Глава 2. «Привенчанная» невеста короля
Портрет царевны Елизаветы в детстве. Художник Луи Каравак
Полтавская битва перетряхнула всю Европу. Балтийская империя шведов стала обваливаться. А немцы, англичане, голландцы вдруг во весь рост увидели Россию, которую до сих пор не воспринимали всерьез. Кинулись льстиво обхаживать царских послов в своих странах, будто еще вчера не унижали их насмешками и презрительными выходками. Из Польши сбежал ставленник шведов Станислав Лещинский, вернулся саксонский Август, совсем недавно предавший Петра и отрекшийся от польской короны. Заискивал, вилял хвостом, будто нашкодивший пес. Что ж, царь не отбросил блудного союзника. Он уже был опытным политиком и видел: сейчас лучше всего восстановить на польском троне Августа. Возобновил союз против шведов и с ним, и с Данией.
Но раньше Россия была в их коалиции на положении младшего партнера. Должна была поддерживать союзников войсками, деньгами, а какие отвоеванные земли ей уступить, решали они. Сейчас условия диктовала Россия. Август надеялся подтвердить изначальные договоренности, чтобы русским отошли только Карелия и Ингерманландия (область на Неве и берегах Финского залива), а Лифляндия (Эстония и Латвия) досталась Польше. Но Петр откровенно пояснил его послу, что былые обязательства перечеркнул сам Август: «Все мои союзники меня покинули в затруднении и предоставили меня собственным силам. Так вот теперь я хочу также оставить за собой и выгоды и хочу завоевать Лифляндию, чтобы соединить ее с Россией, а не за тем, чтобы уступить ее вашему королю или Польской республике» [4, с. 319–320].
Один из фронтов войны сместился теперь в Германию – наступали на принадлежавшую шведам Померанию. Царь часто ездил сюда, вел переговоры с немецкими князьями, особенно сошелся с королем Пруссии. Это государство было своеобразным. Его ядром являлось княжество Бранденбург со столицей в Берлине. Но курфюрсты Бранденбурга были одновременно герцогами Пруссии – бывшей территории Тевтонского ордена. Она принадлежала Польше, и герцоги долгое время были вассалами польского короля, а в качестве курфюрстов Бранденбурга – вассалами Австрийского императора. Подобная двойная юрисдикция была в Европе нередкой. Но в Тридцатилетней войне, опустошившей Германию в 1618–1648 гг., курфюрст Фридрих Вильгельм мудро уклонялся от самых жарких схваток, а при переговорах о мире набрал клочки территорий по всей Германии, почему-либо не подходившие другим. Подсуетился и при разгроме Польши русскими и шведами в 1650-х гг. Добился, чтобы паны отказались от Пруссии, совсем отдали ее.
Фридрих Вильгельм стал по германским меркам крупным властителем. Правда, его владения располагались отдельными островами – ту же Пруссию отделяла от Бранденбурга полоса Польши с городом Данцигом (Гданьском). Эти области были неплодородными, их называли «песочницей» Германии. Они были и опустошены войнами, многие города и села обезлюдели. Но Фридрих Вильгельм зазывал и принимал любых переселенцев. Беженцев Тридцатилетней войны, гражданских войн в Англии, восстаний во Франции, жертвы религиозных гонений, поток поляков и евреев, спасавшихся от повстанцев Богдана Хмельницкого. В Пруссии они смешивались, образуя фактически новый народ.
На заразу «золотого века» Фридрих Вильгельм не поддался, зато наладил эффективный чиновничий аппарат. Сформировал и отлично обучил 30-тысячную армию, она стала главным государственным предприятием. Курфюрст предоставлял ее тем монархам, кто готов хорошо заплатить. Прибыль она приносила солидную, и его сын Фридрих армию увеличил. Сам в войны не вступал, но предоставлял войска в аренду. Императору они очень понадобились и против турок, и в войне за испанское наследство. Но за это, кроме платы, ему пришлось согласиться, что Фридрих в 1701 г. короновался королем Пруссии. Почему не Бранденбурга? Да ведь он входил в Священную Римскую империю, а Пруссия – нет. Из-за этой тонкости король получался независимым от императора. А в ходе европейской войны он прихватил еще 4 мелких княжества, несколько городов прикупил.
