Иль будет дух мой коронован Вами. Новые переводы сонетов Шекспира - читать онлайн

Мы множим то, что создано прекрасным,

Чтоб не погибла Роза Красоты,

И если прожил старший не напрасно,

Напоминал бы сын его черты.

Но ты к себе прикован ясным взглядом,

Ты свой огонь питаешь лестью впрок,

Тем голод сея с изобильем рядом,

Сам – враг себе, к кому ты сверхжесток.

Коль стал ты мира свежим украшеньем,

Будь вестником пылающей весны,

Раскрой бутон в своём предназначенье,

Вскупую, не растрать своей казны.

Мир пожалей и долг прекрасный миру

Отдай ему, а не зарой в могилу.

Когда чело осадят сорок зим,

Изроют красоты младое поле,

Наряд чей гордый был неотразим,

Но в жалких сорняках не виден боле,

Ответь: где скрылась красота от нас,

Где юных дней богатство золотое?

Не лги, что – в глубине запавших глаз,

В том – жгучий стыд и хвастовство пустое.

Достойней похвалу найти б ты мог,

Коль указал: «Дитя моё пред вами —

Мне оправданье, по счетам итог —

В нём красота моя жива с годами».

Так юность вновь с тобой, когда ты стар —

Пусть лёд в крови, но рядом прежний жар.

Пред зеркалом скажи: «Хоть взору мил,

Пора создать сей облик в новой стати».

Его не освежив, обманешь мир,

Оставишь чью-то мать без благодати.

Кто так светла, чьё лоно презирать

Способно благость твоего посева?

Иль кто так горд, готов гробницей стать,

В любви к себе прервав потомства древо?

Ты – зеркало! Как матери расцвет

Вновь отражён в тебе её весною,

Так сможешь зреть, и ты, сквозь окна лет,

Назло морщинам, время золотое.

Но память не создав, пока ты жив,

Умрёшь один, свой образ погубив.

Прелестный мот, лишь на себя, зачем,

Ты тратишь красоты своей наследство?

Природа завещает только тем,

Кто ей вернёт и приумножит средства.

Но ты, прекрасный скряга, возвратить

То, что дано, как будто, не желаешь?

Как ростовщик без прибыли, чтоб жить,

Громадный долг во зло употребляешь?

С самим собой имея оборот,

Лишь сам себя, мой милый, ты обманешь.

Когда Природа к небу призовёт,

Достойный ли отчёт ты ей оставишь?

Взять красоту в могилу не спеши.

Отдай! Ей жить послом твоей души.

То время, что создало гибкий стан,

Прелестный образ и весёлый нрав,

Оно поступит с ними, как тиран,

Что мстит тому, кто пред любым был прав.

Ведь время не жалеет лета жар,

Ведя его к морозам злой зимы,

Где не шумит листва, замёрз нектар,

Слабы иль вовсе краски не видны.

И если соки лета не хранить,

Живую влагу взяв в стеклянный плен,

То красоты земной порвётся нить,

И жизни память обратится в тлен.

Храня нектар, зимы не страшен срок,

Хоть сник цветок, но долго сладок сок.

Не дай зиме косматой лапой смять

Дни лета прежде, чем вольёшь свой сок

В любви фиал. Ему богатством стать,

Коль красоте твоей не вышел срок.

В том нет запрета. Помещая в рост,

Даёшь ты счастье в долг и потому

Умножь себя в другом, ведь выбор прост,

Будь твой процент хоть десять к одному.

Десятикрат счастливей стань сейчас,

Свой лик раз десять в детях повторив.

И сдастся смерть, когда придёт ей час,

Коль ты всегда в своём потомстве жив.

Не дай, глупец, стать красоте твоей

Добычей смерти и наследников – червей.

Когда с востока благодатный свет

Слепит глаза пылающей главой,

То взглядов, не отдавших дани, нет,

Не павших в благодарности святой.

Когда на пик небесного холма

Светило, словно муж в расцвете лет,

Свершит подъём, то сила в нём видна,

Всё также шлют восторг ему вослед.

Когда ж в закат усталый исполин

Как дряхлый старец покидает день,

То верный взгляд едва ли есть один,

Отвратна всем грядущей ночи тень.

И ты, прошла чьей жизни половина,

Умрёшь ненужным, коль не будет сына.

Сам – музыка, ты слышишь в ней печаль!

Любовь и радость не ведут войну,

Но любишь то, что выбросить не жаль,

Иль рад дарам досадным. Почему?

У верных струн звук слажен и силён,

Но стал тебе отвратен их союз,

Ведь вновь звучит упрёком мягким он,

Как губишь ты себя без брачных уз.

Но слушай, струны вторят в унисон,

В супружестве нашедши свой черёд,

Как мать, отец, дитя, все держат тон

Одной и самой радостной из нот.

Их песнь, где общий голос правит всем,

Поёт тебе: «Один, не стань ничем!»

Глаза вдовы боишься увлажнить,

Себя сжигая жизнью одинокой?

О! Если без детей закончишь жить,

Мир как жена всплакнёт. Но мало проку

Скорбеть о сроке бестолковых дней,

Унёсших образ твой с тобой в могилу,

Ведь для обычных вдов глаза детей

Хранят им облик мужа, дарят силу.

С деньгами можешь поступать как мот,

Мир от того их вовсе не теряет,

Растрату ж красоты он не вернёт,

Кто в рост не дал, её уничтожает.

И нет любви к другим в груди того,

Кто над собой творит такое зло.

Лгать стыдно, что в тебе – любовь к другим,

Коль зло творишь так глупо над собой.

Быть может, пусть, ты многими любим,

В тебе ж любви нет вовсе никакой.

Ты злобою смертельной одержим,

Да так, что козни строишь сам себе,

Губя прекрасный кров, что лишь храним

Обязан быть в заботе о судьбе.

