку рубашка, дед любил её при жизни носить…Много раз я видела деда лежащего под белой простынёй в нашей старой бане,в пребаннике. Почему он там лежит мне Голос не сообщал, было полное безмолвие, но я знала, что дед неизменно одет в свою синюю клетчатую рубашу.
Сегодня я наблюдала за собой со стороны. На мне была длинная черная одежда, столь неопределённая, что я едва могла решить, куртка это или платье.Однако, в конечном итоге, не важен был наряд – лишь одно волновало меня: наличие шнурка, который соединяет душу и тело. Этот белоснежный шнурок, обычно видный из-под одежды, стелется по земле, как хвост. Без него нельзя вернуться обратно. Без него ты мёртв!
Зачем я вижу себя со стороны? Весь сон был в этой мысли, пока я всматривалась в светловолосую женщину, стремительно шагающую вперед. Куда я так тороплюсь – осталось загадкой. Мои волосы были собраны в хвост, и колыхались сзади из стороны в сторону, что придавало фигуре особую прелесть во время походки.
Город вокруг меня был окружён белыми, неясными зданиями, непонятными дорогами и размытыми силуэтами прохожих. «Куда я попала?» – твердила мысленно я, а голос, столь привычный, в этот раз молчал. Я не знала, кто всегда говорил со мной, но верила, что это мой ангел-хранитель.
Перед смертью отца мне множество раз снился один и тот же сон: бескрайние коричневые участки только что вспаханного поля. Ни одна травинка, ни соринка, ни корневища растений не нарушали его идеальной поверхности. Комки земли образовывали четкий, зигзагообразный узор, похожий на спиралевидные бигуди, которые простирались до самого горизонта, сливаясь с небесами. Вспахано было глубоко, и этот факт донёс до меня вездесущий Голос. Я, полная растерянности, спросила: «Зачем это мне нужно знать?» В ответ тишина лишь усилила гнетущее ощущение необратимости непоправимого. Поле, в своей безжизненной симметрии, отражало моё внутреннее состояние – пустоту и ожидание.
Отец ушёл в иной мир без меня – в тот миг, когда я была в отъезде. Весть о его переходе прилетела к моему сердцу, когда на перроне старого бревенчатого вокзала, в самую солнчную погоду мая, ко мне приземлилась птица. Она, не испытывая ни малейшего страха, скакала у моих ног, и я, завороженно наблюдая за её лёгкими движениями, почувствовала, что происходит нечто важное. В моей голове проносилось одно лишь слово: "Умер". Я отчётливо поняла – мой отец покинул этот мир.
Народу собралось немного – лишь ближайшие родственники, коих было немного. Перед нами стоял простой деревянный необшитый гроб, в котором покоилось желтоватое тело бородатого мужчины, облачённого в пиджак, рубашку и брюки. Я не осмеливалась взглянуть на его лицо, и мои глаза остановились на руках, в которые был вложен чёрно-белый пластиковый крест – изображение распятого Христа белое. Я чувствовала на себе пристальные взгляды немногочисленных гостей, все они ожидали моего последнего слова для усопшего, но мне не хотелось говорить, и я оставалась в молчании. Кто-то произнёс распорядился вынести гроб. Отец завещал похоронить его в родной деревне, на малой родине, поэтому дорога предстояла долгая …
Через три дня мне снится сон: мой отец лежит на своём привычном месте – диване, облачённый в деловой пиджак, который контрастирует с детскими ярко-розовыми ползунками, облегающими его короткие ноги. В его голосе звучит страх:
– Ты не представляешь, как мне здесь страшно! Как страшно! Меня такое ожидает, ты не представляешь! Я не хочу находиться здесь!
Я чувствую, как его слова проникают в самую душу, сжимая сердце холодными цепями. В этом нелепом одеянии, сочетании взрослого и малыша, было нечто жуткое. Я вижу, как его лицо искажает судорога. В том мире, где он находится сейчас, границы реальности расплываются, и я погружаюсь в его страхи, ощущая их как свои собственные. Мрак окружающего пространства становится все более гнетущим, но я не нахожу слов, чтобы снять с него бремя, и лишь смотрю, не отрываясь от него…После пробуждения я долго не могла придти в себя.
В следующую ночь мне пришли строчки:
В холодном замке пустота
Звенит от тишины душа
О, кто живет в палатах сих?
Я расскажу об этом стих:
Она плыла из тьмы
Тумана и беды
И памяти не видела
в себе…
Сквозь мрачных серых туч
Пробился солнца луч-
Надежда выходи!
И босиком страдая
И кожа так сверкает
Маяком в ночи-
Кричи!Кричи!Кричи!
У чар на поводу
Упорно ,но иду,
А Встретишь ты меня
И буду я твоя-
вера окрыляет …
И не собьюсь с пути
Пусть долго мне идти-
Себя благословляю!
Глаза я закрываю:
Он ждет меня,
Я знаю!
Стоит на возвышении
И у него моление
Мысленно со мной ,
Он мой герой!
Волшебник добрых сил
Любовью окрылил
И вижу я себя
другую:
Возможно вспомню я,
Что птицею была,
А может я дружила с ветром?
Она,а может я?
Какая я своя-забыла…
И конь мой вороной
Привел ты под уздой-
Завыла!
Я трачу силы…
Рассеялся туман
И ясная тропа взбесила!
Я все забыла!
Но я маяк в ночи
И ты герой кричи,
Чтоб я любила…
Не уходи…
Есть замок,
Он пустой…
Ей там покой
Ты это уяснила?
"Удивительная белебирда" -подумала я, когда записывала эти строки. Ещё мне было удивительно, что я их так ясно и чётко запомнила и теперь они выплывали из моего сознания без всяких натуг, ведь обычно сон улетучивается мгновенно, даже за хвост не поймать,не то что записать удаётся…Но потом я поняла для чего родилось это странное стихотворение, смысл которого мне не ясен до сих пор.
Я наблюдала тонны, а может, и больше, исписанных белоснежных страниц. Буквы, которые покрывали лист с обеих сторон, сверкали серебряным цветом, и, когда я осторожно шевелила его в руках, передо мной разыгрывалась волшебная игра света. Эти маленькие, завихренные знаки оживали, словно были заколдованы, и их блеск завораживал, погружая в мир литературной мечты. Сразу же вспомнился мне почерк Пушкина; будто бы я перенеслась в восемнадцатый век, когда в воздухе витали имена таких титанов, как Толстой, Гоголь и Лермонтов. Их размашистые закругления и извивки, аки танцы на бумаге, были неизменным признаком величия слова. Я ощутила, что каждая буква на этих страницах хранила в себе дух эпохи, напоминая о том, как велико искусство, способное соединять сердца и умы, наделяя каждую строчку неземной красотой и глубиной.
– Эти рукописи никогда не найдут своего читателя! Они безрассудно уничтожены своими создателями или так и остались не написанными, – возвестил мне таинственный Голос. Я стояла посреди величественных гор не родившейся литературы, обуреваемая непонятными чувствами.
– Это твои истории! – зазвенел Голос в моих ушах.
– Мои? – с удивлением воскликнула я. – Но когда же я успела?! Я оглядывалась вокруг, не веря своим глазам, осознавая, что это всё плоды моего творчества!
– Вот именно, что не успела! Ты просто не писала! Не писала!
– Как я могла писать? Я же ничего не знаю! – оправдывалась я, словно искала спасение в своих словах.
Но Голос продолжал свой повелительный монолог:
– Запомни, если ты не начнешь писать, вся твоя жизнь пойдет наперекосяк!