Союз с Петром его тоже заинтересовал – уточнял лишь, какую часть шведской Померании он сможет забрать. Царь подружился с ним и его наследником. У короля жил и его юный племянник Фридрих Вильгельм Кетлер, герцог Курляндии и Семигалии (Западной Латвии). В отличие от Эстонии и Восточной Латвии, она до войны принадлежала не Швеции, а Польше. Но являлась отдельным герцогством со столицей в Митаве (Елгава), довольно богатым, имела даже колонию в Америке, остров Тобаго. В 1701 г. ее захватили шведы, герцога успели увезти в Пруссию. Теперь русские наступали, Курляндию освободили. Но племянник оставался у дяди, потому что шведы совершенно разграбили его герцогство. Петр прикинул, как бы и Курляндию притянуть к России. Предложил женить герцога на своей родственнице. Король охотно согласился. Он избавлялся от нахлебника, а разоренный племянник получал русскую защиту и помощь.
Что касается родственницы, то у Петра было три племянницы, дочери его покойного брата-царя Ивана, 18-летняя Екатерина, 17-летняя Анна и 16-летняя Прасковья. Царь обратился к их матери, вдовствующей царице Прасковье, пусть выберет любую. Дочке предстояло ехать за границу, и она назвала Анну, которую почему-то не любила. Как раз после Полтавы Петр и столицу решил перенести в Петербург – сейчас-то стало ясно, не отберут! Там и сыграли пышную свадьбу во дворце Меншикова. В строящемся городе это было самое большое и красивое здание, его специально возводили не только для личного пользования Меншикова – губернатора Петербурга, а для государственных мероприятий.
К сожалению, празднества затянулись – отмечали и победы, новоселья, Рождество, Новый год. А здоровье у 17-летнего герцога оказалось слабое. Он еще в прусской эмиграции пристрастился к спиртному и перегрузок не перенес, умер [5, с. 63–64]. Анна была в полном отчаянии: не успела герцогиней стать – и уже вдова. Курляндские бароны по своим законам созвали ландтаг, избрали герцогом дядю покойного, Фердинанда Кетлера. Хотя он тоже в свое время сбежал от шведов, жил в Данциге и возвращаться в опустошенное герцогство не спешил. Обрадовались поляки: они давно мечтали лишить Курляндию автономии, окончательно забрать себе. Но Петр решил сохранить ее под своим влиянием. Поднял пункт брачного договора, что в случае смерти Фридриха Вильгельма эта страна должна содержать вдову, выделить ей часть герцогского домена.
Анне велел ехать туда, приставив к ней опытного дипломата Петра Бестужева-Рюмина. Он должен был отстаивать интересы России, получил право вызывать из Риги войска. Попутно он стал и фаворитом юной герцогини, хотя был на 30 лет старше ее, имел взрослых детей. Но Аня цеплялась только за него, он вел хозяйство, разбирался со своевольными баронами. А герцогиня в нищете, в аварийном разграбленном замке слала слезные письма в Петербург – к Меншикову, к «матушке-тетушке» Екатерине. Умоляла замолвить словечко, чтобы «батюшка-дядюшка» Петр дал денег.
В новую столицу перевезли и дочерей самого государя. Но домик Петра был слишком маленьким, удобных апартаментов государю еще не построили. Детей поселили в том же дворце Меншикова, они росли и играли с сыном и дочками царского любимца. Петр постоянно был в разъездах, и Меншиков отписывал ему: «Дорогие детки ваши, слава Богу, здоровы». А государь постоянно интересовался, как они. В мае 1710 г. передал особый привет «четвертной лапушке» – обозначил так Елизавету, начавшую ползать на четвереньках.