Смени свой помысел – сменю вердикт!

Иль в злобе жить вольготней, чем в любви?

На добрый поменяй свой внешний вид,

И сердцем докажи слова мои:

Создай себе в любви младое «я»,

Чтоб дальше красота жила твоя.

Как вянешь ты, так будет расцветать

Тот, отделённый от тебя, росток.

И кровь, что в дар смог в юности отдать,

Ты в старости назвать своей бы смог.

Лишь так ты станешь мудр, красив, велик.

А без того ты – глуп, несчастен, стар:

Будь все такими, мир бы быстро сник

И в три по двадцать лет пустыней стал.

Пусть те, кто миру вовсе не нужны —

Кто зол, уродлив, сгинут без следа.

Кому же красота, любовь даны,

Обязан сохранять бесценный дар.

Ты, как печать Природы, оттиск множь,

В нём вечен образец, с тобою схож.

Когда считаю времени часы,

Иль вижу дни, пропавшие в ночах,

Увядший цвет фиалковой красы,

Иль серебро седое на кудрях,

Когда я вижу вовсе без листвы

Ту крону, что стада спасала в зной,

Иль зелень лета, смятую в снопы,

На дрогах с белой, колкой бородой,

Тогда вопрос о красоте твоей

Гнетёт меня – грядёт фатальный срок.

Ничто не вечно в прелести своей,

Но умирает, дав другой росток.

Ведь вряд ли сладишь с Времени косой,

Коль ей твой сын не бросит вызов свой.

Вы быть вольны собою! Но не дольше,

Чем сами, милый, Вы живёте здесь.

Готов к концу Ваш нежный вид быть должен,

Другому дан, в нём повторившись весь.

Чтоб красота, что во владенье взяли,

Не ведала предела бы, тогда

Вы вновь собою после смерти стали,

Коль отпрыск юный облик Ваш создал.

Кто разрушает дом такой красивый,

Что в бережной заботе был готов

Зимы ослабить бурные порывы

И ярость смерти в холоде веков?

Никто, лишь мот: мой милый, мало знать —

Что был отец, сын должен Ваш сказать.

Я не со звёзд суждения беру,

Хоть, полагаю, тоже астроном —

Не тот, чей сказ, что – к злу, а что – к добру,

Болезнь иль голод ждать и, что потом.

Не тот, кому известен краткий миг,

Чтоб каждый знал свой ветер, дождь и гром.

И участь королей я не постиг

Из тех знамений в небе том ночном.

Но знанье мне даёт взор ясный твой —

В глазах, как в звёздах, истины видны,

Что вечны рядом верность с красотой,

Но лишь когда тобой сохранены.

Иначе жди конца, что я предрёк:

Для верной красоты – и рок, и срок.

Когда я полагаю всем растущим

Быть совершенным только краткий миг

На сцене под влияньем всемогущим

Знамений звёздных для земных интриг,

Когда сужу, что люди, как растенья,

Чей рост и спад доверен небесам,

Горды в соку младом – с его сниженьем

Их бравой стати уж не вспомнить нам,

То в том непостоянном пребыванье

Вы юным предстаёте предо мной,

Где Время неподвластно Увяданью,

Что ввергнет свежий день во мрак ночной.

В борьбе за Время – к Вам моя любовь:

В чём Вам – урон, тем наделю Вас вновь.

Но почему бы Вам не стать сильнее —

Войну с тираном – Временем вести,

Вас против спада укрепит вернее

Благое дело, чем мой бедный стих?

Сейчас Вы на вершине дней погожих,

Вокруг сады девичьи – кто-то б мог

Вам дать цветов живых, на Вас похожих,

Куда точней, чем расписной подлог.

Так должно Вашей жизни путь исправить,

В том кисть времён, перо моё – слабей,

Им честь и красоту так не восславить,

Чтоб Вас заставить жить в глазах людей:

Отдать себя, себя так сохранить —

Вам с тем уменьем сладким должно жить.

В грядущий век кто в мой поверит стих,

Будь в нём заслуги Ваши – исполины?

Знать небу, станет склепом он для них,

Скрыв жизнь, не показав и половины.

Коль расписать мог прелесть Ваших глаз,

Размер всех Ваших граций счёл бы снова,

«Поэт сей лжёт» – потомков был бы сказ:

«Не тронет штрих небес лица земного».

И жёлтые от времени листы,

Как байки стариков, прочли б с презреньем,

И Вашу правду страстностью мечты

Назвали б или древним пышным пеньем.

Но коль в то время жив Ваш сын мог быть,

Вдвойне: в стихах и в нём, могли б Вы жить.

Могу ль тебя сравнить я с летним днём?

Ты сдержанней, прекрасней его света:

Его же майский цвет стрясён дождём,

И слишком краток срок владений лета.

Порой, сияет зноем взгляд небес,

Порой, цвет золотой его тускнеет,

И в каждом светлом свет, порой, исчез,

Случайно иль, коль нрав природа сменит:

Не меркнет вечно лето лишь твоё,

И не утратит света, им владея,

Не скажет Смерть, что ты – в тени её,

Коль с вечных строк ты времени сильнее.

Пока дышать и видеть может люд,

Они живут и жизнь тебе дают.

Убийца – Время! Когти льва сломай,

Принуди землю съесть плоды свои,

Клыки из пасти тигра вырывай,

И птицу Феникс жги в её крови.

Мчись, боль иль смех твори, мороз иль зной,

Оставь, где хочешь, свой мгновенный след,

Весь мир в его цветах сомни собой,

Но лишь в одном не преступай запрет:

Не тронь прекрасный лик. Пусть мой герой

Не знает твоего пера черты,

Живя в веках, оставленный тобой

Как образец нетленной красоты.

Но, Время, твой отказ не сеет страх,

Ведь мой герой навеки юн в стихах.

