Вновь образованное племя, точнее все, кроме маленьких его деток, уселись вокруг костра. Это не было проявлением какого-то религиозного чувства. Просто так привыкли, есть огонь и дневное светило опустилось, всем собраться у костра и петь. Точнее завывать. Монотонно так, до дрожи. По мне, так собаки на луну воют более мелодично. Но что поделать, такова местная культура.
Точнее до самих понятий «культура» или «искусство» еще десятки тысячелетий. А вот такие посиделки у костра с завываниями – уже норма. Я завывал вместе с остальными, только чаще других, вообще не попадая в такт первобытной мелодии. И не потому, что Одыра обделила природа музыкальным слухом, а потому как мои мысли были заняты совершенно иным.
Я размышлял над последствиями. Да-да, над теми самыми, что несут мои поступки, действия или слова. Вот ведь, хотел сцементировать людей в единство, а что сделал на самом деле? Ой, не зря то, что я заставил говорить людей, когда разжигал костер, мне показалось похожим на молитву. По сути, ведь именно молитвой те слова и были. Что же я наделал-то? Я не собирался вводить никакую религию! Не считать же за религию небольшой культ самого себя! Который мне нужен был, чтобы мои слова и поступки не подлежали сомнению.
Не создал ли я новый культ? Новое религиозное начало?
Под монотонные песнопения я все глубже и глубже погружался в память Одыра. Этот раздел его воспоминаний я раньше боялся затрагивать, так как он касался мироощущения, восприятия мира, того, как видел этот мир древний человек по имени Одыр. И мои опасения, что я могу сойти с ума, так глубоко погрузившись в разум Одыра, были совсем не безосновательны.
Древние люди смотрели на мир совершенно иначе, чем я, человек двадцать первого века. Иначе не значит примитивнее или глупее. Иначе значит просто «иначе» – по-иному. Они видели мир цельным – единым. А не как я, разделенным на составные части. Ой, как трудно было это осознать и понять, чуть мозг не разорвался на части. И было от чего ему взорваться.
Я вижу мир просто, для меня просто, я так привык. Но моё видение – это на самом деле вершина развития человека цивилизации. Именно то, как современный человек смотрит на мир, и позволило ему создать человеческую цивилизацию, расселившуюся почти по всей планете. Древний человек видит мир иначе. Смотрит теми же глазами, физически видит те же объекты, но воспринимает их не так! Древние видели мир единым. И это просто взрывало мозг. Я, человек далекого будущего, вижу мир как нагромождение составных частей. Они не делят мир на части. Трудно, почти невозможно оказалось в одной голове соединить эти два «взгляда», я не сошел с ума только чудом.
Вот странно. Да странно, я и они не отличаемся физически. Я и они один и тот же вид животных – Хомо Сапиенс Сапиенс. У нас одинаково устроены и глаза, и мозги. Но как же по-разному мы ощущаем бытие! Мир древних – это мир магии, мир будущего, это мир разума. Да, до самого понятия «магия» люди в этом времени еще не додумались, тут даже примитивнейших ритуалов нет. А только индивидуальные приметы их заменяют. И тем не менее, это магический мир. Мир, в котором вещественное и потустороннее не имеют разделения. И эту разницу не описать словами. Сказать, что каждый предмет, животное или дерево имело свою душу, значит ничего не сказать. Точнее, сказать формально верно, но исказить суть.
Вот пример. Взять, допустим, того из моего времени, кто выдает себя за магов и экстрасенсов. Они могут сказать: «этот камень имеет душу». Для древнего эта фраза не понятна. Так же не понятна, это звучит как абаркадабра. Потому как само понятие «камень» у древних включает в себя словосочетание «камень, имеющий душу». И сразу стало понятно, почему столько существительных в древнем языке. Это были не существительные в прямом смысле этого слова, это были имена собственные!
Вот тот пример о пальмах, что похожи, но называются по-разному. Я эти различия воспринял по формальному признаку. То есть называется иначе, так как у одной из пальм, допустим, плоды поменьше. А на самом деле, каждое наименование было именем собственным! Означающим не только внешние формальные признаки, но и то, что дух в каждом из деревьев был свой.