Но в ходе войны случился новый поворот. В турецких владениях укрылись лишившийся армии Карл XII, марионеточный польский король Лещинский, преемник умершего Мазепы Орлик. В Крымское ханство подались изменившие запорожцы: легендарная Сечь давно уже выродилась, стала пристанищем для всякого сброда, мечтавшего только о грабежах. В то время как вся Украина отвергла предательство Мазепы, поддержав Россию и Петра, запорожцы вдруг ударили русским в спину – в результате были разгромлены, уцелевшие стали изгнанниками. А Франция не забыла своего союзника Карла, польских интересов. Ее дипломаты настроили султана вступиться за шведов и изменников, объявить войну. Отряды Орлика, Лещинского, запорожцев с крымцами прокатились по Украине опустошительным набегом.
Петр, уезжая к войскам, решил упорядочить отношения с Екатериной. Объявил перед родными и вельможами, что считает ее женой, намерен обвенчаться в ближайшем будущем. Екатерина снова ходила непраздной, но упросила государя взять ее в поход. Однако предприятие обернулось бедой. Петр и его военачальники переоценили собственные возможности, недооценив противника. На реке Прут их окружили полчища турок и татар. Русские героически отбивались, и неприятели, понеся огромные потери, согласились мириться. Однако условия стали тяжелыми. Россия потеряла плоды прошлой войны с турками: вернула им Азов, Приазовье, Запорожье, лишилась Азовского флота.
Екатерина в критической ситуации проявила себя достойно, поддерживала и укрепляла мужа. До сих пор в России существовал только один орден, Святого апостола Андрея Первозванного. Царь учредил второй, женский, Святой великомученицы Екатерины – первой наградил свою подругу. Выполнил и обещание, данное перед походом, 9 января 1712 г. обвенчался с Екатериной в Петербурге, в церкви Исаакия Долматского. При этом трехлетняя Анна и двухлетняя Елизавета, держась за подол матери, обошли с родителями вокруг аналоя. Тем самым приобрели статус законных, как тогда говорили, «привенчанных». Свадьба была скромной. Петр лишь узаконил уже сложившуюся семью и пышные торжества счел ненужными. В узком кругу родных и друзей посидели в аустерии «Четыре фрегата». За столы усадили и девочек, они быстро устали, и их отправили спать. Но с этого времени они получили официальный статус царевен, у них появился свой двор со слугами, няньками, «дохтурицей», поварами.
Ну а шведам турецкая победа никак не помогла. А вместе с тем рухнула и надежда на Швецию у французов. Они в сражениях совершенно измотались, их финансы были истощены, Людовик запросил о мире. Он проиграл. Его внук Филипп сохранил престол Испании, но должен был отречься от права наследовать французскую корону. Он лишился и испанских владений во Фландрии, Италии, Сицилии – большая часть его потерь досталась австрийскому императору. Голландия хоть и оказалась в лагере победителей, но по ней война каталась туда-сюда, совершенно разоренная страна выбыла из числа ведущих держав. А вот Англия урвала у испанцев великолепную морскую базу Гибралтар, контролирующую вход в Средиземное море. Но главным выигрышем считала даже не это, а «асьенто» – монополию на поставки африканских рабов в американские колонии. В результате Британия стала лидером мировой работорговли. Ежегодно в Америку вывозилось до 80 тыс. невольников, еще столько же умирало в трюмах по дороге.
На севере же Европы первенство России стало неоспоримым. Петр старался укрепить ее положение союзами, политическими браками. Наследника Алексея женил на принцессе Шарлотте Кристине Софии Брауншвейг-Вольфенбюттельской. Она состояла в родстве с супругой саксонского и польского Августа, воспитывалась при его дворе. А на сестре Шарлотты был женат австрийский император Карл VI. Но и вдовствующей царице Прасковье пришлось расстаться со старшей, любимой дочкой Екатериной. Царь выдал ее за герцога Карла Леопольда Мекленбург-Шверинского. Положение его герцогства было важным: у подножия Ютландского полуострова, два больших порта, Росток и Висмар. Могли пригодиться и для торговли, и для военного флота, и для перевозок войск.