Природой создан с женским ты лицом,

Не потому ль – моей хозяин страсти,

Что в нежном женском сердце не знаком

С непостоянством женщин лживой масти,

Взор ярче, чем у них, но не игрив,

В нём золотом любой предмет увенчан,

Мужская стать, все краски подчинив,

Крадёт глаза мужчин и души женщин,

Иль было всё, как женщине, дано,

Пока Природа так тебя творила,

Но полюбив, добавила одно

И недоступным мне тебя явила.

Что ж, коль для женских создан ты услад,

Отдай им плоть, а мне – любви свой клад.

Со мной не так, как с Музою такой,

Что все красоты смешивает в стих,

С небесной выси взяв орнамент свой,

Перечисляет каждый чудный штрих,

Творя сравнений гордых череду

Из Солнца, моря иль земли чудес,

С весны цветком в заснеженном саду,

Со всем, что есть под куполом небес.

Позволь, любви воздам я без помех!

Поверь, моей любимой нет светлей,

Средь всех рождённых, но не ярче тех,

Застывших в небесах, златых свечей.

Пусть много говорит, кто любит лгать —

Зачем хвалить, коль цели нет продать!

Я не поверю зеркалу, что – стар,

Пока весна и ты – в одном цветенье,

Но время лишь твоих коснётся чар,

То в смерти видеть буду искупленье:

За всё, что гибнет с красотой твоей,

За стук сердец, что бьются всё слабее,

Моё – в тебе, твоё – в груди моей.

Так как же быть могу тебя старее?

Так значит, что себя беречь – любить,

Не для себя, а для тебя стараться,

И сердце, что во мне твоё хранить,

Как мать дитя, от бед, что могут статься.

Но коль умру, назад не сможешь взять:

Не для того я брал, чтоб возвращать!

Как тот плохой актёр, один на сцене,

Со страха пред толпой забывший роль,

Как зверь свирепый, весь в безумной пене,

Чья мощь творит в его же сердце боль,

Так я молчал, робея, в миг доверья,

Забыв любовных формул ритуал,

Так на себя сильнее зол теперь я,

До боли сердце жжёт любви запал:

О, пусть мой взгляд заменит красноречье,

Немые знаки сердца повторив,

Моля любви и воздаяний вечных

Сильнее, чем язык, что так болтлив.

Услышать зов молчащего порой

Доступно лишь глазам Любви одной.

Мой пылкий взгляд в художника играл,

На сердца холст твой вид нанёс красиво,

В моей груди, как в раме, удержал:

Искусство живописца – перспектива.

Его увидеть нужно мастерство —

Найти, сей вид – правдив иль списан лживо,

В моей груди висит, и для того

Мне окна в грудь глазами б остеклила.

Сколь было благом превращенье глаз:

Мои твой вид писали б, а твои мне,

Как окна в грудь, где солнце каждый раз

Восторженно играло б на картине.

Но красит хитрый взгляд своё искусство —

Рисуя только вид, не видит чувства.

Пусть те, кто принял благосклонность звёзд,

Хвалятся блеском званий и наград,

Но я, чей путь фортуны был не прост,

Безвестный, постоянству больше рад.

Любимцев королей доволен вид,

Как тот цветок, что ловит солнца свет,

Но ужас смерти в той гордыне скрыт:

Вдруг – хмурый взгляд и славы больше нет.

Прославленный в боях, исторгнув стон,

Вдруг сдастся после тысячи побед,

И вычеркнут из книги чести он:

Забудут всё, весь труд за много лет.

Но счастлив тот, кто любит и любим.

И это есть и будет вместе с ним.

Ты – лорд Любви, моё ж вассала званье,

Твоею властью долг был скован мой,

Тебе в письме я это шлю посланье

Свидетельствовать долг – не разум свой.

Долг столь велик, что с ним мой разум бедный,

Как будто, гол, теряет остроту,

Но я надеюсь, что душой невредной,

Поняв, простишь мне мыслей наготу.

Когда звезда, что – светоч провиденья,

Во благо мне отмерит лучших дней,

Соткав любви нетвёрдой облаченье,

Чтоб быть достойным милости твоей,

Тогда явлюсь, чтоб о любви сказать

Так, что меня ты сможешь оправдать.

Уставший путник, я спешу в свой дом,

Ложусь в кровать, где ноги отдохнут,

Но сразу – в путешествии другом,

В работе ум, коль тела кончен труд.

Мечты из далека, где сна приют,

К тебе усердно направляют шаг,

Моим глазам закрыться не дают,

Вонзившим взор слепца в полночный мрак.

Моя душа вообразит затем

Твой призрак, словно дар глазам слепым,

Как бриллиант, сверкнувший в темноте,

Ночь сделав чудной, лик её – младым.

Вот так, уму в ночи, ногам в пути,

Всё, ради нас, покоя не найти.

Как мне вернуть судьбы счастливый ход,

Коль отстранён от блага – отдыхать?

Не снимет ночь дневного груза гнёт,

Своё взвалив, а день – ещё, опять.

И оба властелина, хоть – враги,

Жмут руки в договоре смять меня:

Один – трудом, другая – сном тоски,

И чем сильней, тем дальше от тебя.

В угоду дню мной был воспет твой свет,

Как благодать при сумраке небес.

И ночи тёмной льстив был мой ответ,

Мол, словно звёзд не счесть твоих чудес.

Но тщетно. Длится ряд печальных дней.

Ночами же тоска ещё сильней.

Когда забыт Фортуной и людьми,

Отверженный, я плачу между строк,

И тщетно в небо шлю мольбы свои,

И проклинаю свой нескладный рок,

Мечтая быть надеждою богат,

Красивым стать и завести друзей,

Искусства и науки знать уклад,

Постыдной доли не признав своей,

В презрении к себе почти сгорев,

Вдруг вспомню о тебе и вновь поёт

Душа, как жаворонок на заре,

Небесный гимн у солнечных ворот.