Есть два дерева. Я вижу, что они одной породы. Но вот древний человек видит, что у первого дерева ветки прямые, а у второго кривые. И ему даже в голову не придет, что, по сути, эти деревья одинаковые, ведь у них явно разный дух внутри. А так как древний не знает понятия «дух» и понятия «вещественный объект», то для него все это и выливается в придумывание массы имен собственных. Конечно, все назвать именами невозможно. Так они и не пытались. Именовали то, что чаще попадается на пути или то, что служит ориентирами. А все остальное объясняли жестами, тыкая пальцами[7].
Первое разделение, деление мира на части, произошло тогда, когда человек придумал концепцию души. То есть концепцию некоторого субъекта, который существует в объекте и отделим один от другого. А-а-а-а, как все сложно!
Древний человек смотрел на другого человека и видел его цельным – единой совокупностью из тела и того, что внутри – духа[8]. И конечно, называл другого человека именем собственным.
На заре времен человек думал: я – хочу. Когда пришло понятие души, то начал думать: телесное во мне хочет разврата, а душа требует поста. В веке девятнадцатом деление пошло дальше: телесное требует разврата, разум говорит, что изменять нельзя, так как поймают и конец карьере, а душа требует соблюдать заповеди. В моё время деление пошло еще дальше, разделив на мельчайшие части то, что раньше обозначало простое понятие «я-человек»: тело, разум, рефлексы, инстинкты, душу, воспитательные императивы и еще много чего.
Вот вроде мелочь. Но на самом деле, этот аспект современного мышления и сделал мир познаваемым! Воспринимая вселенную как единое целое, древние лишали себя возможности познать её! Потому как столь огромный кусок проглотить человеческий разум, каким бы он гениальным ни был, вот так сходу, не способен в принципе! Только научившись делить, смотреть на мир как на совокупность отдельных деталей, пусть и взаимосвязанных, человек начал свой долгий путь к познанию. В том времени, в котором я оказался, так «делить» не умели.
Да, это мироощущение по-своему прекрасно! Оно открывает мир совсем иначе, делает его более красивым, более живым, более загадочным, более сказочным, а значит менее познаваемым. Это мир художников, мир творцов. Когда люди научатся рисовать, они создадут великолепные полотна красочных охот, которыми распишут стены пещер. Когда научаться вырезать из камня и кости, то придумают статуэтки. Мир, где человек видит красоту.
Мир, который мне для достижения своей цели придется каким-то образом уничтожить. Убить эту сказку. Чтобы из его пепла возник мир новый – мир прагматичный.
Хорошо, что это было дело очень отдаленного будущего. Пока же, вот так с наскока, я ничего менять не собирался.
Когда открыл глаза, выпав из этого своеобразного транса, то понял, что сижу у костра один-одинешенек. Все уже спали. И опять я удивился, как все прагматично. Нет крыши над головой, нет стен и защиты деревьев, и много маленьких детей, как быть при ночевке? Оказалось просто, взрослые легли, образовав своими телами что-то вроде загона, в котором и устроили детей на сон.
Теперь я намного лучше понимал этих людей, тех, забота о ком теперь легла на мои плечи. Только от понимания этого мне легче не стало. А наоборот: грозило совершенно непредвиденными трудностями в достижении цели.
Глубоко зевнул. Мысли путались и роились в невыспавшейся голове. Надо о многом подумать, многое решить, сопоставить, но сейчас лучше просто поспать, а то с такой тяжелой головушкой я, конечно, много чего надумаю, но это будет откровенной чепухой. Все же народные поговорки и правда мудры, и я решил последовать одной из них: «утро вечера мудренее».
Подкинул дров в костер, подождал, пока они разгорятся, и положил в огонь два крупных бревна. По моим приблизительным подсчетам эти бревнышки должны были тлеть до утра, не погаснув. И с чувством выполненного долга улегся спать. Улегся почти там же, где и сидел, только немного отодвинувшись от разгорающегося пламени, чтобы не жарко было.
Уже засыпая, все же подумал о верованиях этого времени. И опять чуть голова не лопнула от чужих воспоминаний!
