Они сидели в мягких креслах, разделенные низким стеклянным столиком. Перед солидным, стареющим джентльменом – иначе этого собеседника и не назовешь – лежал замшевый потертый кисет с табаком и шпильками для манипуляций с курительной трубкой, которую он держал в руке, – хороший, старый «бриар» с прямым мундштуком. И сам он был под стать своей трубке: седая щеточка усов, тщательно расчесанные седые редкие волосы, строгие черты лица и длинные, ухоженные пальцы. Он был американцем, хотя внешностью и манерами напоминал скорее англичанина. И немудрено, за несколько лет дипломатической службы на Британских островах господин Джеймс Петри сумел обрести английский лоск.
Его собеседник курил отечественные сигареты «Союз-Аполлон», – возможно, из чувства патриотизма. Нераспечатанная пачка и зажигалка лежали перед ним на столе. Темноволосый и круглолицый, он был облачен в коричневую кожаную куртку и джинсы – обычная дневная одежда делового молодого россиянина. Под его рукой, на подлокотнике кресла, лежала пластиковая папочка.
Молодой человек, судя по выражению лица, был разгорячен разговором, американец же – безмятежно спокоен. Говорили они по-русски, хотя американцу это давалось с трудом. Но так настоял молодой, ибо не желал двусмысленностей: на свой английский он не очень полагался.
– Вы должны понять, – медленно говорил американец, – что документы, о которых идет речь, не имеют отношения к вашей частной проблеме.
– Как знать… Может, не совсем конкретно, зато они открывают некоторые тайные пружины, которые двигали вашими политиками на определенном этапе нашей совместной истории. Тогда почему же это не может стать гвоздем для читателей?
– Гвоздь? – слегка нахмурился американец.
– Ну сенсация, чтоб вам было ясней. Может быть, давно пора объяснить и вашему и нашему народам, кто есть кто, а не изгаляться в прессе по разного повода импичментам, а?
– Если вы имеете в виду партийные разногласия в вашей… Думе? То эта информация вряд ли что-то добавит. Нет, пользы не будет. А урон – так? – может быть несоизмерим.
– Не пойму, вам-то чего бояться? Ну вот я захватил с собой копии, могу показать. – Молодой человек взял в руки папку, перебрал несколько листов, находящихся в ней, снова сунул под локоть. – Вы поймете, что ничего убийственного в них нет. Скандал? Это да, может возникнуть, ну как же! Такие фигуранты! Но это все, повторяю, по моему мнению, в пределах частных интересов. И я намерен, как уже сообщал вам, использовать их в сугубо личных целях. Ваше ФБР морочило мне голову, тянуло время, а теперь вдруг спохватилось.
– Мы совершенно определенно могли бы оказать вам ту помощь, на которую вы так рассчитывали. Некоторая несогласованность в действиях э-э… служб нередко приводит к сбоям, так? Но все можно поправить, и вы получите необходимые вам сведения.
– Ну да, теперь, когда я и сам все узнал, ваши службы готовы мне помочь, понятно. Но за какую цену? У вас же, я знаю, бесплатно даже воробей не чирикает…
– Это остроумно, – без улыбки заметил американец.
– Значит, я вам – документы, а вы мне – что? Правду? Какую? Да и кому она сегодня вообще нужна? Нет, я бы поставил вопрос иначе. Вы хотите заполучить то, что у меня имеется и представляет интерес для вас, я так понял? – И, дождавшись кивка американца, продолжил: – Для меня же эти бумажки представляют интерес исключительно журналистский. Это в некотором роде сенсация, за которую начальство заплатит мне хорошие деньги.
– Если вы действительно в этом уверены, назовите мне сумму, в которую вы оцениваете… – американец улыбнулся и затянулся трубкой, – которая достойна ваших э-э… журналистских усилий.
– Значит, вы уполномочены вести со мной торг? – хитро сощурился молодой человек. – И коли так, то выходит, что бумажки эти не столь уж и безобидны? А это, в свою очередь, резко повышает их стоимость. Ну представьте себе, вот в той ситуации, которая сейчас разворачивается вокруг, к примеру, вашего президента, во что были бы оценены некоторые факты, которые я… да просто продал бы одному из ваших корреспондентов?
– Просто продать – ничего не значит. Нужны очень веские доказательства!