Столь ценный дар взамен твоей любви

Не в силах дать мне даже короли.

Когда под властью мыслей молчаливых

Ищу в душе событий прошлых след,

Вздохнув о многих: тщетных, не счастливых,

О бедах, о растрате лучших лет,

Тогда глаза в слезах незваных тонут

О всех, ушедших в смертный мрак, друзьях,

Былой любви печально струны стонут

О том, что было, но распалось в прах,

Тогда, от этих горестных рыданий,

Жизнь повторив с бедою за бедой,

Я вновь плачу по счёту всех страданий,

Что раньше был сполна оплачен мной.

Но вспомню о тебе, мой милый друг,

И вновь утрат и скорби нет вокруг.

Твоя душа вместила все сердца,

Что, думал, для меня давно мертвы,

В ней – власть любви без края и конца,

Друзей, что, полагал, погребены.

Как много верных и священных слёз

Любви святой похищено из глаз,

Как мёртвым дань, чьи души в сонме грёз

Переместились и в тебе сейчас.

Ты – обелиск схороненной любви,

В цветах умерших пламенных друзей.

Все их права и власть теперь твои,

Вся их любовь передалась твоей.

Их вижу я, любуясь лишь тобой,

И ты ещё сильней владеешь мной.

Коль пережив тот благодатный день,

Когда скупая Смерть мой скроет прах,

Ты вдруг, случайно вновь войдёшь под сень

Тех строк простых, что я творил в стихах,

Их с образцами времени сравни

И, пусть уступят каждому перу,

Как клад любви, а не стихов, храни —

Есть лучше стих, но нет цены добру.

И удостой меня мечтой любви:

«О, если б Муза друга моего

Взрастала с веком, то плоды свои

Она дала средь лучшего всего.

Но умер он. Читать всё, что в нови —

Изыску дань, его же – дар любви.»

Я видел много раз, как утра взгляд

Льстит красотой царей вершинам гор,

Лугов лаская золотой наряд,

Алхимией небес им вьёт узор.

Но вдруг позволит тучам набежать,

Уродуя грозой небесный лик,

От брошенного мира пряча стать,

Несёт на запад свой последний блик.

Вот так и мой, однажды, солнца свет

Любовью озарил моё чело,

Но только час счастливым был поэт,

Как в тучах скрылось солнце и тепло.

Простит любовь земного солнца грех,

Ведь на небесном больше пятен тех.

Как дряхлого отца, что счастлив в том,

Что видит сына юного затею,

Меня, кто от Фортуны злобной хром,

Утешь бесценной истиной своею.

Коль ум, происхожденье, красота,

Богатство иль иное, что прекрасно,

В тебе – как королевская черта,

То к благам и любовь моя причастна.

И я тогда – не хром, не гол – любим,

Ведь тень и суть твои мне дарят право,

Наполнясь изобилием твоим,

Жить частью всей твоей великой славы.

Пусть лучшее в тебе свой множит ряд,

Ведь я тому десятикратно рад.

Зачем меня прельстил твой солнца луч,

Заставив без плаща пуститься в путь,

Коль догнала меня тень низких туч,

Сокрыв твою пленительную суть?

Но мало пользы вновь блеснуть лучом,

От бури осушив мой битый взор,

Ведь знают все изъян в рецепте том:

Бальзам для ран не вылечит позор.

От горя не спасёт меня твой стыд,

Хоть жаль тебе, но жжёт меня протест:

Лесть мало в облегчении сулит

Несущему обиды тяжкий крест.

Но слёзы, как жемчужины любви —

Роскошный выкуп за грехи твои.

Как может Муза тему не найти,

Коль ты с дыханьем нежно льёшься в стих

Бесценным смыслом, коему цвести,

Будь хоть записан на листах плохих?

Воздай себе, коль нечто у меня

Предстанет лучшим чтением глазам,

Ведь кто ж столь туп, чтоб не писать с тебя,

Когда сиянье вымысла – ты сам?

Десятой Музой стань, и в десять раз

Превысь таланты старых девяти,

И тот, кто внял тебе в свой звёздный час,

Пусть стих создаст – в веках не превзойти.

Но коль признанья жду от наших дней,

Моей пусть будет боль, хвала – твоей.

Оставь печаль о грешной трате сил:

У роз – шипы, в источнике – земля,

Затмений тень – на лучшем из Светил,

В плоду сладчайшем – грязный дом червя.

Мы все грешны. И даже слог мой лжив.

В сравненьях оправдав твою вину,

Грешу я сам, тебе грехи простив,

Но не прощая больше никому.

Но разум дан для чувств моих один.

Я сам себе – судья и адвокат.

В мой дух, войною внутренней томим,

Любовь и Злость внесли такой разлад,

Что мил мне вор, кому я стал слугой,

Когда жестоко дом ограблен мой.

Как должное воздать тебе смогу,

Коль ты во всём – часть лучшая меня?

Не о себе ль, хваля тебя, я лгу?

Что даст мне холод льстивого огня?

И потому давай побудем врозь,

Пусть наша дань Любви разделена,

Чтоб так моё стремление сбылось —

Тебя воспеть, достойно и сполна.

Разлука! Ты бы пыткой стала нам,

Не будь в тоске свободою сладка —

В мечтах Любви творить словесный храм,

Где вьётся мысль, изящна и легка,

И если б разделения закон

Не восхвалял того, кто отдалён.

Позволь признаться, нам не быть вдвоём,

Хотя любовь неразделима в нас:

Пятно, что на челе лежит моём,

Мне без тебя нести на этот раз.

Хоть две любви причастны к одному,

Но наши жизни разделяет зло —

В любви не изменяя ничему,

Крадёт часы, что чувство нам дало.

