– А ты, вы… Ты почему жив остался? – осторожно спросила она, продолжая удивляться своему голосу.
– Спрятался я тут, в шкурах. Сама понимаешь, мне никак нельзя было…
– Н-не понимаю, – недоумевала Ирка.
– Вырра, но твой же отец… – развел руками красавец.
– Отец?
– Грыр!
– Будь здоров!
Вежливость была Иркиным светом в конце туннеля, если человек чихнул, изволь пожелать здоровья. Парень странно посмотрел на нее и снова рыкнул:
– Грыр…
– Расти большой.
– Что? – не понял пожелания тот. – Ну что я буду говорить. Сама там была, на том совете, все видела. И даже голосовала.
Он скользнул рукой вдоль своего живота, показывая татуировку. в виде круга, перечеркнутого наискось двумя прямыми, и продолжил:
– Еще пару лет нельзя оружие в руки брать. Выходит, вдвоем мы с тобой остались здесь. Трус с клеймом и гордость племени. Хорт и Вырра.
Он сел на корточки и пригорюнился.
– Ты Хорт? Тебя так зовут? – уточнила Ира.
– Пока что да, – теперь насторожился ее собеседник, чуть приподнял голову и пристальнее вгляделся в нее. – А где твои раны от стрел? Там одна горло пробила, я со своего места видел.
Ирка села рядом, и замотала головой:
– Не Вырра я, ох, совсем не Выыырра… – И снова заревела.
– Да как не Вырра-то.. Ты у нас одна такая рыжая была. За версту голову видать!
– Не знаю, как! Жила себе, на работу ходила, ела, спала, и вот, вселилась в какую-то Вырру. Из фильмов про дикарей…
– Колдовство какое-то! – присвистнул Хорт. – И ведь не отличишь: один в один Выррка. Ну-ка скажи: “а иди ты Хорт, собачий сын, в зад коровий!”
– Я так не выражаюсь, – вытерла нос мускулистой рукой, увешанной рядом браслетов, Ирка. – А зеркало есть у вас?
Рядом послышалось звяканье металла и тихий вздох.
Ирка с Хортом в ужасе вскочили, как по команде. Человек в рыцарских латах шевельнулся.
– Живой! – ткнул пальцем Хорт в груду темной брони. – Это он, он тебя застрелил!
– Какой ужас! – завизжала Ирка.
– Давай, шмякни его! – заорал Хорт, забегая ей за спину.
– Что значит “шмякни”?! – возмутилась Ира.
– Отомсти! За себя, за племя! Убей его!
– Я не могу, – попятилась Ирка. – Сам шмякни!
– Я тоже не могу!
– Аааа… – застонал раненый. – Помогите…
– Скорее скрути ему башку! Пока он не убил нас первым.
– Я? – Ирка приложила руку к груди. – А почему ты не можешь? Кого он убьет? Он же сам умирает!
– Вырка, у меня клеймо! Я не могу сражаться, брать оружие в руки, драться и убивать до тех пор, пока твой отец не объявит прощение! А нарушу – вечный позор и посмертная хула, и меня точно не примут в вечные воины. Так что шмякать тебе! Вот камень, сними шлем и ударь, делов-то!
Он заботливо вложил в Иркины руки булыжник.
Ирка набралась храбрости, присела к умирающему и потянула за шлем. Тот не снимался. Она нащупала у подбородка ремешки и расстегнула. Затем дернула на себя.
Вокруг бледного юношеского лица рассыпались темные кудри. Выступающий крупный нос, красивые дуги бровей, выразительные скулы и подбородок.
– Какой красивый, – выдохнула Ирка, держа в руке камень.
Хорт с любопытством посмотрел на врага и оценивающе сообщил:
– Да где ж красивый? Хилый какой, тощий. Это ж разве мужчина? Да и воюет луком и стрелами, исподтишка. Шмякай!
Ирка замахнулась камнем и тут же отвела руку.
– Нет, – сказала она, – добивать лежачих – это не лучше клейма труса. Поможем ему сначала, а потом уже… шмякнем. Помоги-ка снять с него эти железяки.
– Точно не Выррка, – разочарованно протянул Хорт. – Будем сейчас еще глисту эту спасать. Они нас подчистую вырезали. Священный барабан украли. Лучше пойдем других поищем, кто выжил.
Ирка спорить не стала, но и не пошла за ним. Молча стала пытаться освободить раненого от сковывающих тело доспехов. Хорт сделал два шага, но дальше без нее пошел. Вернулся и стал недовольно бубнить под нос:
– Только слабаки и черепахи прикрываются панцирем. Эй, черепаха, вставай давай!