– Есть, – вырвалось у молодого человека, но он тут же поправился: – В смысле – найдутся. Можно так считать.
– Они у вас… – американец показал мундштуком трубки на папку, – тут?
– Ну что вы! За кого меня, ей-богу, держите?! Да будь они тут, я бы и двух шагов не сделал: машина бы сбила или санкционированное бандитское нападение устроили… Да мало ли есть способов изъять и заодно расправиться!
– Тогда я могу посмотреть?
– Сделайте одолжение. – Молодой протянул американцу папку и взялся за сигареты. Пока тот быстро и несколько даже нервно просматривал листы ксерокопий, молодой человек зажег сигарету, затянулся и, откинув голову на спинку кресла, внимательно наблюдал за выражением лица читавшего. Но оно оставалось будто каменным. Вот сила воли! А ведь там было чему изумиться… Уж это молодому журналисту было хорошо известно.
И еще он думал, что, в конце концов, ради приличной суммы можно было бы и пожертвовать какими-то деталями, кстати, не очень существенными с точки зрения сюжета. А вот с политической – тут оно конечно.
– Я думаю, – сказал американец, аккуратно складывая листы обратно в папку и небрежно кидая ее перед собой, – что эти материалы могли бы стоить… ну, например, до пятидесяти тысяч долларов. – И, не взглянув на собеседника, занялся своей трубкой.
«Как минимум вдвое, – решил молодой человек. – Отчего же, можно и поторговаться…»
– Мне трудно оценить ваши критерии, но я, вероятно, прежде чем дать вам окончательный ответ, мог бы посоветоваться с кем-нибудь из «Ройтера» – так, не вдаваясь в детали, лишь в общих чертах. У меня там есть знакомые.
– Но… в этом нет никакой необходимости! – явно заволновался американец.
– Ну так назовите настоящую цену! – похоже, обозлился его собеседник. – Чего это мы с вами как на одесском Привозе? Не надо ломать комедию друг перед другом. Задешево я не отдам…
– А вы не боитесь их просто так… потерять? – успокоившись, спросил американец.
– Не боюсь. Они в очень надежном месте. И под постоянным присмотром, можете не сомневаться. И если мне будут угрожать, то документы всплывут и наделают, как вы говорите, много лишнего шума. Для вашей страны. Потому что у нас уже достаточно много такого компромата, что хватило бы на десяток импичментов, просто на это дело все давно плюют с высокого бугра. А у вас – демократия, у вас каждый плевок тут же под микроскопом рассматривают. Вот и делайте вывод, кому сей компромат важнее, – молодой человек так же небрежно ткнул пальцем в папочку. – Если вы не готовы к окончательному ответу, можете взять копии с собой и еще раз прикинуть. Потом позвоните и дадите окончательный ответ. И обговорим условия передачи: мне – денег, вам – документов. И еще хорошо бы следующую встречу назначить где-нибудь в другом месте, не люблю я эти якобы неприступные отели, где все насквозь прослушивается и просматривается. Ну мне-то наплевать, я журналист, а вам зачем? Вы ж все-таки крупное должностное лицо, так я понимаю? Или это тоже входит в вашу задачу?
Американец испытующе посмотрел на него и чуть заметно улыбнулся.
– Вы, наверное, очень… способный журналист, – заметил он. – Жаль, что мне до сих пор не приходилось читать ваши э-э… корреспонденции.
– Это дело несложно поправить. Могу вам обещать, что к следующей нашей встрече я постараюсь подобрать что-нибудь поинтереснее.
– Ну хорошо, как я понял вас, вы намерены… торговаться?
– Вот именно.
В дверь негромко постучали. Американец посмотрел удивленно, затем поднялся, подошел к двери и повернул рукоятку, напоминающую защелку английского замка…
С мягким шелестом открылась дверь служебного лифта, и официант в белой форменной куртке с золотистым вензелем на верхнем кармане покатил по ковровой дорожке сервировочный столик, накрытый белоснежной салфеткой. Был он рослым, но худощавым, с удлиненным бледным лицом и гладко зачесанными назад длинными светлыми волосами. Чуть косо сидящая черная бабочка, никак не гармонирующая с унылым выражением физиономии, а также скверно выглаженные форменные брюки с атласными лампасами и несвежие белые перчатки выдавали наиболее заурядного представителя данной профессии, типичного для всех российских отелей или гостиниц, как ни называй – от заштатных до самых фешенебельных и многозвездочных.