Увы, оба брака стали неудачными. Алексей пошел совсем не в отца. Забросил порученные ему государственные дела, пьянствовал в сомнительных компаниях, появлялся домой невменяемым. Несчастная Шарлотта родила дочь Наталью, сына Петра и скончалась от родильной горячки. Перед смертью передала детей на попечение приехавшему к ней царю, а не мужу, даже не навещавшему больную, рассказала о его поведении. Петр был в гневе, его отношения с наследником испортились.
Ну а герцог Мекленбург-Шверинский оказался «подарочком» еще похлеще Алексея. Необузданный, дикого нрава, он враждовал с собственными дворянами, запросто мог поджечь чей-то замок. От него уже ушли две жены, а с русской супругой он был обходительным только до тех пор, пока ждал, что ему царь отвоюет. Потом начал так третировать, что Екатерина с родившейся дочкой Елизаветой Катариной Кристиной уехала в Россию и возвращаться к мужу не желала.
Впрочем, и политические партнеры нашей страны вели себя не лучшим образом. Мелочно ссорились, кому достанется тот или иной город, отбитый у шведов. Планы не исполнялись, операции срывались. В войну на Балтике вмешалась и Англия – русские стали ее конкурентами в морской торговле. К тому же, в 1714 г. умерла бездетной британская королева Анна, и парламент избрал на трон ее родственника Георга, курфюрста Ганновера. Это немецкое государство как бы пристегнулось к Англии, и в Лондоне озаботились возросшим влиянием Петра в Германии.
Могущество России пугало и ее союзников: датчан, Августа. Они дошли до того, что тайно засылали посланников к Карлу XII. Предлагали сепаратный мир и даже союз, если им оставят владения, отвоеванные с помощью русских. К недоброжелателям присоединилась Австрия. Ее тоже крайне беспокоило влияние России в Германии. Непримиримым врагом нашей страны оставался Ватикан, а позиции иезуитов были сильны и в Польше, и в Австрии. При явном попустительстве Вены Карл XII сумел через австрийскую территорию проскочить из Турции в Померанию, снова возглавил шведские войска.
Русские дипломаты и их разведка за рубежом работали хорошо. Царю докладывали о враждебных происках, предательстве союзников. Взвесив ситуацию, он задумал изменить систему международных ориентиров. В 1716 г. отправился в большое путешествие по Европе. Показывал Екатерине Голландию, хотя там его приняли весьма холодно – строительство Петербурга и выход на Балтику нанесли здешним купцам крупные убытки. Но главной целью государя была Франция. Русофоб Людовик XIV недавно умер. Королем стал его маленький правнук Людовик XV при регентстве двоюродного деда Филиппа Орлеанского. Поражение в войне должно было убедить правительство в порочности прежней политики, а враги Франции, Англия и Австрия, сейчас пакостили России.
Чтобы не смущать французских аристократов вчерашней простолюдинкой, Екатерину Петр деликатно отправил в Германию. А сам покатил в Париж, вызвав настоящий фурор. Осматривал дворцы, фабрики, академию наук. Понравилось царю далеко не все. Французскую столицу он характеризовал откровенно: «Париж воняет». Чтобы мыться, русским пришлось самим построить баню на берегу Сены. А французов шокировали «варварские» манеры Петра. Он запросто беседовал с мастеровыми, ремесленниками. После прогулки по городу явился во дворец в том же костюме. Петра же неприятно поразила расточительность знати, менявшей наряды по нескольку раз на дню. Поразила его и нищета простонародья. Уж на что в России были трудные времена, но во Франции крестьянам жилось не в пример хуже.
