Калужская область 2013 год

Вам когда-нибудь было действительно страшно за близких? Это ужасное чувство. Оно не поддается описанию. Новость, услышанная от дочери, поставила меня в безысходное положение и кинула в глубокую пропасть страха и ужаса.

Мы сидели с дочкой на диване, она плакала. Телефон звонил без остановки. Мы обе были под впечатлением от возникшей ситуации.

– Яна, ответь! – сказала я, не выдержав этого бесконечного звона.

Она выключила звук, но светящийся дисплей меня раздражал.

– Ты не можешь не отвечать ему вечно!

– А что я скажу?

– Правду!

– И что? Расставаться? – слезы лились по её щекам.

А моё сердце хотело выпрыгнуть от боли, которую я испытывала, глядя не неё.

Я собралась с силами и попыталась как-то вяло защитить ее парня, с которым она только что начала встречаться. В исходе событий я была уверена на сто процентов. Зная современную молодежь, в чудеса верить было трудно. Кому нужны проблемы, да ещё и такие! Я почти смирилась с мыслью, что удар от расставания будет ещё сильнее, чем от диагноза. Забирать её надо из Москвы, домой. Пусть будет тут, со мной. Что-то придумаем, как-то выкарабкаемся.

Но чем больше до меня доходила правда, тем меньше я была уверена в благополучном исходе. Я всегда была мнительной, тысячу раз ставила себе страшные диагнозы и жила с этим. Но что касалось дочери, то я теряла самообладание сразу, если что-то у нее шло не так. Это был удар. Я старалась делать вид, что я в порядке и принимаю правильные решения, ищу выход из этой страшной ситуации, но это было только у неё на глазах. Когда она уезжала в Москву, я забывала, что нужно есть, спать, я делала только одно – ревела. Я не спала ночами, не могла. Я довела себя до того, что засыпала на переменах в классе. В школе я ни с кем не общалась. Единицы знали, что что-то случилось и только потому, что приходилось несколько раз отпрашиваться, да и подробности я тоже никому не говорила.

Я ходила как тень. Подойти и прямо спросить, что со мной, никто так и не осмелился.

Прикинув сумму, которая мне нужна на лечение дочери, я поняла, что пропала. Таких денег у меня не было. Крайние меры – оформление кредита. Я была готова взять кредит на любую сумму. Помощь от родственников и друзей могла бы быть кстати.

И тогда я в первый раз обратилась к директору. Было неудобно, стыдно и непривычно. Директор явно не прислушивался к сути моей проблемы. Я это сразу поняла.

– Вы не хуже меня знаете, что у школы нет ни копейки – оформляйте кредит, – небрежно бросил он.

– Я знаю, но может, есть какой-то фонд, помогающий постоянным сотрудникам в тяжелых ситуациях, профсоюз, или ещё что-то?

Я чувствовала себя ужасно: голос дрожал, руки тряслись, как будто я совершала преступление.

– Я ничем не могу Вам помочь. Оформите кредит, – повторил директор.

Нет, я не обиделась. Я была в прострации.

Пробормотав: «Дай Бог, чтобы вас не коснулось», я вышла из кабинета.


Магаданская область 1977 год

Люди с плохим характером в жизни мне встречались часто. В Синегорье я подружилась с девочкой, её звали Наталья. Мы стали лучшими подругами, но у неё был странный и жестокий характер: необоснованные приступы гнева, постоянный психоз, элементы садизма. Все это серьезно омрачало нашу с ней дружбу. После каждого из таких приступов она плакала, просила прощения, но тут же через некоторое время всё повторялось. Ей доставляло наслаждение издеваться надо мной. Мне кажется, что в такие моменты она даже не могла себя контролировать. Зато когда она была в норме, нам было очень весело и интересно вместе. Прекратить дружбу я не осмелилась, так и мучилась до 9 класса. Одной из нехороших черт моей подруги была зависть. Мама у меня была моложе Наташкиной мамы лет на 10. Маме по блату откуда-то из-за границы привозили одежду. Когда я показывала Наташке обновку, она тут же просила меня взять её у мамы и дать ей поносить. Как-то раз мы основательно попались, мама узнала и очень ругала меня, так что больше я ничего Наташке не давала. Это стало причиной новых осложнений в наших отношениях.