Тяжелый даже по внешнему виду охранник, уже больше часа маячивший возле единственной двери апартаментов в этом крыле отеля, неодобрительно оглядел приближающуюся фигуру и сделал ладонью повелительный знак остановиться. Вызов официанта, кажется, не предусматривался шефом, беседующим в настоящий момент с русским журналистом за закрытыми дверьми.
Охраннику, честно говоря, было многое непонятно. Начиная с самого отеля, избранного шефом для переговоров. Нелепое пятиэтажное здание с высоченными потолками, гигантскими коридорами и относительно небольшими апартаментами. Все у этих русских наоборот: там, где расположены удобства и должен ощущаться простор, там тесно, а в этих никому не нужных коридорах можно в бейсбол играть. Единственный, может быть, плюс – это тихое место в Замоскворечье, так называл шеф этот район Москвы. Еще он говорил, что здесь неплохая кухня, любой иностранец, поселившийся здесь, может заказать свое любимое национальное блюдо. Видимо, потому и останавливается здесь приятель шефа, когда приезжает в Москву по поводу своего бизнеса. В его номере, собственно, и происходит сейчас встреча шефа с русским.
И еще одно обстоятельство смущало охранника. Известно ведь, что все помещения подобного типа, о чем постоянно повторяют и напоминают им на инструктаже, в обязательном порядке прослушиваются русскими спецслужбами. Вероятно, не составляли исключения и данные апартаменты отеля «Мегаполис». Но тогда, может быть, шефу и нужна была уверенность, что содержание его беседы станет известно русской службе безопасности? Однако к чему все эти сложности? Не проще ли было пригласить этого молодца на одну из явочных квартир, в посольство, наконец? Или данный вариант устраивал прежде всего русского – из соображений собственной безопасности? Черт их всех разберет! А рассуждать об этом, в конце концов, вовсе не дело охраны.
Этот бывший морской пехотинец, облаченный в цивильный костюм, не говорил по-русски, да от него никто и не требовал знания чужого языка. Ему вполне хватало жестов. Он рукой отстранил официанта от сервировочного столика, достал из кармана миниатюрный металлоискатель и одним ловким движением прошелся им по всему телу служащего ресторана. Затем поднял крахмальную салфетку и внимательно осмотрел стоящее на столике: вазу с виноградом и яблоками, прикрытый матерчатым колпаком горячий кофейник, чашки с блюдцами и ложками, сахарница, две бутылки минеральной воды, стаканы. Ничего подозрительного. Нижняя полка была пуста, если не считать стопки бумажных салфеток. Охранник заглянул под верхнюю полку, после чего жестом ладони разрешил следовать в номер.
Официант подкатил столик к двери, изогнулся и по-холуйски осторожно постучал в дверь. Через короткое время ему открыли. Охранник лениво отошел к торцовому окну, откуда просматривался и этот коридор, и другой – отходящий от него под прямым углом.
Дверь щелкнула за спиной официанта, на лице которого унылая лень мгновенно сменилась маской озабоченности. Американец не успел и глазом моргнуть, как все предметы перекочевали с сервировочного столика на стеклянный журнальный. Быстро и ловко была разостлана салфетка, чашки и стаканы расставлены перед собеседниками, в середине – фрукты, вода, кофейник со снятым колпаком, сахарница. Еще миг – и минералка открыта и вода налита на треть высоких стаканов.
Так же молча и ни на кого не обращая внимания, озабоченный официант, сделав короткий кивок, покатил столик обратно к двери, в небольшой тамбур.
– Это вы заказывали? – удивленно спросил у журналиста американец.
– И не думал, – пожал тот плечами. – А впрочем, почему не выпить боржомчику? Да и от кофе не откажусь.
– Странно, – сказал сам себе американец, садясь в кресло.
В этот момент за спиной журналиста послышались шаги, американец поднял глаза и вдруг вскинул к лицу руки, словно заслоняясь от удара. Эта пантомима разыгралась почти мгновенно. Что-то металлически лязгнуло. Журналист увидел, как американец дернулся в кресле и тут же обмяк, роняя руки и заваливаясь на бок, рубашка его и правая рука вмиг покраснели.