Однако главной цели визита царь достиг. Личным обаянием и умом сумел переломить традиционную линию Франции, повернуть ее от вражды к дружбе. Две державы обменялись послами, вскоре был заключен союз. В путешествии Петр и Екатерина не забывали детей, слали им теплые письма. А девочек уже начали учить грамоте, и старшая, Анна, отвечала родителям. Мать просила ее «писать хорошенько, чтоб похвалить за оное можно и вам послать в презент прилежания вашего гостинцы, на чтоб смотря, и маленькая сестричка также тщилась заслужить гостинцы».
В июне 1717 г. Екатерина взволновала мужа известием, что Елизавета заболела оспой – а эта хворь была очень опасной. Нередко кончалась смертью и уж во всяком случае уродовала лицо язвами-оспинами. Но на этот раз пронесло. Царица вскоре успокоила Петра, что дочка «от оной болезни уже освободилась без повреждения личика своего». А на обратном пути царь начал получать детские послания и от Елизаветы, восторженно отвечал: «Лизетка, друг мой, здравствуй! Благодарю вам за ваши письма, дай Боже вас в радости видеть».
В Париже у нег родилась идея еще одного брака. Когда Елизавета подрастет, выдать ее за сверстника, Людовика XV! Чтобы дочка стала королевой Франции! Мельком, как бы между делом, царь забросил эту мысль матери Людовика. А подробно обсудить поручил своему послу Куракину. Сам говорил в России с французским консулом Лави, и тот доносил главе правительства кардиналу Дюбуа: «Царь рассчитывает заключить с королём союз и убедить со временем Его Величество принять в супружество принцессу, его младшую дочь, очень красивую и хорошо сложенную особу; её можно бы даже назвать красавицей, если бы не рыжеватый цвет волос, что, впрочем, может, измениться с годами, она умна, очень добра и великодушна» [6, с. 72].
Елизавету начали готовить к такой роли, усиленно учить французскому языку, танцам, музыке, этикету. Правда, к языкам у нее были врожденные способности. Кроме французского, она в совершенстве овладела немецким, шведским, финским. Но ее сестра Анна была усидчивой, спокойной. А у Лизы и характер был «французским». Читать и вообще заниматься она не любила. Зато танцы, наряды увлекали ее полностью – живая, веселая, непоседливая.
Но и Петр перенял некоторые черты французского «золотого века». Впрочем, в XVIII в. они уже стали эталонами, от этого зависел престиж державы. В своей загородной резиденции, Петергофе, царь наметил разбить парк с фонтанами по подобию Версаля. Своим дипломатам в Европе приказывал покупать произведения искусства, сам приобретал их в путешествии. Для России нанимали за большую плату французских и итальянских мастеров. Один из них, Луи Каравак, стал придворным художником с высоким окладом 500 руб. в год и обязанностью готовить русских учеников. Он писал портреты членов царской семьи, детей.
Но для 8-летней Елизаветы Петр заказал Караваку особенный портрет, в обнаженном виде, в облике юной Флоры, греческой богини цветущей природы, весны. Это было характерно как раз для Франции, где знатные дамы «прилично» демонстрировали наготу, позируя для картин на мифологические сюжеты. Но и картина явно предназначалась для Франции. Показать, что Елизавета и ее отец не отстают от «современных» нравов. Скорее всего, и позировала не она, а было взято лишь ее лицо. Однако на характере девочки такой портрет не мог не сказаться, запечатлелся прочно. Это проявилось 30 лет спустя. Елизавета уже стала императрицей. Состарившийся Каравак остался ее придворным, писал парадные портреты. Но немецкому художнику Грооту она заказала точно такой же портрет, как детский, в виде обнаженной Флоры. И если на первом тело изображено заметно старше, чем полагалось бы 8-летней, то на втором значительно моложе, чем у 38-летней женщины. Очевидно, и целью второго портрета было убедить себя и окружающих в собственной неизменной красоте, «вечной юности»…