Дружить с кем-то ещё Наталья мне не позволяла. Особенно она ревновала меня к Регине. Регина была очень милой и красивой девочкой, у меня с ней было много общего. Жили мы с ней в одном подъезде. Наталья после того, как увидела, что мы стали много проводить время вместе, закатила нам обеим такой скандал, что Регина испугалась и начала обходить меня стороной.

Когда я уже была взрослой, то узнала, что у мамы моей подруги были серьезные проблемы с психикой. Видимо, это передалось Наташе. Я ее простила.

Однажды зимним утром мы весело бежали в школу, был небольшой для Синегорья морозец, всего – 42 градуса. Я в последний момент надела модные сапоги, хотя мама мне говорила, что нужно надеть «прощай, молодость». Я её не послушала.

Момент, когда я упала, и на меня завалились все мои подружки, я помню, зато потом всё в моем сознании было очень смутно. Самое яркое впечатление – звёзды в глазах. То, что я сломала ногу, я не поняла, так как потеряла сознание. Очнувшись, я встала и пошла, но нога почему-то раздвоилась. Я испугалась.

– Девочки, у меня что-то с ногой, – испуганно сказала я.

– Подвернула, – ответили подруги. Они вставали, отряхивали снег и громко смеялись.

– Нет, что-то не то, она раздваивается.

Я начала паниковать. Наталья кричала:

– Ну, мы идем в школу или нет? У нас география первая. Учителя географии мы ненавидели и жутко боялись.

– Наташ, я не могу, – расплакалась я.

Тут подруга поняла, что я не шучу и сама испугалась.

– Что делать? – спросила с ужасом в голосе Наталья.

– Беги за родителями, – сказала я.

Наталья побежала ко мне домой. Через минуты три я увидела бегущего ко мне отца. Он был напуган, схватил меня и стал спрашивать, как я упала и что со мной. Машины не было. До скорой мы не дозвонились. Я замерзала. Тогда отец взял меня на руки и понёс сам в больницу. Больница стояла практически на реке, в километре от нашего дома. Всю дорогу отец нёс меня на руках. Я ревела в больнице всё время. Нет, меня не пугали жуткие переломы обеих костей, меня пугало то, что меня не будет на новогоднем вечере в школе. Было 16 декабря 1977 года.

Пропуски уроков и плохое отношение ко мне в классе стало причиной того, что я даже радовалась, когда оставалась дома. Три месяца я не была в школе. Когда же вновь вернулась, в журнале у себя увидела ряд двоек по математике. За каждый пропущенный урок стояли не буквы «н», а отметки «2». Так родилась моя «любовь» к математике. Учитель Запорожская была старой девой. Учеников она ненавидела. Мой отец был в дружеских отношениях с директором нашей школы Олегом Алексеевичем. К нему он и обратился, чтобы узнать, почему больному ребенку учитель ставит отметки «2». Директор вызвал Запорожскую и отчитал по полной программе. Так родилась её «любовь» ко мне. С той поры отметка «пять» мне могла только сниться. Те, кто списывал у меня контрольные, получали «5», мне же она ставила абсолютно несуществующую в СССР отметку «4+».

И только один раз мне её стало действительно жалко, когда я увидела её одну, прогуливающуюся по направлению к реке. Я, будучи ещё в принципе ребенком, поняла, что она абсолютно одинока.

Несмотря на проблемы в школе и моё самочувствие, я была почти счастлива. Только тоска по бабуле наступала мне на горло и душила. Я часто плакала, когда оставалась одна. Тяжело было привыкать к новой жизни. Но с другой стороны я была безумно рада, что теперь я жила с родителями.