Быть может, встречу, не признав тебя,

Чтоб со стыдом позор свой не привнесть,

Но ты публично сторонись меня,

Честь не роняй, оказывая честь.

Не делай так. Люблю твой нрав такой,

Ты – жизнь моя, и честь твоя – со мной.

Возьми мои любви! Да! Все возьми!

Их больше, чем ты раньше не имел?

Нет! Верность и любовь мои – твои,

И раньше, чем ты большим завладел.

Коль из любви ко мне так поступал,

То не виню, что взял мою любовь,

Но виноват, коль сам себе ты лгал

Пристрастным вкусом, что отверг бы вновь.

Хоть ты похитил всё у бедняка,

Прощаю кражу, деликатный тать.

Любовь лишь знает, сколь сильней тоска

Снести ту боль, чем гнева взрыв познать.

Благой порок, чьё зло зову добром,

Убей с досады, чтоб не стать врагом.

Ошибки эти милые свободы,

Когда вдали я от тебя порой,

Влекут и красоту твою, и годы,

Ведь следуют соблазны за тобой.

Ты добр и, значит, часто завоёван,

Красив и, значит, всеми осаждён.

Но кто бы, женской лаской околдован,

Уходит кисло, ей не побеждён?

Увы мне, ты попрал мои владенья,

Но юность с красотой не отчитал.

Ведомый безрассудством, без сомненья,

Две верности невольно разорвал:

Её – в грех соблазняя красотою,

Свою – представ в измене предо мною.

Что взял её – не вся моя печаль,

Хоть, знай, я горячо её любил.

Что ты захвачен ей, сильней мне жаль —

Урон в любви, отнявший больше сил.

Виновные в любви, прощаю вас:

Её ты любишь, ибо я люблю,

Она ж со мной жестока ради нас,

Чтоб друг, как я, ей цену дал мою.

Тебя теряю – в рост любовь отдал,

Её теряю – другу добрый жест,

Нашли друг друга – вас я потерял.

Вы на меня взвалили тяжкий крест.

Но счастье – с другом суть одна моя.

Как лесть сладка, ведь ей любим лишь я!

Когда любимая клянётся, что правдива,

Я верю ей, хоть знаю, лжёт она,

Меня считать, ведь, может несметливым

Юнцом, кому фальшь мира не видна.

Тщеславно горд, что юн кажусь ей снова,

Хоть знаю, годы лучшие прошли,

Усмешке над её фальшивым словом

Я предпочту покой в худой любви.

Зачем, что молода, твердит при встрече?

Но почему, что стар, мне не сказать?

О, лучше нет в любви, чем мягкость речи —

Не любит возраст годы сообщать.

И хоть любви я лгу, любовь со мной —

Изъяны наши стали б ей петлёй.

Мне две любви досаду и покой

Внушают до сих пор, как духа два:

Мужчина светлый – лучший ангел мой,

И женщина – дух худший, цвета зла.

Зло женское, чтоб в ад меня загнать,

Стремится, духа лучшего прельстив,

Святого сделать Дьяволу под стать,

Гордыней яркой свет его затмив.

Но злым ли духом станет ангел мой,

Подозревать лишь можно ту беду,

Ведь, как со мной, так дружат меж собой,

И ангел мой – один в чужом аду.

Не знать мне правды, но сомненьем жить,

Пока Злой ангел сможет с Добрым быть.

Когда глаза закрою, лучше вижу,

Ведь днём они глядят на пустоту,

Лишь сон даёт мне разглядеть поближе

Тебя, направив взгляд сквозь темноту.

Здесь тень твоя все тени освещает.

О, как прекрасен был бы образ твой

При ясном дне – так чистый свет сияет,

Глазам слепым всё озарив собой.

Как были б, знай, глаза благословенны

Тебя увидеть средь живого дня —

Прекрасный образ, хоть несовершенный,

Что сном тяжёлым ослепил меня.

Все дни – мне ночи, коль ты не видна,

А ночи – дни, когда ты – в свете сна.

Коль мысль была б печальной сутью тела,

Гнёт расстояний не прервал бы путь,

Тогда, назло всему, летел бы смело,

Из дальних мест туда, где ты ни будь.

Тогда неважно быть ногам в покое

На самой дальней от тебя земле,

Ведь ловко прыгнет мысль за сушу, море,

Лишь, как представит место, где милей.

Но мысль, что я – не мысль, мне горем стала,

К тебе за много миль мне не слетать,

Во мне Земли с Водою так немало,

Что только должен попусту стенать,

В стихиях ничего не получая,

Слёз тяжких, кроме, – знаков их печали.

Легки, как воздух, как огонь, чисты,

Где б я ни пребывал, они с тобой,

Вмиг оба мчат к тебе без суеты:

Огонь – желанье, мысли – Воздух мой.

Когда с посланьем нежным о любви

Две быстрые стихии улетят,

Другие две начнут мне жизнь давить —

На смерть склонить тоскою норовят,

Пока гонцов стремительных возврат

Вновь не наполнит смыслом жизнь мою —

Коль о твоём здоровье сообщат,

Вновь подтверждая красоту твою.

Мне в радость весть, но я недолго рад —

Опять грущу, услав гонцов назад.

В терзаниях безжалостной войны

Глаза и сердце рвут твой образ зримый:

Врагу, мол, краски вовсе не видны,

А нами лишь в себе одних хранимы.

Мне сердце заявляет, что ты – в нём:

Твой свет не виден глаз хрустальных взгляду.

Глаза ж стоят упорно на своём:

Мол, только в них найду твой лик-отраду.

Чтоб спор решить, кого ж слова верны,

Я мыслей суд созвал по сердца воле.

Его вердиктом определены

Две, глаз и сердца, драгоценных доли:

Теперь твой лик – моим глазам забава,

Твоя любовь – святое сердца право.

Меж сердцем и глазами вновь – союз,

Друг к другу обращаются радушно,

Когда у глаз изголодался вкус,

Иль сердцу от влюблённых вздохов душно.

