У каждого есть свой двойник, с которым вы похожи внешне как две капли воды. У меня тоже есть, только вот он ниже ростом и намного старше меня. Строго говоря, это мой дед.
Он родился в тот год, когда началась Вторая мировая война. Его отец ушёл на фронт совсем юным по велению Отечества. Мать же осталась одна с пятью детьми.
– Жрать было нечего. Корни из земли сухой выкапывали и мяли меж зубов. И жмых свекольный. Когда долго жуёшь, будто есть меньше хочешь. Помню, как по всем шкафам лазил, крошки собирал. Мне даже чудилось, будто пахнет копчёной рыбой, а там, на полках, только пыль и была. Из сухой травы хлеб пекли. Возьмёшь её, перемелешь и давай с водой мешать, в тесто. В печку сунул – вроде как и лепёшка получилась.
Дети того времени росли изможденными, но какая-то внутренняя крепость не давала им сдаться и просто умереть от голода, холода или болезни. Юные умы возможно восприняли как данность тот мир, в котором родились: разрушенные города, разбитые семьи, покалеченные судьбы. Смерть всегда ходила рядом, впрочем, как и сегодня, но тогда никто не боялся смотреть ей в глаза, потому что веры было больше. Веры в то, что встретятся еще все вместе, может нескоро, но встретятся.
– Антошка заболел, когда совсем маленький был. Ему чуть больше двух месяцев, а кашлял он как здоровый мужик, надсадно. У него даже плакать уже сил не оставалось. Ни у кого не оставалось. Мать понесла его к врачу, прямо пешком, двадцать километров до города. Шла, на руках его держала. Сама худенькая стала совсем, молоко пропало, так что не понятно, что вообще этот младенец ел. А когда на осмотре врач пеленку развернул, так этот маленький наш, Антошка, закашлялся снова. Его даже послушать не успели, задохнулся. И что же, мать моя его обратно в пеленку завернула и понесла домой. На своих же руках, своими же ногами. А потом сама и похоронила.
Но те, кто выжил, всё же, несмотря на все козни этого мира, выросли и начали строить жизнь в полуразрушенной и замученной стране, веря в коммунизм или во что-то еще, возвышенное и прекрасное. Строили дома, строили семьи, строили заново общество, которое устало драться за себя, но смогло победить. И вдруг оказалось, что всё пошло своим чередом. Молодёжь веселилась, детки озоровали, а взрослые приглядывали и негодовали. Остались целые альбомы, свидетельствующие о неумолимости жажды быть молодым.