После того, как я пролежала в туберкулезном диспансере четыре месяца, я обзавелась друзьями и подругами. У нас образовалась отличная компания, и мы каждый вечер гуляли. Это было очень интересное время, время первой детской любви и взросления. Первая любовь запоминается на всю жизнь. Мою первую любовь звали Юра Нехороших. Фамилию он оправдывал на все сто процентов. Его поведением ужасались учителя, ученики получали подзатыльники, и от неразделенной любви страдали девчонки. В нашей компании он не был, меня не замечал в принципе. Мне казалось, что поначалу он стеснялся меня и презирал. Его друзья знали о моих чувствах к нему, и, разумеется, делились с ним новостями о моих страданиях. Он меня избегал, иногда жестоко дразнил. К девятому классу я стала совсем другой – модной, уверенной в себе девушкой, и он соизволил обратить на меня внимание. Но тогда мне это было уже ни к чему.

Любимым местом наших прогулок была речка Колыма. В любое время года там невероятно красиво. Я поняла, почему наш поселок назвали Синегорье. Снег действительно казался синим на солнце, а сугробы поднимались выше человеческого роста. Тайга поражала своей красотой. Летом мы ходили далеко от дома, собирали ягоды и грибы. Белые грибы были размером с голову моей сестрёнки. Я помню, что родители однажды даже фотографа брали с собой, чтобы запечатлеть эту красоту. Это было волшебное место, для меня оно таковым и осталось навсегда.

Больше пятнадцати лет Синегорье строился и расширялся, пик расцвета пришелся на 1989 год. Тогда, согласно переписи населения, в поселке проживало почти 12 тысяч человек, хотя сам населенный пункт был рассчитан на 10 тысяч.

С началом 90-х годов прошлого века из Синегорья начался массовый отток жителей. Сегодня в поселке живут немногим более двух тысяч человек. Больше половины домов пустуют. Когда я смотрю на фотографии сегодняшнего моего, так горячо любимого поселка, становится жутко. В комментариях к фото в социальных сетях можно прочитать такие слова: «Когда едешь по центральной улице, то справа идет жизнь и играют дети на площадках, а слева – пустыми глазницами окон зияют брошенные дома».


Поселок Заречный 1980 год

Я почувствовала себя брошенной. Человек, к которому я так странно и ревностно относилась, начал встречаться с девушкой. Поговаривали, что её Он не любил. Единственной причиной, чтобы начать новые отношения, было желание забыть меня. Гуляли они отдельно от нас. Настроения у Него не было никогда. Я стала замечать, что Он не улыбается, не веселится на уроках, как раньше.

Девочка Его полюбила, и, насколько мне известно, любила достаточно долго. Он говорил, что она Его просила к ней вернуться уже в зрелом возрасте. В школе они редко подходили друг к другу, складывалось такое впечатление, что Он её стеснялся. Или просто не хотел, чтобы я видела. Хотя я всё знала и даже поздравила Его с началом отношений. Как-то Он сидел в нашей школьной беседке, мимо неё я всегда ходила домой. Мне показалось, что Он меня ждал. Я завернула в беседку и села рядом.

–Ты избегаешь меня? – начала я разговор.

– С чего ты взяла?

– Ты перестал с нами общаться, гулять.

– Ты же знаешь, я теперь не один.

– Я поздравляю тебя, давно надо было.

– С чем ты меня поздравляешь? – почти агрессивно спросил Он.

– Ты влюблен, а это прекрасно.

– Такое впечатление, что ты подошла меня пожалеть. Звучит именно так.

– Не говори глупости, я рада за вас. Правда, её я не знаю, поэтому к ней с поздравлениями не подойду, это уж точно.

– Твоя подруга знает, попроси её поздравить мою девушку с тем, что ей крупно повезло.

В Его голосе звучала горькая ирония.

– Ну, ей действительно повезло. Ты хороший, очень хороший.

