Не в силах унять дрожь, Илья поднялся с колен, сделал несколько шагов и снова опустился на землю. Поташнивало. Напряжение спало так внезапно, что почти лишило биолога сил. Страх прошел, только зеленое омерзение переливалось в глазах вязкой жижей.
Рядом еще хрипел и вздрагивал один из верзил – так Илья назвал про себя этих губастых мускулистых субъектов. Другой лежал тут же, совсем притихший. Из разбитого темени поблескивало что-то, напоминавшее чешую рыбы. Еще один был тоже неподалеку, впрочем, это уже не имело значения. Разве их было только трое!? Десятки, сотни, может быть, тысячи.
Илья поджал к груди острые коленки, положил на них подбородок. Такая поза успокаивала, помогала сосредоточиться. Человек прислушался, ему показалось, что он слышит знакомый топот погони и треск раздвигаемого кустарника. Кровь застучала в висках. Он стиснул голову руками, чтобы не потерять рассудок от страшной боли, забившейся в ней пойманной птицей. Болезнь мучила уже много лет. Каждый раз она неожиданно обрушивалась на биолога, а затем так же внезапно отпускала. Но ожидание боли отравляло все остальные минуты жизни. Илья знал, приступы не проходят бесследно, каждый из них приближает развязку.
Он сидел на земле и, обхватив голову руками, тихонько стонал, раскачиваясь из стороны в сторону, как деревянный болванчик и, уже чувствуя, что боль вот-вот отпустит его, предвкушал счастье близившейся передышки.
И в самом деле, скоро боль отошла. Минуту он сидел, не шевелясь, обессиленный, блаженно опустив ресницы. Только что пережитый страшный, но ставший рутинным приступ освободил от смятения, вызванного предшествующими событиями. И он затих, полулежа, опершись за спиной кулаками, пытаясь восстановить в памяти все, что произошло этим утром.
На восходе солнца Илья уже работал в лаборатории, исследуя новую колонию микротварей, когда его настиг очередной приступ болезни. Последнее время эти приступы служили ему своеобразными вехами времени. Он жил в мучительном ожидании следующего взрыва боли, находя единственное утешение в работе.
Когда боли ушли, некоторое время он приходил в себя, лежа с закрытыми глазами на жесткой кушетке. Отлежавшись, снял халат и вышел из помещения.
Солнце только-только проклюнулось над чертой горизонта. Уютные домики персонала опытных ферм утопали в зелени. Поселок, на улице которого оказался биолог, еще спал. Где-то здесь, под одной из подвижных полупрозрачных крыш досматривала сны и его Нина.
Впервые он увидел ее лет пятнадцать назад, еще будучи студентом-практикантом. У него и тогда случались головные боли, хотя и не такие сильные, как в последнее время. Ни вслух, ни мысленно он не говорил слов любви, но, думая о женщине, постоянно испытывал муки, которые откладывались в нем и кристаллизовались в душе в тихую осоловелую радость.
За прошедшие годы многое изменилось. Острые чувства ушли «под лед», но на поверхности остался теплый, загадочный свет, который исподволь озарял его одинокую жизнь.
Время от времени Илье удавалось видеть ее вместе с детьми – милыми, всегда чистенькими и подвижными созданиями. Иногда ему приходило в голову, что такими же ничуть не хуже могли быть и его собственные дети, но биолог отбрасывал эту мысль, как только представлял себе мужа Нины: дети были его точными копиями. Рядом с мужественным атлетом (Петр и теперь еще очень красив, а легкая седина ему только к лицу) щуплый и тонконогий биолог казался жалким замухрышкой с застывшим выражением неуверенности на лице. Илья не испытывал неприязни к Петру, ведь ему удалось составить Ее счастье. Он считался хорошим отцом, примерным семьянином и прекрасным работником опытной фермы.
Прислушиваясь к щебету проснувшихся птиц, вдыхая наполненный ароматами воздух, биолог пересек местный бульвар и свернул на дорожку, ведущую в лес, но не стал углубляться, а пошел по тропе вдоль опушки. И скоро уже ничего не могло отвлечь его мысли от загадок странных бактерий, доставленных с пробою грунта бесконечно далекого небесного тела. Илья так и назвал эти бактерии «странными».
Прежде всего, странность заключалась в том, что долго не удавалось определить форму, размеры и количество этих существ в единице объема.
Периодически, через равные промежутки времени в колонии происходили скачкообразные метаморфозы. Размеры бактерий менялись сразу на много порядков, а их структура и очертания с каждым скачком усложнялись. После недельных исследований у Ильи сложилось впечатление, что кто-то неведомый осуществляет методом проб подбор свойств, необходимых для адаптации микротварей к земным условиям жизни.
После очередного скачка, бактерии неожиданно становились прозрачными и полностью растворялись в среде, где они находились. Исчезали все, кроме одной особи. Она была несколько крупнее других, но не на столько, чтобы вмещать в себе массу всей периодически исчезавшей колонии. Эту особь Илья условно назвал про себя «маткой». Оставшись одна, какое-то время она сохраняла активность и только за семь-восемь секунд до следующего преображения вдруг замирала. Это состояние биолог назвал «экспозицией». Оно заканчивалось очередным скачком превращений, когда матка вновь обретала активность, а вокруг появлялось сообщество ей подобных существ, обогатившихся новыми свойствами. При этом интервал между скачками был около девяноста минут.
Обдумывая результаты исследований, биолог постоянно возвращался к мысли о таинственном экспериментаторе. Ведь где-то должен был находиться центр, управлявший стремительной эволюцией микросуществ.
Когда, в ходе исследования, Илья запустил в колонию горстку инородных бактеий, он стал свидетелем еще одной странности: хозяева начали сбивать пришельцев в «стада», как будто намеревались запастись пищей впрок.
Покончив с «формированием стада» пастыри вытащили из него несколько экземпляров, присосались к ним и не успел Илья моргнуть глазом, как от бедняжек остались одни оболочки. Когда «странные бактерии», в очередной раз, исчезли, собранное ими «стадо» немедленно разбрелось.
Характер изучаемого вида можно было назвать скорее инициативным, чем агрессивным. Однако, допуская, что в будущем бактерии могут угрожать более развитым организмам, биолог решил испытать на них действие бактериофагов. Оказалось, что рядовые члены колонии