Портрет любимой – как банкет, глазам,

На пир красот и сердце приглашают,

Потом и взор в гостях у сердца сам,

С ним мысли о любимой разделяет.

Так на портрете иль в любви моей,

Хоть ты вдали, волшебный дар – со мною:

Быть дальше дум моих ты не вольней,

Всегда я с ними, а они – с тобою.

А если спят, то взгляд на образ твой

Разбудит сердце, к радости двойной.

Старался я пред выходом в дорогу

Все вещи под запоры поместить,

Чтоб всё моё никто другой не трогал —

От рук нечестных крепко охранить!

Так и тебя – бриллиант, каких не много,

Мне – утешенье, а теперь – печаль,

Бесценный клад, одна моя тревога,

Оставить вору пошлому мне жаль.

Но я тебя не запер, чтоб от рока,

Где нет тебя, хоть чую – есть, хранить:

В узилище души моей широкой,

Там, где ты можешь быть или не быть.

Но всё ж, боюсь, и там достанет вор,

Ведь честь за твой трофей презрит позор.

На время то, коль вдруг наступит срок,

Когда тебе мой нрав досадным станет,

Когда любовь свой подведёт итог

По зову мудрых мыслей иль желаний.

На время то, когда пройдёшь, едва

Глазами солнца мне состроив мину,

Когда любовь – не та, какой была —

Холодности любой найдёт причину.

На время то креплю себя сейчас —

Познать предел того, чего достоин,

Чтоб за себя рука не поднялась,

Ведь стороны твоей резон законен.

Ты вправе бросить бедного меня —

Причин любить найти не в силах я.

Как тяжек путь, коль то, куда стремлю —

Финал моей томительной дороги —

Облегчит мне науку лишь свою:

Сколь до моей подруги мили многи.

Мой конь везёт печального меня,

Хоть вяло столь брести сей груз не просит,

Но, как чутьё, у бедного коня,

Что скорость от меня тебя уносит.

Но и от шпор быстрей не скачет он,

Что в бок вонзаю в буйстве чувств неправых.

Его ответом слышу тяжкий стон,

Что душу рвёт больнее шпор кровавых.

Тот стон к судьбе взывает о пощаде:

Ведь – горе впереди, коль радость – сзади.

Любовь простит дороги скучной вялость,

Путь от тебя – груз тяжкого труда:

Зачем спешить от мест, где ты осталась?

Лишь с возвращеньем в спешке есть нужда.

Тогда ль найдёт конь бедный оправданье,

Коль скорость мне покажется не той?

Я б шпоры дал стократ в своём старанье,

Но даже в ветре видел бы покой.

Но страсть моя любых коней могучей;

Взнесла б любовь прекрасная меня

С не вялой плоти ржаньем в скачке жгучей,

Любовь в любви простила бы коня:

Коль от тебя везти он не спешил,

К тебе б я мчал, его не тратя сил.

Я как богач, что держит ключ особый

От мест, где кладь сокровищ заперта,

Но медлит брать, не притупилась, чтобы,

Столь редкого восторга острота.

На праздники скупы и долги годы,

Но вдруг сверкнёт судьбы нечастый грант,

Как ценный камень средь пустой породы,

Иль крупный в ожерелье бриллиант.

Так время, что хранило Вас ревниво,

Как шкаф – наряды иль как сейф – секрет,

Чтоб сделать миг особенно счастливым,

Мне вновь открыло гордости предмет.

Блажен достойный шанса своего:

В восторге – с ним, в надежде – без него.

Какая суть Ваш облик создала,

Где миллион сокрыт теней прекрасных,

Ведь тень одна лишь каждому дана,

Но Вы один явить все тени властны?

С Адониса ль списать? Но тот подлог

За Вами будет скуден в подражанье.

Набрать ли у Елены прелесть щёк?

Вновь Вас вписать в античном одеянье.

Воспеть весну иль урожайный год?

Одна – лишь призрак Ваших чар чудесных,

Другой – от Ваших, только, часть щедрот.

Вы – благодать всех форм, что нам известны.

Во всех красотах внешних – Ваша доля,

Но, как никто, Вы в верном сердце боле.

Насколько же прекрасней красота,

Когда орнамент истина ей дарит!

Чудесна роза, но чудесней та,

Чей аромат живой духами станет.

Шиповника цветов окрас густой

Душистым розам не уступит цвета —

В шипах таких, с такою же игрой,

Когда бутоны их раскроет лето.

Но лишь себе – достоинств этих знак,

Бессмысленно поблекнут в мире сжатом,

Умрут в себе. У сладких роз – не так:

Их смерть нас дарит чудным ароматом.

За Вас же, коль угаснуть красоте,

В стихах быть Ваших истин чистоте.

Ни мраморным, ни золотым ваяньям

Не жить, сколь этим пламенным стихам,

И ярче Вам сиять их содержаньем,

Чем монументов временным камням.

Когда повергнут статуи войною

И уничтожат каменщиков труд,

Ни Марса меч, ни взрывы битв собою

Строки живую память не сожгут.

Назло смертям и всё забывшей розни,

Вам впредь войти со славою в сердца,

Во взоры всех потомков Ваших поздних,

Изживших судьбы мира до конца.

До Страшного суда, где Вам восстать,

Вам в тех глазах влюблённых пребывать.

Восстань, Любовь, всей сладкой силой в споре,

Что, мол, не так остра, как Аппетит.

Едой сегодня утолённый, вскоре

Он вновь желанья пламенем горит.

Так будь такой: хотя сегодня рада

Свой жадный взор насытить через край,

Ты завтра вновь пылай голодным взглядом

И вялостью свой дух не убивай.

Пусть океаном скорби время станет,

Чьи берега влюблённых разлучат,

Пусть каждый день приход сюда их манит

Вновь зреть с восторгом на Любви возврат.