– Хороший… спасибо. Это всё, что ты можешь мне сказать? – с горечью сказал Он. – Алён, мне всё равно, что я для неё значу. Мне всё равно, где она, что делает, какое у неё настроение, как она выглядит. Мне всё равно! Я уже раз 100 назвал её твоим именем.

– Мне нечего тебе больше сказать.

Он сжал мою руку.

– Ты его любишь? Сильно?

– Да. Прости.

– Не извиняйся.

Наступила пауза. Молчание было мучительное. Я хотела встать и уйти домой, но вместо этого я сделала то, чего не ожидала от себя.

– Ты особенный. Ты это знаешь? – вдруг я начала говорить то, что Он не должен был слышать.

– Это уже интересно.

Дальше слова просто рвались наружу:

– Я не понимаю, почему мне неприятно, что ты с ней встречаешься. Даже когда я с Олегом, я думаю о тебе. Почему?

– Задай себе этот вопрос. Я всё равно на него не отвечу. Я не верю в то, что ты сейчас говоришь. Жалость – самое последнее чувство, которое я бы хотел, чтобы ты ко мне испытывала.

Он встал и быстро пошёл по направлению к своему дому.

Я ещё долго сидела в беседке и думала, что схожу с ума. Я сказала Ему чистую правду, но сама не понимала, что со мной происходит. Создавалось такое впечатление, что время остановилось там, в сентябре, у озера.


Калужская область 2003 год

Время шло быстро. Наступил день прощания со школой. Моя дочь пришла на праздник Последнего звонка с хорошим настроением, она любила свой класс, несмотря ни на что.

Я фотографировалась с девочками у входа в школу, как вдруг меня позвала коллега.

– Елена Валерьевна, можно Вас?

Я подошла, улыбаясь. Настроение было хоть не отличное, но сносное. Я любовалась на свою дочь. Она прекрасно выглядела.

– Добрый день, Ирина Петровна, – сказала я.

– Вот боюсь, что он не будет добрым, – грустно сказала коллега.

– Что опять случилось? – я устало посмотрела на неё. Настроение улетучилось мгновенно. Появился страх.

– Молчанова Вам нехороший сюрприз приготовила. Даже не знаю, как сказать.

– Говорите, как есть.

– Она не хочет видеть Яну на празднике.

– В смысле «не хочет»?

– Просила родителей Яну не пускать в класс и Вас уговорить, чтобы сидели дома.

– Она совсем с ума сошла? Сегодня праздник Последнего звонка! Ничего не понимаю, кого просила? Куда не пускать? – я уже поняла, что дальше информация будет еще хуже.

– Молчанова хочет её проигнорировать, словно Яна не училась в её классе. И это в такой день. Не пускайте ребёнка к ней. Не травмируйте. Идите домой.

– Да как я её не пущу? Она уже в классе, наверное. Но за предупреждение спасибо!

Ноги не шли по направлению к школе. Это трудно понять, но ненависть меня захлестнула. Я поискала дочку в коридорах школы, но все выпускники уже вышли на линейку с главного входа. На линейке я стояла, как на раскалённых углях. Я не осмелилась, видя счастливое личико дочери, подойти и забрать её домой. Я думала, что вероятно Ирина Петровна ошиблась или не так поняла Молчанову. А может я надеялась на то, что Молчанова одумается и не станет портить праздник Яне. Но я слишком хорошо о ней подумала.

Как только Яна зашла в классную комнату, её настроение сменилось. На стенде, где красовались фотографии всех детей 9 «А» класса, вместо её фотографии, было пустое место. Вот так просто – пустое место. Все слова и подарки были всем детям, кроме моей дочери. Помню, что после классного часа, Яна пришла домой, легла на свой диванчик и горько заплакала. На волосах красовались белые бантики, они нервно, в такт её рыданий, вздрагивали и казались неуместными в такую минуту. Я думала, что от обиды моё сердце не выдержит. Как же в тот момент я ненавидела Молчанову, даже самой становилось страшно.

Загрузка...