Журналист резко обернулся и увидел возле самого лица черный зрачок пистолета. Нового выстрела он уже не услышал…
Официант вышел в коридор со своей каталкой минут через пять. Аккуратно защелкнул за собой дверь. На молчаливый вопрос охранника, мол, долго они еще там? – официант безразлично пожал плечами и, пятясь, покатил столик к лифту. Он никуда не торопился, словно работа ему давно обрыдла и спешить вообще некуда и незачем.
Открылась дверь служебного лифта. Он вошел и закатил за собой столик. Но нажал на кнопку не служебного помещения ресторана, а нижнего, подвального этажа. Пока лифт опускался, официант снял куртку и бабочку, скинул перчатки, свернул все это в ком и бросил на нижнюю полку столика. Когда дверь открылась, выкатил его и коротким толчком отправил в темный угол помещения. Туда же зашвырнул и форменные брюки, под которыми оказались другие, вполне пристойные и хорошо отглаженные. В таком новом виде он тут же поднялся по неширокому пандусу в узкий колодец двора, где его ожидала грузовая машина с надписью «Продукты» на крытом металлическом кузове. Сев рядом с водителем, он надел висевший там пиджак и махнул рукой вперед.
Также без единого слова они выехали со двора. Охранник, не глядя в документы, поднял палку-шлагбаум и пропустил машину. Его напарник даже не вышел из стеклянной будки. Молчаливый водитель привез своего пассажира на Лубянскую площадь и, сделав по ней круг, остановился на углу Большого Черкасского переулка. Перед тем как выпустить пассажира из кабины, протянул ему газетный сверток. Пассажир небрежно надорвал угол обертки и, кивнув, сунул сверток в боковой карман. Водителю же передал целлофановую папку с бумагами, ключи и удостоверение журналиста.
Выйдя, он подождал, пока грузовик отъедет, а затем прошел по переулку вглубь, где был припаркован подержанный «мерседес». Открыв багажник машины, он достал аккуратно свернутый плащ, который тут же надел, ибо было довольно прохладно, и сумку – ее он забрал в салон. Уже сидя за рулем, кинул в сумку сверток с деньгами, а оттуда извлек американский паспорт на имя Думитриу Апостолу, права на вождение автомобиля и авиационный билет на рейс в Берлин, регистрация на который должна начаться через сорок минут.
«Как говорят русские, тютелька в тютельку, – скептически усмехнулся он. – Или эта хохма имеет отношение исключительно к карликам?»
Через несколько минут он уже катил по Тверской в сторону Ленинградского шоссе и далее – в аэропорт Шереметьево-2.
И только когда уже закончилась регистрация на самолет компании «Люфтганза» и пассажиров пригласили пройти на посадку, в Замоскворечье, в элитной гостинице «Мегаполис», вспыхнула паника.
Ее поднял гориллообразный американский охранник, объяснивший администратору, что охраняемый им объект, являющийся не кем-нибудь, а консулом посольства Соединенных Штатов Америки в России, господин Джеймс Петри вот уже около двух часов не выходит из номера и не отвечает на стук в дверь.
Взволнованный администратор в сопровождении слесаря, горничной и прочей прислуги, а также начальника охраны отеля и американца поднялся на четвертый этаж, вскрыл апартаменты и вошел. Картина, которую он увидел, привела его в неописуемый ужас. Консул и журналист лежали в креслах, залитые кровью. При убитых не оказалось никаких документов. Вероятно, убийца все унес с собой. Ошарашенный в не меньшей степени охранник смог заявить лишь одно: собеседник господина консула был, кажется, русским журналистом. И все, больше никаких сведений.
Начальник охраны немедленно взял ситуацию в свои руки: приказал всем удалиться из номера и собраться в холле на этаже, ничего больше не трогать и не выяснять. До приезда тех, кому положено этим заниматься.
Номер был опечатан, врачебная помощь не понадобилась, ибо по первоначальному предположению врача из медпункта смерть обоих наступила более часа назад.
Позвонив дежурному ГУВД Москвы, благо телефон висел в дежурке перед носом, начальник охраны постучал в небольшую комнату, одну из многих в служебном помещении, и рассказал о происшедшем вышедшему в коридор человеку, который, как было ему известно, осуществлял в гостинице некий контроль от лица одной из федеральных служб. Тот послушал, покивал, посочувствовал и ушел к себе. Минут десять спустя, сунув в карман магнитофонную кассету, он вышел из отеля, сел в «жигуль» и отбыл.