Как счесть сполна все горести в зиме,

Чтоб лету стать желаннее втройне.

Я весь – Ваш раб, что делать мне, не знаю

В часы, когда не слышу Ваш указ,

Я время, как ненужное сжигаю,

Служа в надежде свету, что погас.

Не смею ни стенать в часы разлуки,

Когда, мой лорд, я Вас ищу средь них,

Ни верить в правоту безбрежной муки,

Когда прощанья голос Ваш утих.

В ревнивых мыслях вопрошать не смею:

«Вы – где? Что за дела милее Вам?»

Как грустный раб, лишь жду и вожделею

Счастливым стать, как те, кто с Вами там.

Глупа моя любовь – ей Ваша воля,

Что ни свершит, не причиняет боли.

Избави Бог, чтоб стал я – раб Ваш первый —

Следить, хоть в мыслях, за порой утех,

Иметь часам отчёт Ваш. Крест мой верный —

Ждать, как слуга, минут свободы тех,

Когда поманите. Пусть заключённым

Мне быть, по Вашей воле, в той тюрьме —

В разлуке, но с терпеньем приручённым

В отказах Ваших нет обиды мне.

Так будьте, где хотите. Ваше право

Собой распорядиться столь сильно,

Что Вам доступны каждая забава

И дар себя-прощения за зло.

Но жду, хоть ад – так Ваши ждать дела,

Хваля их блажь, будь – хоть добра, хоть зла.

Коль всё – не ново, всё уж было прежде,

То, как обманут ум своей игрой,

Когда даёт в мучениях, в надежде

Уж бывшему сонету шанс второй!

О, если б скинуть прошлого вериги,

Так сотен пять бы, в солнечных витках,

Чтоб образ Ваш предстал мне в древней книге

С тех пор, как мысль хранится в письменах,

Чтоб мог сравнить, что древний мир мне скажет

О прелестях чудесных форм таких,

Мы ль хороши, их слог стройней и глаже,

Иль только свой повтор увижу в них.

Но верю, те умы в дар прежним дням

Восторг свой пели хуже образцам.

Как волн гряда, на скалы набегая,

Минуты к своему концу спешат,

Лишь ненадолго первыми бывая,

В труде упорном свой меняя ряд.

Рождение цветёт, стремясь во зрелость,

Но стоит ей ланиты увенчать,

Во тьме коварной Время гасит прелесть,

Чтоб свой же дар теперь отвоевать.

Пронзит во цвете благостную юность,

Отдав морщинам чудное чело,

Поглотит редкость, истину и сущность —

Ничто не избежит косы его.

Но всё ж, надеюсь, устоять стихам,

Воспевшим твой бриллиант, назло векам.

Не твой ли образ не даёт закрыть

Моих тяжёлых век в ночном томленье?

Не ты ль желаешь дрёму мне разбить,

Когда похожей тенью дразнишь зренье?

Не твой ли дух, отправленный ко мне

Издалека всех дел увидеть верность,

Чтоб знать мой стыд в безделье и вине,

Такими целью, смыслом тешит ревность?

О, нет! Твоя любовь не столь сильна.

Моя ж любовь глазам не даст покоя,

Мой сон сразив, она тебе верна,

Назначив мне роль стража за тобою.

Слежу, когда твой путь – к местам иным,

В дали не слишком близко ль ты к другим.

Грех эгоизма мною овладел:

Власть безраздельна над душой, глазами.

Так глубоко влезть в сердце грех сумел,

Что от него мне не найти бальзама.

Мне кажется, что нет светлей лица,

Прекрасней стати, совершенней чувства,

Чем у меня. Я сам – творец венца:

Венца творенья, что поют искусства.

Но в зеркале моём, как отразит

Лицо в морщинах грубых некрасиво,

Открыт с изнанки эгоизма вид:

Что так любить себя – не справедливо.

Ведь славлю я тебя в себе сильней,

Граня свой возраст красотой твоей.

Коль, как меня, кумира моего

Сомнёт, сотрёт губительное Время,

Иссушит кровь, избороздит чело,

Коль утру молодому взвалит бремя

По склону к ночи старости съезжать,

А прелести, чем славно его царство,

Увянут или станут исчезать,

Крадя весны последние богатства,

На время то сейчас себя креплю,

Чтоб старости жестокая секира

Мне память не урезала мою

О красоте, хоть срежет жизнь кумира.

Жить красоте его средь чёрных строк,

В них будет свеж всегда он, как цветок.

Когда смотрю, как Время губит яро

Богатства прежних лет, цену презрев,

Как гордых башен высь с землёй сравняло,

Как к вечной бронзе в нём смертелен гнев,

Когда смотрю на алчность океана,

Что царство суши рвёт, как дикий зверь,

Но побеждён, и берег множит рьяно

Свои богатства в счёт его потерь,

Когда смотрю на спады положений,

На смену тех, чей статус был высок,

Я помню о науке всех крушений:

Моей Любви придёт и этот срок.

Та мысль, как смерть – не выбрать, лишь рыдать

О том, что есть, но страшно потерять.

Медь, камень, сушу и моря без края,

Хоть грустно, но настигнет смертный срок.

Так как же Красоте с ним сладить, зная,

Что стать её нежнее, чем цветок?

Как мёду лета сохранить дыханье

В осаде злобных, всё крушащих дней,

Коль даже скал не крепки основанья,

Коль даже сталь не сильно их прочней?

О, мыслей страх! Укрыться сможет, где же,

От Времени алмазов лучших пласт?

Какая мощь бег Времени удержит,

Кто портить Красоту ему не даст?

Никто! Иль чудо чёрное чернил

Огню моей Любви умножит сил.