Он пнул захватчика по железному сапогу.
Ирка злилась, потому что у нее не получалось расстегнуть ремешки нагрудника. Она нервно дернула их в разные стороны. Плотные кожаные ленты разорвались и остались в руках. Она невольно посмотрела на свои бицепсы: вот это силушка богатырская!
Пластина все еще тесно прилегала к груди, словно приклеенная, впрочем, она и была приклеена сгустившейся и запекшейся кровью.
– Хорт, неси воды! Нужно размачивать.
– Ему надо, пусть сам и несёт, – капризно ответил тот.
Солнце уже жарило почти по полуденному. Ирке самой отчаянно хотелось пить.
– Хорт! – она чуть громче сказала, но прозвучало это, как отрывистый рявк.
– Ладно, – красавчик недовольно выдохнул. – Не знаю, зачем тебе эта возня.
Он ушел, Ирка уже без труда сняла у лучника защиту с ног и сапоги. Он остался лежать в нагруднике поверх белой рубахи, пропитанной кровью, и тонких штанах. Она аккуратно оттащила юношу в тенек.
Спустя несколько минут вернулся Хорт с большой глиняной миской, полной воды.
Ирка облизнула пересохшие губы, но пить побоялась, мало ли откуда он ее набрал:
– Ее пить можно?
Хорт округлил глаза:
– Ну хочешь, ешь. А я воду пью обычно.
И в подтверждение своих слов он жадно отпил из миски. Ирка сглотнула. Взяла у него посудину, протерла тыльной стороной ладони край, с которого он пил, и тоже отпила. Вода была освежающей и солоноватой.
– Кони пьют, мы пьем, вода и вода, – развел руками Хорт. – Из озера.
Ирка капнула немного воды на губы раненому, изыскала на натянутой между шатрами веревке тряпицу, окунула ее в воду и стала потихоньку размачивать кровяную корку.
Пластина поддалась, и Хорт, стоявший у нее за спиной присвистнул:
– Можешь не шмякать. Сам дойдет. Это дело дрянь, видали мы такое. Только Вырка, дело совсем дрянь не только поэтому. Я пока ходил за водой усмотрел что-то.
– Что? – машинально спросила Ира, занимаясь раненым.
– Дозорные-то не мечами укокошены. И даже не стрелами.
– И что это значит?
– А, то что раны на них от боевого топора. Поняла?
Ирка не поняла, она в замешательстве смотрела на рубленую рану, проходящую от плеча юноши к груди, и не имела никакого понятия, что с этим делать. Хоть бы медиком была! Наверное, нужно промывать чем-то антисептическим, зашивать. Где брать инструменты, а главное, знания?
– Тут нужно порошком коноплянки вычищать, затем золой присыпать, шить жилами. Но он все равно помрет, – сказал Хорт.
– Ты знаешь, где это взять? – с надеждой посмотрела на него Ирка.
– А то я зря что ли Хырхе помогал знахарить, – важно выпятил грудь Хорт. – Но делала все она, я только подавал, варил там чего, порошки толок. Неси в шатер к Хырхе. Поищем там все.
Ирка сообразила, что Хырха и есть та женщина из шатра с битыми черепками и курицей.
Она наклонилась и аккуратно подняла юношу на руки.
– А ты не поможешь донести? – спросила она у Хорта.
Тот со вздохом взял раненого за щиколотку, облегчения от этой помощи Ирка не ощутила. Они развернулись и снова заорали. На них с удивлением смотрел мощный широкоплечий мужчина, судя по одежде, их с Хортом соплеменник. От Хорта его отличал низкий рост, более густая растительность на теле, и свисающий поверх коротких штанов объемный живот.
– Вырра! Живая! – пробасил он. – Они ж тебя завалили! – затем его небольшие колючие глаза остановились на Хорте, и он воскликнул: – О, Сопля! Отсиделся по своему обыкновению у мамки под титькой?
Сам он то и дело ощупывал свою голову.
– Сам-то ты, Гугыр, не особенно-то и мертвый, я смотрю, – сощурив глаза, спросил его Хорт. – А не ты ли был сегодня часовым случайно?
– А что я, – оправдался тот, кого Хорт назвал Гугыром. – Они подкрались и меня по башке камнем тюкнули. Я только очнулся.
– Да, никого в живых не оставили, а тебя только камушком по голове погладили, – не успокаивался Хорт.
Гугыр вышел из себя:
– Ты что, Сопля, блеешь такое? – он подался в сторону Хорта. Хорт выпустил щиколотку раненого из рук, и забежал на всякий случай за Ирку.
Ирка сама смотрела на мощного дикаря с раздувающимися ноздрями с опаской.