По сути веры, а тем более религии еще не существовало! Даже до таких простых и примитивных понятий как тотемы и вера в предков народ еще не додумался. Точнее были зачатки похожих верований, но именно зачатки. И этому было все то же объяснение – Целостное мышление. Да-да, опять оно самое. Если ты воспринимаешь мир единым организмом, где все взаимосвязано и ничего не бывает просто так, то это накладывает ощутимый отпечаток. К примеру: никакого потустороннего мира, даже самого понятия еще одного мира, отличного от того, в котором люди существуют, не было! Впрочем, если подумать, то логично, с таким-то мировосприятием. И этот факт, то, что мир цельный, приводило к удивительному казусу. Этим людям не было нужды выдумывать какие-то потусторонние силы. Их мир был органически прост и понятен.
Гром гремит? Значит шумит кто-то большой. Кто этот «кто-то»? А это не важно. Просто кто-то большой шумит. Вон иногда слон в джунглях пройдет в десяти метрах от тебя и его в зарослях не видно, только шум от ломающихся веток. Так и в случае с громом, объяснение простое: «кто-то большой шумит». И не надо для этого придумывать никаких богов.
Звери как прародители, до этой концепции с её тотемами и названиями племен от животных или птиц, до этого так же далеко. То, что мир кем-то создан и люди в нем так же созданы или произошли от кого-то, этими вопросами тут еще никто просто не задавался.
Вера же в предков. С этим сложнее. Можно сказать, что древние верили, что умершие рядом. Не их душа или тела, а просто рядом. Но вот нюанс, верой это заблуждение назвать тяжело. Это было иное, каждый просто знал, что умершие близко. Знал, а не верил. И пусть это знание ложно с моей точки зрения, но это все же знание, построенное на вполне логичной с их точки зрения концепции мироустройства. А можно ли назвать, пусть ложное, но все же знание, верой? Вопрос конечно философский и, по сути, сейчас для меня совершенно не важный.
Куда интереснее было понять, почему возникло такое заблуждение, что умершие рядом. И опять все упиралось в это гребанное цельное мышление. Если мир и все происходящее в нем едино, то… То очень любопытный казус намечается. Казус, который без умения разделять разрешить невозможно. И касается этот казус такого банального состояния человека как сон. А точнее – сновидения.
Ведь, что получается, если мир единый, то сны – это не плод разума человека, а часть мира и, соответственно, все, что в них происходит, так же реально, как и то, что происходит во время бодрствования. Вот это и приводило к знанию-вере, что умершие всегда рядом. Многим даже в современном мне мире снятся сны с умершими родственниками, особенно с близкими. Так было и тут, только если я такие сны закономерно считал просто снами, то древние считали эти сны закономерно своему мироощущению – реальностью.
Это приводило зачастую к просто невероятным коллизиям. Попробую разобрать на современном примере. Вот есть супружеская пара, муж и жена. И допустим, жене приснилось, что её муж ей изменил. Так вот в мире этого времени, если бы тут были бы супружеские пары, такой сон был бы реальным поводом для развода. И не важно, что мужу снилось в это время иное, совсем не важно. Как не важен и тот факт, что муж изменил не в своем сне, а в чужом. Обида, нанесенная во снах, тут приравнивалась к обиде в реальности.
Бардак страшный. Как представлю, как пробую вникнуть, как так можно жить, так страшно становится. Одно хорошо, тут уже понимали, что не все во снах является точно реальным. Вот, например, во сне ты убил оленя, а проснулся, и его рядом нет. Или пришиб соплеменника, а он утром ходит живой и здоровый. Это даже ребенок сообразит, что действия во сне несколько отличаются от реального. Так появились толкователи снов. В основном, ими были самые старые члены племени. Этакий прообраз шаманов. Точнее толковали сны все, просто у кого-то лучше получалось убедить других, что их толкование более правильное. Через несколько тысяч лет из этого безусловно вырастает шаманизм, а затем вера и намного позже религия[9]. Так что моё представление, конечно, оказало свое влияние на умы людей племени, но вот какое, тут я был бессилен что-то предугадать, слишком зыбкая почва для размышлений.
Я был бесконечно благодарен своему организму, что он все же уснул и избавил меня от дальнейших раздумий на эту тему. И слава всем богам, что мне ничего не приснилось!