Я так устал, что Смерть зову, коль вижу:

Достоинство – с рожденья в нищете,

Ничтожество – в богатстве и престиже,

И отреченье – с верой на щите,

И славу неуместную – позора,

И девственность поруганную – сплошь,

И совершенство – в пятнах оговора,

И силу царства – в немощи вельмож,

И глас искусств – на привязи у власти,

И блажь невежд – в указах ремеслу,

И честность – в званье глупости иль басни,

И – рабское Добро на службе Злу.

Я так устал, но коль уйду до срока,

Моей Любви здесь станет одиноко.

Ах, почему он должен жить в разврате,

Своим соседством украшать порок,

И грех вблизи его прекрасной стати

Себя сплести с ним прочной вязью мог?

Как, отражая в лживой краске, можно

Цвет мёртвой тени красть с живой щеки?

Как может красота быть розой ложной,

Его прекрасной розе вопреки?

Как жить ему сейчас, когда Природа —

Нища на кровь, и в красоте – банкрот,

Ведь нет давно в её казне дохода —

Гордится многим, но лишь им живёт?

Хранит богатство дней, что уж прошли,

Чтоб показать, как плохи наши дни.

Его черты – минувших дней частица,

Видна в них жизнь цветущей Красоты

Времён, когда не смели поселиться

На лбу живом фальшивые цветы.

Тогда не стригли золотистых прядей

У мёртвых, и не крали прав могил,

Чтоб красочный парик в чужом наряде

На голове вторую жизнь прожил.

В нём – стать святого, древнего обета,

Без украшений истины самой,

Что не создаст другую свежесть лета,

Украв старьё, чтоб хвастать новизной.

Хранит Природа нам его черты,

Чтоб зреть: Искусство – ложь, без Красоты.

Та часть тебя – у мира пред очами,

Имеет всё, что сердцу пожелать,

Все языки взнесли тебя хвалами,

Да и враги не могут возражать.

Твой вид хвалою внешней коронован,

Но в тех же голосах, что льют елей,

Порою слышен тон иного слова,

Будь речь о красоте души твоей.

За видимость взглянув, подобно магам,

Они поступков мерой ценят нрав,

Чтоб дать догадкам – этим щедрым скрягам

Цветку добавить вони сорных трав:

Но почему дух не под стать красе,

Тому ль причина – чтобы стать, как все?

Тебя винят, чужой порок вменяя,

Ведь красота – добыча клевете,

Её орнамент – подозрений стая,

Как вороньё в небесной чистоте.

Тем клевета твой статус подтверждает

И стойкость пред соблазнами времён,

Ведь в чистоте как первоцвет сияет

Мишенью порче сладостный бутон.

Ты смог пройти засады дней начальных —

Не все познать, но, встретив, победить.

Хвала тебе! Но мёд речей похвальных

Не даст чужую зависть укротить:

Когда б не зависть – тень на твой венец,

Лишь ты владел бы царствами сердец.

Не дольше плачьте, коль умру, по мне,

Чем будет мрачный колокол стенать,

Вещая миру, что к червям в земле

Я смог от мира мерзости сбежать.

Когда коснётся этих строк Ваш взгляд,

Не вспомните, создавшей их, руки,

Ведь так люблю, что быть забытым рад,

Коль мысли обо мне Вам так горьки.

Коль эти вирши будете читать,

Когда, наверно, смешан я с землёй,

Моё не надо имя повторять,

И Ваша, пусть, любовь умрёт со мной,

Чтоб мудрый мир Ваш стон не распознал,

И за меня бы Вас не осмеял.

О, чтоб пред миром не держать ответ,

За что меня любить и уважать,

Когда умру, забудьте всё, мой свет —

Вы ничего не в силах доказать.

И даже добродетельная ложь

В моей пустыне не добавит цвет,

Ведь в похвале такой – ценою в грош —

От истины скупой ни слова нет:

Так не озвучьте складное враньё,

Что истинной любви пойдёт в укор,

Заройте с телом имя Вы моё,

Чтоб так Вам не достался мой позор:

Мой стыд за то, что миру завещал,

И Вам постыдна страсть к пустым вещам.

То время года видишь ты во мне,

Когда остатки жёлтые цветенья

Дрожат на ветках в стылой тишине —

На голых хорах птиц не слышно пенья.

Ты сумерки такого видишь дня,

Когда закат на западе сгорает,

И ночь, как Смерть – её второе «я»,

Покоем чёрным землю укрывает.

Во мне ты видишь свет того огня,

Чья юность, отгорев, золою стала,

Как смертным ложем, где угасну я,

Убитый тем же, что меня питало.

Но зная это, любишь ты сильней,

Пусть скор мой срок, я рад любви твоей.

Не плачь, когда та страшная тюрьма,

Презрев любой залог, меня возьмёт,

Ведь жизнь моя в моих стихах видна,

И в памяти твоей всегда живёт.

Вновь обозрев нехитрых строк поля,

Увидишь ты меня в своей судьбе,

Мою земную часть возьмёт земля,

Но дух мой – клад мой я отдал тебе.

Ты лишь теряешь мой отброс и хлам,

Червей добычу – тело мертвеца,

Ведь слишком низок, чтобы помнить нам,

Трофей ножа гнилого подлеца.

Но те бриллианты – свет моей души,

Тебе, как прежде, будут хороши.

Для мыслей Вы, как яство бытия,

Как сладкий дождь, что землю удобряет;

За Ваш покой – в таком смятенье я,

Как меж богатством и скупцом бывает:

Вот горд своим владеньем, но тотчас,

Боюсь, лишит век вороватый клада;

Теперь хочу один смотреть на Вас,

Потом – в миру явить мою отраду.

Порою Вами мой пресыщен взгляд,

Но вскоре я – с голодными глазами,

Не зная, не ища для них услад,

Чем те, что мне даны иль взяты Вами.

Так алчу я иль чахну день за днём,

Всем ненасытен, иль всего лишён.